а.
   - Ни рек, ни ручьев. Где же мы будем брать воду?
   Друсс указал на гряду скалистых холмов в нескольких милях от них.
   - Откуда ты можешь знать? Я вовсе не хочу умереть от жажды.
   - Жив будешь, - усмехнулся Друсс. - Я воевал в пустыне  и  умею  находить
воду. Есть у меня способ, который уж точно не подведет.
   - Это какой же?
   - Я купил карту с источниками воды! Давай-ка теперь пустим лошадей шагом.
   Друсс спрыгнул с седла и зашагал пешком. Зибен последовал его примеру,  и
некоторое время они шли молча.
   - Чего ты такой мрачный, старый конь? - спросил Зибен.
   - Я думал о Клае. Почему люди отвернулись от него после всего, что он для
них сделал?
   - Люди бывают злы, Друсс, черствы и себялюбивы. Но виноваты не они, а мы,
когда ждем от них чего-то. Когда Клан умрет, они будут вспоминать, какой  он
был хороший человек, и даже поплачут по нему, быть может.
   - Он заслуживает лучшей участи, - проворчал Друсс.
   - Может, и заслуживает. - Зибен вытер надушенным платком пот со лба. - Но
разве в этом дело? Разве мы получаем то, чего заслуживаем? Я в это не  верю.
Мы получаем только то, что завоевываем, - будь то  работа,  деньги,  женщины
или земля. Посмотри на себя! Разбойники отняли у тебя жену: у них была сила,
и они ею воспользовались. К несчастью для них, ты тоже  оказался  достаточно
силен, чтобы за ними погнаться, и достаточно решителен, чтобы отыскать  свою
любимую за океаном. Ты получил ее назад не благодаря удаче,  не  по  капризу
переменчивого божества, а потому, что боролся.  При  этом  ты  мог  сто  раз
погибнуть - от болезни, от стрелы или меча, от бури на море. Ты  получил  не
то, что заслужил, а то, что добыл в бою. Клаю не повезло  -  в  него  попала
стрела, предназначенная тебе, зато тебе посчастливилось.
   - Не стану с тобой спорить. Ему и правда не повезло. Но  горожане  снесли
его статую, а друзья - те самые, кого он поддерживал, опекал  и  защищал,  -
ограбили его и бросили. Вот что я никак не могу переварить.
   -  Отец  говорил  мне,  что  счастлив  человек,  который  в  жизни  может
положиться хотя бы на двух друзей. А тот, у кого друзей много,  говорил  он,
либо богат, либо глуп. Мне кажется, в этом много правды. За всю мою жизнь  у
меня был только один друг - и это ты.
   - А женщин своих ты не считаешь?
   - Нет. С ними у меня все было по-деловому. Я хотел чего-то от них, они  -
от меня. Мы оказывали друг другу обоюдную услугу. Они делились со мной своим
теплом и своими податливыми телами, я с ними - своим  несравненным  любовным
опытом.
   - Как ты можешь говорить ?любовным?, если любви в твоих шашнях  и  близко
не было?
   - Не будь педантом, Друсс. Я говорю это с полным правом. Даже  искушенные
шлюхи говорили мне, что лучшего мужчины у них не было.
   - Надо же! Могу поспорить, они не многим это говорят.
   - Острить тебе не к  лицу,  воин.  У  каждого  из  нас  свой  дар.  Ты  в
совершенстве владеешь своим ужасным оружием, я - искусством любви.
   - Верно. Только мое искусство пресекает все хлопоты, а твое их создает.
   - Смех, да и только. Этого мне как раз и не хватало в пустыне - проповеди
на тему морали. - Зибен потрепал своего серого по  шее  и  сел  в  седло.  -
Сколько тут зелени, - заметил он, заслонив глаза рукой.  -  Никогда  еще  не
видел земли, которая обещала бы так много и давала так мало. Чем живут,  все
эти растения?
   Друсс не ответил. Он пытался  вдеть  ногу  в  стремя,  но  кобыла  ходила
кругами. Зибен со смехом подъехал, придержал ее, и воин наконец сел.
   - У них длинные корни, - пояснил Друсс. - Зимой здесь  целый  месяц  идут
дожди, и растения пьют влагу из земли до будущего года.  Это  суровый  край.
Суровый и дикий.
   - Как и люди, которые здесь живут.
   - Да. Надиры - жестокий народ.
   - Майон рассказал мне о шайке Спинорубов.
   - Это отщепенцы. Здесь  их  зовут  нотасами,  не  имеющими  племени.  Они
промышляют разбоем и убийством. Постараемся избежать встречи с ними.
   - А если не удастся?
   - Тогда ты покажешь мне, как метко умеешь бросать свои красивые ножички!

***

   Носта-хан сидел в тени под скалой, окунув левую руку в холодный  скальный
водоем. Солнце стояло  высоко  и  палило  немилосердно.  Носта-хана  это  не
заботило. Он не боялся больше ни жары, ни холода, ни боли, ни горя, ибо  был
Мастером Пути - шаманом.
   Не по своей воле он избрал этот путь. В юности им владели  мечты  всякого
надирского воина: много коней, много женщин, много детей. Его ждала короткая
жизнь,  наполненная  свирепой  радостью  боя  и  мычащим,  скользким  теплом
совокупления.
   Судьба распорядилась  по-иному.  Тайный  Дар  не  дал  осуществиться  его
мечтам. Еще мальчиком его взяли в пещеру Аста-хана, и там  он  познал  Путь.
Нет жен у Носты, и дети не играют у его ног.
   Вынув руку из воды, он коснулся ею лба и закрыл  глаза,  ощутив  холодные
капли на морщинистой коже.
   Ему было семь лет, когда Аста отвел его и еще шестерых мальчиков на  гору
Каменный Ястреб и  посадил  на  солнцепеке  в  одних  набедренных  повязках.
Старший шаман обмазал им головы и лица мокрой глиной и велел сидеть  смирно,
пока глина не засохнет и не отвалится. В каждую глиняную  маску  он  вставил
две тростинки для дыхания. Там, внутри, не было ни  времени,  ни  звука,  ни
света. Кожа на плечах обгорела и покрылась пузырями, но Носта не  шевелился.
Три палящих дня и три леденящих ночи он  просидел  в  гробнице  из  сохнущей
глины.
   Глина не желала отваливаться, и у него руки чесались  самому  отколупнуть
ее. Но он не делал этого, даже когда  его  одолевал  ужас.  А  вдруг  придут
волки? Вдруг враг где-то близко? Может,  Аста  просто  оставил  его  умирать
здесь, потому что он, Носта, ни на что не годится? Он сидел, не  трогаясь  с
места. Земля под ним промокла от мочи и нечистот, мухи и муравьи кусали его.
Он содрогался, чувствуя их кожей. Что, если это не мухи, а скорпионы?
   Он так и не шелохнулся. На четвертое утро, когда солнце начало пригревать
обожженную спину, кусочек глины отвалился, и он смог шевельнуть челюстью. Он
склонил голову набок и открыл рот. Тростинки свалились, а с ними  еще  кусок
глины у носа. Чья-то рука коснулась его головы,  и  он  вздрогнул.  Аста-хан
отколупнул остатки глины.
   Солнце было невыносимо ярким, и у мальчика из глаз потекли слезы.  Старый
шаман кивнул и сказал: ?Молодец?. Это была единственная похвала, которую  он
когда-либо слышал от Аста-хана.
   Справившись со слезами, Носта огляделся. На вершине они  с  шаманом  были
одни. ?А где все остальные??
   "Ушли. Они вернутся в свои селения. Награда осталась за тобой?.
   "Почему мне тогда так грустно?? - еле ворочая пересохшим языком,  спросил
Носта.
   Аста-хан ответил не сразу. Он дал мальчику мех с водой и  подождал,  пока
тот напился.
   "Каждый человек отдает частицу себя будущему.  Самая  малая  дань  -  это
ребенок, который передаст его семя другим. Но шаману в этом отказано. - Взяв
мальчика за руку, он подвел его к краю  обрыва,  откуда  далеко  видна  была
степь. - Вон там пасутся козы твоего племени. Вся  их  забота  -  это  есть,
спать и спариваться. Пастух - дело иное. Он должен отгонять волков и барсов,
следить,  чтобы  мясные  мухи  не  откладывали  личинок  в  шерсть,   искать
безопасные, тучные пастбища.  Твоя  грусть  проистекает  из  понимания,  что
стадным животным тебе быть не дано. Судьба предназначила тебя для иного?.
   ... Носта-хан вздохнул и снова смочил лицо водой. Асты давно уже  нет  на
свете, и нельзя сказать, что он вспоминает его с любовью.
   На тропе показалась золотисто-рыжая пума с тремя детенышами. Носта набрал
в грудь воздуха и сосредоточился.
   Эти скалы - часть тела Богов Камня и Воды, и я един с ними.
   Пума осторожно приблизилась, нюхая воздух.  Убедившись,  что  ее  выводку
ничего не грозит, она подошла к пруду, а котята побежали за  ней.  Последний
прыгнул на спину второму, и они стали возиться. Мать пила, не обращая на них
внимания. Она была тощая, с  клочковатой  шкурой.  Напившись  вдоволь,  пума
отошла в тень и легла рядом с Носта-ханом. Котята прибежали, чтобы  пососать
ее. Один влез на голые колени старика и улегся там, положив  голову  ему  на
бедро.
   Шаман положил руку  на  широкую  голову  пумы.  Она  не  шелохнулась.  Он
отправил свой дух парить высоко над холмами, над балками и оврагами.  Меньше
чем в миле к востоку паслось семейство окпи, диких горных  коз  с  короткими
загнутыми рогами: самец, три самки и несколько детенышей. Вернувшись в  свое
тело, Носта мысленно коснулся пумы. Она подняла голову и раздула ноздри. Она
не могла учуять запах на таком расстоянии - ветер дул  ей  навстречу,  -  но
шаман вселил ей в голову видение окпи. Пума поднялась, расшвыряв  детенышей,
и помчалась прочь. Котята, помешкав немного, заскулили и побежали за ней.
   Если удача ей улыбнется, она поест.
   Носта ждал. Всадники должны прибыть сюда через час.  Он  представил  себе
воина, его широкое плоское лицо и холодный  глубокий  взор.  Если  бы  всеми
южанами было так же легко управлять, подумал  шаман,  вспомнив  их  духовную
встречу в трактире. С той же легкостью Носта  опутал  стрелка  из  арбалета,
внушив ему послать стрелу в готирского бойца. Шаман с удовольствием вспомнил
полет стрелы, глухой удар и ужас стрелка, когда тот понял, что натворил.
   Нити сплетаются на славу, но ему еще ткать и ткать. Носта-хан, дав  отдых
уму и телу, задремал на пригреве.
   Но вот появились двое всадников. Шаман набрал воздуха  и  сосредоточился,
как прежде с пумой. Он был скалой - вечной, непоколебимой, подвластной разве
что долгой работе  ветра.  Передовой  всадник  -  высокий  стройный  молодой
человек со светлыми волосами, одетый в красивые шелка, -  ловко  спешился  и
придержал поводья, не пуская серого мерина к воде.
   - Погоди немного, мой хороший, - ласково сказал он коню. -  Сначала  надо
остыть.
   Второй путник, чернобородый воин, перекинул ногу через седло и  спрыгнул.
Его лошадь была  стара  и  сильно  утомлена.  Положив  топор  наземь,  Друсс
расседлал кобылу. Вся в мыле, она тяжело дышала. Друсс обтер ее  тряпицей  и
привязал  рядом  с  мерином  в  жидкой  тени  на  восточной  стороне  пруда.
Светловолосый разделся, вытряхнул пыль из одежды и аккуратно сложил ее. Тело
у него было белое, как слоновая  кость,  нежное  и  мягкое.  Этот  не  воин,
подумал Носта-хан, когда молодой человек нырнул в пруд. Друсс,  взяв  топор,
прошел туда, где сидел Носта-хан, набрал в ладони воды и  напился,  а  после
поплескал себе на волосы и бороду.
   Шаман закрыл глаза и протянул руку, чтобы коснуться Друсса и прочесть его
мысли. Но железные пальцы сомкнулись вокруг  его  запястья,  и  Носта  мигом
открыл глаза. Друсс смотрел прямо на него.
   - Я ждал тебя, - сказал шаман, стараясь успокоиться.
   - Я не люблю, когда ко мне подкрадываются.
   Носта посмотрел на пруд, и  тревога  отпустила  его.  Умение  становиться
невидимым не изменило ему - Друсс просто заметил отражение его руки в  воде.
Воин отпустил шамана и снова напился.
   - Так ты ищешь  целебные  камни?  Это  хорошо.  Мужчина  должен  помогать
друзьям, когда им худо.
   - Скажи, где их взять? Времени у меня мало, Клай умирает.
   - Я не могу тебе этого сказать.  Они  были  похищены  несколько  столетий
назад изменником-шаманом. Преследуемый, он остановился отдохнуть у  гробницы
Ошикая. Вскоре после этого его нашли и  убили,  но  он,  несмотря  на  самые
жестокие пытки, не открыл, где спрятал камни. Я уверен - они  лежат  там,  в
гробнице.
   - Почему тогда ты сам не поищешь их?
   - Ни один надир не может осквернить священную усыпальницу Ошикая.  Только
чужой на это способен.
   - Хотел бы я знать, что еще ты скрываешь от меня, старичок.
   - Многое, - сознался Носта. - Но тебе этого  не  нужно  знать.  Однако  я
сказал тебе правду: эти  камни  спасут  жизнь  твоему  другу  и  вернут  ему
здоровье.
   Зибен подплыл к ним и вылез на горячие камни.
   - Я смотрю, ты уже друга себе завел.  Очевидно,  это  тот  самый  старик,
который приходил к тебе в трактир? - Друсс кивнул, и поэт протянул  руку.  -
Меня зовут Зибен, я поэт, возможно, ты слышал обо мне.
   - Нет, не слышал. - Носта не обратил внимания на протянутую руку.
   - Какой удар моему тщеславию, - беззлобно отозвался поэт. - А  у  надиров
есть поэты?
   - Зачем?
   - Ну,  для  радости,  для  развлечения...  -  Зибен  умолк,  видя  полное
непонимание в глазах старика. - Для истории! - вдруг нашелся он. - Как иначе
запомнить историю племени?
   - Историю племени каждому рассказывает его мать, а историю рода  -  отец.
Шаману же племени известна история каждого воина и  подвиги  всех  надирских
героев.
   - И у вас совсем нет искусства? Ни ваятелей, ни актеров, ни живописцев?
   В черных глазах Носта-хана вспыхнул огонь.
   - Трое из пяти надирских детей умирают в  младенчестве.  Средний  возраст
надирских мужчин - двадцать шесть лет.  Мы  живем  в  состоянии  непрерывной
междоусобной войны, и вдобавок к тому готирские дворяне охотятся на нас ради
забавы. Чума, мор, постоянная угроза засухи и голода - вот с чем имеют  дело
надиры. Нет у нас времени для искусств. - Носта-хан выплюнул последнее слово
так, точно оно оскверняло ему язык.
   - Надо же, какая тоска! Раньше мне не приходило в голову, что вы достойны
жалости. Пойду напою лошадей.
   Зибен встал и оделся.
   Носта-хан, проглотив раздражение, спросил Друсса:
   - Много ли у вас на Юге таких, как он?
   - Такие, как он, всюду редкость, - улыбнулся Друсс. Он достал из  котомки
круг сыра, завернутый в тонкую ткань, вяленое мясо и предложил  шаману.  Тот
отказался, и Друсс молча принялся за еду. Зибен, вернувшись, присоединился к
нему. Когда они поели, Друсс зевнул, растянулся в тени и тут же уснул.
   - Зачем ты поехал с ним? - спросил Зибена Носта-хан.
   - Ради приключений, старый конь. Куда бы Друсс ни ехал,  приключения  ему
обеспечены. И мне понравилась история о целебных камнях. Из нее может  выйти
песня или поэма.
   - В этом я с тобой согласен. В  это  самое  время  две  тысячи  готирских
воинов во главе  с  Гарганом  Ларнесским  собираются  выступить  к  гробнице
Ошикая, окружить ее, перебить всех, кто там есть,  и  забрать  камни  в  дар
безумцу, сидящему на троне. Ты едешь в самое око урагана, поэт. Будет о  чем
сложить песню.
   Носта, наслаждаясь страхом, мелькнувшим в добрых глазах поэта,  распрямил
свое тощее тело и отошел от пруда. Все шло так, как он предвидел,  но  шаман
был неспокоен. Сумеет ли  Талисман  сплотить  надиров,  чтобы  противостоять
Гаргану? Найдет ли он Глаза Альказарра? Носта, зажмурившись, послал свой дух
на восток, над горами и сухими долинами. Далеко внизу показалось святилище -
круглые белые стены сверкали, как кольцо из  слоновой  кости.  Рядом  стояли
юрты надиров-караульщиков. Где же ты, Талисман?
   Шаман представил себе лицо юноши, и его  дух  устремился  вниз,  влекомый
образом Талисмана.  Духовным  взором  Носта-хан  увидел,  как  молодой  воин
преодолевает последний подъем перед долиной. За ним ехала  чиадзийка  Зусаи.
Потом показался третий всадник, ведущий  в  поводу  двух  коней.  Удивленный
Носта повис над незнакомцем и коснулся его шеи  своими  духовными  пальцами.
Всадник вздрогнул и плотнее запахнулся в свой тяжелый кожух.
   Удовлетворенный Носта оставил его. В этот краткий миг шаман  увидел  все:
нападение на Талисмана и переход Горкая под знамя Собирателя. Это  хорошо  -
мальчик оказался молодцом. Боги Камня и Воды будут довольны.
   Носта полетел вперед и стал парить над  святилищем.  Когда-то  здесь  был
небольшой вспомогательный форт с деревянными парапетами на  стенах,  но  без
башен. Стены, менее двадцати футов в вышину, могли сдержать  кочевников,  но
не две тысячи хорошо обученных солдат. Выходящие на запад ворота  сгнили  на
своих бронзовых петлях, и западная стена в  середине  обрушилась,  образовав
остроугольную брешь.
   Страх тронул Носта-хана холодными пальцами.
   Смогут ли они выстоять против готирских гвардейцев?
   И какую роль предстоит сыграть Друссу? Какая досада - видеть так много  и
знать так мало. Суждено ли дренаю оборонять стены с топором в руках? В  этот
миг перед шаманом мелькнуло видение: седовласый воин на громадной  стене,  с
гордо поднятым топором. Оно померкло так же внезапно, как и пришло.
   Вернувшись в свое тело, Носта сделал глубокий, прерывистый вздох.
   Поэт спал у пруда рядом с воином.
   Носта зашагал на восток.

***

   Талисман, сидя на самой высокой стене, смотрел в  долину  Сл„з  Шуль-сен.
Солнце светило ярко, но легкий ветерок делал зной  не  столь  изнурительным.
Горы вдали казались грядой грозовых туч,  и  над  ними  в  потоках  горячего
воздуха кружили два орла. С южной стены усыпальницы  Ошикая  Талисман  видел
два лагеря. В первом перед самой большой юртой торчал штандарт  из  конского
волоса с черепом и рогами  дикого  быка,  и  тридцать  воинов  Острого  Рога
стряпали себе ужин. В трехстах шагах  к  западу  виднелась  еще  одна  кучка
крытых козьими шкурами юрт, со штандартом Летучих Коней.
   С другой,  северной,  стороны  святилища  находились  еще  два  лагеря  -
Одиноких Волков и Небесных Всадников. Каждое  племя  охраняло  одну  сторону
света у гробницы величайшего надирского воина. Ветер утих, и Талисман  сошел
по шатким ступенькам во двор, к столу у колодца. Отсюда был виден  пролом  в
западной стене. В неровный проем проглядывались деревья у далеких холмов.
   Все рушится, подумал он, как и мечты человека,  чьи  кости  лежат  здесь.
Талисман перебарывал холодный, гнетущий  гнев,  сидящий  у  него  в  животе.
Прошлой ночью  они  приехали  как  раз  вовремя,  чтобы  присутствовать  при
поединке между двумя надирскими воинами  -  он  кончился  внезапной  смертью
молодого парня из племени Летучих Коней, которому  противник  вспорол  мечом
живот. Победитель, поджарый боец из числа Небесных Всадников,  вспрыгнул  на
павшего, перепилил лезвием его шейные позвонки, отделив голову от  туловища,
и издал торжествующий вопль.
   Талисман направил своего коня в ворота, оставил его на попечение  Горкая,
прошел через двор и стал перед входом в святилище.
   Но он не вошел туда - не смог войти. Во рту пересохло, желудок  свело  от
страха. Здесь, при ярком свете луны, его мечты были нерушимы  и  уверенность
тверда. Но там, за этой дверью, все могло рассеяться как дым.
   "Успокойся, - сказал он себе. -  Святилище  грабили  уже  не  раз.  Глаза
спрятаны надежно. Войди и воздай честь духу героя?.
   Собравшись с духом, он толкнул ветхую  дверь.  Пыльное  помещение  внутри
насчитывало не больше тридцати футов в длину и двадцати в ширину.  В  стенах
торчали деревянные колышки. Когда-то на них висели панцирь и шлем Ошикая,  а
также Колмисай, его топор, которым  он  убил  сто  врагов.  Прежде  гробницу
украшали гобелены и мозаики со сценами жизни и побед героя. Теперь  остались
только голые  стены  -  святилище  разграбили  еще  несколько  веков  назад.
Грабители, как рассказал Талисману Носта-хан, открыли даже гроб  и  обрубили
Ошикаю пальцы, чтобы забрать его золотые  кольца.  Каменный  гроб  стоял  на
помосте посреди комнаты, не  украшенный  ничем,  кроме  вделанной  в  камень
черной железной дощечки. На ней было вырезано:

Ошикай, Гонитель Демонов, великий воин.

   Талисман положил руку на холодную каменную крышку.
   - Я посвятил свою жизнь тому, чтобы  осуществить  твои  мечты.  Мы  снова
будем едины. Мы будем надирами и заставим мир содрогнуться.
   - Почему людские мечты всегда приводят к войне?
   Талисман обернулся и увидел сидящего во мраке слепого  старца  в  длинном
сером балахоне с клобуком. Старик был тощ,  как  палка,  и  совершенно  лыс.
Опершись на посох, он поднялся на ноги и подошел к Талисману.
   - Знаешь, я изучал жизнь Ошикая, стараясь отсеять истину  от  легенд.  Он
никогда не стремился к войне - ему всегда ее навязывали. Вот тогда он и стал
воином, наводящим ужас на