е  и  горшком  в  другой,  отразил  удар
надирского топора, рубанул другого врага  по  голове  и  метнул  горшок.
Джилад успел еще увидеть, как тот влетел в открытую  дверь  на  верхушке
башни, где толпились надиры, но тут на него навалились еще двое. Первому
он взрезал живот колющим ударом, но  меч  накрепко  застрял  у  врага  в
кишках. Второй с воплем замахнулся - Джилад  выпустил  меч  и  отскочил.
Надира принял на себя другой дренайский воин - он отбил удар и почти что
обезглавил врага. Вытащив свой меч, Джилад благодарно улыбнулся Брегану.
   - Неплохо для крестьянина! - крикнул он, снова вступая в бой и пробив
оборону бородатого надира с окованной железом дубиной.
   - Давай, Лучник! - прокричал Друсс.
   Разбойники наложили на тетивы стрелы, обмотанные промасленной паклей,
и поднесли их к разожженным кострам.
   Град горящих стрел полетел над  стеной.  Осадные  башни  занялись,  и
густой, удушливый черный дым повалил вверх,  уносимый  утренним  ветром.
Одна стрела влетела в дверь, куда угодил горшок Джилада, и  вонзилась  в
ногу надира в облитой маслом одежде. В одно мгновение воин превратился в
вопящий, извивающийся живой факел, и от  него  загорелись  те,  кто  был
рядом.
   По воздуху летели новые горшки, подбавляя масла в огонь.
   Двадцать башен пылали, как огромные факелы, и  к  стене  плыл  жуткий
смрад горелого мяса.
   Щурясь от дыма, Сербитар двигался в гуще надиров, его шпага  ткала  в
воздухе  волшебный  узор.  Он  убивал  без  усилий,  словно   наделенная
сверхъестественной силой смертельная машина. Позади  возник  кочевник  с
ножом  в  руке,  но  Сербитар,  обернувшись,  одним  плавным   движением
перерезал ему горло.
   - Спасибо, брат, - передал он Арбедарку на второй стене.
   Рек, хотя и не обладал грацией и  смертоносной  быстротой  Сербитара,
орудовал своим мечом с не меньшим  толком,  держа  его  двумя  руками  и
прорубая путь к победе  бок  о  бок  с  Друссом.  Брошенный  кем-то  нож
отскочил от его панциря и порезал бицепс. Рек выругался и тут же забыл о
царапине, как о многих мелких царапинах, полученных в этом бою, о порезе
на бедре, об ушибленных ребрах...
   Пятеро   надиров,   прорвав   оборону,   бросились   на   беззащитных
переносчиков раненых. Лучник с сорока шагов  сразил  первого,  Каэсса  -
второго, а бар Британ с двумя своими людьми  преградил  путь  остальным.
После короткой и яростной схватки кровь надиров обагрила землю.
   Картина боя медленно, почти незаметно менялась. Все меньше кочевников
взбиралось на стену, ибо  их  товарищей  теснили  к  краю  и  задним  не
оставалось места. Надиры сражались уже не за победу - они  сражались  за
свою жизнь. Переменчивый прилив войны обратился против них, и теперь уже
они защищались.
   Но надиры - суровый, отважный народ.  Они  не  молили  о  пощаде,  не
сдавались в плен, они бились стойко и умирали в бою.
   Они падали один за другим, пока последних не сбросили со стены и  они
не разбились о камни внизу.
   Надиры отошли в поле дальше полета  стрелы  и  опустились  на  землю,
глядя на Дрос с тупой неутоленной ненавистью.
   Черный дым столбами валил из горящих башен, и запах  смерти  наполнял
ноздри.
   Рек оперся на парапет и потер лицо окровавленной рукой.
   Друсс подошел к нему, лоскутом обтирая  Снагу.  Кровь  оросила  седую
сталь его бороды. Он улыбнулся новому князю:
   - Я вижу, ты послушался моего совета, паренек?
   - В последний миг. А мы нынче как будто неплохо поработали?
   - Это только присказка. Настоящее испытание начнется завтра.

***

   Друсс ошибся. Еще трижды в тот день надиры шли на приступ,  и  только
сумерки увели их обратно к  лагерным  кострам,  отброшенных  и  временно
побежденных. На стенах усталые люди опускались на окровавленный  камень,
отбрасывая прочь тяжелые шлемы и  щиты.  Носильщики  подбирали  раненых,
убитые пока оставались на месте: с ними можно было  не  торопиться.  Три
особо назначенных отряда осматривали тела надиров: мертвых сбрасывали со
стены, раненых добивали и отправляли туда же.
   Друсс потер усталые глаза. Плечо у него горело, колено опухло, руки и
ноги будто налились свинцом. Однако день прошел для него лучше,  чем  он
надеялся. Он посмотрел вокруг. Одни воины спали, растянувшись на  камне,
другие просто сидели спиной к парапету с остекленелым взором,  мысли  их
блуждали где-то. Разговоров почти не было слышно. Чуть дальше  на  стене
молодой князь беседовал  с  альбиносом.  Они  оба  хорошо  сражались,  и
альбинос выглядел свежим и ничуть не усталым  -  лишь  брызги  крови  на
белом плаще и панцире  свидетельствовали  о  его  дневных  трудах.  Зато
Регнак устал за двоих. Серое от  изнурения  лицо  точно  состарилось,  и
морщины стали глубже. Пыль, кровь и пот запеклись на коже, красные капли
падали на камень с наспех завязанной руки.
   - Ты оказался гожим, паренек, - тихо произнес Друсс.
   - Друсс, старый конь, ну как ты? - подошел к нему Лучник.
   - Бывало и получше,  -  проворчал  старик,  выпрямившись  и  скрипнув
зубами от боли в колене.
   Молодой человек хотел было предложить ему руку, чтобы  опереться,  но
вовремя спохватился.
   - Пойдем к Каэссе, - сказал он.
   - Что мне меньше всего сейчас нужно, так это женщина.
   Я лучше посплю. Прямо здесь. -  Он  опустился  на  стену,  прислонясь
спиной к камню и выпрямив больное колено.
   Лучник отправился в столовую, где отыскал Каэссу и объяснил  ей  все.
После недолгого препирательства  она  раздобыла  кусок  полотна,  Лучник
захватил кувшин с водой, и в густеющих сумерках оба поднялись на  стену.
Друсс уже спал, но проснулся, когда они подошли.
   Девушка, бесспорно, была прекрасна.  Ее  золотисто-рыжие  волосы  при
луне немного изменили цвет и были точь-в-точь желтоватые  искорки  в  ее
глазах. Она  будоражила  его  кровь  так,  как  будоражили  теперь  лишь
немногие женщины. Но было в ней еще  что-то,  нечто  неуловимое.  Каэсса
присела рядом с ним и осторожно ощупала тонкими пальцами опухшее колено.
Друсс заворчал, когда она нажала чуть сильнее. Она сняла с него сапог  и
закатала штанину. Колено побелело и вздулось, а на икре выступили жилы.
   - Ляг, - велела она. Просунув левую руку  ему  под  бедро,  а  правой
взявшись за лодыжку, она приподняла его ногу и медленно согнула  сустав.
- У тебя в колене вода - Она уложила ногу на место и начала массировать.
Друсс закрыл глаза. Острая боль отступала, становилась тупой.  Скоро  он
задремал. Она разбудила его, шлепнув по ноге, и он  увидел,  что  колено
туго забинтовано. - Что еще у тебя болит?
   - Ничего.
   - Не лги мне, старик. Речь идет о твоей жизни.
   - Плечо горит, - сознался он.
   - Теперь ты можешь идти. Пойдем со мной в госпиталь, и я тебе помогу.
- Она сделала знак Лучнику - он нагнулся и помог Друссу  встать.  Колену
стало легче - впервые за много недель, - Однако  ты  большая  искусница,
женщина, - сказал он. - Большая искусница.
   - Я знаю. Шагай медленно - будет немного больно, но идти недалеко.
   В боковой каморке  госпиталя  она  велела  ему  раздеться.  Лучник  с
улыбкой прислонился к двери, скрестив руки на груди.
   - Совсем? - спросил Друсс.
   - Да. Тебя это смущает?
   - Если тебя не смущает, то меня и  подавно.  -  Друсс  снял  колет  и
рубашку, потом сел на кровать и стянул штаны и сапоги. - Что теперь?
   Каэсса стала перед ним, обвела его внимательным взглядом  и  положила
руки на его широкие плечи, пробуя мускулы.
   - Встань и повернись.
   Он подчинился, и она осмотрела его спину.
   - Заведи правую руку за голову, только медленно. - Лучник смотрел  на
старого воина, дивясь количеству шрамов на его теле. Они были повсюду, и
спереди, и сзади - одни длинные и прямые, другие извилистые. Встречались
здесь и старые швы, и вздутые корявые  рубцы.  Ноги  тоже  носили  следы
множества легких ран - но обильнее всего была изукрашена  грудь.  Лучник
улыбнулся. "Ты всегда встречал врага лицом к лицу, Друсс", - подумал он.
   Каэсса велела старику лечь на  кровать  лицом  вниз  и  занялась  его
спиной, разминая узлы и разбивая кристаллы соли под лопатками.
   - Принеси мне масла, - не оглядываясь, велела она Лучнику.
   Он принес мазь из кладовой и ушел, предоставив  девушке  делать  свое
дело. Около часа она массировала старика, пока у нее самой  не  отнялись
руки. Друсс давно уснул - она  накрыла  его  одеялом  и  тихо  вышла.  В
коридоре она немного постояла, слушая крики раненых  и  глядя  на  суету
служителей. Здесь разило смертью, и Каэсса вышла наружу, в ночь.
   Звезды сияли  ярко,  точно  снежинки  на  бархатном  покрывале,  и  в
середине серебряной монетой блестела луна.  Каэсса  вздрогнула.  Впереди
шел к столовой высокий человек в черных с  серебром  доспехах  -  Хогун.
Увидев Каэссу, он махнул ей рукой и повернул к ней.  Она  ругнулась  про
себя - она устала и не испытывала потребности в мужском обществе.
   - Как он? - спросил Хогун.
   - Крепок как дуб.
   - Это я  знаю,  Каэсса,  -  весь  мир  это  знает.  Но  как  он  себя
чувствует?
   -  Он  стар,  и  он  устал  -   совсем   обессилел.   И   это   после
одного-единственного дня. Не возлагайте на него слишком больших  надежд.
У него слабое колено, которое того и гляди  подломится,  больная  спина,
которой делается все хуже, и слишком много соли в суставах.
   - Вы нарисовали очень мрачную картину.
   - Я говорю так, как есть на самом деле. Это чудо, что он еще жив.  Не
понимаю, как человек его возраста, отягощенный столькими  недугами,  мог
сражаться весь день и остаться в живых.
   - Да еще в самой гуще боя, - кивнул Хогун. - И  завтра  будет  то  же
самое.
   - Если хотите, чтобы он был жив, заставьте его отдохнуть послезавтра.
   - Он ни за что не согласится.
   - Согласится. Завтрашний день он, быть может, еще и протянет - хотя я
сомневаюсь. Но к вечеру он уже рукой не сможет шевельнуть. Я помогу ему,
но каждый третий день он должен отдыхать. И пусть ему завтра за  час  до
рассвета приготовят горячую ванну. Я еще раз  сделаю  ему  массаж  перед
началом боя.
   - Вы уделяете столь много времени  человеку,  о  котором  только  что
высказались, как  об  усталом  старце,  и  чьи  подвиги  совсем  недавно
высмеивали?
   - Не будьте глупцом, Хогун. Я уделяю  ему  столько  времени  как  раз
потому, что он стар и болен - притом я, хотя и не питаю  к  нему  такого
почтения, как вы, вижу, что он нужен Дросу.  Сотни  мальчишек  играют  в
солдатики, лишь бы угодить старику, который только войной и сыт.
   - Я присмотрю за тем, чтобы послезавтра он отдохнул.
   - Если доживет, - угрюмо подытожила Каэсса.

Глава 21

   К полуночи стали известны итоги первого дня битвы. Погибло  четыреста
семь человек, ранено сто шестьдесят восемь - и половина раненых  уже  не
сможет сражаться.
   Лекари  еще  продолжали  работу,  и  окончательный  итог  все   время
уточнялся. Много дренайских воинов упало со  стены,  и  только  всеобщая
поверка могла прояснить их число.
   Рек пришел в ужас, хотя и  постарался  не  выказать  этого  во  время
совещания  с  Хогуном  и  Оррином  в   кабинете   над   большим   залом.
Присутствовали семь человек: Хогун и Оррин представляли военных, Бриклин
- горожан, кроме них, были Сербитар, Винтар, Рек и Вирэ.  Рек  умудрился
соснуть четыре часа и стал чуть посвежее; альбинос совсем не спал, но по
нему этого не было видно.
   - Удручающие потери для одного-единственного дня, - заметил  Бриклин.
- Если и дальше так пойдет, дольше двух недель нам  не  продержаться.  -
Его седеющие волосы были зачесаны за уши и завиты  на  затылке  по  моде
дренайского двора. Лицо, хотя и  мясистое,  было  красиво,  и  он  умело
пользовался своим обаянием.  "Он  политик,  а  на  политиков  полагаться
нельзя", - подумал Рек.
   Бриклину ответил Сербитар:
   - Первый день ничего  не  доказывает.  Зерно  отделяется  от  плевел,
только и всего.
   - Что это значит, принц Дрос-Сегрила? - без своей всегдашней улыбки и
потому особенно резко спросил глава гильдии.
   - Я не хотел проявить неуважения к  павшим.  Но  таков  закон  войны:
менее искусные бойцы гибнут первыми. Вначале потери всегда велики.  Люди
бились отважно, но многим недоставало мастерства - оттого они и погибли.
Впоследствии потери уменьшатся, хотя и останутся высокими.
   - Не следует ли  нам  проявить  благоразумие?  -  спросил  горожанин,
обращаясь к Реку. - Если надиры в конце концов все равно  проломят  наши
стены, какой тогда смысл продолжать сопротивление? Неужто людские  жизни
ничего не стоят?
   - Вы предлагаете сдаться? - спросила Вирэ.
   - Нет, госпожа моя, - увернулся Бриклин. - Пусть это решают  военные,
а я в любом случае поддержу их. Но мне думается, нужно поискать какой-то
иной выход. Нынче погибло четыреста человек - честь им и слава.  Но  что
будет завтра и на третий  день?  Не  следует  ставить  гордость  превыше
здравого смысла.
   - О чем он толкует? - спросила Вирэ у Река. - Я не понимаю его.
   - Что это за выход, о котором вы говорите? - спросил Бриклина Рек.  -
Я лично вижу только два: либо мы сражаемся и побеждаем, либо сражаемся и
терпим поражение.
   - Да, в настоящее время иного пути не представляется.  Но  мы  должны
думать и о будущем. Верим ли мы в то, что сможем  удержать  город?  Если
да, наш долг биться до последнего. Если же нет, надо заключить  почетный
мир, как сделали другие города и страны.
   - Что вы понимаете под почетным миром? - тихо осведомился Хогун.
   - Это означает,  что  враги  становятся  друзьями  и  прежние  распри
предаются забвению. Это означает,  что  мы  впустим  владыку  Ульрика  в
город, заручившись прежде его обещанием не причинять вреда жителям.  Все
войны в конце концов завершаются этим - свидетельством тому  присутствие
здесь Сербитара, вагрийского принца. Тридцать лет  назад  мы  с  Вагрией
вели войну. Тридцать лет спустя мы, возможно, будем подобным же  образом
совещаться с надирским принцем. Основы будущего закладываются сегодня.
   - Я понял вашу точку зрения, - сказал Рек, - и нахожу ее здравой...
   - Ты, может, и находишь, а другие нет! - вскричала Вирэ.
   -  Нахожу  ее  здравой,  -  невозмутимо  продолжил  Рек.  -  Подобные
совещания - не место, чтобы бряцать оружием.
   Мы должны, как вы верно сказали, придерживаться  здравого  смысла.  И
вот первое, что говорит нам здравый смысл: мы хорошо вооружены, снабжены
всем необходимым и  обороняем  самую  неприступную  из  всех  когда-либо
построенных крепостей.  Истина  вторая:  Магнусу  Хитроплету  необходимо
время, чтобы набрать  и  обучить  армию,  которая  сможет  противостоять
надирам даже в том случае, если Дельнох падет.
   Сейчас не время говорить о сдаче, но никто не помешает  нам  обсудить
это на последующих встречах. Есть  ли  у  вас  еще  вопросы,  касающиеся
города, - ведь час уже поздний, и мы  задерживаем  вас  чересчур  долго,
дорогой Бриклин?
   - Нет, мой господин, я полагаю, мы обо всем уже поговорили.
   - Тогда позвольте поблагодарить  вас  за  помощь  и  мудрый  совет  и
пожелать вам доброй ночи.
   Горожанин встал, поклонился Реку с Вирэ и вышел. Несколько  мгновений
все прислушивались к его удаляющимся  шагам.  Вирэ,  красная  от  гнева,
хотела было что-то сказать, но Сербитар опередил ее:
   - Хорошо сказано, господин мой князь, - однако он не даст нам покоя.
   - Это животное политической породы. Мораль, честь и гордость для него
ничто, а его место и его нужды - все. Что будет завтра, Сербитар?
   - Надиры начнут с обстрела, который продлится не меньше  трех  часов.
Во время обстрела они не смогут  наступать,  поэтому  предлагаю  отвести
всех людей на  Музиф  за  час  до  рассвета,  оставив  на  первой  стене
пятьдесят человек. Когда обстрел прекратится, все вернутся обратно.
   - А что, если надиры начнут атаку прямо на рассвете? - спросил Оррин.
- Они окажутся на стене прежде, чем наши бойцы успеют вернуться.
   - Они не намерены этого делать, - просто ответил альбинос.
   Это не убедило Оррина, и видно было, что в присутствии Сербитара  ему
не по себе. Рек, заметив это, сказал:
   - Поверьте мне, друг мой, способности  Тридцати  превышают  понимание
обычного человека. Если он так говорит, значит, так оно и есть.
   - Время покажет, мой господин, - с сомнением проговорил Оррин.
   - Как там  Друсс?  -  спросила  Вирэ.  -  Вечером  он  показался  мне
совершенно измученным.
   - Женщина по имени Каэсса лечила его, - сказал Хогун,  -  и  говорит,
что все будет хорошо. Сейчас он отдыхает в госпитале.
   Рек подошел к окну, открыл створки и вдохнул  чистый  ночной  воздух.
Отсюда  далеко  вглубь  виднелась  долина,  усеянная  огнями   надирских
костров. Взгляд Река остановился на госпитале Эльдибара, где все еще  не
гас свет.
   - Каково-то сейчас лекарям, - сказал он.
   На Эльдибаре  кальвар  Син,  обвязанный  вокруг  пояса  окровавленным
кожаным передником, двигался точно лунатик.
   Усталый донельзя, он ходил от койки к койке, раздавая лекарства.
   Истекший день стал кошмаром -  хуже,  чем  кошмаром,  -  для  лысого,
одноглазого лекаря. За тридцать лет он не раз видел смерть.  Видел,  как
умирают те, кто мог бы жить, и как выздоравливают после  таких  ран,  от
которых полагалось  бы  умереть  на  месте.  И  не  раз  его  высочайшее
мастерство отгоняло смерть там, где другой не сумел бы  даже  остановить
кровь. Но минувший день  был  худшим  в  его  жизни.  Четыреста  славных
молодых ребят, еще утром полные сил и  здоровья,  превратились  в  груды
гниющего  мяса.  Десятки  других  лишились   рук,   ног   или   пальцев.
Тяжелораненых переправили на Музиф,  мертвых  свезли  за  шестую  стену,
чтобы схоронить там.
   Усталые подлекари ведрами лили подсоленную воду на окровавленный пол,
смывая следы страданий.
   Кальвар Син молча вошел к Друссу и остановился над  спящим  гигантом.
Около кровати висел Снага, серебряный убийца.
   - Сколько еще, ты, мясник? - спросил Син.
   Старик пошевелился, но не проснулся.
   Лекарь вышел, волоча ноги, в коридор и поплелся в  свою  комнату.  Он
швырнул передник на стул и  повалился  на  кровать,  не  имея  сил  даже
укрыться одеялом. Но сон не шел.
   Картины мучений и ужаса носились перед глазами. Син  заплакал.  Потом
перед его мысленным взором возникло ласковое старческое лицо. Оно росло,
утоляя боль и излучая гармонию. Образ становился все  больше  и  наконец
укрыл всего Сина, словно теплым одеялом. Син погрузился в глубокий,  без
сновидений сон.
   - Теперь он отдыхает, - сказал Винтар, и Рек отвернулся от окна.
   - Это хорошо - ведь завтра ему отдыхать не придется.
   Сербитар, не скажешь ли чего нового о предателе?
   Альбинос покачал головой.
   - Не знаю, как и быть. Мы следим за едой и за колодцами - иным  путем
он не сможет причинить нам зла. И охраняем тебя, так  же  как  Друсса  и
Вирэ.
   - Мы должны найти его, - сказал Рек. - Нельзя ли проникнуть  в  мысли
всех, кто есть в крепости?
   - Отчего же нельзя - месяца через три ты получишь ответ.
   - Понятно, - скорбно улыбнулся Рек.

***

   Китан стоял и молча смотрел, как дымятся осадные башни. Лицо его было
непроницаемым, глаза точно заволокло пеленой. Ульрик подошел  и  положил
ему руку на плечо.
   - Это всего лишь дерево, друг мой.
   - Да, мой повелитель. Я  как  раз  думал,  что  отныне  впереди  надо
ставить завесу из мокрых шкур. Это не должно быть слишком  трудно,  хотя
возросший вес может дурно сказаться на устойчивости.
   - Я думал, ты убит горем, - засмеялся Ульрик,  -  а  ты  уже  строишь
новые планы.
   - И все-таки чувствую себя дураком. Я должен был догадаться, что  они
прибегнут к маслу.  Я  знал,  что  от  одних  стрел  дерево  никогда  не
загорится, и не подумал о других  горючих  веществах.  Но  уж  повторить
подобное никому не удастся.
   - Не сомневаюсь, мой ученый механик, - поклонился Ульрик.
   Китан усмехнулся.
   - С годами я стал  заноситься,  повелитель.  Побратим  Смерти  славно
потрудился сегодня. Он достойный соперник.
   - Это так - но