и злопамятностью.
   - Я принес тебе еды и питья, Окаи, - сказал он. - И достал  горного  меда
для твоих ран.
   - Спасибо, брат, - ответил Окаи, как полагалось.
   - Наши племена воюют, поэтому мы не может быть братьями. Но я уважаю твое
мужество. - Лин-цзе поклонился и вернулся к своим занятиям.
   Окаи лег ничком на узкую койку, перебарывая боль в исхлестанной спине.
   - Да, теперь наши  племена  воюют,  но  когда-нибудь  все  надиры  станут
братьями, и нахлынут на гайинов, и сотрут их с лица земли.
   - Хорошо бы. У тебя ведь завтра экзамен, верно?
   - Да. Роль кавалерии в карательных походах.
   - Давай я тебя поспрашиваю - это поможет тебе отвлечься от боли.

***

   Талисман проснулся перед  самым  рассветом.  Зусаи  еще  спала.  Он  тихо
поднялся и вышел. Во дворе слепой священник-надир доставал воду из  колодца.
В предрассветных сумерках  он  казался  моложе,  и  его  бледное  лицо  было
безмятежным.
   - Хорошо ли ты спал, Талисман? - спросил он, когда тот подошел.
   - Неплохо.
   - И видел все те же сны?
   - Мои сны касаются только меня, старик,  и  советую  тебе  запомнить  мои
слова, если ты желаешь дописать свой труд.
   Священник поставил ведро и  присел  на  край  колодца,  устремив  бледные
опаловые глаза на угасающую луну.
   - Сны нельзя сохранить в тайне, Талисман, как бы мы  ни  старались.  Они,
точно угрызения совести, всегда просятся  на  свет.  И  значат  они  гораздо
больше, чем мы полагаем. Ты сам скоро увидишь.  Это  место,  где  замыкается
круг.
   Священник отнес ведро к столу и стал медным черпаком  наполнять  глиняные
манерки, висящие на веревках под навесом. Талисман пришел следом и сел.
   - Чью историю ты пишешь?
   - Большей частью чиадзе и надиров - но более всего  меня  занимает  жизнь
Ошикая. Ты знаешь, откуда взялось слово ?надиры??
   - На южном языке ?надир? - это ?точка величайшей безнадежности?, -  пожал
плечами Талисман.
   - На чиадзе это значит ?перекресток  смерти?.  Когда  Ошикай  вывел  свой
народ из чиадзийской земли, за ними, как за  мятежниками,  послали  огромное
войско. Он встретил врагов на равнине Чу-чьен и перебил всех. Но следом  шли
еще две армии, и ему пришлось вести своих людей через  Ледовые  горы.  Сотни
человек замерзли там, а еще больше лишились пальцев  рук  и  ног.  Перевалив
через скованные морозом горы, они очутились в страшной соляной пустыне, и их
охватило отчаяние. Ошикай созвал совет и сказал, что они, родившиеся в нужде
и опасности, - достигли теперь своего надира.  Так  он  и  стал  с  тех  пор
называть свой народ. Затем он  обратился  ко  всем  и  сказал,  что  Шуль-се
приведет их к воде и что за соляной пустыней  лежит  благодатная  земля.  Он
говорил о времени, когда надиры умножатся и расселятся от  моря  до  снежных
гор, и прочел стих, который все надирские дети впитывают с молоком матери:

   Мы надиры,
   Вечно юные.
   Сталью пытаны,
   Кровью писаны,
   Победители.

   - А что же случилось с Шуль-сен? - спросил Талисман. Священник улыбнулся,
снова поставил ведро и присел к столу.
   - Цветистых историй много - одни из них вымышленны, другие  так  насыщены
мастикой, что утратили всякий смысл. Боюсь, что истина  куда  более  проста.
Думаю, враги Ошикая взяли ее в плен и убили.
   - Если бы так, он нашел бы ее.
   - Кто?
   - Ошикай. Его дух ищет ее сотни лет и не может найти. Почему?
   - Не знаю, - сознался священник, - но я  подумаю.  Откуда  тебе  все  это
известно?
   - Известно, и конец. Довольствуйся этим.
   - Мы, надиры, люди скрытные, но и любопытные тоже, - улыбнулся священник.
- Я вернусь к моим занятиям и подумаю над вопросом, который ты мне задал.
   - Ты утверждаешь, что побывал  во  многих  будущих.  Почему  бы  тебе  не
отправиться в единственное прошлое и не посмотреть самому?
   - Хороший вопрос, юноша. Но ответ на него прост. Настоящий историк должен
оставаться беспристрастным. А тот, кто  присутствует  при  великом  событии,
сразу приобретает  собственный  взгляд  на  него  -  такое  уж  влияние  оно
оказывает. Да, я мог бы вернуться назад и посмотреть - но не сделаю этого.
   - Твоя логика хромает, священник. Если  историк  не  может  наблюдать  за
событиями, ему приходится полагаться на свидетельства других людей, которые,
по твоим собственным словам, видят все по-своему.
   Священник со смехом захлопал в ладоши.
   - Ах, мой мальчик, если бы у нас было больше времени для  разговоров!  Мы
обсудили бы скрытый круг обмана, поджидающий нас на пути добра, побеседовали
бы о  невозможности  доказательства  несуществования  высшего  существа.  Но
времени у нас с тобой нет, - завершил он уже серьезно, отнес ведро обратно к
колодцу и ушел.
   Талисман остался на месте, глядя, как величественно  всходит  солнце  над
восточными горами.

***

   Квинг-чин  вышел  из  юрты  на  солнце.  Высокий,  сумрачный,  с  глубоко
посаженными глазами, он стоял, подставив лицо  теплым  лучам.  Он  спал  без
сновидений  и  проснулся  освеженным,  готовым  вкусить  сладостную   месть.
Вчерашний гнев сменился холодной решимостью. Его люди,  собравшись  в  круг,
сидели неподалеку. Квинг-чин поднял мощные руки  над  головой  и  потянулся,
расправляя спину. Его друг Ши-да встал и подал ему меч.
   - Он остро наточен, - сказал воин, - и готов разрубить тело врага.
   Остальные шестеро, сидевшие в кругу, тоже поднялись. Квинг-чин  был  выше
их всех.
   Побратим Шанки, воина,  убитого  бойцом  Небесных  Всадников,  подошел  к
Квинг-чину.
   - Душа Шанки ждет отмщения, - сказал он, как подобало по обряду.
   - Я пошлю ему слугу, чтобы  он  ни  в  чем  не  знал  отказа,  -  ответил
Квинг-чин.
   Молодой воин подвел пегого коня, и Квинг-чин сел в седло. Ши-да подал ему
длинное копье с двумя конскими хвостами, знаком  закаленного  в  боях  воина
Летучих Коней, и черный шлем из  лакированного  дерева,  отороченный  мехом.
Квинг-чин откинул назад свои длинные, до плеч, волосы и  надел  шлем.  Потом
тронул коня каблуками и поехал прочь из лагеря, мимо белых стен  усыпальницы
Ошикая.
   В стане Небесных Всадников уже разводили костры.  Квинт-чин,  не  обращая
внимания на суету, направил коня к самой дальней из восемнадцати юрт.  Рядом
с ней было воткнуто копье с насаженной на него головой  Шанки.  Земля  внизу
промокла от крови, и мертвое лицо было пепельно-серым.
   - Выходи, - крикнул Квинг-чин.
   Полотнище  юрты  распахнулось,  вышел  коренастый  воин.  Не   глядя   на
Квинг-чина, он развязал  штаны  и  помочился,  а  после  сказал,  кивнув  на
отрубленную голову:
   - Явился полюбоваться моим деревом? Гляди, оно уже цветет!
   Небесные Всадники, собравшиеся тем временем вокруг них, начали  смеяться.
Квинг-чин подождал, когда они уймутся, и сказал холодно и резко:
   - Славное зрелище. Только у Небесных Всадников на деревьях растут  гнилые
плоды.
   - Ха! Сегодня на моем дереве появится свежий плод - жаль только,  что  ты
не сможешь на него посмотреть.
   -  Отчего  же?  Я  даже  смогу  потрогать  его  руками.  Однако  довольно
разговоров. Я буду ждать тебя на открытом месте, где не слышно смрада твоего
становища.
   С этими словами Квинг-чин послал коня вскачь и отъехал шагов на двести  к
северу. Двадцать восемь воинов Летучих Коней уже ждали его там,  молча  сидя
на конях. Вскоре прибыли тридцать Небесных Всадников  и  выстроились  в  ряд
против Квинг-чина и его людей.
   Коренастый  воин  с  длинным  копьем  в  руке  проскакал  галопом   около
пятидесяти ярдов и резко осадил коня. Квинг-чин, въехав в пространство между
двумя рядами, поднял копье. Небесный Всадник взял копье наперевес и поскакал
к нему. Предводитель Летучих Коней стоял, не трогаясь  с  места.  Расстояние
между ними сокращалось, и  лишь  в  самый  последний  миг  Квинг-чин  дернул
поводья и выкрикнул приказ. Его конь метнулся вправо, а Квинг-чин  в  то  же
мгновение ударил копьем влево. Удар метил  в  бок  и  живот  противника,  но
Небесный Всадник успел натянуть поводья, и копье вонзилось в шею  его  коня.
Тот зашатался и упал, вырвав  копье  из  рук  Квинг-чина.  Небесный  Всадник
взлетел в воздух и тяжело грохнулся на спину. Квинг-чин соскочил с  седла  и
бросился к нему, вытаскивая меч. Небесный Всадник вскочил на ноги. Он еще не
оправился от падения, однако успел выхватить меч  и  отразить  первый  удар.
Кинг-чин, наступая, пнул его левой ногой в  незащищенное  колено.  Противник
отскочил назад и чуть не упал. Квинг-чин рубанул в воздух. Небесный  Всадник
заорал от боли и кинулся в атаку. Квинг-чин отразил колющий  удар  в  живот,
повернулся на каблуках и ткнул левым локтем в окровавленное лицо врага.  Тот
повалился, но тут же вскочил, сделав молниеносный выпад в  лицо  Квинг-чину.
Высокий надир отклонился, и клинок порезал ему мочку  уха.  Его  собственный
удар, метивший в  шею,  пришелся  слишком  низко,  и  меч  рассек  Небесному
Всаднику левое плечо. Тот качнулся вперед, но сумел отразить новый удар. Оба
воина стали описывать круги уже  осторожнее,  проникшись  уважением  друг  к
другу. Квинг-чин дивился проворству своего противника, а тот,  весь  залитый
кровью из ран на лице и плече, понимал, что дела его плохи.
   Квинг-чин, метнувшись вперед, сделал финт. Другой воин мигом вскинул меч,
но на сей раз быстрота сыграла с ним злую шутку. Меч Квинг-чина вонзился ему
в грудь, однако он успел отпрянуть, и клинок  вошел  не  более  чем  на  два
дюйма. Небесный Всадник упал и поднялся снова.
   - Ты хороший боец, - сказал он. - Я буду горд украсить твоей головой свое
дерево. - Его левая рука теперь висла плетью, и кровь, стекая по ней, капала
на  землю.  Квинг-чин  на  миг  испытал  сожаление.  Шанки  был  заносчивым,
хвастливым юнцом - он сам  напросился  на  смерть,  вызвав  этого  воина.  И
теперь, по надирскому обычаю, Квинг-чин должен отправить душу этого человека
на вечное служение Шанки. Он вздохнул.
   - Я тоже горд, что сразился с тобой. Ты воин, каких мало. Я  воздаю  тебе
честь, Небесный Всадник.
   Тот кивнул - и бросился  в  атаку.  Квинг-чин  отступил  вбок  перед  его
отчаянным выпадом и направил свой клинок в живот и вверх, в сердце. Небесный
Всадник упал на него, уронив голову ему на плечо. Квинг-чин подхватил его  и
опустил на землю. Небесный Всадник испустил прерывистый вздох и умер.
   Настал решающий миг. Квинг-чин встал на колени и достал нож. Обе  шеренги
молча ждали, глядя на него. Он встал и сказал:
   - Я не стану вынимать ему глаза. Пусть друзья унесут его и похоронят.
   Ши-да соскочил с коня и подбежал к нему.
   - Как же так, брат? Ты должен вложить его глаза в  руку  Шанки,  иначе  у
нашего воина не будет слуги в загробном мире!
   Один из Небесных Всадников послал своего коня вперед и спешился  рядом  с
Квинг-чином.
   - Ты  хорошо  сражался,  Дальш-чин,  -  сказал  он.  Воин  Летучих  Коней
обернулся, услышав свое  детское  имя,  и  встретился  с  грустным  взглядом
Небесного  Всадника.  Лин-цзе  мало  изменился  за  те  два  года,  что  они
расстались с Академией, разве что раздался в плечах  и  стал  брить  голову,
оставляя только короткую косицу на макушке.
   - Рад видеть тебя снова, Лин-цзе, - жаль только, что по такому поводу.
   - Ты говоришь, как готир. Завтра я приеду в твой лагерь - а когда я  убью
тебя, то выну твои глаза и отдам их моему брату. Ты будешь служить ему, пока
звезды не обратятся в пыль.
   У себя в юрте Квинг-чин снял окровавленный кафтан и опустился на  колени.
Все два года после  Бодакасской  Академии  он  пытался  вновь  обрести  свои
надирские корни, зная, что  жизнь  среди  готиров  запятнала  его  в  глазах
соплеменников. Сам он не  признавался  в  своей  ущербности  даже  себе,  но
сегодня понял, что это правда.
   Он слышал, как вернулись всадники с головой Шанки,  но  остался  в  юрте,
погрузившись в мрачные думы. Обряд  мести  за  пролитую  кровь  имел  легкие
различия в зависимости от племени, но в основе своей оставался тем же.  Если
бы он вырезал глаза у Небесного Всадника и вложил их в мертвую  руку  Шанки,
дух врага на веки вечные  перешел  бы  в  подчинение  Шанки.  Ведь  Небесный
Всадник в  Пустоте  будет  слеп,  и  без  глаз  Шанки  ему  не  обойтись.  А
зависимость означает повиновение. Но Квинг-чин нарушил ритуал - и чего ради?
Завтра ему придется драться снова, а если он победит,  другой  воин  вызовет
его на поединок.
   Вошел его друг Ши-да, присел перед ним на корточки и сказал:
   - Ты хорошо сражался. Славный был бой. Но завтра ты должен вынуть глаза.
   - Глаза Лин-цзе, - прошептал  Квинг-чин.  -  Глаза  того,  кто  был  моим
другом? Я не смогу.
   - Что с тобой, брат? Они наши враги!
   - Я пойду в святилище, - сказал Квинг-чин и встал. - Мне нужно подумать.
   Пригнувшись у низкого входа, он вышел на солнце. Тело Шанки, завернутое в
кожу, лежало недалеко от его  юрты.  Правая  рука  торчала  наружу,  раскрыв
скрюченные пальцы. Квинг-чин сел на своего пегого конька и  поехал  к  белым
стенам святилища.
   "Каким же ядом сумели они отравить мой  надирский  дух?  -  думал  он.  -
Книгами, рукописями, картинами? Уроками морали или бесконечными философскими
спорами? Как знать...?
   Ворота были открыты. Он въехал во двор и спешился. Поставив коня в  тени,
он направился к гробнице.
   - Мы заставим их страдать, как страдал Зен-ши,  -  сказал  чей-то  голос.
Квинг-чин замер и медленно обернулся.
   Талисман подошел к нему.
   - Рад видеть тебя снова, дружище.
   Квинг-чин молча стиснул протянутую руку Талисмана.
   - Ты радуешь мое сердце, Окаи. Все ли у тебя благополучно?
   - В основном. Пойдем, раздели со мной хлеб и воду.
   Они сели в тени под деревянным навесом. Талисман  наполнил  две  глиняные
кружки из каменного кувшина и дал одну Квинг-чину.
   - Чем окончился бой нынче утром? Там была такая  пыль,  что  я  со  стены
ничего не разглядел.
   - Небесный Всадник умер, - сказал Квинг-чин.
   - Когда же кончится это безумие? - грустно спросил Талисман. -  Когда  мы
прозреем и увидим, где наш истинный враг?
   - Это будет не скоро, Окаи. Завтра я снова дерусь. - Квинг-чин  посмотрел
в глаза Талисману. - С Лин-цзе.

***

   Лин-цзе сидел на камне и точил меч с непроницаемым лицом,  скрывая  гнев.
Из всех на свете людей Дальш-чин был последним, кого он хотел бы  убить.  Но
такая уж у него судьба - и настоящий мужчина не должен морщиться, когда Боги
Камня и Воды поворачивают нож! Точильный брусок скользил по острию сабли,  и
Лин-цзе представлял себе, как эта серебристая сталь разрубит шею Дальш-чина.
Он тихо выругался, встал и выпрямил спину.
   Под конец в Академии осталось только четверо надирских янычаров - он сам,
Дальш-чин, тот несчастный парень из Зеленой  Обезьяны,  Зен-ши,  и  странный
мальчишка из Волчьей Головы, Окаи. Из  прочих  одни  разбежались,  другие  с
треском провалились на экзаменах -  к  вящей  радости  Гаргана  Ларнесского.
Одного парня повесили за убийство офицера, еще один покончил с собой. Гарган
добился своего: опыт с надирами  потерпел  неудачу.  Но  четверо  последних,
вызывая крайнее раздражение генерала, упорно сдавали экзамен за экзаменом, а
один, Окаи, превосходил всех прочих кадетов, включая  и  генеральского  сына
Арго.
   Лин-цзе вдел саблю в ножны и вышел в степь. Ему  вспомнился  Зен-ши,  его
испуганные глаза и дрожащая улыбка. Готиры мучили его, издевались над ним, и
он подлизывался к ним, особенно к Арго, которому служил как раб.  Арго  звал
его Улыбчивой Обезьяной, а Лин-цзе презирал за трусость. На Зен-ши почти  не
было рубцов, потому что он делал как раз то, чего готиры ожидали от варвара,
- покорялся высшим существам.
   И все же он совершил ошибку, которая стоила ему жизни: обогнал на годовых
экзаменах всех, кроме Окаи. Лин-цзе до сих пор помнил выражение лица Зен-ши,
когда объявили итоги. Откровенная радость при взгляде на  Арго  и  остальных
сменилась ужасом. Улыбчивая Обезьяна утерла нос им всем. Зен-ши из  предмета
презрения и  снисхождения  сделался  предметом  ненависти.  Маленький  надир
ежился под их злобными взглядами.
   В ту же ночь Зен-ши упал с крыши и разбился о покрытые снегом булыжники.
   Была зима, ночь стояла холодная, окна в здании  замерзли,  между  тем  на
Зен-ши была только  набедренная  повязка.  Услышав  его  крик  при  падении,
Лин-цзе выглянул в окно и увидел худенькое тело, истекающее кровью на снегу.
Он и Окаи сбежали вниз с десятком других мальчиков и стали  над  трупом.  На
спине, ягодицах и ляжках Зен-ши остались красные рубцы  от  кнута,  запястья
кровоточили.
   - Он был связан, - сказал Лин-цзе.
   Окаи не ответил, глядя туда,  откуда  упал  Зен-ши.  В  тех  комнатах  на
верхнем  этаже  жили  старшие  кадеты  из  знатных  семей,  а  ближнее  окно
принадлежало Арго. Лин-цзе проследил за взглядом Окаи. Белокурый сын Гаргана
облокотился о подоконник, с легким интересом наблюдая сцену внизу.
   - Ты видел, как это случилось, Арго? - крикнул кто-то.
   - Обезьянке вздумалось влезть на крышу. Мне сдается, он  был  пьян.  -  И
Арго захлопнул окошко.
   Окаи с Лин-цзе вернулись в свою  комнату.  Дальш-чин  уже  ждал  их.  Они
присели на полу и стали тихо говорить по-надирски.
   - Арго прислал за Зен-ши три часа назад, - шепотом сообщил Дальш-чин.
   - Его связали и стали бить, -  сказал  Окаи.  -  Он  не  переносил  боли,
поэтому ему, наверное, заткнули рот,  иначе  мы  услышали  бы  крики.  Будет
дознание.
   - И оно установит, - подхватил Лин-цзе, - что Улыбчивая Обезьяна перебрал
спиртного, празднуя свой успех, и сорвался с крыши. Наглядный  пример  того,
что варвары пить не умеют.
   - Ты прав, дружище. Но мы заставим их страдать, как страдал Зен-ши.
   - Хорошая мысль. И как же мы осуществим это чудо?
   Окаи помолчал немного, и Лин-цзе уже не суждено было забыть того, что  он
сказал после, еще больше понизив голос:
   - Работы на северной башне еще не  закончены,  а  рабочие  вернутся  туда
только через три дня. Завтра мы дождемся, когда все уснут,  а  потом  пойдем
туда и подготовим нашу месть.

***

   Гарган Ларнесский снял шлем и втянул в  легкие  горячий  воздух  пустыни.
Солнце палило, и воздух над степью трепетал от зноя. Повернувшись  в  седле,
Гарган оглянулся на колонну. Тысяча уланов,  восемьсот  пеших  гвардейцев  и
двести лучников медленно продвигались вперед в облаке пыли. Гарган  повернул
коня и зарысил назад, мимо  повозок  с  водой  и  провизией.  Двое  офицеров
присоединились к нему, и вместе они въехали на гребень низкого холма. Гарган
оглядел окрестности.
   - Разобьем лагерь у тех скал, - сказал он, указав на  небольшую  гряду  в
нескольких милях к востоку. - Там есть водоемы.
   - Так точно, генерал, - отозвался Марльхем, пожилой седобородый офицер  -
он выслужился из низов, и вскоре его должны были отправить в отставку.
   -  Вышлите  вперед  разведчиков.  Пусть  убивают  всех  надиров,  которых
заметят.
   - Слушаюсь.
   Гарган обратился ко второму офицеру, красивому молодому человеку с ясными
голубыми глазами:
   - Вы, Премиан, возьмете четыре  роты  и  проведете  разведку  вон  в  тех
камышах. Пленных не брать. Всех надиров рассматривать как  неприятелей.  Вам
ясно?
   - Да, генерал. - Юноша еще не научился скрывать своих чувств.
   - Знаете, почему я взял вас в этот отряд?
   - Нет, генерал, не знаю.
   - Потому что ты излишне мягок, мальчик, - рявкнул Гарган. - Я заметил это
еще в Академии. Сталь, если таковая в тебе имеется, следует закалять. Вот ты
и закалишься во время этой кампании. Я намерен напитать эти степи  надирской
кровью. - Гарган пришпорил жеребца и поскакал вниз с холма.
   - Будь осторожен,  мальчик,  -  сказал  Марльхем.  -  Этот  человек  тебя
ненавидит.
   - Он животное. Злобное, вредное животное.
   - Так и есть. Он всегда был  крут,  а  уж  когда  исчез  его  сын,  вовсе
свихнулся. Ты ведь тоже был там в это время?
   - Да. Темное дело. Должно  было  состояться  дознание  о  смерти  кадета,
который выпал из окна Арго, а в ночь перед дознанием  Арго