Это как посмотреть.
   Она села рядом и положила ладонь ему на руку.
   - Мне очень, очень жаль Парсаля.
   - Все мы умрем. - Ему уже надоело это повторять.
   - Но ты жив, и я этому рада.
   - Вот как? - холодно сказал он. - Почему?
   - Странный вопрос для друга!
   - Я не друг тебе, Вал. Я влюбленный  в  тебя  мужчина  -  это  совсем
другое.
   - Мне жаль, Галанд, но что я могу сказать? Ты ведь знаешь, я  живу  с
Ананаисом.
   - Ты счастлива с ним?
   - Конечно - насколько можно быть счастливой во время войны.
   - Ну за что? За что ты его любишь?
   - Я не могу на это ответить. Ни одна женщина не может. Вот ты за  что
меня любишь?
   Он запрокинул кувшин, уходя от ответа.
   - Хуже всего то, - сказал он, - что ни у кого из  нас  нет  будущего.
Даже если мы переживем этот бой. Ананаис  никогда  не  станет  степенным
женатым человеком. Он не  крестьянин,  не  купец...  Он  бросит  тебя  в
каком-нибудь придорожном городе. А я никогда не вернусь в свою  усадьбу.
Не видать нам счастья.
   - Не пей больше, Галанд. Вино нагоняет на тебя хандру.
   - Моя дочка была веселой девчушкой и большой озорницей. Много  раз  я
шлепал ее и много раз утирал ей слезы. Знай  я,  что  она  проживет  так
недолго... А  теперь  вот  Парсаль.  Я  надеюсь,  он  умер  быстро.  Это
себялюбие во мне говорит, - сказал он вдруг. - Ни в одном живом существе
не течет больше моя кровь. Когда я умру, станет так, как будто меня и не
было.
   - Друзья будут вспоминать о тебе.
   Он убрал руку из-под ее ласковых пальцев и сердито посмотрел на нее.
   - Нет у меня друзей! Нет и не бывало.

21

   Император сидел в своем шелковом шатре, окруженный своими  офицерами.
Командующий армией Дарик сидел с ним рядом. Огромный шатер  был  поделен
на четыре отделения: то, где  собрались  теперь  воины,  могло  вместить
пятьдесят человек, их же было только двадцать.
   Цеска с годами растолстел, и кожа его сделалась бледной  и  нечистой.
Темные глаза светились кошачьим лукавством - говорили, будто  он  изучил
науку Черных Храмовников и умеет  читать  мысли.  Военачальники  жили  в
постоянном страхе - он мог  внезапно  указать  на  кого-то  и  крикнуть:
"Предатель!" Человек, с которым это случалось, умирал ужасной смертью.
   Дарик был самым доверенным его лицом и  хитроумнейшим  полководцем  -
только легендарный Барис, командир "Дракона", мог бы с  ним  сравниться.
Уже в начале шестого десятка Дарик, высокий, жилистый и чисто  выбритый,
казался моложе своих лет.
   Выслушав доклады и отчеты о числе убитых, он сказал:
   - Эти набеги на первый взгляд кажутся случайными, но  я  чувствую  за
ними единство замысла. А как по-вашему, Маймон?
   Черный Храмовник кивнул.
   - Мы почти прорвали их оборону, и кое-что видно  уже  и  теперь.  Они
загородили стенами два перевала,  именуемые  Тарск  и  Магадон.  И  ждут
помощи с севера, хотя и без особых  надежд.  Командует  ими,  как  вы  и
полагали, Ананаис, но их духовный вождь - та женщина, Райван.
   - Где она теперь? - спросил император.
   - В горах.
   - Можете вы пробиться к ней?
   - Из Пустоты - нет. Она защищена.
   - Но ведь всех ее друзей оградить нельзя? - заметил Цеска.
   - Нельзя, государь, - подтвердил Маймон.
   - Тогда овладейте душой кого-нибудь близкого ей. Я  хочу,  чтобы  эта
женщина умерла.
   - Да, государь, - но сперва мы  должны  преодолеть  призрачную  стену
Тридцати.
   - А что Тенака-хан? - резко бросил Цеска.
   - Уехал на север. Его дед Джонгир два месяца как умер,  и  там  зреет
междоусобица.
   - Отправьте письмо коменданту Дельноха - пусть следит,  не  покажутся
ли надиры.
   - Да, государь.
   - А теперь оставьте меня - все, кроме Дарика. Военачальники с великим
облегчением удалились в ночь.
   Вокруг шатра несли караул  пятьдесят  полулюдов  -  самые  крупные  и
свирепые из всего войска. Генералы старались не смотреть на них.
   Цеска, помолчав, сказал:
   - Все они меня ненавидят. Мелкие людишки с мелкими  мозгами.  Чем  бы
они были без меня?
   - Ничем, государь, - сказал Дарик.
   - Верно. Ну а сам ты, генерал?
   - Государь, вы читаете в людях, как в открытой книге. Вам открыты  их
сердца. Я предан вам, но в тот день, когда вы во мне усомнитесь,  я  без
промедления лишу себя жизни.
   - Ты единственный преданный человек во всей империи. Пусть в живых не
останется никого. Пусть Скодия превратится  в  бойню,  о  которой  будут
поминать во веки вечные.
   - Как прикажете, государь. Против нас они не устоят.
   - Нам помогает Дух Хаоса, Дарик. Но ему  нужна  кровь.  Много  крови!
Целые океаны. Ему всегда мало.
   Глаза Цески приобрели затравленное выражение, и он умолк. Дарик сидел
очень тихо. То, что император безумен, еще  не  беда  -  беда,  что  его
безумие усиливается. Дарик  был  странным  человеком.  Его  не  занимало
ничто, кроме войны и стратегических  задач,  -  и  все,  что  он  сказал
императору, было чистейшей  правдой.  В  тот  день  -  а  он  непременно
настанет, - когда безумие Цески обратится  против  Дарика,  Дарик  убьет
себя. Ибо жить ему будет незачем. Дарик не любил  ни  одно  человеческое
существо, не поклонялся красоте. Живопись, поэзия,  литература,  горы  и
бурные моря не существовали для него.
   Ремеслом его были война и смерть - но даже их он не любил,  а  только
занимался ими.
   Цеска внезапно издал смешок.
   - Я был одним из последних, кто видел его лицо.
   - Чье, государь?
   - Ананаиса, Золотого  Воина.  Он  стал  цирковым  бойцом,  любимчиком
черни. Однажды, когда он стоял, внимая их хвалебным крикам,  я  выпустил
на него своего полулюда. Здоровенный был  зверюга,  на  треть  волк,  на
треть медведь. Ананаис убил его. Подумать только! Столько  трудов  пошло
насмарку. Однако наш Золотой Воин потерял лицо.
   - Каким образом, государь? Он испугался?
   - Да нет, он потерял лицо в буквальном смысле.  Это  шутка!  -  Дарик
должным образом посмеялся. -  Ненавижу  его.  Он  первый  посеял  семена
сомнения.  Он  хотел  поднять  против  меня   "Дракон",   но   Барис   с
Тенакой-ханом остановили его.  Благородный  Барис!  Ты  знаешь,  он  был
талантливее тебя.
   - Да, государь. Вы мне уже говорили.
   - Но не был столь предан. Ты будешь верен мне всегда, правда, Дарик?
   - Да, государь.
   - Ты ведь не захочешь повторить судьбу Бариса?
   - Нет, государь.
   - Странно, как в них  сохраняются  некоторые  качества,  -  задумчиво
произнес Цеска.
   - Простите?
   - Ведь он так и остался вожаком. Другие его  слушаются  -  любопытно,
почему?
   - Не знаю, государь. Не холодно ли вам? Не принести ли вина?
   - Ты не отравишь меня, нет?
   - Что вы, государь. Я сперва сам попробую из вашего кубка.
   - Вот-вот. Попробуй.
   Дарик налил вина в золотой кубок, пригубил и широко раскрыл глаза.
   - В чем дело, генерал? - подался к нему Цеска.
   - В вине что-то есть, государь. Оно соленое.
   - Океаны крови! - хохотнул Цеска.

***

   Тенака-хан проснулся за час до  рассвета  и  потянулся  к  Рении,  но
постель была пуста.  Тогда  он  вспомнил  и  сел,  протирая  глаза.  Ему
казалось, что кто-то звал его по имени, но это, наверное, было во сне.
   Голос прозвучал опять. Тенака спустил ноги с топчана и оглядел юрту.
   - Закрой глаза, мой друг, и успокойся, - сказал голос.  Тенака  снова
лег. Перед его мысленным взором предстало  худощавое  аскетическое  лицо
Декадо.
   - Как скоро ты доберешься до нас?
   - Через пять дней - если Муха откроет ворота.
   - К тому времени мы будем мертвы.
   - Я не могу двигаться быстрее.
   - Сколько с тобой человек?
   - Сорок тысяч.
   - В тебе чувствуется какая-то перемена, Тани.
   - Я все тот же. Как там Ананаис?
   - Он верит в тебя.
   - А остальные?
   - Басурман и Парсаль убиты. Нас  оттеснили  за  последний  рубеж.  Мы
продержимся от силы три дня - не больше.  Полулюды  оправдали  все  наши
ожидания.
   Тенака рассказал Декадо о потусторонней встрече с  Оленом  и  передал
слова старика. Декадо выслушал его молча.
   - Стало быть, ты теперь хан, - сказал он наконец.
   - Да.
   - Прощай, Тенака.
   Глаза Декадо, лежавшего в Тарске, открылись. Аквас и те, кто  остался
из Тридцати, сидели около него кружком, сопрягая свои силы.
   Все они слышали слова Тенаки-хана. Более того - все  они  побывали  в
его разуме и прочли его мысли.
   Декадо сделал глубокий вдох и спросил у Акваса:
   - Что скажешь?
   - Нас предали.
   - Пока еще нет. Он придет.
   - Я не это имел в виду.
   - Я знаю. Но  пусть  завтрашний  день  сам  заботится  о  себе.  Наша
ближайшая цель - помочь скодийцам, а до последующих событий никто из нас
не доживет.
   - Но какой в этом смысл? -  сказал  Балан.  -  Если  бы  наша  смерть
принесла хоть какое-то благо - а  так  мы  всего  лишь  поможем  сменить
одного тирана на другого!
   - Пусть даже и так, - мягко ответил Декадо.  -  Истоку  лучше  знать.
Если же мы не веруем в Его мудрость, все наши труды теряют смысл.
   - Ты что же, теперь уверовал? - скептически осведомился Балан.
   - Да, Балан, уверовал - и мне думается,  я  веровал  всегда.  Даже  в
годину моего отчаяния опирался на Исток и тем самым проявлял свою  веру,
хотя и не понимал этого. Но нынешняя ночь просветила меня.
   - Предательство друга тебя просветило? - изумился Аквас.
   - Нет, не предательство. Надежда. Проблеск света, символ любви. Но об
этом мы поговорим завтра, когда настанет время прощания
   - Прощания?
   - Мы - Тридцать, и наша миссия близится к завершению.  Я,  как  Голос
Тридцати, теперь являюсь настоятелем Ордена. Но я умру здесь, а Тридцать
должны жить. Мы видели нынче, что назревает новая угроза, и в будущем мы
снова понадобимся дренаям. Мы поступим так же, как делалось прежде. Один
из нас должен уйти, принять на себя бремя  настоятеля  и  набрать  новых
воинов Истока. Этим человеком будет Катан, душа Тридцати.
   - Я не могу, - покачал головой Катан. - Я противник смерти и насилия.
   - Это так, и все  же  избранник  -  ты.  Мне  кажется,  Исток  всегда
заставляет нас идти против собственной натуры. Я не знаю, зачем... но Он
знает. Я не гожусь в вожди - но  все  же  почувствовал  на  себе  власть
Истока и смирился со своей участью. Да будет все по воле Его. А  теперь,
Катан, соедини нас напоследок в молитве.
   Катан повиновался со слезами на глазах и с великой печалью.  Закончив
молитву, он обнял каждого из братьев и удалился в ночь. Что делать?  Где
искать новых Тридцать? Он сел на коня и поехал через горы в Вагрию.
   Над лагерем беженцев у тропы сидел  мальчик  Сеорл.  Катан  придержал
коня и сошел.
   - Что ты здесь делаешь, Сеорл?
   - Ко мне пришел человек - он велел идти сюда и ждать тебя.
   - Что за человек?
   - Это было во сне.
   Катан сел рядом с мальчиком.
   - Он в первый раз приходит к тебе?
   - Именно этот человек? - Да.
   - Этот - впервые. Но я часто вижу других, и они говорят со мной.
   - А что-нибудь волшебное ты умеешь делать, Сеорл?
   - Да.
   - Что?
   - Иногда, когда я трогаю вещи, я знаю, откуда  они  взялись.  Я  вижу
разные картины. А иногда, когда люди сердятся на меня, я слышу, что  они
думают.
   - Расскажи мне о человеке, который к тебе приходил.
   - Его зовут Абаддон.  Он  сказал,  что  он  настоятель  Мечей.  Катан
склонил голову и закрыл лицо руками.
   - Почему ты грустишь? -  спросил  Сеорл.  Катан  глубоко  вздохнул  и
улыбнулся.
   - Больше уже не грущу. Моя грусть прошла. Ты Первый, Сеорл, но  будут
и другие. Ты поедешь со мной, и я научу тебя разным вещам.
   - И мы станем героями, как тот, черный?
   - Да. Мы станем героями.

***

   Войско Цески подошло на рассвете. Оно наступало колоннами  по  десять
рядов, и впереди шел Легион. На равнине армия разделилась  надвое,  одна
половина свернула в долину Магадона. Ананаис  с  Торном,  Лейком  и  еще
дюжиной человек подъехал всего  час  назад.  Теперь  он,  облокотясь  на
стену, смотрел, как неприятель разбивает лагерь. Вторая  половина  армии
направилась к Тарску.
   В Магадоне осталось двадцать тысяч закаленных в боях ветеранов  -  но
ни императора, ни его полулюдов пока еще не было видно.
   Ананаис прищурился, глядя на восходящее солнце.
   - Кажется, это Дарик там, в середине. Нам оказывают большую честь!
   - Я бы обошелся  без  подобных  почестей,  -  пробурчал  Торн.  -  Он
настоящий мясник!
   - Не только, мой друг, - он отменный полководец, а стало быть, мясник
высшей категории.
   Защитники  молча   и   угрюмо,   как   завороженные,   наблюдали   за
приготовлениями врага. За войском  следовали  телеги,  груженные  наспех
сколоченными лестницами, железными крючьями, веревками и провизией.
   Час спустя,  когда  Ананаис  спал  на  траве,  на  равнине  появились
полулюды Цески. Молодой воин спешно разбудил генерала - тот протер глаза
и сел.
   - Звери пришли, - прошептал юноша. Ананаис, видя его страх,  потрепал
его по плечу.
   - Ты, парень, не бойся, а лучше заткни за пояс палочку.
   - Палочку?
   - Ну да.  Как  они  подойдут  поближе,  кинь  им  палочку  и  крикни:
"Возьми!"
   Шутка не помогла, но Ананаис развеселился  и  взобрался  на  стену  с
ухмылкой.
   Декадо уже  стоял  там,  опершись  о  деревянный  приклад  громадного
самострела. Вид у предводителя Тридцати был измученный, и глаза смотрели
в пространство.
   - Как ты, Дек? Здорово устал, я вижу.
   - Старость не радость, Черная Маска.
   - Хоть ты-то не начинай. Зови меня по имени.
   - Прозвище  тебе  больше  подходит,  -  усмехнулся  Декадо.  Полулюды
расположились за лагерем, вокруг одинокого шатра из черного шелка.
   - Это Цеска, - сказал Ананаис. - Он себя бережет.
   - Похоже, все полулюды достанутся нам,  -  заметил  Декадо.  -  Я  не
видел, чтобы они разделялись.
   - Стало быть, нам везет. Но с их точки зрения все это имеет смысл. Им
все равно, которая стена падет первой, - стоит взять одну, и нам конец.
   - Тенака будет здесь через пять дней, - напомнил Декадо.
   - Да, только нас здесь уже не будет.
   - Ананаис, а что, если...
   - Что?
   - Так, ничего. Как ты думаешь, когда они атакуют?
   - Ненавижу, когда люди так делают. Что ты хотел сказать?
   - Ничего. Забудь об этом.
   - Какого черта с тобой происходит? Ты унылый, точно больная корова.
   Декадо через силу засмеялся.
   - Просто с годами я становлюсь серьезнее. Подумаешь, было  бы  о  чем
беспокоиться - каких-то двадцать тысяч солдат да кучка зверья.
   - И то верно. Бьюсь об заклад, от Тенаки они побегут очень быстро.
   - Хотел бы я на это посмотреть.
   - Если бы наши желания были водой, мы все были бы рыбами.  -  Ананаис
снова спустился вниз и устроился на траве, чтобы  продолжить  прерванный
сон.
   Декадо, сидя на парапете, смотрел на него.
   Нужно ли скрывать от Ананаиса, что Тенака теперь  стал  ханом  самого
враждебного дренаям народа? И нужно ли ему об этом  говорить?  Он  верит
Тенаке, а вера таких людей, как  Ананаис,  прочнее  стали-серебрянки.  У
Ананаиса в голове не укладывается, что Тенака может его предать.
   Это доброе дело - дать ему умереть с незапятнанной верой.
   Или нет?
   Зачем лишать человека права знать истину?
   - Декадо! - позвал кто-то у него в голове. Это был Аквас.
   Декадо закрыл глаза и сосредоточился. - Что?
   - Враг прибыл к Тарску. Полулюдов не видно.
   - Они все здесь.
   - Тогда мы перейдем к вам, хорошо?
   - Да. - Декадо оставил восемь монахов с собой в Магадоне, а девятерых
отправил в Тарск.
   - Мы последовали твоему совету и проникли в разум одного из зверей  -
но не знаю, понравится ли тебе то, что мы обнаружили.
   - Говори.
   - Они все из "Дракона"! Цеска начал вылавливать их еще пятнадцать лет
назад, а некоторые были взяты в плен при недавнем разгроме "Дракона".
   - Понятно.
   - Это имеет какое-то значение?
   - Нет. Только еще горше становится.
   - Мне очень жаль. Будем исполнять то, что задумали?
   - Да. Ты уверен, что их нужно подпустить поближе?
   - Уверен. Чем ближе, тем лучше.
   - Что Храмовники ?
   - Они пробили нашу защиту. Мы едва не лишились Балана.
   - Как он теперь?
   - Лучше. Ты сказал Ананаису о Тенаке-хане?
   - Нет.
   - Что ж, тебе виднее.
   - Надеюсь. Приходите поскорее.
   Ананаис крепко спал на траве. По прошествии часа Валтайя принесла ему
жареного мяса с горячим хлебом, и они вдвоем перешли  в  тень  деревьев,
где он снял маску и стал есть.
   Валтайя не могла выносить этого зрелища. Она  отошла,  чтобы  нарвать
цветов, и только потом вернулась к нему.
   - Надень маску, - сказала она. - Вдруг кто-нибудь пройдет мимо.
   Он впился в нее своими яркими голубыми глазами,  отвернулся  и  надел
маску.
   - Уже прошел, - с грустью сказал он.

22

   Ближе к полудню в неприятельском лагере  протрубили  трубы,  и  тысяч
десять  воинов,  собравшись  у  повозок,  принялись  сгружать  лестницы,
привязывать веревки к крючьям и разбирать щиты.
   Ананаис взбежал на  стену,  где  Лейк  проверял  растяжки  и  приводы
самострела.
   Враг выстроился в долине, сверкая на солнце мечами и копьями.  Забили
барабаны, и войско двинулось вперед.
   Защитники на стене облизнули сухими  языками  сухие  губы  и  вытерли
потные ладони об одежду.
   Медленная барабанная дробь эхом отдавалась в горах.
   Ужас нахлынул на защитников словно прибой. Люди с криками прыгали  со
стены на траву.
   - Это Храмовники! - крикнул Декадо. - Это они напускают страх.
   Но паника не прекратилась. Ананаис пытался остановить бегущих,  но  и
его голос тоже дрожал от страха. Барабаны  приближались,  и  все  больше
бойцов прыгало вниз.
   Сотни человек бросились бежать - и остановились, увидев  перед  собой
женщину в заржавленной кольчуге.
   - Мы скодийцы, - прогремела Райван, - а скодийцы не бегут. Мы -  сыны
Друсса-Легенды. Мы не бегаем от врага!
   Обнажив короткий меч, она двинулась сквозь ряды бегущих к стене.  Там
осталась лишь горстка воинов, да и те были  белы  как  снег  и  дрожали.
Райван с возрастающим страхом взошла на ступени.
   Ананаис, спотыкаясь, бросился к ней и протянул ей руку, которую она с
благодарностью приняла.
   - Им нас не одолеть! -  сквозь  зубы  процедила  она.  В  расширенных
глазах застыл ужас.
   Бегущие скодийцы, обернувшись, увидели ее, гордо  стоящую  посередине
стены. Они подобрали мечи и повернули обратно, преодолевая напирающую на
них стену страха.
   И страх прошел!
   Декадо и Тридцать отогнали вражеские чары, оградив щитом Райван.
   Скодийские воины, охваченные гневом, устремились  обратно  на  стену.
Они выстроились, исполненные решимости, пристыженные  тем,  что  женщина
оказалась храбрее их.
   Барабаны утихли, и пропела труба.
   Десять тысяч воинов с бешеным ревом ринулись на приступ.
   Лейк и его помощники отвели назад рычаги обоих самострелов и зарядили
их свинцом. На пятидесяти шагах Лейк поднял руку, на сорока опустил ее и
дернул за шнур. Первый самострел выстрелил. Еще мгновение - и  выстрелил
второй.
   Передние  вражеские  ряды  полегли  как  подкошенные,   и   защитники
разразились громкими криками "ура". Скодийские лучники  залпами  пускали
стрелы, но солдаты все были в тяжелых доспехах и прикрывались щитами.
   Крючья и лестницы загрохотали о стену.
   - Ну, началось! - сказал Ананаис.
   Первый  солдат,  влезший  на  стену,  погиб  от  меча  Черной  Маски,
пронзившего ему горло. Падая, он увлек за собой другого.
   За ним хлынули новые, и битва закипела.
   Декадо и Тридцать сражались вместе по правую руку от  Ананаиса,  и  в
том месте никому не удавалось ступить на стену.
   Зато слева захватчики проделали брешь. Ананаис бросился туда,  круша,
рубя и убивая. Он расшвыривал врагов словно лев, попавший в стаю волков,
и скодийцы с победным кличем валили за ним. Солдат  медленно,  но  верно
оттесняли обратно. Райван пронзила  своим  мечом  грудь  врага,  но  он,
падая, взмахнул клинком и рассек ей щеку.  Она  пошатнулась,  и  на  нее
бросился другой. Лейк, видя мать в опасности,  метнул  кинжал  и  угодил
врагу рук