б мой сын Эльнар, защищавший  надвратную  башню.  Ему  минуло
двадцать шесть, и он был крепок как бык, но стрела сразила его, и он упал со
стены на сторону врага. Он был хороший человек -  его  мать,  мир  ее  душе,
гордилась бы им. Я убежден теперь, что мы одни воюем против Вагрии. и  знаю,
что долго мы не продержимся.  Каэм  посулил  распять  каждого  в  Пурдоле  -
мужчин, женщин и детей, - если мы не сдадимся. Сны продолжают терзать  меня,
словно демоны шепчут в моей голове. Мне все труднее мыслить ясно.

   Дардалион перелистнул страницу.

   Сегодня прибыл Карнак с тысячью человек. Я возрадовался, узнав  от  него,
что Эгель продолжает сражаться, но тут же понял, сколь близок я был к измене
всему, что всю жизнь защищал. Каэм перебил бы всех моих людей до последнего,
и Дренай был бы обречен. Суровые слова я услышал от молодого Карнака. но они
вполне заслужены мною. Я не оправдал доверия.

   И последняя запись:

   Сны покинули меня, и я спокоен. Мне вдруг подумалось,  что  за  все  годы
своего брака я ни разу не говорил Руле о любви.
   Никогда не целовал ей руку, как это заведено при дворе,  и  не  дарил  ей
цветов. Как это странно. Все знают, как я ее любил,  -  я  похвалялся  своей
женой везде и всюду. Однажды я сделал ей стул, на котором вырезал  цветы.  Я
трудился над ним целый месяц, и она любила этот стул. Он до сих пор хранится
у меня.

   Дардалион закрыл тетрадь и посмотрел  на  резную  спинку  стула,  любовно
выполненную и отполированную - это была  работа  настоящего  мастера.  Потом
встал и прошел в спальню. Дегас лежал  на  пропитанных  кровью  простынях  с
ножом в руке. Глаза его были открыты, и Дардалион бережно закрыл их,  прежде
чем накинуть на лицо старика простыню.
   - Владыка Всего Сущего, - сказал священник, - прими его и укажи ему  путь
домой.

Глава 15

   Кадорас следил, как Нездешний, отъехав от каравана, направился на  север,
к гряде невысоких холмов. Охотник распластался на животе, положив  руки  под
подбородок; позади, за холмом, была привязана его лошадь. Кадорас потихоньку
слез вниз, подошел к своему серому мерину, отвязал от седла толстую скатку и
развернул  ее  на  земле.  В  холсте  хранилось  оружие  всякого  рода,   от
разобранного арбалета до метательных ножей с рукоятками из  слоновой  кости.
Кадорас собрал арбалет и положил десяток стрел в колчан оленьей кожи у  себя
на поясе. Потом осторожно поместил два ножа в высокие,  до  колен,  голенища
сапог и еще два - в ножны по бокам. Меч был  приторочен  к  седлу  вместе  с
вагрийским кавалерийским луком, украшенным золотом. Колчан со  стрелами  для
этого лука висел на седле спереди.  Полностью  вооружившись,  Кадорас  убрал
скатку на место.
   Потом вытащил из сумки вяленое мясо и стал есть, поглядывая на небо,  где
собирались идущие с востока грозовые тучи.
   Настало время убить.
   Охота не доставляла ему  особой  радости.  Он  мог  бы  убить  Нездешнего
десяток раз - но для  игры  нужны  двое,  а  Нездешний  играть  отказывался.
Поначалу это раздражало Кадораса - ему казалось, что жертва  презирает  его.
Но со временем он убедился: Нездешнему просто  все  равно,  -  и  потому  не
спешил пускать роковую стрелу.
   Ему хотелось знать почему. Его разбирало желание  подъехать  к  каравану,
сесть напротив Нездешнего и спросить его.
   Кадорас был охотником больше десяти лет и  знал  свою  роль  назубок.  Он
досконально изучил свою игру,  самую  смертельную  игру  на  свете:  охотник
выслеживает, жертва либо бежит, либо нападает. Не бывало еще  такого,  чтобы
жертва не обращала на охотника никакого внимания.
   Так почему же?
   Кадорас ждал, что Нездешний, в  свою  очередь,  надумает  поохотиться  на
него, и даже расставил вокруг  лагеря  хитроумные  ловушки.  Ночь  за  ночью
Кадорас прятался за деревьями с луком  наперевес,  укладывая  под  одеяла  у
костра камни и ветки.
   Сегодня он покончит с этим. Он убьет Нездешнего и отправится домой.
   Домой?
   Высокие стены, пустые комнаты и гости с холодными  глазами,  предлагающие
золото за чью-то смерть. Гробница с окнами.
   - Будь ты проклят. Нездешний! Почему ты сдался так легко?
   - Только так я и мог защититься, - раздался  сзади  голос  Нездешнего,  и
острый меч уперся Кадорасу в спину.  Охотник  замер,  и  его  рука  медленно
поползла к ножу за голенищем. - Не дури, - сказал Нездешний. - Я тебе  мигом
глотку перережу, мигнуть не успеешь.
   - И что же дальше, Нездешний?
   - Я еще не решил.
   - Надо было мне убить тебя раньше.
   - Да - жизнь полна  таких  "надо  было  бы".  Сними-ка  сапоги...  только
медленно. - Кадорас  повиновался.  -  Теперь  пояс  и  камзол.  -  Нездешний
подобрал оружие и зашвырнул его подальше.
   - Ты обдумал это заранее? - спросил Кадорас, откидываясь назад и опираясь
на локти. Нездешний кивнул, вложил меч в ножны  и  сел  футах  в  десяти  от
охотника. - Хочешь вяленого  мяса?  -  Нездешний  покачал  головой  и  вынул
метательный нож, взвешивая его в правой руке. - Прежде чем ты  убьешь  меня,
могу я задать тебе один вопрос?
   - Разумеется.
   - Откуда ты мог знать, что я буду тянуть так долго?
   - Я и не знал - только надеялся. Уж тебе-то как  нельзя  лучше  известно,
что все преимущества за охотником. От наемного  убийцы  не  спасется  никто,
будь то король или крестьянин. Но ты хотел кое-что доказать, Кадорас, и  это
сделало тебя легкой добычей.
   - Ничего я не хотел доказать.
   - Да ну? Даже себе?
   - Что, например?
   - Что ты самый лучший, самый непревзойденный охотник на свете.
   Кадорас растянулся на траве, глядя в небо.
   - Гордыня, - сказал он. - Тщеславие. Какими же дураками они делают нас.
   - Мы и без того дураки - иначе мы пахали бы землю и растили бы сыновей.
   Кадорас приподнялся на локте и усмехнулся:
   - По этой причине ты и заделался героем?
   - Возможно.
   - Ну и как тебе это нравится?
   - Не разобрался еще. Не так я долго хожу в героях.
   - Ты знаешь, что Братство еще вернется?
   - Да.
   - Тебе недолго осталось жить.
   - И это я знаю.
   - Зачем тебе это надо? Я видел тебя с женщиной - почему ты не увезешь  ее
в Гульготир и дальше на восток, в Венгрию?
   - По-твоему, там я буду в безопасности?
   - Тут ты прав. Но у тебя по крайней мере появился бы  шанс  -  тогда  как
теперь нет ни одного.
   - Твоя забота меня трогает.
   - Веришь ты или нет, но я говорю искренне. Я уважаю тебя, Нездешний, и  в
то же время жалею. Ты сам обрекаешь себя на гибель.
   - Почему сам?
   - Потому что  твое  мастерство  изменило  тебе.  Не  знаю,  что  с  тобой
стряслось, но ты уже не тот Нездешний. Будь  ты  прежним,  я  уже  умер  бы.
Прежний Нездешний не стал бы точить со мной лясы.
   - Не стану спорить, но и прежний Кадорас не тянул бы так с выстрелом.
   - Возможно, мы оба стареем.
   - Забирай свое оружие и поезжай, - сказал Нездешний, убирая нож и  плавно
поднимаясь на ноги.
   - Я ничего тебе не обещаю. Зачем ты отпускаешь меня?
   - Езжай.
   - Может, ты попросту отдашь мне свой нож и подставишь глотку?
   - Ты сердишься на то, что я тебя не убил?
   - Вспомни, каким ты был, Нездешний, и ты поймешь, на  что  я  сержусь.  -
Кадорас собрал оружие, надел сапоги, подтянул подпругу и сел верхом.
   Нездешний посмотрел, как он  отъехал  на  юг,  вернулся  к  своему  коню,
оставленному за холмом, и тоже сел в седло. Караван  скрылся  на  севере,  в
знойном мареве, но Нездешний не желал нагонять его, пока не стемнеет.
   Весь день он рыскал по лесистым холмам, соснув  пару  часов  у  скального
озерца, затененного елями. Под вечер он увидел на севере дым, и холод  вошел
в его душу. Он быстро оседлал коня и  поскакал,  нахлестывая  его  что  есть
мочи. Он мчался так около мили, но потом  опамятовался  и  перевел  коня  на
рысь. Все в нем будто онемело - он уже знал, что увидит, еще  до  того,  как
перевалил за последний холм.  Дымовой  столб  был  слишком  велик  даже  для
десятка лагерных костров. Нездешний въехал на холм и  увидел  внизу  горящие
фургоны. Они были расположены неровным полукругом, словно  путники  заметили
опасность всего за несколько мгновений и попытались принять  какие-то  меры.
Повсюду валялись мертвые тела, и воронье уже каркало над ними.
   Нездешний медленно съехал вниз. Видно было, что многих  убитых  захватили
живыми и порубили на куски, - стало  быть,  пленных  не  брали.  Малое  дитя
прибили к дереву, а нескольких женщин привязали к кольям и развели  огонь  у
них на груди. Чуть ближе к северу полегли люди Дурмаста, окруженные мертвыми
надирами. Стервятники уже принялись за работу, и Нездешний не нашел  в  себе
сил искать тело Даниаль. Он развернул коня и поехал на запад.
   Дорога не была трудной даже при лунном свете, и Нездешний на ходу  собрал
свой арбалет.
   В уме у него мелькали разнообразные  картины,  и  лицо  Даниаль  вставало
перед ним.
   Он сморгнул слезы с глаз, проглотил рыдания, и что-то умерло  в  нем.  Он
распрямился,  точно  сбросив  с  плеч  тяжкое  бремя,  и  недавнее   прошлое
пронеслось мимо него,  словно  чей-то  чужой  сон.  Он  вспомнил,  как  спас
священника и Даниаль с детьми, вспомнил битву  за  форт  Мазин  и  обещание,
данное Ориену. Вспомнил с изумлением и то, как отпустил Кадораса.  Вспомнил,
как толковал с ним о героях, и не сдержал сухого смешка.  Каким  дураком  он
должен был показаться!
   Хеула была права - любовь едва не сгубила его. Но  теперь  Даниаль  убили
надиры - и они поплатятся за это. Их сотни,  но  это  ничего.  Он  не  может
победить их всех, но это ничего.
   Важно только одно: знаменитый убийца Нездешний вернулся.

***

   Даниаль, стоя на коленях рядом с Дурмастом, смотрела с  холма  на  ветхие
хибарки речного городка. Холм густо зарос лесом,  а  лошадей  они  укрыли  в
лощине шагов на шестьдесят южнее.
   Она устала.  Накануне  они  в  последний  миг  ушли  от  надиров,  и  она
испытывала глубокий стыд за свое бегство. Перед набегом  Дурмаст  поехал  на
разведку, и вскоре она увидела, как он скачет  обратно  с  топором  в  руке,
преследуемый кучей надирских воинов. Вокруг него свистели стрелы. Он  осадил
коня перед фургоном  пекаря  и  крикнул  ей:  "Садись!"  Она  не  раздумывая
вскочила к нему в седло, и они  умчались  в  холмы.  Она  солгала  бы  себе,
сказав, что не знала, что все оставшиеся обречены на жестокую  смерть,  -  и
ненавидела себя за свою слабость.
   Четверо надиров погнались за ними. Дурмаст, доехав до леса, ссадил  ее  и
поскакал им навстречу. Первому же он разбил топором грудную  клетку.  Второй
сунулся к нему с копьем,  но  великан  отбил  удар  и  снес  надиру  голову.
Остальное произошло так быстро, что Даниаль ничего  не  успела  рассмотреть.
Дурмаст налетел на двух последних, и их кони рухнули наземь, задрав  копыта.
Он поднялся первым, сверкая на солнце серебристым топором, словно бог войны.
Он забрал у убитых надиров запасы съестного и воды и  молча  привел  Даниаль
степную лошадку. Держась под деревьями, они поехали на север.
   Ночью похолодало, и они легли спать под одним одеялом. Дурмаст,  все  так
же молча, разделся и обнял ее.
   Она ласково улыбнулась ему, и он вытаращил глаза, ощутив  холод  стали  у
паха.
   - Нож у меня очень острый, Дурмаст. Советую тебе успокоиться и уснуть.
   - Довольно было бы простого "нет", женщина! - В  голубых  глазах  блестел
холодный гнев. - Хорошо - считай, что я сказала "нет". Обещаешь  не  трогать
меня?
   - Разумеется.
   - Поскольку твое слово не крепче сухой былинки, скажу тебе вот что:  если
ты возьмешь меня силой, я тебя непременно убью.
   - Я не насильник, женщина, и никогда им не был.
   - Меня зовут Даниаль. - Она убрала нож и повернулась к  нему  спиной.  Он
сел и почесал бороду.
   - Ты не слишком высокого мнения обо мне, Даниаль. Почему?
   - Спи, Дурмаст.
   - Ответь мне.
   - Что тут отвечать? Ты привел этих  людей  к  смерти  и  удрал,  даже  не
оглянувшись назад. Ты самое обыкновенное животное  -  оставил  своих  бойцов
умирать, а сам бежал.
   - Мы бежали вдвоем.
   - Да - и знал бы ты, как я себя за это ненавижу.
   - А чего бы ты хотела, Даниаль? Ну остался бы я, ну  убил  бы  шесть  или
семь надиров, а потом меня убили бы самого. Что толку?
   - Ты предал их всех.
   - Меня самого предали - у меня ведь был договор с этим надирским  вождем,
Бутасо.
   - Ты меня поражаешь.  Путники  заплатили  тебе  и  рассчитывали  на  твою
верность, а ты продал их надирам.
   - Без этого нельзя - иначе надиры не пропустили бы нас через свою землю.
   - Скажи это мертвым.
   - Мертвые не услышат.
   Она отодвинулась от него, забрав с собой одеяло.
   - Их смерть, я вижу, тебя не трогает?
   - А с чего она должна меня трогать? Друзей у меня там  не  было.  Все  мы
умрем - просто их срок пришел чуть раньше.
   - Там были женщины, дети. Они доверили тебе свою жизнь.
   - Ты кто, моя совесть?
   - А тебе известно, что это такое?
   - Язык у тебя такой же острый, как и нож.  Они  заплатили  мне,  чтобы  я
привел их в нужное место, -  чем  же  я  виноват,  если  какой-то  надирский
собакоед нарушил свое слово?
   - Ну а меня ты зачем спасал в таком случае?
   - Хотел, чтобы ты со мной спала. Это что, тоже преступление?
   - Нет, только для меня это не слишком лестно.
   - Боги, женщина, - оставайся при своем Нездешнем! Неудивительно,  что  он
так изменился - ты разъедаешь душу, словно кислота. Ладно, дай укрыться.
   На следующий день они ехали молча, пока не добрались до  последнего  ряда
холмов у реки.
   Дурмаст, остановившись, указал на северо-запад, где виднелись синие горы.
   - Самая высокая гора там - это  Рабоас,  Священный  Великан.  Река  течет
оттуда и впадает в море на  сотню  миль  севернее  Пурдола.  Называется  она
Ростриас - Река Мертвых.
   - Что ты намерен делать?
   - Тут есть город - найму в нем лодку, и мы поплывем к Рабоасу.
   - А как же Нездешний?
   - Если он жив, встретимся с ним у горы.
   - А почему бы не подождать его в городе?
   - Он туда не  поедет  -  сразу  двинется  на  северо-запад.  Мы  с  тобой
отклонились на северо-восток, чтобы избежать погони. Бутасо -  вождь  Копья,
западного племени, а здесь земли Волчьей Головы.
   - Я думала, мы едем только до Гульготира.
   - Я решил иначе.
   - Почему?
   - Я дренай, и мой прямой долг помочь Нездешнему добыть бронзовые доспехи.
   - Какая тебе от этого выгода?
   - Ну хватит, поехали! - буркнул он, пришпоривая коня.
   Спрятав лошадей,  они  взобрались  на  вершину  холма  над  городом.  Там
насчитывалось около двадцати домов, и  вдоль  крепкого  деревянного  причала
было выстроено семь складов. За складами виднелось длинное  узкое  здание  с
верандой.
   - Это гостиница, - сказал  Дурмаст,  -  а  заодно  и  хранилище  товаров.
Надиров вроде бы не видать.
   - А эти люди разве не надиры?  -  спросила  Даниаль,  указывая  на  кучку
мужчин у причала.
   - Нет, это нотасы - не имеющие племени. Прежде они были  отщепенцами,  но
теперь возделывают землю и  плавают  по  реке,  а  надиры  ездят  к  ним  за
железными изделиями, оружием, одеялами и прочим.
   - Тебя здесь знают?
   - Меня знают почти везде, Даниаль. Они въехали в город и оставили лошадей
у гостиничной коновязи. Внутри было темно и разило потом, прокисшим пивом  и
прогорклым салом. Даниаль села у закрытого окна и, вздумав  открыть  ставни,
толкнула ими человека, стоявшего снаружи.
   - Ты, корова! - завопил он. Даниаль отвернулась от него, но он ворвался в
дом, не переставая вопить, и она достала меч. Мужчина застыл как  вкопанный.
Он был крепок на вид и одет в меховой полушубок с широким черным поясом,  на
котором висели два длинных ножа.
   - Убирайся, не то я убью тебя, - рявкнула Даниаль.
   Сзади возник Дурмаст - он ухватил мужчину за пояс  и  понес  к  открытому
окну.
   - Слыхал, что сказала дама? Убирайся! - Он выбросил бедолагу  в  окно,  и
тот шлепнулся в пыль за несколько футов от  деревянной  пешеходной  дорожки.
Дурмаст с широкой ухмылкой обернулся к Даниаль.
   - Ты и здесь поддерживаешь репутацию милой, приятной женщины?
   - Я обошлась бы и без тебя.
   - Не сомневаюсь. Я оказал услугу не тебе, а ему. В лучшем  случае  ты  бы
его зарезала, а в худшем пустила бы в ход свой  язычок  -  уж  от  этого  он
никогда бы не оправился.
   - Очень смешно.
   - Как посмотреть. Я купил нам места на судне, которое отправляется завтра
утром, и заказал комнату... с двумя кроватями.

Глава 16

   Бутасо сидел в своей юрте, угрюмо глядя на присевшего перед  ним  старого
шамана. Старик разостлал на земле кусок дубленой козьей шкуры и  высыпал  на
нее дюжину костяшек. Кости были выточены в виде грубых  кубиков,  на  каждой
грани вырезаны таинственные знаки. Поглядев на них  некоторое  время,  шаман
обратил к вождю искрящиеся злобным весельем темные раскосые глаза.
   - Твое предательство погубило тебя, Бутасо.
   - Объясни.
   - Разве и так не ясно? Ты обречен. Темная тень уже легла на твою душу.
   - Я силен, как никогда, - заявил Бутасо, поднимаясь на ноги. -  Ничто  не
может повредить мне.
   - Зачем ты нарушил слово, данное Ледяным Глазам?
   - Мне было видение. Мне часто даются видения. Дух Хаоса не оставляет меня
- он руководит мною.
   - У надиров он зовется Духом Черных Дел, Бутасо.  Почему  ты  зовешь  его
по-другому? Он лжец.
   - Это ты так говоришь - а он дал мне власть, богатство и множество жен.
   - Он принес тебе смерть. Чего он потребовал от тебя?
   - Истребить караван Ледяных Глаз.
   - Однако Ледяные Глаза жив - и жив его друг, Похититель Душ.
   - А мне-то что до этого?
   - Думаешь, ты один обладаешь властью, а я нет? Глупый  смертный!  С  того
дня, как Похититель Душ вселил в твое сердце страх, подарив тебе  жизнь,  ты
сгорал от желания отомстить ему, Теперь ты перебил его друзей, и он охотится
за тобой. Ты понял?
   - Сотня моих людей  рыщет  по  степи,  разыскивая  его.  К  рассвету  они
доставят мне его голову.
   - Этот человек - Князь Убийц. Твои охотники не найдут его.
   - Тебя это только порадовало бы, верно ведь,  Кеса-хан?  Ты  всегда  меня
ненавидел, - Твое самомнение чересчур велико, Бутасо.  Я  не  питаю  к  тебе
ненависти. Разве что презрение, но теперь не  о  том  речь.  Этого  человека
нужно остановить.
   - И ты мне поможешь?
   - Он представляет собой угрозу для будущего надиров.  Он  ищет  бронзовые
доспехи - это Пагуба Надиров, и он не должен найти их.
   - Прибегни тогда к перевертням - пусть они выследят его.
   - Это крайнее средство, - отрезал  Кеса-хан,  поднимаясь  на  ноги.  -  Я
должен подумать.
   Ссыпав костяшки в кожаный мешочек, он  вышел  наружу  и  обратил  взор  к
звездам. Вокруг было тихо - лишь восемь  часовых,  окружавших  юрту  Бутасо,
переминались время от времени с ноги на ногу от холода.
   Кеса-хан вернулся в свою юрту. Его  молодая  рабыня  Вольтис  приготовила
жаровню с горячими углями, налила чашу лиррда и положила  шаману  в  постель
три нагретых камня. Улыбнувшись рабыне, он залпом осушил чашу, чувствуя, как
хмель огнем расходится по жилам.
   - Ты славная девушка, Вольтис, и слишком хороша для меня.
   - Ты всегда был добр ко мне, - с поклоном ответила рабыня.
   - Тебе хотелось бы вернуться домой?
   - Нет, господин. Я хочу одного - служить тебе.
   Тронутый ее искренностью, он взял ее за подбородок - и вдруг замер.
   Восемь часовых!
   Но у юрты Бутасо всегда стояло семеро!

***

   В юрту вошел часовой. Бутасо обернулся:
   - Чего тебе?
   - Пришел забрать свой подарок, - отвечал Нездешний.
   В горле у Бутасо заклокотал вопль, но в шею ему  вонзились  шесть  дюймов
стали и прервали крик. Схватившись за клинок, Бутасо выкатил в агонии  глаза
и упал на колени. Его стекленеющий взгляд остановился на высокой неподвижной
фигуре.
   Последнее, что он услышал, был лязг мечей ворвавшихся в юрту часовых.
   Нездешний, обернувшись, отразил рубящий удар и поворотом  запястья  вышиб
клинок из руки  противника.  Тот  схватился  за  нож,