плению. Он  доказал,  что  ни  одно  поражение  нельзя  предсказать
заранее. Он поднимает дух одним лишь тем, что он Друсс, - и тем, что все
видят в нем Друсса.
   - Слова, и только! - сказала Каэсса. - Все  вы,  мужчины,  одинаковы.
Одни лишь высокие слова. Кто из вас воспоет крестьянина, который  годами
борется с неурожаями и непогодой?
   - Никто, - признался Хогун. - Но ведь это такие, как Друсс, побуждают
крестьян продолжать борьбу.
   - Чушь! - осклабилась Каэсса. - Высокомерная чушь!
   Крестьянин не нуждается ни в воинах, ни в войнах.
   - Победы тебе не видать, Хогун, - сказал  Лучник,  открывая  дверь  в
столовую. - Сдавайся, пока еще можешь.
   - В ваших рассуждениях есть одна фундаментальная  ошибка,  Каэсса,  -
сказал Оррин, когда они все расселись  вокруг  стола  на  козлах.  -  Вы
забываете ту  простую  истину,  что  большинство  наших  солдат  и  есть
крестьяне. Они вступили в армию только  на  время  войны.  -  Он  учтиво
улыбнулся и махнул служителю.
   - Тем глупее с их стороны.
   - Все мы глупцы, - согласился Оррин. - Война - это безумная  комедия,
и вы правы: мужчины любят выказывать себя в бою. Не знаю почему - я  сам
никогда такого желания не испытывал, но слишком  часто  встречал  его  у
других. Однако и для меня Друсс пример, как верно сказал Хогун.
   - Почему?
   - Боюсь, что не смогу этого объяснить.
   - А вы постарайтесь.
   Оррин с улыбкой покачал головой, налил  всем  белого  вина  и  раздал
хлеб. Некоторое время все ели в молчании, и наконец он сказал:
   - Есть растение, называемое нептис. Его  листья,  если  их  пожевать,
облегчают зубную и головную боль. Вот и Друсс такой же. Когда он  рядом,
страх отступает. Лучше я объяснить не могу.
   - На меня он подобного действия не оказывает, - сказала Каэсса.
   Бреган и Джилад наблюдали с  башни  за  приготовлениями  надиров.  На
стене под руководством дуна Пинара раскладывали зазубренные шесты, чтобы
отталкивать вражеские лестницы, а бар Британ  распоряжался  расстановкой
горшков  с  маслом.  Наполненные  и  закупоренные  горшки  помещались  в
плетеные корзинки. Настроение у всех было мрачное. Почти без  слов  люди
проверяли свое оружие, точили и без того острые мечи, смазывали  доспехи
и пересматривали каждую стрелу в колчанах.

***

   Хогун и Лучник вышли вместе,  оставив  Оррина  и  Каэссу,  увлекшихся
разговором. Они устроились на траве шагах в тридцати от Друсса, и Лучник
прилег, опершись на локоть.
   - Мне доводилось читать выдержки из Книги  Древних,  и  одна  строчка
теперь особенно поражает меня: "Придет час, придет человек". Не было еще
часа, когда так позарез требовался  бы  нужный  человек.  И  вот  явился
Друсс. Как ты думаешь, это провидение?
   - Великие боги, Лучник! Уж не стал  ли  ты  суеверен?  -  ухмыльнулся
Хогун.
   - Да нет. Просто хотел бы знать,  существует  ли  судьба,  посылающая
нужных людей в нужное время.
   Хогун сорвал и прикусил стебелек пырея, - Ладно, давай  обсудим  это.
Можем мы продержаться три месяца, пока Хитроплет наберет и обучит армию?
   - Нет. Не с таким количеством людей.
   - Значит, не так уж важно, что такое приход Друсса -  совпадение  или
нет. Возможно, мы и продержимся  несколько  лишних  дней  благодаря  его
усилиям, но ведь этого мало.
   - Люди готовы к бою, старый конь, поэтому лучше не повторяй  при  них
подобных вещей.
   - Что я, по-твоему, - дурак? Я буду стоять рядом с  Друссом  и  умру,
когда придет время, - как и все прочие. Я делюсь только с тобой,  потому
что ты  меня  поймешь.  Ты  человек  здравомыслящий  -  кроме  того,  ты
остаешься здесь только до падения третьей стены. Уж с  тобой-то  я  могу
говорить откровенно?
   - Друсс удержал Скельнский  перевал,  когда  все  говорили,  что  это
невозможно.
   - Он держал его одиннадцать дней, а не три месяца.  И  был  тогда  на
пятнадцать лет моложе. Я не преуменьшаю  его  подвига  -  Друсс  достоин
сложенных о нем легенд. Рыцари Дрос-Дельноха! Видали вы  таких  рыцарей?
Крестьяне и зеленые новобранцы. Только Легион бывал в боях - да и  то  в
кавалерийских стычках с  наскока.  Мы  можем  сломаться  при  первом  же
приступе.
   - Но мы не сломаемся, верно? - засмеялся Лучник. - Мы рыцари  Друсса,
о которых сложат новую легенду. - Смех его, веселый и раскатистый,  стал
еще громче. - Рыцари Дрос-Дельноха! Это мы с тобой, Хогун. О  нас  будут
петь. Добрый старый  Лучник,  он  пришел  на  помощь  терпящей  бедствие
крепости из любви к свободе, благородным делам...
   - ..и к золоту. Не забудь о золоте.
   - Это мелочи, старый конь. Не будем портить песню.
   - Не будем, виноват. Но ведь для того,  чтобы  обрести  бессмертие  в
песнях и сагах, сначала полагается умереть?
   - Это спорный вопрос. Но я уж как-нибудь сумею его обойти.
   На второй стене, именуемой Музиф, нескольким молодым кулам  приказали
сходить за ведрами для башенного колодца. Ворча, они слезли со  стены  и
встали в очередь у склада.
   Потом, каждый с четырьмя деревянными  ведрами,  они  вошли  в  мелкий
погреб,  где  чернело  устье  Музифского  колодца.  Привязав   ведра   к
хитроумному вороту, их стали медленно опускать к темной воде.
   - Сколько ж это им не пользовались?  -  спросил  один  солдат,  когда
показалось облепленное паутиной первое ведро.
   - Лет десять, - ответил офицер, дун Гарта.  -  Здешние  жители  брали
воду из того, что в середине. Тут когда-то утонул ребенок,  и  вода  три
месяца оставалась отравленной. Это да еще крысы и отпугнуло народ.
   - А тело выловили? - спросил солдат.
   - Вроде бы нет. Но ты,  парень,  не  бойся.  Там  уже  одни  косточки
остались - на вкус это не влияет. Попробуй сам.
   - Благодарствую, мне что-то не хочется пить.
   Гарта со смехом зачерпнул в пригоршни воду из ведра и поднес ко рту.
   - С крысиным пометом, с дохлыми паучками! Неужто не соблазнитесь?
   Солдаты ухмылялись, но воды отведать никто не пожелал.
   - Ну ладно, хватит на сегодня. Ворот работает, ведро налито - мы свое
дело сделали. Запрем дверь и займемся чем-нибудь другим.
   Гарта проснулся ночью  от  боли  -  она  терзала  ему  живот,  словно
рассвирепевшая крыса. Он скатился с койки, и его  стоны  разбудили  трех
других офицеров, деливших с ним комнату.
   - Что с тобой, Гарта? - воскликнул один, перевернув извивающееся тело
на спину. Гарта поджал колени, его лицо побагровело. Слабеющей рукой  он
сгреб соседа за рубаху.
   - Вода.., вода! - прохрипел он.
   - Он хочет воды! - крикнул офицер двум другим.
   Гарта потряс головой, и тело его выгнулось дугой.
   - Великие боги! Да он умер, - сказал офицер, когда Гарта упал ему  на
руки.

Глава 19

   Рек, Сербитар, Вирэ и Винтар сидели у костерка за  час  до  рассвета.
Вчера они остановились на ночлег поздно вечером, в  укромной  лощине  на
южной стороне лесистого холма.
   - Время не терпит, - сказал Винтар. - Лошади выбились из  сил,  а  до
крепости еще не меньше пяти часов езды. Быть может, мы успеем  до  того,
как из колодца достанут воду, а может быть,  и  нет.  Возможно,  мы  уже
опоздали. Но есть еще один выход.
   - Какой? - спросил Рек.
   - Решать будешь ты, Рек, - и никто иной.
   - Говори толком, отец настоятель. Я слишком устал, чтобы думать.
   Винтар обменялся взглядом с альбиносом.
   - Мы, Тридцать, можем объединиться и попытаться пробить барьер вокруг
крепости.
   - Ну так попытайтесь - в чем же дело?
   - Это потребует всех наших сил, а успеха может не принести. В  случае
неудачи мы не сможем ехать дальше - и даже в  случае  успеха  нам  почти
весь день придется отдыхать.
   - Вы думаете, что барьер пробить возможно? - спросила Вирэ.
   - Не знаю. Все, что мы можем, - это попытаться.
   - Вспомни, что случилось, когда такую попытку предпринял Сербитар,  -
сказал Рек. - Вдруг вас всех зашвырнет.., в те пределы, что тогда?
   - Мы умрем, - тихо ответил Сербитар.
   - И принять такое решение должен я?
   - Да, - сказал Винтар. - Таков  устав  Тридцати.  Мы  посвятили  наше
служение владыке Дельноха, и этот владыка - ты.
   Рек  замолчал  -  его   усталый   мозг   изнемогал   от   непосильной
ответственности. По сравнению с ней все прежние затруднения в его  жизни
казались ничего не стоящими. Никогда еще ему  не  приходилось  принимать
подобных решений, и усталость туманила мысли, мешая сосредоточиться.
   - Хорошо! - сказал он. - Попробуйте сломать барьер.  -  Рек  встал  и
отошел от костра, пристыженный тем, что вынужден был отдать такой приказ
именно теперь, когда не способен мыслить здраво.
   Вирэ подошла, обвив его рукой за пояс.
   - Прости, - сказала она.
   - За что?
   - За то, что я сказала, когда ты сообщил мне о письме.
   - Ничего.  Почему,  собственно,  ты  должна  быть  обо  мне  хорошего
мнения?
   - Потому что ты мужчина и поступаешь как мужчина. Теперь твой черед.
   - Какой такой черед?
   - Извиняться, болван! Ты меня ударил.
   Он привлек ее к себе, оторвал от земли и поцеловал.
   - Это не извинение, - сказала  она.  -  И  ты  меня  исцарапал  своей
щетиной.
   - Если я извинюсь, ты позволишь мне сделать это снова?
   - Что сделать - ударить меня?
   - Нет, поцеловать!
   Позади них Тридцать  сели  кольцом  вокруг  огня,  отстегнув  мечи  и
воткнув их в землю.
   Возникла связь, и мысли их устремились к  Винтару.  Он  приветствовал
каждого по имени в чертогах своего разума.
   Объединенная мощь Тридцати на миг захлестнула Винтара, и ему пришлось
сделать усилие, чтобы вспомнить себя.
   Он  взвился  вверх  словно  призрачный  великан  -  новая   сущность,
наделенная безграничной силой. И внутри этой  новой  сущности  крохотный
Винтар направлял единую мощь двадцати девяти.
   Исчезли Тридцать - и возник один.
   Рожденный под Дельнохскими звездами, он звался Храмом.
   Храм парил высоко над  облаками,  простирая  эфирные  руки  к  утесам
Дельнохского кряжа.
   Он ликовал, и новые глаза упивались красотой Вселенной.
   Смех клокотал у него  в  груди.  А  посреди  него  Винтар  решительно
пробивался к самому сердцу.
   Наконец Храм ощутил присутствие настоятеля - словно назойливую  мысль
на краю новой реальности.
   В Дрос-Дельнох. На запад.
   И Храм полетел на запад высоко над горами. Внизу в  безмолвии  лежала
крепость, серая и призрачная в лунном свете.
   Он опустился к ней и почувствовал преграду.
   Преграда?
   Для него?
   Он ударился о нее - и его, раненого  и  разгневанного,  отшвырнуло  в
ночь. Его глаза вспыхнули, и он познал ярость: барьер причинил ему боль.
   Снова и снова Храм пикировал на Дрос, нанося  ужасающей  силы  удары.
Барьер дрогнул и изменился.
   Храм в смятении отступил и начал выжидать.
   Барьер рос, менял очертания, словно клубящийся туман.
   Вот он сгустился в плотный столб чернее ночи. У столба отросли  руки,
ноги и рогатая голова с семью раскосыми красными глазами.
   Храм познал многое за несколько минут своей жизни.
   Первыми пришли радость, свобода и ощущение бытия.
   Потом - боль и ярость.
   Теперь он постиг страх и узнал зло.
   Враг налетел на него, терзая черными когтями небо.
   Храм встретил его  лицом  к  лицу  и  обхватил  руками,  Острые  зубы
вонзились ему в щеку, когти вцепились в плечи.
   Храм обрушил на врага свои огромные кулаки, пытаясь расплющить его.
   Внизу, на Музифе, второй стене, заняли позицию  три  тысячи  человек.
Друсс вопреки всем доводам отказался сдать первую стену без боя  и  ждал
там с шестью тысячами воинов.
   Оррин долго и яростно убеждал его, что он совершает  глупость:  стена
слишком широка. Но Друсс стоял на своем,  даже  когда  Оррина  поддержал
Хогун.
   - Доверьтесь мне, -  твердил  старик.  Ему  не  хватало  слов,  чтобы
убедить их. Он пытался объяснить, что в первый день людям нужна хотя  бы
маленькая победа, чтобы их дух окончательно закалился.
   - Но мы рискуем,  Друсс!  -  возразил  Оррин.  -  Первый  день  может
принести нам не победу, а поражение. Разве ты сам не понимаешь?
   - Ты ган! - рявкнул тогда Друсс. - Прикажи мне, и я подчинюсь.
   - Нет, Друсс. Я буду стоять рядом с тобой на Эльдибаре.
   - Я тоже, - сказал Хогун.
   - Вы сами увидите, что я прав, - заверил Друсс. - Ручаюсь вам.
   Оба гана улыбнулись, скрывая свое отчаяние.
   Теперь караульные кулы черпали из колодцев воду и разносили ведра  по
стене, переступая через ноги и туловища спящих.
   На первой стене Друсс погрузил медный ковш в ведро и напился.  Он  не
был уверен, что надиры пойдут на  приступ  уже  сегодня.  Он  чуял,  что
Ульрик затянет это убийственное напряжение еще на  день,  чтобы  зрелище
его готовящейся к бою армии подорвало мужество защитников  и  лишило  их
надежды. Однако выбора у Друсса  не  было.  Первый  ход  за  Ульриком  -
дренаям остается только ждать.
   Наверху Храм бился с яростным демоном -  враг  изодрал  ему  спину  и
плечи, и силы Храма шли на убыль.  Но  и  рогатая  тварь  тоже  слабела.
Смерть смотрела в лицо обоим.
   Храм не хотел умирать - он едва успел испытать сладостно-горький вкус
жизни. Он хотел рассмотреть вблизи все то, что видел издалека, - цветные
огни растущих вширь звезд, тишину отдаленных солнц.
   Его пальцы сжались.  Он  не  сможет  порадоваться  огням,  не  сможет
насладиться тишиной, если эта тварь останется в  живых.  Внезапно  демон
испустил вопль - страшный пронзительный  звук,  призрачный  и  леденящий
кровь. Его спина хрустнула, и он растаял, как туман.
   В самой душе Храма раздался голос измученного Винтара.
   Храм  посмотрел  вниз  -  там  люди,  крохотные   хрупкие   существа,
готовились перекусить черным хлебом и водой.  Винтар  крикнул  снова,  и
Храм нахмурился.
   Он указал пальцем на стену.
   Люди завопили, роняя с Музифа ковши с водой и ведра.
   В каждом сосуде кишели черные черви. Солдаты вскакивали на ноги, и на
стене царила полная неразбериха.
   - Что, черт побери, там творится? - сказал  Друсс,  услышав  шум.  Он
посмотрел на надиров и увидел, что они отходят от осадных машин к  своим
палаткам. - Не знаю, в чем там дело, но если даже надиры  уходят,  пойду
сам на Музиф и погляжу.

***

   В надирском стане Ульрик, не  менее  разгневанный,  прокладывал  себе
путь к большому шатру Носта-хана. С ледяным спокойствием  он  подошел  к
часовому у входа.
   По  всей  армии  словно  степной  пожар  распространилась  весть:  на
рассвете из палаток всех  шестидесяти  учеников  Носта-хана  послышались
душераздирающие вопли. Стража, бросившись туда,  нашла  их  на  земляном
полу со сломанными хребтами, с  телами,  выгнутыми,  словно  перетянутые
луки.
   Ульрик знал, что Носта-хан собрал силу  своих  последователей,  чтобы
дать отпор  белым  храмовникам,  -  но  не  представлял  себе,  с  какой
опасностью это связано.
   - Ну что? - спросил он у часового.
   - Носта-хан жив, - ответил тот.
   Ульрик поднял полотнище и вошел в смрадный сумрак шатра. Старик лежал
на узком тюфяке серый от изнеможения, весь мокрый от пота.  Ульрик  взял
табурет и сел подле него.
   - Мои ученики? - прошептал Носта-хан.
   - Все мертвы.
   - Их сила оказалась слишком велика, Ульрик. Я подвел тебя.
   - Меня и прежде подводили. Это ничего не значит.
   - Для меня это значит все! - вскричал шаман и  сморщился  от  боли  в
спине.
   - Гордыня, и только. Ты ничего не потерял - просто тебя  побил  более
сильный враг. Но они этим ничего не достигнут  -  моя  армия  все  равно
возьмет Дрос. Им не продержаться. Отдохни, шаман, - и не рискуй  больше.
Я приказываю!
   - Я исполню твой приказ.
   - Я знаю. Я не хочу, чтобы ты умер. Не могут ли они прийти за тобой?
   - Нет. Белые храмовники живут по законам чести. Если я не буду чинить
им вреда, они меня не тронут.
   - Тогда отдыхай. А когда окрепнешь, мы заставим их заплатить за  твои
страдания.
   - Это так, - осклабился Носта-хан.
   Далеко на юге Храм мчался к звездам. Винтар не мог остановить  его  и
старался хранить спокойствие, пока паника Храма давила на него  со  всех
сторон, силясь изгнать его вон.  После  гибели  врага  Винтар  попытался
призвать Тридцать из глубины нового сознания колосса, но в этот миг Храм
заглянул в себя и обнаружил Винтара.
   Винтар попробовал объяснить свое присутствие, он сказал, что личность
Храма должна перестать быть. Храм принял истину и как комета умчался  от
нее в небеса.
   Настоятель снова попытался  призвать  Сербитара,  отыскивая  в  своем
подсознании нишу, в которую его поместил. Сербитар  вспыхнул  искрой  во
мраке, и Храм содрогнулся, почувствовав, как часть его  освободилась.  И
тогда Храм замедлил свой полет.
   - Почему ты так со мной поступаешь? - спросил он Винтара.
   - Потому что должен.
   - Я же умру!
   - Нет. Ты будешь жить во всех нас.
   - Почему ты должен убить меня?
   - Мне очень жаль, - мягко сказал Винтар.
   С помощью Сербитара он отыскал Арбедарка и Менахема.
   Храм поблек, и Винтар с горечью закрыл свое сердце от его безбрежного
отчаяния. Вчетвером они призвали всех остальных, и  Тридцать  с  тяжелым
сердцем вернулись в лощину.
   Рек  бросился  к  Винтару,  как  только  настоятель  открыл  глаза  и
шевельнулся.
   - Ну как, успели?
   - Да, - слабо выговорил Винтар. - А теперь дай мне отдохнуть.

***

   За час до сумерек Рек, Вирэ и Тридцать въехали в  высокие  решетчатые
ворота Дельнохского замка. Усталые,  взмыленные  лошади  водили  мокрыми
боками. Люди бросились навстречу Вирэ, солдаты снимали  шлемы,  горожане
спрашивали, что нового в Дренане.  Рек  держался  позади,  пока  они  не
оказались в замке. Молодой офицер проводил Тридцать в казарму, а  Рек  с
Вирэ поднялись в верхние покои. Рек совсем обессилел.
   Раздевшись, он вымылся холодной водой, сбрил четырехдневную щетину  и
выругался, порезавшись острой бритвой, которую подарил ему Хореб.  Потом
выбил, как мог, пыль из своего платья и снова оделся. Вирэ ушла к  себе,
и он понятия не имел, где помещаются  ее  комнаты.  Пристегнув  меч,  он
вернулся в  главный  зал,  дважды  спросив  дорогу  у  слуг.  Там  он  в
одиночестве сел и стал смотреть  на  мраморные  статуи  древних  героев,
чувствуя себя маленьким, незначительным и растерянным.
   Сразу по прибытии они услышали, что  надирская  орда  уже  стоит  под
стенами. В городе царила паника, и беженцы валили оттуда валом с  высоко
груженными повозками - длинный горестный караван, идущий на юг,  Рек  не
мог бы сказать, что одолевает его сильнее  -  усталость  или  голод.  Он
тяжело встал, пошатнулся и  громко  выругался.  Рядом  с  дверью  стояло
высокое овальное зеркало. Из него на Река смотрел высокий, широкоплечий,
сильный мужчина. Серо-голубые глаза глядели твердо, подбородок выдавался
вперед, тело было гибким. Синий плащ, хоть и поизносился в дороге, сидел
хорошо, а  длинные  оленьи  сапоги  придавали  Реку  вид  кавалерийского
офицера.
   Глядя на князя Дрос-Дельнохского,  Рек  видел  себя  глазами  других.
Никто не догадается о его внутренней смуте  -  все  увидят  лишь  образ,
который он создал.
   Да будет так.
   Рек вышел из зала и у первого же солдата спросил, где  найти  Друсса,
На первой стене,  сказал  солдат  и  объяснил,  как  пройти  туда  через
калитки. Молодой князь зашагал по Эльдибару при свете закатного  солнца;
проходя через город, он купил себе медовую коврижку и стал  есть  ее  на
ходу. Уже темнело, когда он дошел до калитки во второй стене, но часовой
показал ему дорогу, и Рек очутился на убойной полосе за  первой  стеной.
Тучи закрыли луну, и он чуть не свалился в огненную канаву, пересекавшую
путь. Молодой солдат окликнул его и показал, где мостки.
   - Ты стрелок Лучника, что ли? - спросил  солдат,  не  узнав  высокого
воина.
   - Нет. Где Друсс?
   - Понятия не имею. Либо на стене, либо в столовой. Ты гонец?
   - Нет. А где столовая?
   - Видишь вон те огни? Это госпиталь. Дальше кладовая - иди все прямо,
пока нужником не завоняет, а там поверни направо. Тут не заблудишься.
   - Спасибо.
   - Не на чем. Ты, видать, новобранец?
   - Да. Вроде того.
   - Пойду-ка я