и
целительница", - сказал Приал.  -  "Никакая  я  не  целительница.  Шетца
умирает. У нее пробито сердце". - "Но  она  плавает  как  ни  в  чем  не
бывало". - "Когда магия иссякнет,  она  умрет.  Через  несколько  часов,
через сутки - не знаю". - "О Великая! За что мы прокляты?  Мы  совершили
какое-то зло в прошлой жизни?"
   Ночь Устарте провела в разговорах с Шетцой. Жрица чувствовала, что ее
чары слабеют, и старалась поддержать их, но безуспешно.  Шетца  захотела
спать и легла, спросив: "Что мы будем делать в этом мире, о Великая?"  -
"Мы спасем его, - сказала Устарте. -  Воспрепятствуем  злобным  замыслам
Дереша Карани". - "А здешние жители примут меня?" -  "Когда  они  узнают
тебя, то полюбят, Шетца, как мы тебя любим".
   Шетца улыбнулась и заснула. Чуть позже Устарте легла с  ней  рядом  и
увидела, что девушка-ящерица мертва.

***

   Погруженная в воспоминания, Устарте не заметила, как  к  ней  подошел
Нездешний. Он положил руку ей на плечо.
   - Я была самонадеянна, когда думала, что смогу одолеть Дереша  Карани
и Семерых, - сказала она. - Самонадеянна и глупа.
   - Скажем лучше, что ты была храброй и самоотверженной. Повремени себя
осуждать. Завтра Кива и  Эмрин  с  мальчиком  проедут  через  перевал  и
попытаются добраться до столицы. Вот отправим их, и я погляжу, насколько
твой маг бессмертен.
   - Ты не должен вступать с ним в поединок, Серый Человек.
   - У меня нет выбора.
   - Выбор есть у всех. Зачем попусту швыряться  своей  жизнью?  Он  все
равно не умрет.
   - Не в нем одном дело, Устарте. Они убили моих людей и  пытали  моего
друга. Кем бы я был, если бы оставил все это безнаказанным?
   - Я не хочу видеть, как ты умрешь. Я и без того  уже  видела  слишком
много смертей.
   - Я жил долго, Устарте. Может быть,  слишком  долго.  Многие  гораздо
лучше меня давно уже в могиле. Смерть меня не пугает.  Даже  если  бы  я
принял к сведению твои слова о том,  что  с  Дерешем  Карани  справиться
невозможно, одно остается неизменным: Мадзе Чау  до  сих  пор  у  них  в
плену. А я друзей в беде не бросаю.

14

   Князь Арик из Дома Килрайт, развалясь в  своем  экипаже,  смотрел  из
окна на широкую Сосновую улицу. Народу на улицах Карлиса  было  немного.
Ужас, вызванный известием о страшной гибели герцога и  его  сторонников,
усугублялся слухами о  том,  что  в  этом  повинны  демоны.  Большинство
горожан сидели взаперти и молились - даже те, кто давно забыл,  как  это
делается. Несколько сотен человек собрались в храме, веря, что священные
стены защитят их от злых духов. Они надеялись, что к ним выйдет  Шардин,
но священник благоразумно скрылся.
   Карета ехала по опустевшему городу.
   Настроение у Арика было не из лучших. Его, как он сам сказал Элдикару
Манушану, мучила скука. Маг поступил неучтиво, не  дав  ему  посмотреть,
как пытают чиадзе. Возможно, хоть крики боли как-то развеяли бы  уныние,
от которого Арик страдал последнее время.
   Он немного воспрял духом при  мысли  о  Лалитии,  вспомнив  тоненькую
рыжую девчонку, которую откопал в тюрьме. Природа наделила  ее  отвагой,
честолюбием  и  великолепным  телом,  которым   она   быстро   научилась
пользоваться. Славные то были времена.
   Арик тогда владел Полумесяцем и получал  богатые  подати  с  тамошних
крестьян и рыбаков. На эти доходы он жил широко,  но  все  же  не  столь
роскошно, как другие вельможи - тот же Руалл, к примеру, чьи доходы были
вдесятеро выше Ариковых. Однажды в Мазине, в старом  герцогском  дворце,
Арик принял участие в большой игре и выиграл двадцать тысяч  золотом,  а
Руалл оказался в большом проигрыше. Быв до сих пор неплохо обеспеченным,
Арик, по крайней мере в своих собственных глазах, сделался  богачом.  Он
стал тратить так, словно у него было десять рук, и через год  наделанные
им долги сравнялись с суммой его выигрыша. Он снова попробовал играть  и
на этот раз сильно проигрался. Но чем  больше  он  терял,  тем  яростнее
предавался игре.
   Смерть старого герцога и переход его титула к Элфонсу спасли Арика от
разорения, сделав его главой Дома Килрайт. Со своими новыми доходами  он
мог хотя бы выплачивать проценты кредиторам.
   Приезд Серого Человека явился для него спасением. Арик сдал в  аренду
таинственному чужеземцу свой Полумесяц в  обмен  на  сумму  десятилетних
доходов с этих земель. Это могло бы полностью избавить Арика от  долгов,
если бы он не поставил против Руалла сорок тысяч на скачках. Лошади,  на
которых оба ставили, были одинаково  сильны,  но  Арик  загодя  заплатил
конюху, чтобы тот дал лошади Руалла питье, долженствующее  поубавить  ей
прыти. Питье  подействовало  сильнее,  чем  ожидалось,  и  лошадь  ночью
издохла. Руалл выставил на скачки другую, против чего Арик возразить  не
мог, и новая лошадь обошла противника на полкорпуса.
   Память об этом до сих пор бесила Арика, и  ее  лишь  слегка  смягчало
воспоминание о гибели Руалла: как удивился тот, когда на него  обрушился
черный меч, и как потом это удивление сменилось  выражением  мучительной
боли.
   Вспоминалась Арику и та  ночь,  когда  к  его  двери  явился  Элдикар
Манушан со своим красивым  мальчиком.  Было  уже  около  полуночи,  Арик
слегка  захмелел,  и  в  висках  у  него  стучало.  Он  обругал   слугу,
доложившего о поздних посетителях, швырнул в него кубком  и  промахнулся
на целый ярд. Чернобородый маг вошел в залу и с поклоном  приблизился  к
хмельному вельможе.
   "Я вижу, вашей милости нездоровится, - сказал он. - Сейчас мы избавим
вас от головной боли". Он прикоснулся ко лбу Арика, и голову князя точно
овеял прохладный бриз. Арик уже много лет не чувствовал себя так хорошо.
   Мальчик-паж уснул на кушетке, а они с Элдикаром засиделись далеко  за
полночь.
   Близился рассвет, когда маг  впервые  заговорил  о  бессмертии.  Арик
отнесся к этому скептически, как поступил бы любой на его месте. Элдикар
же заявил, что может доказать правоту своих слов.
   "Что ж, докажите". - "Очень ли вы дорожите слугой, в которого бросили
кубком?"  -  "Почему  вы  спрашиваете?"  -  "Его  смерть  очень  бы  вас
опечалила?" - "Смерть? С чего ему умирать?" - "Он уже не молод.  Если  я
заберу у него остаток его жизни и передам ее  вам,  он  умрет".  -  "Вы,
конечно, шутите". - "Вовсе нет, князь Арик. Я могу  за  несколько  минут
сделать вас молодым и сильным - но должен же я откуда-то взять жизненную
силу, которую подарю вам".
   Теперь,  оглядываясь  назад,  Арик  не  мог  припомнить,  отчего   он
колебался. Что изменилось бы в мире от смерти какого-то слуги?  А  между
тем он колебался и даже  справился,  есть  ли  у  того  человека  семья.
Поразительно!  На  рассвете  Элдикар  поднес  князю  маленькое   круглое
зеркальце. "Посмотрите на то, что  есть  сейчас".  Отражение  в  зеркале
заколебалось, и перед Ариком предстало его  прежнее  ястребиное  лицо  с
ясными глазами "Неужели этот слуга так необходим вам?" - шепнул Элдикар.
   "Нет".  Через  час  молодость  и   сила,   обещанные   Арику,   стали
действительностью, а слуга тихо умер в своей постели.
   "В нем оставалось не так уж много жизни, - сказал  Элдикар.  -  Скоро
нам понадобится еще кто-нибудь".
   Арик слишком ликовал, чтобы беспокоиться о таких мелочах.
   ...Карета свернула  направо,  на  Торговую  площадь,  и  Арик  увидел
вывеску таверны "Звездная" - женскую головку  на  фоне  звездного  неба.
Здесь он впервые встретил Рену. Она подавала ему и очень мило приседала.
Не красавица, но была  хороша  в  постели  и  любила  его.  Он  взял  ее
экономкой в свои загородный дом, на берегу Ивового озера. Она родила ему
дочь, чудесную девчушку, кудрявую  и  смышленую  не  по  годам.  Девочка
забиралась Арику на колени и требовала от него сказок о  феях  и  всяких
чудесах.
   Карета поднималась на холм. Кучер щелкнул кнутом, и лошади  прибавили
шагу. Арик откинулся на кожаные, набитые конским волосом подушки.
   В тот последний день Рена плакала о чем-то - он уже не помнил о  чем.
Последние  месяцы  она  вообще  много  плакала.  До  чего  эти   женщины
себялюбивы. Все из-за того, что он, вновь обретя молодость и  силы,  мог
найти себе иные привязанности. Полная, домовитая Рена  могла  устраивать
прежнего, утомленного годами Арика,  но  не  годилась  для  того,  чтобы
танцевать ночи напролет и посещать шумные увеселительные вечера, где  то
и дело бывал теперь князь. В конце концов, она была всего лишь экономка,
женщина низкого сословия. Он попытался втолковать это ей - поэтому она и
плакала, да, поэтому. Плакала и все повторяла,  что  он  обещал  на  ней
жениться.  Ей  бы  сообразить,  что  обещание,  данное   ей   стареющим,
обедневшим Ариком, тот же Арик, помолодев, сдержать вовсе не собирается.
Но у нее не хватило мозгов, чтобы понять это, и она начала причитать. Он
предупредил ее, чтобы она замолчала, но она продолжала выть - вот он  ее
и придушил.  От  этого  он  получил  большое  удовлетворение  и  теперь,
вспоминая, жалел, что сделал это слишком быстро.
   При других обстоятельствах он вырастил бы дочку сам, но теперь, когда
замышлялось убийство герцога, ему стало  не  до  этого.  Притом  Элдикар
заметил ему, что у девочки жизненных сил куда больше, чем у  слуги,  чья
смерть позволила Арику изведать  вкус  бессмертия.  "В  ней  течет  ваша
кровь, и она обеспечит вам долгие годы молодости и здоровья".
   Арик не сомневался в  том,  что  это  правда.  Он  стоял  у  кроватки
ребенка, когда она умирала, и чувствовал мощный приток жизни.
   Карета остановилась. Арик вышел, и  толстуха  служанка  отворила  ему
дверь. Сделав реверанс, она провела  его  в  красиво  убранную  комнату.
Лалития в простом платье из зеленого шелка сидела под лампой и читала.
   - Подай вина для гостя, - приказала она толстухе.
   Арик поцеловал Лалитии руку и сел на кушетку напротив нее.
   Отметив белизну ее шеи  и  красивые  выпуклости  грудей,  он  подумал
вдруг, как хорошо было бы  вонзить  кинжал  в  это  зеленое  платье.  Он
вообразил себе, как оно окрасится кровью.
   Нет, напрасно Элдикар не допустил его посмотреть на пытки. Сладостные
вопли жертвы мерещились ему весь день.
   Лалития не нужна ему больше - так почему бы ее и не убить?
   - Я вижу, вы в хорошем расположении духа, князь? - сказала Лалития.
   - Да, дорогая. Я чувствую себя... бессмертным.
   Что-то в манере Арика заставило ее вздрогнуть - она  сама  не  знала,
что именно. Он казался спокойным, только глаза как-то странно блестели.
   - Я испытала большое облегчение, узнав, что вы пережили это  побоище.
Должно быть, это было ужасно.
   - Напротив, восхитительно - ведь столько моих врагов  погибло  разом.
Жаль, что я не могу этого повторить.
   Теперь ей стало по-настоящему страшно.
   - Итак, отныне нашим герцогом будете вы, - сказала она.
   - На какое-то время. - Он встал и вынул кинжал из ножен.
   Лалития замерла на месте.
   - Скучно мне, Рыжик, - самым обычным тоном промолвил он. -  Ничего-то
меня больше не интересует. Покричишь для меня немножко?
   - Ни для тебя,  ни  для  кого  другого.  -  Лалития  выхватила  из-за
атласной диванной подушки тонкий стилет.
   - Рыжик, ты прелесть! Вот теперь мне совсем не скучно!
   - Подойди поближе, и тебе уж больше не придется скучать.
   Дверь позади Лалитии отворилась, и вошел  Шардин,  священник  Истока.
Арик, увидев его, улыбнулся.
   - Вот, значит, где ты прятался, священник. Кто бы мог  подумать?  Мои
люди обыскали дома твоих прихожан, но к шлюхам заглянуть не догадались.
   - Что с тобой, Арик? - помолчав, спросил священник.
   - Со мной? Смешной вопрос... Я стал молодым, сильным и бессмертным.
   - В прошлом году я был у тебя на Ивовом озере. Ты  казался  довольным
жизнью. Я помню, как ты играл с ребенком.
   - Да, с моей дочуркой.
   - Не знал, что у тебя есть дочь. Где она теперь?
   - Умерла.
   - Ты горевал по ней? - тихо, но властно спросил Шардин.
   - Горевал? Ну да, наверное.
   - Горевал или нет?
   Арик поморгал. В  голосе  священника  слышалась  почти  гипнотическая
сила.
   - Как  ты  смеешь  меня  допрашивать?  Ты  преступник...  тебя  ищут.
Предатель!
   - Отчего ты не горевал по ней, Арик?
   - Перестань! - попятившись, крикнул князь.
   - Что они сделали с тобой, сын мой? Я видел тебя с девочкой и  видел,
что ты ее любишь.
   - Люблю? - Арик отвернулся, совсем забыв  про  кинжал.  -  Да...  мне
помнится что-то такое...
   - Что тебе помнится? Что ты чувствовал?
   - Я не хочу  говорить  об  этом,  священник.  Уходи,  и  я  не  стану
доносить, что видел тебя. Уходи. Мне надо... поговорить с Рыжей.
   - Тебе надо поговорить со мной, Арик. - Священник  смотрел  на  князя
своими темно-голубыми глазами, и тот не мог отвести взгляда. -  Расскажи
мне о своем ребенке. Почему ты не горевал по ней?
   - Н-не знаю. Я спрашивал Элдикара... в ночь смерти герцога. Я сам  не
понимаю, почему это так. Я ничего... не  чувствую.  Я  спросил  его,  не
лишился ли я чего-то, когда он вернул мне молодость.
   - И что он ответил?
   - Он сказал, что я ничего не лишился. Нет, не совсем так. Он сказал -
ничего такого, что имело бы ценность для Куан-Хадора.
   - И теперь ты хочешь убить Лалитию?
   - Да. Это развлекло бы меня.
   - Постарайся вспомнить, Арик. Вспомни того человека, который сидел со
своим ребенком у озера. Хотелось ли ему убить Лалитию, чтобы развлечься?
   Арик отвел глаза в сторону и сел, глядя на кинжал у себя в руке.
   - Ты путаешь меня, Шардин. - У него вдруг сильно разболелась  голова.
Он положил кинжал на стол и потер виски.
   - Как звали твою дочь?
   - Зарея.
   - Где ее мать?
   - Тоже умерла.
   - Как она умерла?
   - Я задушил ее, потому что она плакала и не желала уняться.
   - Дочь свою ты тоже убил?
   - Не я. Элдикар. Ее жизнь дала мне молодость и силу.  Ты  же  видишь,
как хорошо я выгляжу.
   - Я вижу не только это.
   Арик поднял глаза и увидел, что Лалития смотрит на него с омерзением.
   Шардин подошел и сел рядом с Ариком.
   - Ты говорил мне как-то, что Алдания была добра к тебе - помнишь?
   - Да. Когда умерла моя мать, она пригласила меня в Мазинский замок  и
утешала меня в моем горе.
   - Почему ты горевал тогда?
   - Потому, что мать умерла.
   - Но смерть дочери ты не оплакивал?
   - Нет.
   - Ты помнишь, что чувствовал, когда умерла твоя мать?
   Арик заглянул в себя. Он видел человека, которым был прежде, и видел,
как тот плачет, но не мог понять, с чего его так разбирает.
   - Ты был прав, Арик, - тихо молвил Шардин. - Ты действительно потерял
кое-что - вернее, это отнял у тебя  Элдикар  Манушан.  Ты  утратил  свою
человечность,  забыл,  что  такое  сострадание,  доброта  и  любовь.  Ты
перестал быть человеком. Ты убил женщину, любившую тебя, и дал  согласие
умертвить ребенка, которого ты обожал. Ты участвовал в гнусной  бойне  и
смотрел, как убивают Алданию, которая была так добра к тебе.
   - Зато... зато я теперь бессмертен. Вот что главное.
   - Да, ты бессмертен, и тебе скучно. В тот день у озера ты не  скучал.
Ты смеялся, и слышать это было приятно. Ты был счастлив, и ничьей смерти
не требовалось, чтобы развлечь тебя. Не видишь разве, как тебя обманули?
Тебе продлили жизнь, но отняли все чувства, нужные,  чтобы  наслаждаться
этой долгой жизнью.
   Голова у Арика раскалывалась. Он прижал ладони к вискам.
   - Перестань, Шардин. Меня это убивает. Голова вся в огне.
   - Я хочу, чтобы ты вспомнил Зарею в тот день у озера.  Вспомнил,  как
ее ручонки обнимали тебя за шею и как весело, по-детски,  она  смеялась.
Слышишь ты ее смех, Арик? Слышишь?
   - Слышу.
   - Перед тем, как мы все вошли в дом, она прижалась к тебе  и  сказала
что-то - помнишь?
   - Помню.
   - Повтори.
   - Не хочу.
   - Повтори, Арик.
   - Она сказала: "Я люблю тебя, папа!"
   - И что ты ей ответил?
   - Сказал, что тоже ее люблю.  -  Арик  застонал  и  откинулся  назад,
крепко зажмурившись. - Не могу напрягать голову... больно!
   - Ты околдован, Арик. Это злые чары мешают тебе вспоминать. Хочешь ли
ты вспомнить, что значит быть человеком?
   - Да!
   Шардин расстегнул ворот и достал висящую на золотой  цепочке  яшмовую
слезу с вырезанными на ней рунами.
   - Это талисман, благословленный настоятелем Дардалионом. Говорят, что
он отводит чары и лечит все болезни. Не знаю, обладает  ли  он  в  самом
деле волшебной силой, но если хочешь, я надену его на тебя.
   Арик  смотрел  на  камень.  Одна  часть  его  души  приказывала   ему
оттолкнуть талисман и вогнать  кинжал  священнику  в  горло,  под  самую
бороду, другая часть хотела вспомнить, что он  чувствовал,  когда  дочка
сказала, что любит его. Не двигаясь с  места,  Арик  посмотрел  в  глаза
Шардину и сказал:
   - Помоги мне!
   Священник надел талисман ему на шею.
   Сначала ничего не случилось. Потом от нового приступа  боли  у  Арика
потемнело в глазах, и он вскрикнул. Шардин вложил талисман ему в руку.
   - Держись за него - и думай о Зарее.
   "Я люблю тебя, папа!"
   Буря чувств поднялась из глубин вопреки боли и захлестнула Арика.  Он
снова ощутил, как ручонки дочери обнимают его  за  шею,  как  ее  мягкие
волосы щекочут ему щеку. На миг он преисполнился чистейшей  радости,  но
потом снова увидел себя, стоящего у ее кроватки и крадущего у нее жизнь.
Он закричал и разрыдался. Лалития и Шардин сидели тихо, глядя  на  него.
Постепенно рыдания утихли. Арик со стоном поднял кинжал и вдруг направил
его в горло себе самому. Шардин перехватил его руку.
   - Нет, Арик!  Не  так!  Ты  проявил  слабость,  согласившись  принять
подобные дары, но твою женщину убил не ты. Тебя околдовали. Не понимаешь
разве? Они тебя использовали.
   - Я смеялся, когда погибла Алдания, - дрожащим голосом сказал Арик. -
Я любовался кровавой бойней. Я убил Рену и Зарею.
   - Нет, Арик, не ты. Маг - вот  кто  источник  зла.  Положи  кинжал  и
помоги нам придумать, как уничтожить его. Арик успокоился,  и  священник
отпустил его руку. Князь встал и сказал Лалитии:
   - Прости меня, Рыжик. У тебя я  могу  попросить  прощения,  а  вот  у
других уже нет. Спасибо, священник, что вернул мне украденное, но помочь
я тебе ничем не могу. Слишком велика моя вина.  -  Шардин  хотел  что-то
сказать, но Арик движением руки остановил его. - То, что  ты  сказал  об
Элдикаре, правда, но я уже сделал  свой  выбор.  Я  позволил  ему  убить
человека в угоду моему тщеславию. Будь я покрепче, моя Рена и  маленькая
Зарея остались бы в живых. Я не могу жить со всем этим.
   Арик вышел, не оглянувшись, сел в карету  и  велел  отвезти  себя  на
Ивовое озеро.
   Там он отпустил кучера и прошел мимо заброшенного дома на  освещенный
луной берег. Сев у причала, он снова представил себе тот чудесный  день,
когда они с дочкой играли и смеялись на солнце, а потом  перерезал  себе
горло.

***

   Князь Панагин всегда полагал,  что  не  подвержен  страху.  Все  свои
взрослые годы он провел в сражениях  и  считал,  что  страх  -  это  для
мозгляков. Поэтому он  не  сразу  распознал,  что  означает  судорога  в
желудке и панический лепет в голове.
   Он мчался через лес напролом, и ветки хлестали его по лицу. У кривого
дуба он остановился перевести дух. Его лицо блестело от пота, и  коротко
остриженные  седые  волосы  прилипли  к  черепу.   Он   потерял   всякое
представление о том, в какой стороне осталась дорога, но это  больше  не
имело значения. Только бы уйти живым. От непривычного бега ноги сводило,
и  он  присел  на  корточки.  Ножны  зацепились   за   корень,   рукоять
кавалерийской сабли вдавилась Панагину в ребра. Он застонал сквозь  зубы
и подался влево, высвободив клинок.
   Холодный ветерок шелестел в листве. Жив ли еще хоть кто-нибудь из его
людей? Панагин видел, как некоторые  из  них  пустились  бежать,  бросая
арбалеты и пробиваясь обратно к утесам. Не мог же Нездешний перебить  их
всех! Это не в  силах  человеческих.  Невозможно,  чтобы  одиночка  убил
дюжину опытных бойцов.
   "Не относитесь к нему легкомысленно, - предупреждал Элдикар  Манушан.
- Он