щель, которая вывела их на карниз.  В
меркнущем свете дня Гарокас присел на корточки и указал на лагерь внизу.
Там находилась большая часть трехсот Волков и горело  шесть  костров.  В
середине лагеря лежал распростертый на земле, привязанный к кольям нагой
Маггриг, весь покрытый  ранами  и  ожогами.  Финн  застонал,  и  Бельцер
стиснул его за плечо.
   - Ну что, насмотрелись? - шепотом  спросил  Гарокас.  -  Значит,  он,
видно, ничего им не сказал. Для этого нужно мужество - большое мужество.
   - Он им обладал, - сказал Чареос, взглянув на  Финна.  -  Редкий  был
человек.
   - Мне думается, его лошадь сломала ногу, - продолжал  Гарокас.  -  Не
повезло парню. Он совсем уже было добрался до скал.
   - Не будем больше смотреть, - прошептал  Чареос  и  тронул  Финна  за
рукав. - Пойдем, дружище.
   - Да, - ответил тот.
   Гарокас задом отполз от края, и все пролезли обратно  через  трещину.
Когда они вышли к лошадям, Бельцер первый заметил, что Финна нет.
   - Нет! - вскричал он и бросился к трещине, а Чареос и Гарокас за ним.
Они вышли на карниз  как  раз  вовремя,  чтобы  увидеть  Финна,  который
медленно  спускался  по  осыпи  к  надирскому  лагерю.   Бельцер   хотел
последовать за ним, но Чареос ухватил его за шиворот и пригнул  к  земле
Бельцер плюхнулся на камни и посмотрел Чареосу в лицо.
   - Оставь его, - сказал Чареос. - Ему не нужно, чтобы ты шел  за  ним,
сам знаешь.
   Бельцер хотел ответить, но не нашел  слов.  Он  привстал  на  колени,
поднял топор и полез обратно в  трещину.  Гарокас  опустился  на  колени
рядом с Чареосом.
   Мастер Меча не оглянулся на него - он  смотрел  на  маленькую  темную
фигурку, идущую вниз, к лагерю. Как это было бы просто, подумал Гарокас,
опустив руку на рукоять кинжала. Взять и ткнуть клинком под ребра, прямо
в сердце. А потом вернуться к князю, взять свое золото и жить дальше. Но
это значило бы оставить Танаки. Он выругался про себя и убрал руку.
   Финн спустился со склона и двинулся  вперед,  выпрямившись  и  высоко
вскинув голову. В ушах у него стоял гул, словно от далекого моря,  глаза
заволокло туманом. Столько лет вместе - и в радости, и в страхе.  Нельзя
любить слишком сильно  -  он  всегда  это  знал.  В  жизни  должно  быть
равновесие, за все надо платить. Гораздо лучше вовсе не  любить  никого.
Он прошел мимо двух часовых, точивших мечи, - они уставились на  него  и
встали. Финн мерным шагом шел дальше. Теперь он хорошо видел Маггрига  и
то, что они с ним сделали. Кто-то схватил его за руку.  Финн,  почти  не
думая, ножом перерезал этому человеку горло.
   Однажды Маггриг заразился красной чумой. От нее все умирали - но Финн
сидел рядом с Маггригом и умолял его  не  уходить.  Лихорадка  изглодала
Маггрига вконец, осталась только прозрачная кожа, обтягивающая кости. Но
Финн выходил его. Он помнил тот день, когда впервые понял,  что  Маггриг
будет жить. Небо было  серое  и  ненастное,  на  горах  лежал  туман,  с
деревьев капало - и все же этот день был прекрасен, так  прекрасен,  что
Финн не мог смотреть на него без слез.
   К нему двинулся второй воин. Финн убил и его,  но  тот  успел  ранить
Финна мечом в бок. Боли почти не было, и Финн последовал дальше.  Что-то
ударило его в спину, но он продолжал идти. Подойдя к телу,  он  упал  на
колени и перерезал веревку, привязывающую руки Маггрига к кольям.
   Бросив нож, он приподнял голову Маггрига. Горлом у Финна пошла кровь,
и он сплюнул.
   - Ну и хлопот мне с тобой,  парень,  -  сказал  он,  пытаясь  поднять
коченеющее тело.
   Копье вонзилось ему в спину, пробило  ребра  и  вышло  из  груди.  Он
почувствовал, как Маггриг выскальзывает у него из рук, и постарался  как
можно бережнее опустить его на землю.
   Он сделал это, медленно осел вниз и затих, уронив голову Маггригу  на
грудь.
   Если бы он мог увезти Маггрига в горы, все было бы хорошо.  Небо  там
серое и ненастное, и туман окутывает деревья.
   Если бы он только мог...
   Мечи и ножи кромсали тело Финна, но он не чувствовал боли.

***

   Чареос смотрел на это с карниза, Руки у него дрожали. Он отвел взгляд
от этого зрелища и вперил его в землю. Так  он  сидел  некоторое  время,
вспоминая Финна и Маггрига такими, какими они были  в  Бел-Азаре.  Потом
повернулся к Гарокасу:
   - У тебя был случай, который больше не повторится. Почему ты меня  не
убил?
   Гарокас молча развел руками. Чареос отполз от края и пошел к лошадям.
Бельцер сидел на камне, положив топор на землю.
   - Он хорошо умер? - спросил великан.
   - Да... что бы это ни означало, - ответил Чареос, садясь в  седло.  -
Поехали назад.
   - Что мы будем делать дальше, Мастер  Меча?  Вчерашний  день  кажется
таким  далеким.  Окас  умер,  Финн  и  Маггриг  мертвы.  А   мы?   Будем
продолжать?
   - Разве нам есть куда возвращаться? Будем продолжать. - Чареос тронул
серого каблуками. Бельцер взял топор, сел на коня и поехал следом.
   Гарокас, поколебавшись, вскочил в седло и последовал за ними.  Чареос
услышал его и натянул поводья.
   - Нельзя идти втроем против всей надирской армии, - сказал Гарокас.
   - И что же ты предлагаешь?
   - Если нас будет четверо, это уравняет силы.

12

   Чиен-Цу открыл  глаза.  Горы  торчали  вокруг,  словно  копья  богов,
высокие и грозные. Ледяной  ветер  свистал  в  скалах.  Оши  съежился  у
костерка, весь синий от холода. Чиен содрогнулся.
   - Она мертва, - сказал он, представляя себе Май-Син такой, как  видел
ее в последний раз, - счастливой, сияющей, в горящем на солнце платье из
желтого шелка.
   - Вы, как всегда, оказались правы, господин, - ответил Оши.
   - Я надеялся, что ошибаюсь. Пойдем поищем какую-нибудь пещеру.
   Оши не хотелось уходить от тепла, каким бы слабым оно ни было, но  он
поднялся без единой жалобы, и они  повели  коней  по  извилистой  горной
тропе. На этой высоте не росли деревья,  лишь  порой  попадался  чахлый,
засыпанный снегом куст. Горы поднимались отвесно справа и  слева,  и  не
было видно ни пещеры, ни какого-либо другого укрытия. Оши  был  убежден,
что здесь им и конец. Последний раз они ели три дня назад - да  и  тогда
это был тощий, жилистый заяц, сраженный стрелой Чиена.
   Они поднимались все выше. Чиен не чувствовал  холода,  заслоняясь  от
него мыслями о прекрасной Май-Син. Он обшарил всю страну  в  поисках  ее
души, вслушиваясь, не прозвучит ли ее нежная мелодия.
   Теперь его снедала тоска, холодившая сердце пуще горного ветра.
   Тропа вывела их в узкую долину и снова пошла вверх.  Некоторое  время
они ехали верхом, но сидеть в седле было слишком холодно,  и  они  вновь
спешились. Оши, споткнувшись, упал, и Чиен оглянулся.
   - Что, старина, устал?
   - Немного, мой господин.
   Чиен никак не мог отучить слугу величать  его  "господином"  и  давно
махнул на это рукой.
   Обогнув поворот, они  увидели,  что  на  камне  сидит,  поджав  ноги,
какой-то старик. На вид он был невероятно древний -  казалось,  что  его
лицо выветрилось, словно песчаник. Весь его наряд составляли набедренная
повязка из светлой кожи и ожерелье из человеческих зубов. Тело  иссохло,
и кости торчали под кожей словно ножи. На костлявых плечах лежал снег.
   - Добрый вечер, отец, - с поклоном сказал Чиен. Старик поднял  глаза,
и Чиен содрогнулся, встретив его взгляд. Глаза старца были чернее ночи и
полны древней, холодной злобы. Он улыбнулся, показав остатки почерневших
зубов, и прошелестел, словно ветер, дующий между могильных камней:
   - Май-Син прогневила Джунгир-хана. Он отдал ее своим Волкам,  и  она,
не стерпев такого позора, вскрыла себе горло серебряными ножницами.  Это
случилось всего лишь через месяц после ее приезда.
   Желудок Чиена сжался в узел, но он не подал виду.
   - Для начала можно было бы ограничиться простым "добрый вечер", отец.
Но благодарю тебя за эти сведения.
   - У меня нет времени на любезности, Чиен-Цу, равно как  и  на  пустые
чиадзийские ритуалы.  -  Старик  засмеялся.  -  Посмотри  вокруг  -  это
надирская земля,  холодная  и  негостеприимная.  Здесь  выживает  только
сильный. Здесь нет зеленых полей и обильных  пастбищ.  Воин  к  тридцати
годам считается стариком. У нас  не  остается  сил  на  красивые  слова.
Впрочем, это не важно. Важно то, что ты здесь и  что  ты  полон  желания
отомстить. Следуй за мной. - Старик ловко соскочил с камня  и  пошел  по
снегу.
   - Это демон, - простонал Оши. - На нем повязка из человеческой кожи.
   - Меня не заботит, во что он одет. Если он демон,  я  заключу  с  ним
договор - но надеюсь, что у этого демона имеется теплая пещера.
   Они последовали за стариком к гладкой на вид скале.  Внезапно  старик
пропал из виду, и Оши затрясся, но Чиен обнаружил в скале  узкую,  почти
незаметную трещину. Он ввел туда коня, и Оши двинулся за ним.
   Внутри было темно и холодно. Из мрака  донеслось  тихое  пение,  и  в
заржавленных кольцах на стенах вспыхнули факелы. Конь Чиена  запрядал  -
хозяин успокоил его, погладив по шее и пошептав ласковые слова.  Путники
вступили в освещенный факелами туннель, который  привел  их  в  глубокую
пещеру, где без всякого топлива горел костер.
   - Садитесь и грейтесь, - сказал Аста-хан. - Я не демон, - заметил он,
обращаясь к Оши, - я хуже демона. Но ты можешь меня не бояться.
   - Благодарю вас, господин. Благодарю, - с глубоким  поклоном  ответил
Оши.
   Аста-хан, не глядя на него, обратил взор к Чиену:
   - А вот ты, чиадзе, ничуть не боишься  меня.  Это  хорошо.  Не  люблю
боязливых. Да садитесь же! Будьте как дома. Давно  уж  у  меня  не  было
гостей.
   - Долго ли ты живешь здесь? - спросил Чиен, усаживаясь  у  волшебного
огня.
   -  С  тех  пор,  как  убили  моего  господина.  Это  был  Тенака-хан,
повелитель Волков, Князь Теней. - В глазах старика вспыхнула гордость. -
Великий хан, наследник Ульрика.
   - Кажется, я слышал это имя, - сказал Чиен. Аста скрыл свой  гнев  за
легкой улыбкой.
   - Его слышали все - даже  мягкобрюхие  чиадзе.  Но  оставим  это.  Вы
известны своим безверием - но я видел, как ты дерешься, Чиен-Цу.  Видел,
как ты убил Кубая и остальных. Ты искусен и скор.
   - Ты нуждаешься в моем искусстве, отец?
   - Я вижу, твоя мысль не уступает быстротой телу. Да, ты мне нужен.  А
я нужен тебе - и неизвестно еще, кто кому нужен больше.
   - Не могу сказать, чтобы хоть как-то нуждался в тебе.
   - Стало быть, ты знаешь, как пробраться в ханский дворец?
   - Пока нет - но я найду способ.
   - Нет, не найдешь. А вот я могу показать тебе путь, который  ведет  в
самый тронный зал. Один ты не выйдешь оттуда живым - Обитатели  Тьмы  не
пропустят тебя. Но я отдам тебе Джунгир-хана и позволю тебе  осуществить
свою месть.
   - А что взамен, отец?
   - Ты поможешь Призракам Грядущего.
   - Я не понимаю. Объясни.
   Аста-хан покачал головой:
   - Сначала мы поедим. Я слышу, как урчит  в  животе  у  твоего  слуги.
Возьми свой лук и выйди из пещеры. Там ждет олень - убей его.
   Чиен вышел. Старик сказал правду - у входа стояла дрожащая олениха  с
широко открытыми, немигающими глазами. Чиен прицелился в нее, постоял  и
вернулся в пещеру.
   - Оши, возьми нож и убей оленя. Это не охота.
   Аста-хан, раскачиваясь на корточках, издал громкий смешок.
   - Расскажи мне о Тенаке-хане, - попросил Чиен, и старик посерьезнел.
   - Он был для надиров и солнцем, и луной  -  но  его  проклятием  была
смешанная кровь. Наполовину дренай, наполовину надир, он  позволил  себе
полюбить женщину. И добро бы он просто взял ее себе - нет, он  отдал  ей
свою душу. Она умерла при родах дочери, Танаки, и унесла часть души хана
с собой - не знаю куда, на небо или в ад. Он  потерял  вкус  к  жизни  и
позволил годам течь бесплодно. Его сын Джунгир  отравил  его.  Вот  тебе
история Тенаки-хана. Что еще ты хочешь знать?
   - Ты был его шаманом?
   - Был и остаюсь. Я - Аста-хан. Это я возложил  шлем  Ульрика  на  его
голову. Я был рядом с ним, когда  он  завоевывал  дренаев  и  вагрийцев,
когда он вторгся в Машрапур и Лентрию. Он осуществил наши мечты.  Он  не
должен был умирать. Он должен был жить вечно, подобно богу!
   - Чего же ты хочешь, Аста-хан? Большего, чем простая месть?
   В глазах Асты вспыхнул огонь, и он отвернулся.
   - Чего я хочу, тебя не касается.  Довольно  и  того,  что  я  помогаю
осуществить твое желание.
   - Сейчас я желал бы только одно: горячую ванну.
   - Будь по-твоему, - сказал Аста, поднимаясь. - Пойдем со мной. - И он
провел Чиена в глубину пещеры, где во впадину натекла сверху из  трещины
талая вода. Аста встал на колени, погрузил руку в воду, закрыл  глаза  и
произнес три резких, непонятных Чиену слова. Вода забурлила, и  над  ней
поднялся пар.
   - Горячая ванна для благородного чиадзе, - сказал  Аста  и  встал.  -
Что-нибудь еще?
   - Молодую наложницу, которая читала бы мне стихи Лю-Цзяна.
   - Придется удовольствоваться ванной, - сказал Аста и ушел.
   Чиен разделся и окунулся в воду. Она оказалась горяча как раз в меру,
хотя  мгновение  назад  кипела.  Ему  вспомнилась   история   Хай-Чуэна,
обвиненного в краже царской  драгоценности.  Хай-Чуэн  не  признал  себя
виновным и был приговорен к испытанию. Он должен  был  опустить  руки  в
горшок с кипятком. В случае невиновности боги уберегли бы его, в  случае
виновности он обварил  бы  себе  руки.  Обвиняемый  был  родом  горец  и
попросил судью провести испытание перед  ликом  самого  Небесного  Отца.
Судья, тронутый его благочестием, дал согласие, и Хай-Чуэна препроводили
на вершину большой горы.  Вскипятили  воду,  Хай-Чуэн  погрузил  руки  в
котелок, и на них  не  осталось  ни  малейшего  следа.  Его  освободили.
Впоследствии он продал похищенную драгоценность и зажил, как принц. Чиен
улыбнулся. Все дело было в  высоте  -  в  горах  вода  закипает,  будучи
гораздо менее горячей.
   Понежившись немного в своей ванне, Чиен вышел и голым сел у огня.
   Оши отрезал лучшие куски от паха оленихи, и  в  пещере  стоял  аромат
жареного мяса.
   - А теперь расскажи мне о Призраках Грядущего, - сказал Чиен.

***

   Танаки посмотрела вслед всадникам и  поднялась,  подавив  стон  боли.
Нетвердо держась на ногах, она  расправила  спину.  К  горлу  подступила
тошнота, но Танаки подавила ее усилием воли.
   - Ты бы отдохнула, - сказал Киалл, протягивая руку, чтобы  поддержать
ее.
   Она, не отвечая, склонилась вбок, осторожно напрягая  мышцы  бедер  и
талии. Потом подняла руки над головой, чтобы  расслабить  шею  и  плечи.
Этим упражнениям научил ее когда-то отец. "Тело воина, - говорил  он,  -
всегда должно быть гибким". Немного обретя уверенность, она  повернулась
на пятках и подпрыгнула, изогнувшись в воздухе. На землю она  опустилась
тяжело.
   - Могу я тебе помочь? - спросил Киалл.
   - Да. Вытяни руки. - Когда он сделал это, она подняла ногу и уперлась
пяткой ему в ладони. Держась за щиколотку,  Танаки  наклонилась  вперед,
постояла так и переменила ногу. Потом сняла с себя одеяло и стала  перед
Киаллом нагая. Он покраснел и закашлялся. - Положи руки мне на плечи,  -
велела она, повернувшись к нему спиной, - и нажимай  осторожно  большими
пальцами. Мягкие места пропускай, а узлы разминай.
   - Я не умею, - сказал он, но все-таки взял ее за плечи. Она  села  на
одеяло, а Киалл опустился на колени позади нее. Мышцы под гладкой  белой
кожей были сильными и твердыми.
   - Спокойно, Киалл. Закрой глаза и ни  о  чем  не  думай.  Пусть  руки
делают свое дело.
   Его пальцы скользнули ниже, к лопаткам. Справа под кожу словно гальки
насыпали. Киалл стал осторожно массировать мышцы, обретая уверенность по
мере того как узелки размягчались.
   - Хорошо, - сказала она. - У тебя добрые руки - они лечат.
   Он почувствовал  возбуждение  и  возненавидел  себя  за  это.  Нельзя
относиться так к ней после того, что она  испытала.  Его  руки  утратили
твердость, он встал и отошел прочь. Танаки снова завернулась в одеяло  и
легла. Боль немного  утихла,  но  она  знала,  что  никогда  не  забудет
унижения, которое претерпела. Память об этих потных, вонючих скотах,  об
их лапах  и  о  боли  останется  с  ней  навсегда.  Передернувшись,  она
поднялась на ноги. Конь Киалла стоял неподалеку. Она оседлала его и села
верхом.
   - Ты куда? - с тревогой спросил Киалл.
   - Не могу же я оставаться в таком наряде. Вся моя одежда лежит там, в
доме, и оружие мне тоже понадобится.
   - Я с тобой, - заявил он. Она протянула ему руку,  и  он  вскочил  на
коня позади нее. - Но это неразумно, Танаки.
   - Поживем - увидим.
   Трупы с площади убрали, но на  земле  и  на  помосте  остались  пятна
крови. Танаки соскочила с седла и вошла в  дом.  Киалл,  привязав  коня,
поднялся на стену, чтобы  заметить  надиров,  если  они  покажутся.  Шли
минуты, и его беспокойство росло. Услышав стук  сапог  на  ступенях,  он
обернулся, схватившись за саблю. Танаки засмеялась. Теперь на  ней  были
штаны из мягкой промасленной кожи, высокие сапоги и камзол с  капюшоном.
По бокам висели два коротких меча. Через плечо она  перекинула  подбитый
мехом плащ из черной кожи, а в руках несла полотняный мешок.
   - Здесь все, что тебе нужно? - спросил он.
   - Не совсем. Мне нужна голова Цудая, но это может и подождать.
   Они вернулись в лагерь и привязали коня. Танаки достала из ножен свои
мечи.
   - Ну-ка, покажи, на что ты способен, - сказала она Киаллу.
   - Да нечего особо показывать. Я не воин.
   - Все равно покажи.
   Он смущенно вынул саблю и стал в позицию, как учил его Чареос. Танаки
бросилась в атаку. Он отразил ее выпад,  но  она  крутнулась  волчком  и
вторым мечом едва не коснулась его шеи.
   - Ты слишком скован, - сказала она.
   - Когда мне страшно, у меня прибавляется прыти, - улыбнулся он.
   - Тогда бойся! - тихо и зловеще сказала она.
   Ее меч взвился, целя ему в голову. Он отскочил, но она последовала за
ним. Он отразил один выпад, потом другой. Танаки снова крутнулась, но он
упал на колени, и меч просвистел над его головой. Когда  меч  устремился
вниз, он откатился влево.
   - Уже лучше, - сказала она, - но только мастер - а  ты  не  мастер  -
может драться с одной саблей, без кинжала. С кинжалом твоя убойная  мощь
удваивается.
   Убрав мечи,  она  взошла  на  холм  и  стала  смотреть  вдаль.  Киалл
присоединился к ней.
   - Ты все еще намерен спасать свою милую? - спросила она.
   - Да, если смогу. Но она не моя милая и никогда ею не была. Теперь  я
это понял.
   - Это моя вина, Киалл?
   - Нет, принцесса, не твоя. Просто я был глуп. У меня была мечта, и  я
в нее верил.
   - Все мы мечтатели. Все  тянемся  к  недостижимому.  Верим  в  глупые
сказки. Чистой любви нет - есть только похоть и нужда.
   - Я не верю этому, принцесса.
   - А чему ты веришь? Новой мечте?
   - Надеюсь, что нет. В мире слишком много горя и зла. Было бы  ужасно,
если бы в нем не было любви.
   - Почему же ты ушел от меня в тот раз, когда мы сидели рядом?
   - Н-не знаю.
   - Ты лжешь, Киалл. Я помню, какими горячими стали твои руки. Ты хотел
меня, правда?
   - Нет! -  выпалил  он,  потом  покраснел,  отвел  глаза  и  признался
сердито:
   - То есть да. Это нехорошо, я знаю.
   - Нехорошо? Экий ты дурень, Киалл. Это честная похоть -  ее  не  надо
стыдиться, но и стихов о ней сочинять не  надо.  У  меня  было  полсотни
любовников. Одни были нежными, другие грубыми,  и  к  некоторым  я  даже
привязалась. Но любовь? Если бы она существовала,  я  уже  знала  бы  об
этом. Ох, Киалл, не гляди на меня  с  таким  укором.  Жизнь  коротка,  и
главное в ней  -  это  наслаждение.  Кто  отвергает  его,  тот  и  жизнь
отвергает.
   - У тебя преимущество передо мной, - тихо сказал он. - Я  не  обладаю
твоим жизненным опытом. Я вырос в деревне, где пахали землю и  разводили
коров и овец. Но там были пары, которые полжизни прожили вместе  и  были
счастливы. Мне думается, они любили друг друга.
   Танаки покачала головой:
   - Мужчина и женщина сходятся по зову страсти, а остаются вместе  ради
безопасности. Потом появляется мужчина лучше или богаче