лосом. - Знаешь  ли  ты,  как
устроен загробный мир? Пустота лежит между двумя областями -  если  называть
их простыми словами, это рай и Гирагаст, или ад. Пустота -  это  место,  где
души блуждают, пока не найдут себе окончательного приюта. Чаката же заключил
меня в темном сердце Гирагаста, посреди огненных озер. Ни одна людская  душа
не отправится туда по доброй воле, и Ошикай не может знать, что  я  там.  Он
доверял Чакате и не догадывался,  сколько  низкой  похоти  и  черной  измены
таится в сердце этого человека. А если бы мой муж узнал правду, он  умер  бы
второй, уже бесповоротной смертью. Ни одному воину, даже столь могучему, как
мой господин, не дано пройти по тропам, охраняемым  демонами,  или  победить
чудовище, в которое превратился Чаката.
   - Я пойду с ним, - сказал Талисман.
   - Ты? Да  кто  ты  такой?  Дитя  в  теле  мужчины.  Сколько  тебе  лет  -
семнадцать, двадцать?
   - Мне девятнадцать, и я пойду с Ошикаем в Пустоту, к вратам Гирагаста.
   - Нет, этого мало. Я вижу, Талисман, что ты храбр, и  умен,  и  проворен.
Но, чтобы войти в эти врата, требуется нечто большее. Речь идет о моей  душе
- я рискую обречь ее на вечный  мрак  и  муки,  как  и  душу  любимого  мной
человека. Здесь нужны трое, ибо три - волшебное число. Есть ли  здесь  воин,
способный сравниться с Ошикаем?  Такой,  что  согласится  пойти  с  тобой  в
Пустоту?
   - Я пойду, - сказал Горкай, поднимаясь на ноги. Она смерила его взглядом.
   - Да, ты храбрый воин, но недостаточно искусный.
   Талисман подошел к окну и выглянул. Внизу  Друсс,  сняв  колет,  мылся  у
колодца. Талисман позвал его, и Друсс, перекинув колет через плечо, поднялся
в комнату. Войдя, он поглядел вокруг своими светло-голубыми глазами.  Горкай
стоял на коленях, Носта-хан сидел под окном,  и  струйка  крови  стекала  из
ссадины на его виске. Друсс заметил, что Зусаи связана, но ничего не сказал.
   - Этот человек уже побывал в Пустоте, - сказал Талисман. - Он  искал  там
свою жену - и нашел ее.
   - Я читаю его мысли. Судьба надиров ему безразлична. Он пришел сюда... за
целебными камнями для своего умирающего друга.  Зачем  ему  подвергать  себя
ужасам Гирагаста? Он не знает меня.
   - Это не Зусаи, - сказал Друссу  Талисман.  -  Дух  Шуль-сен  овладел  ее
телом. Чтобы освободить девушку, я должен отправиться в Пустоту. Согласен ты
пойти со мной?
   - Она верно сказала: я пришел сюда за камнями, о которых  говорил  шаман,
но шаман мне солгал. Зачем мне идти с тобой?
   Талисман вздохнул:
   - Я не могу назвать тебе причину - кроме  той,  что  женщина,  которую  я
люблю, заключена теперь в темном и страшном месте. Ошикай же, величайший  из
наших героев, вот уже тысячу лет ищет душу своей жены -  да  только  не  там
ищет. Я мог бы направить его, но  Шуль-сен  говорит,  что  он,  пойдя  туда,
погубит свою душу. Вдвоем тамошних демонов не осилить.
   - А втроем?
   - На это я не могу тебе ответить. Но она не отпустит дух Зусаи, пока я не
найду человека под стать  Ошикаю.  Ты  здесь  единственный,  о  ком  слагают
легенды. Больше мне нечего сказать.
   Друсс подошел к связанной.
   - Как ты умерла? - спросил он.
   - Чаката вбил мне золотые гвозди... - Тут ее глаза широко  раскрылись.  -
Это ты! Ты и твой друг освободили меня - теперь я вижу. Он вернулся потом  и
вынул гвозди. И взял мой лон-циа.
   Друсс посмотрел Талисману в глаза:
   - Если я пойду с тобой, парень, ты должен мне кое-что обещать.
   - Говори!
   - Ты отдашь мне камни, чтобы я мог спасти своего друга.
   - Разве ты не за этим сюда пришел?
   - Этого мало. - И Друсс направился к двери.
   - Хорошо. Я даю тебе слово. Когда мы найдем камни, я отдам их тебе, и  ты
увезешь их в Гульготир.
   - Нет! - крикнул Носта-хан. - Что ты говоришь?
   Талисман поднял руку:
   - Но обещай вернуть их, как только твой друг будет здоров.
   - Обещаю.
   - Поди ко мне, чернобородый, - сказала Шуль-сен, и Друсс  сел  к  ней  на
кровать. Она пристально посмотрела ему в глаза. - Я  вручаю  тебе  все  -  и
настоящее мое, и будущее. Тот ли ты человек, которому можно доверять?
   - Тот, - ответил он.
   - Я тебе верю. - И она повернулась к Талисману:
   - Я вернусь в темное место и выпущу душу Зусаи. Не подведи же меня.
   Ее глаза закрылись. Скоро веки затрепетали, и долгий,  прерывистый  вздох
сорвался с губ. Талисман бросился к постели и  развязал  девушке  руки.  Она
открыла глаза и хотела закричать, но Талисман прижал ее к себе.
   - Все хорошо, Зусаи. Ты снова здесь, с нами!
   Носта-хан подошел, положил ей руку на лоб.
   - Да, она вернулась. Это Зусаи. Сейчас я наложу чары, чтобы ее не забрали
назад. Ловко ты обманул колдунью, Талисман!
   - Я ее не обманывал, - холодно ответил  юноша.  -  Я  выполню  мою  часть
соглашения.
   - Но это безумие! Сюда идет целое войско, и судьба  надиров  находится  в
твоих руках. Не время играть в благородство.
   Талисман отошел в дальний угол, подобрал свой нож и медленно  двинулся  к
Носта-хану.
   - Кто здесь главный? - тихо и грозно спросил он.
   - Ты, но...
   - Ты верно сказал, ничтожный. Главный здесь я. А ты - мой шаман, и  я  не
потерплю больше споров. Я не играю в благородство. Я такой,  как  есть.  Мое
слово - закон. Так есть, и так  будет.  Сейчас  мы  пойдем  в  гробницу.  Ты
вызовешь Ошикая и сделаешь все, что подобает, чтобы отправить меня и  Друсса
в Пустоту. Я сказал ясно, шаман?
   - Да, Талисман. Ясно.
   - Я тебе не Талисман! - загремел воин. - Теперь - ясно?
   - Ясно... мой господин.

***

   - Зачем ты держишь меня за руку, поэт? - спросила Ниоба, взойдя с Зибеном
на западную стену.
   Зибен, поутоливший свою страсть за последние два часа,  устало  улыбнулся
ей.
   - Такой у нас обычай. - Он поднес  ее  пальцы  к  губам  и  поцеловал.  -
Влюбленные часто гуляют рука об  руку.  Этим  они  скрепляют  свое  душевное
родство и, уж во всяком случае, показывают всем, что они влюблены. Считается
также, что это приятно. Разве тебе не нравится?
   - Мне нравится, когда ты во мне. - Она отняла руку и села на  парапет.  -
Нравится вкус твоего языка. Нравятся ласки твоих  рук.  Но  гулять  так  мне
неловко. Только мать водит за руку малого ребенка, а я не ребенок.
   Зибен усмехнулся и сел рядом, глядя, как блестят ее волосы при луне.
   - Ты моя радость. Ты как струя свежего воздуха для того, кто  провел  всю
жизнь в душных комнатах.
   - Как ты красиво одет. -  Она  погладила  голубой  шелк  его  рубашки.  -
Пуговки так и переливаются.
   - Это перламутр. Славно, правда? - И  он,  повинуясь  внезапному  порыву,
стащил рубашку через голову. - На, возьми. Она твоя.
   Ниоба хихикнула и сняла свою рубаху из выцветшей  зеленой  шерсти.  Зибен
увидел, как напряжены соски ее полных грудей, и заново  ощутил  возбуждение.
Он протянул к ней руки, но Ниоба отскочила, прижимая к себе голубую рубашку.
   - Нет. Сперва поговорим.
   - Поговорим? О чем же это?
   - Почему у тебя нет жены? У твоего друга есть. И ты уже старый.
   - Старый? Тридцать четыре - еще не старость. Я в расцвете лет.
   - У тебя плешь на макушке. Я видела.
   Зибен запустил пальцы в свои светлые волосы.
   - Плешь? Не может быть!
   - Экий ты павлин, - засмеялась она. - Хуже женщины.
   - У моего деда до самой смерти были густые волосы, а умер он в  девяносто
лет. У нас в роду нет лысых.
   Ниоба надела голубую рубашку и вынула руку Зибена из его волос.
   - Так почему у тебя нет жены?
   - Ты пошутила про плешь, да?
   - Нет. Почему нет жены?
   - Трудный вопрос. Я знал много красивых женщин, но  ни  с  одной  мне  не
хотелось бы провести свою жизнь. Я люблю яблоки, но не хотел  бы  всю  жизнь
питаться только ими.
   - Что такое яблоки?
   - Плоды... вроде фиг.
   - Плоды хороши для кишок.
   - Вот-вот. Но не будем на этом задерживаться. Я  хочу  сказать,  что  мне
нравятся разные женщины. Мне легко наскучить.
   - Ты не из сильных мужчин, - грустно сказала она. - Ты  боязливый.  Много
женщин - это легко. И детей делать легко. Трудно жить с  ними,  растить  их.
Трудно видеть, как они умирают. У  меня  было  два  мужа,  оба  умерли.  Оба
хорошие люди. Сильные. Третий муж тоже будет сильным. Даст мне много  детей,
чтобы кто-то из них мог выжить.
   - Мне думается, жизнь состоит не только из  того,  чтобы  делать  крепких
ребят, - криво улыбнулся Зибен, - Я живу ради удовольствий,  ради  внезапных
всплесков радости. Ради неожиданностей. Довольно и без меня мужчин,  которые
делают детей и тупо влачат свою скучную жизнь в жаркой пустыне или в зеленых
горах. Мир обойдется и без моих отпрысков.
   Ниоба обдумала его слова.
   - Мой народ пришел сюда с Ошикаем,  перевалив  через  высокие  горы.  Они
рожали детей, которые росли стройными и сильными. Они  отдавали  свою  кровь
земле, и земля питала их потомство. Так было тысячу лет. Теперь мой черед. Я
обязана перед предками принести жизнь на эту землю, чтобы в тех,  кто  будет
жить через тысячу лет, текла кровь Ниобы и ее пращуров. Ты хороший любовник,
поэт. Твои ласки вызывают у меня сладостную дрожь. Но сладостная дрожь - это
легко, это я и сама могу. Я чувствую к тебе большую любовь, но я не выйду за
боязливого мужчину. В Остром Роге есть один сильный воин. У него  нет  жены.
Я, наверное, пойду к нему.
   Зибену  показалось,  что  его  ударили  в  живот,  но  он  заставил  себя
улыбнуться.
   - Ну конечно, милая. Иди и рожай детей.
   - Отдать тебе рубашку?
   - Не надо. Она тебе идет. Ты в ней очень красива.
   Она ушла, а он остался сидеть, полуголый, дрожа на холодном ветру. ?Что я
здесь делаю?? - спросил он себя.  Надир  с  короткими  волосами  и  заметной
шишкой на лбу поднялся на стену и,  не  обращая  внимания  на  Зибена,  стал
смотреть на запад.
   - Красивая ночь, - заметил Зибен.
   - Ночь эта будет долгой, - холодно произнес надир, Зибен  увидел,  что  в
окошке гробницы мерцает свеча, и сказал:
   - Все еще ищут.
   - Нет, не ищут. Мой хозяин, Талисман, ушел с твоим другом в Гирагаст.
   - Видимо, я тебя плохо понял. Нет такого места, Гирагаст - это сказки.
   - Есть такое место. Их тела  лежат  на  холодном  полу,  а  души  ушли  в
Гирагаст.
   У Зибена пересохло во рту.
   - Ты хочешь сказать, что они мертвы?
   - Нет, но они ушли в царство мертвых. И вряд ли вернутся назад.
   Зибен бросился в гробницу. Надир сказал верно - Друсс и  Талисман  лежали
бок о бок на пыльном полу. Шаман Носта-хан  сидел  рядом.  На  крышке  гроба
горела свеча, размеченная черными чернилами на семь частей.
   - Что тут творится? - спросил Зибен.
   - Они отправились с Ошикаем спасать колдунью Шуль-сен, - прошептал шаман.
   - В Пустоту?
   - И еще дальше. - Шаман злобно посмотрел на поэта.  -  Я  видел,  как  ты
развеивал пергамент по ветру. А костяшки ты бросил в колодец?
   - Да. Волосы я сжег, а кисет закопал.
   - Вы, гайины, все мягкотелые. Шаошад заслужил свою кару.
   - Он хотел вернуть Ошикая и Шуль-сен  к  жизни,  объединить  надиров.  Не
такое уж это страшное преступление.
   Носта-хан покачал головой:
   - Он хотел власти и славы. Да, он оживил бы тело Ошикая  и  даже  душу  в
него вернул, быть может. Но чтобы жить, Ошикай нуждался бы в волшебной  силе
камней - он сделался бы рабом Шаошада. Спесь этого шамана  привела  к  тому,
что у нас больше нет камней, а земля наша лишилась силы.  Вот  гайины  вроде
тебя и топчут нас, как червей.  Его  стремление  к  власти  обрекло  нас  на
пятьсот лет рабства. Мучиться бы ему за это веки вечные.
   Зибен сел рядом с шаманом.
   - Вы не умеете прощать, верно?
   Носта-хан улыбнулся, что бывало с ним редко.
   - Наши дети умирают в младенчестве. Наших мужчин травят, как зверей. Наши
селения жгут, людей убивают. И мы еще должны прощать?
   - Чего же ты хочешь, старик? Чтобы надиры собрались в огромное  войско  и
стали травить гайинов, как зверей, жечь их  города  и  деревни,  убивать  их
женщин и детей?
   - Да! И это будет только начало, пока мы не завоюем весь мир и не покорим
всех, кто живет в нем.
   - Тогда вы  ничем  не  будете  отличаться  от  гайинов,  которых  ты  так
ненавидишь. Разве не так?
   - А мы и не хотим от них отличаться. Мы хотим торжествовать над ними.
   - Что ж, это по крайней  мере  честно.  Но  скажи,  зачем  их  понесло  в
Пустоту?
   - Дело чести,  -  благоговейно  произнес  шаман.  -  Талисман  -  великий
человек. Если б ему было суждено  жить,  он  стал  бы  славным  сподвижником
Собирателя.
   - А ему не суждено?
   - Нет, - с грустью ответил шаман. - Я побывал во многих будущих, и  ни  в
одном его нет. А теперь помолчи, мне нужно еще многое сделать.
   Носта-хан достал из кисета два сухих листа  и  положил  под  язык.  Потом
растопырил свои  костлявые  пальцы  и  прикрыл  ими  глаза.  Тела  Друсса  и
Талисмана вспыхнули яркими огнями - пурпурным у сердца,  ослепительно  белым
вокруг головы, красным  на  груди  и  животе,  желтым  на  ногах.  Это  было
поразительное зрелище. Зибен молчал, пока Носта-хан  не  открыл  со  вздохом
глаза, и лишь тогда спросил:
   - Что ты сделал с ними?
   - Ничего. Только сделал видимой их жизненную силу. Он могуч, твой  Друсс.
Видишь, насколько его зхи сильнее зхи  Талисмана?  А  ведь  Талисман  редкий
человек.
   Зибен посмотрел и убедился, что это правда.  Сияние,  идущее  от  Друсса,
простиралось почти на три фута, а Талисманово подымалось всего  на  фут  над
телом.
   - Что это такое - зхи?
   - В эту тайну так никто и не проник до конца. По телу  человека  струятся
токи, дающие ему жизнь и здоровье. В случае болезни они  иссякают  и  меняют
цвет. Я видел стариков с поврежденными ревматизмом руками - зхи  там  больше
не было. И видел, как целители переливают свою зхи в больных,  возвращая  им
здоровье.  Она  как-то  связана  с  душой.  После  смерти,  к  примеру,  зхи
увеличивается в пять раз. Так  продолжается  три  дня,  а  потом  она  сразу
гаснет.
   - Но зачем нужно делать ее видимой?
   - Их души ушли туда, где  их  ждут  страшные  напасти  и  где  они  будут
сражаться с демонами. Зхи покажет каждую рану, которую они получат.  Я  буду
следить за этим - и если они окажутся на  грани  смерти,  мне,  быть  может,
удастся вернуть их назад.
   - Быть может? Так ты не уверен?
   - В Гирагасте нельзя быть уверенным ни в чем. Представь себе бой в  нашем
мире. Воина ранят в руку; ему больно, но он остается жив. Другого поражают в
сердце, и он умирает на месте. То же самое и в Пустоте.  Я  увижу,  если  их
ранят, но смерть тут же погасит эхи!
   - Но ты говорил, что зхи светится еще три дня после смерти.
   - Это когда душа находится в теле - а здесь дело иное.
   Оба умолкли и сидели так несколько минут. Потом тело Талисмана дернулось.
Яркий свет вокруг него замигал, и правая нога загорелась зеленым.
   - Началось, - сказал Носта-хан.
   Прошел час, и свеча догорела до первой черной  отметки.  Зибену  ожидание
давалось с трудом. Он прошел к восточной стене, где оставил  свои  седельные
сумки, достал чистую рубашку из белого полотна, вышитую золотом, и надел ее.
   - Они еще живы? - спросил его Горкай, слуга Талисмана.
   - Живы.
   - Надо было и мне пойти с ними.
   - Идем со мной в гробницу - увидишь их сам.
   - Нет уж, я подожду снаружи.
   Зибен вернулся к шаману.  Свечение  вокруг  Друсса  оставалось  таким  же
сильным, но зхи Талисмана стала слабеть. Зибен сел у стены. Как  это  похоже
на Друсса - по доброй воле отправиться в ад. ?Ну почему ты  такой,  дружище?
Почему всякая опасность тебе в радость? Ты полагаешь себя  бессмертным?  Или
веришь, что Исток благословил тебя пуще всех остальных? Пожалуй, так  оно  и
есть, - улыбнулся Зибен. - Пожалуй, твоя душа и  правда  несокрушима?.  Тело
Талисмана содрогнулось, и внутри его зхи вспыхнул зеленый огонь. Друсс  тоже
дернулся, сжав кулаки.
   - Они ведут бой, - шепнул Носта-хан. Он стал на колени и распростер руки.
Зхи Талисмана мигнула и стала меркнуть. Шаман выкрикнул три слова.  Талисман
выгнул спину и  застонал.  Его  глаза  широко  раскрылись,  сдавленный  крик
сорвался с губ, и он выбросил руку, точно держал в ней меч.
   - Успокойся! - крикнул Носта-хан. - Ты вне опасности.
   Талисман приподнялся на колени, тяжело дыша, с мокрым от пота лицом.
   - Отправь... отправь меня обратно.
   - Нет. Твоя зхи слишком слаба. Ты умрешь.
   - Отправь меня  назад,  будь  ты  проклят!  -  Талисман  хотел  встать  и
повалился лицом в пыль. Зибен бросился к нему и помог ему сесть.
   - Твой шаман прав. Ты был при смерти. Что у вас там произошло?
   - Звери, каких я еще не видывал!  Огромные,  все  в  чешуе,  с  огненными
глазами. В первые дни своего путешествия мы ничего не видели. Потом  на  нас
напали волки.  Громадные,  с  наших  коней  величиной.  Мы  убили  четверых,
остальные разбежались. Я думал, самое страшное позади.  Но,  клянусь  Богами
Камня и Воды, эти волки просто щенки по сравнению с тем, что было дальше.  -
Он вздрогнул всем телом. - Сколько дней меня не было?
   - Меньше двух часов, - сказал Зибен.
   - Быть того не может.
   - Время в Пустоте ничего не значит, - сказал Носта-хан. - Как  далеко  вы
зашли?
   - Мы добрались до самых врат Гирагаста. Там нас встретил человек.  Ошикай
знал его - маленький шаман с раздвоенной бородкой.  Он  велел  поблагодарить
тебя, - сказал Талисман Зибену, - и сказал, что не забудет твоей услуги.
   - Трижды проклятый Шаошад, - прошипел Носта-хан.
   - Может, он и проклят, но демонов у ворот мы  бы  без  него  не  одолели.
Друсс и Ошикай - это колоссы. Никогда еще не видел такой силы, такой ярости,
подчиненной воле. Когда явились чешуйчатые чудища, я подумал, что нам конец.
Ошикай же бросился на них, и Друсс тоже. Я был уже ранен и едва держался  на
ногах. - Талисман ощупал бок, ища рану, и улыбнулся. - Совсем ослаб.
   - Тебе надо отдохнуть, - сказал Носта-хан. - Твоя зхи  стала  сдавать.  Я
прочту целительные слова над тобой, пока ты спишь.
   - Им не пройти. Демоны лезут со всех сторон.
   - В каком положении ты оставил их? - спросил Талисмана Зибен.
   - Друсс ранен в бедро и в левое плечо, Ошикай в грудь и в ляжку. Я видел,
как они вошли в темный туннель. Тот шаман,  Шаошад,  вел  их,  держа  палку,
которая горела, как факел. Я хотел пойти за ними... но  очутился  здесь.  Не
надо было мне соглашаться с условием Шуль-сен. Я убил Друсса и погубил  душу
Ошикая.
   - Друсс еще крепок, - сказал  Зибен,  указывая  на  яркое  сияние  вокруг
воина. - Я знаю его давно и могу поспорить,  что  он  вернется.  Ты  уж  мне
поверь.
   Талисман снова вздрогнул, и Носта-хан накинул ему на плечи одеяло.
   - Отдохни, Талисман. Сон излечит тебя от усталости.
   - Нет, я буду ждать, - пробормотал Талисман.
   - Как пожелаешь, мой господин.
   Талисман лег, и Носта-хан начал тихо петь над  ним.  Воин  закрыл  глаза.
Пение продолжалось долго, и наконец шаман умолк.
   - Он проспит много часов. Айя! Мое сердце исполнено гордости за него.  Он
воин, каких мало, и человек чести!
   Сияние вокруг Друсса потускнело.
   - Вернул бы ты и его назад, - сказал Зибен.
   - Не теперь еще. Все пока хорошо.

***

   Друсс прислонился к черной скале и упал  на  колени.  Силы  его  были  на
исходе, и кровь молочного цвета текла  из  многочисленных  ран  выше  пояса.
Ошикай положил свой золотой топор на камень и  сел.  Он  тоже  был  изранен.
Маленький шаман Шаошад подошел к Друссу, приложил свою костлявую  ручонку  к
глубокой ране на плече воина - и она сразу затянулась.
   - Мы почти на месте, - оказал шаман. - Осталось перейти всего один мост.
   - Не думаю, чтобы я мог ступить еще хоть шаг, - отозвался  Друсс.  Шаошад
прикоснулся поочередно ко всем его ранам, и  молочная  жидкость  мало-помалу
перестала течь.
   - Всего один мост, дренай, - повторил Шаошад, а после перешел к Ошикаю  и
стал лечить его раны.
   - Что Талисман, умер? - слабым голосом спросил Ошикай.
   - Не знаю, но его больше нет здесь. В любом случае он  нам  не  помощник.
Сможешь ли ты идти дальше?