аете, что  боги,  сотворив
вас, сделали миру подарок. Порхаете себе, как вольные пташки.
   - Ну и что в  этом  плохого?  Совершенных  людей  не  бывает.  Да,  я
стараюсь получить от жизни радость - она ведь у меня одна.
   - Вот  из-за  таких,  как  ты,  страна  и  гибнет.  Из-за  таких  вот
беззаботных, живущих только нынешним днем. Из-за жадных и себялюбивых. А
ведь когда-то мы были великим народом.
   - Чушь. Мы были завоевателями и всем  навязывали  дренайские  законы.
Чума бы взяла такое величие!
   - Ничего плохого в этом не было! Народы, завоеванные нами, процветали
- так или нет? Мы строили школы, больницы, дороги. Мы поощряли  торговлю
и несли миру правосудие.
   - Тогда тебе незачем так расстраиваться. Теперь правосудие миру будут
нести надиры. Единственная  причина  дренайских  побед  -  это  то,  что
народы, которые мы завоевали, уже пережили свой расцвет. Они разжирели и
обленились, сделались себялюбивыми, жадными и беззаботными.  Все  народы
следуют этим путем.
   -  Так  ты  еще  и  философ?  Твои  взгляды  мне  кажутся  такими  же
никчемными, как ты сам.
   - По-твоему, я никчемный? Зато от тебя в твоем  мужском  наряде  куда
как много проку. Ты, подделка под воина! Если ты  так  жаждешь  защитить
дренайские ценности, почему бы тебе  не  отправиться  в  Дрос-Дельнох  с
другими дураками и не выйти со своей шпажонкой против надиров?
   - Я только что оттуда - и вернусь туда, как только  выполню  то,  что
мне поручено.
   - Ну и дура, - буркнул он.
   - А ты ведь был солдатом, верно?
   - Тебе-то что?
   - Зачем ты ушел из армии?
   - Не твое дело. - Настало неловкое молчание,  и  Рек,  чтобы  сломать
его, добавил:
   - После полудня мы должны добраться  до  Глен  Френэ.  Это  маленькая
деревушка, но лошадь там купить можно.
   За едой они больше не разговаривали. Рек  злился  и  чувствовал  себя
неуютно, ему не хватало умения преодолеть разделявшую их пропасть.  Вирэ
протерла тарелки и вычистила чугунок, неуклюжая в своей кольчуге.
   Она тоже злилась - на себя. Она не хотела ссориться с Реком. Пока  он
спал, она двигалась  по  хижине  тихонько,  чтобы  его  не  потревожить.
Проснувшись, она сначала смутилась и впала в гнев, увидев себя раздетой.
Но она достаточно знала о том, как люди  замерзают,  чтобы  понять:  Рек
спас ей жизнь. И он не воспользовался ее наготой.  Сделай  он  это,  она
убила бы его без сожалений и колебаний.  Она  долго  смотрела  на  него,
спящего, и решила, что он по-своему красив и что в нем есть  еще  нечто,
делающее его привлекательным, Мягкость,  быть  может?  Чувствительность?
Она никак не могла понять что.
   Ну, почему он так мил? Ее это сердило. Нет у нее  времени  на  нежные
чувства. И Вирэ с болью осознала, что у нее никогда не было  времени  на
нежные чувства. А может быть, это у  чувств  нет  времени  на  нее?  Она
неловкая, неуверенно чувствует  себя  с  мужчинами  -  если  они  ей  не
противники или не соратники. Ей вспомнились слова Река: "Зато от тебя  в
твоем мужском наряде куда как много проку".
   Он дважды спас ей жизнь. Зачем она сказала, что он  ей  не  нравится?
Может, из-за того, что она испугалась?
   Рек вышел из хижины, и она услышала чей-то чужой голос:
   - Регнак, дорогой! Это правда, что у тебя там женщина?
   Вирэ схватилась за шпагу.

Глава 4

   Настоятель возложил руки на голову молодого альбиноса, стоящего перед
ним на коленях, и закрыл глаза.
   - Готов ли ты? - мысленно, как заведено в Ордене, спросил он.
   - Откуда мне знать? - ответил альбинос.
   - Открой мне свой разум. - Юноша открылся, и настоятель увидел в  его
сознании отражение своего собственного доброго лица. Мысли  юноши  текли
легко и свободно, переплетаясь с воспоминаниями старшего. Могучая натура
настоятеля накрыла  сознание  молодого  словно  теплым  одеялом,  и  тот
погрузился в сон.
   Пробуждение было горьким, и на  глаза  юноши  навернулись  слезы.  Он
снова - Сербитар, снова - один, снова - наедине со своими мыслями.
   - Готов ли я? - спросил он.
   - Будешь готов. Вестник близок.
   - Это достойный человек?
   - Суди сам. Следуй за мною в Гравен.
   Их души соединились и воспарили высоко над монастырем,  вольные,  как
зимний ветер. Внизу лежали  заснеженные  поля,  за  полями  чернел  лес.
Настоятель летел впереди над вершинами  деревьев.  На  поляне  у  бедной
хижины собралось несколько человек - они смотрели на  дверь,  в  которой
стоял высокий молодой воин. За ним виднелась женщина с мечом В руке.
   - Который из них вестник? - спросил альбинос.
   - Смотри - и увидишь.

***

   Дела Рейнарда последнее время шли  неладно.  Атака  на  караван  была
отбита с тяжелыми потерями, а в сумерки нашли мертвыми  еще  троих  -  и
среди них его брата  Эрлика.  Пленник,  взятый  третьего  дня,  умер  со
страху, не дождавшись  настоящей  забавы,  да  еще  погода  испортилась.
Неудача преследовала Рейнарда - и он не мог взять в толк почему.
   "Будь проклят вещун!" - с горечью думал он, когда вел своих  людей  к
хижине. Если бы старик не погрузился в свой трехдневный сон, они, может,
и не стали бы нападать на караван.
   Рейнарду очень хотелось отрубить  вещуну  ноги,  пока  тот  спит,  но
здравый смысл и жадность возобладали.  Вещун  -  человек  бесценный.  Он
очнулся как раз когда в лагерь доставили тело Эрлика.
   - Видишь, что стряслось, покуда ты спал? - обрушился на него Рейнард.
   - Ты потерял восемь человек в набеге, а женщина убила  Эрлика  и  еще
одного, когда они убили ее лошадь.
   Рейнард вперил тяжелый взгляд в пустые глазницы старца.
   - Женщина, говоришь?
   - Да.
   - Там убит еще и третий. Что скажешь о нем?
   - Ему попала в лоб стрела.
   - Кто пустил ее?
   - Человек по имени Регнак. Скиталец, который бывает здесь временами.
   Рейнард потряс головой. Женщина поднесла ему кубок подогретого  вина,
и он присел на камень у жаркого огня.
   - Быть не может, он бы не осмелился! Уверен ты, что это он?
   - Это он. А теперь мне надо отдохнуть.
   - Погоди! Где они теперь?
   - Сейчас погляжу, - сказал старик, направляясь в свою хижину. Рейнард
велел подать еды и кликнул Груссина. Тот пришел  и  присел  на  корточки
рядом с ним.
   - Ты слышал? - спросил Рейнард.
   - Да. Ты ему веришь?
   - Смех и грех. Но старик еще ни разу не ошибался. Старею я,  что  ли?
Раз уж такой трус, как Рек, нападает на моих  людей,  значит,  я  что-то
делаю не так. Я его за это на медленном огне поджарю.
   - У нас съестное на исходе, - сказал Груссин.
   - Что?
   - Съестное на исходе. Зима была долгая, и этот проклятый караван  нам
бы очень пригодился.
   - Ничего, будут и другие. Первым делом надо найти Река.
   - Да стоит ли он того?
   - Стоит ли? Он помог какой-то бабе убить моего брата. Я  хочу  отдать
эту бабу на потеху всей шайке. Хочу резать с нее мясо тонкими полосками,
а потом скормить ее собакам.
   - Как скажешь.
   - Что-то  в  тебе  не  видно  особого  рвения.  -  Рейнард  перекинул
опустевшую миску через костер.
   - Что ж, верно, и я старею. Когда мы пришли  сюда,  я  видел  в  этом
какой-то смысл, а нынче забыл, в чем он состоял;
   - Мы пришли сюда потому, что прихвостни Абалаина разорили мою усадьбу
и перебили мою семью. Я не забыл ничего. Ты не размяк ли часом?
   Груссин подметил в глазах Рейнарда опасный огонь.
   - Нет, конечно, нет. Ты атаман - как скажешь, так и будет. Мы  найдем
Река и ту женщину. Может, отдохнешь пока?
   - К дьяволу отдых! Но ты спи, если хочешь. Мы отправимся  сразу,  как
только старик даст нам указания Груссин пошел в свою  хижину  и  лег  на
постель из папоротника.
   - Что с тобой? - спросила его женщина, Мелла, став  рядом  с  ним  на
колени и предложив ему вина - Ты не хотела бы уйти отсюда? - Он  положил
огромную ручищу ей на плечо. Мелла склонилась и поцеловала его.
   - Я пойду с тобой, куда бы ты ни отправился.
   - Устал я. Устал убивать. С каждым  днем  это  становится  все  более
бессмысленным. Он, должно быть, не в своем уме.
   - Ш-ш! - опасливо шепнула она и сказала ему в самое ухо:
   - Не высказывай своих страхов  вслух.  Настанет  весна,  и  мы  уйдем
потихоньку. А до  тех  пор  сохраняй  спокойствие  и  выполняй  все  его
приказания.
   Он улыбнулся и поцеловал ее волосы.
   - Ты права. Поспи немного. - Она прикорнула около него, и он укрыл ее
одеялом.
   - Я тебя не стою, - сказал он, когда она закрыла глаза.
   Когда же он совершил ошибку? Во дни их огненной молодости  жестокость
Рейнарда казалась чем-то в порядке вещей -  чем-то  способным  сотворить
легенду. Так по крайней мере говорил Рейнард. Он говорил, что они  будут
шипом в боку Абалаина,  пока  не  добьются  справедливости.  Так  прошло
десять лет. Десять проклятых кровавых лет.
   Да было ли их дело правым хоть когда-то?
   Груссин надеялся, что да.
   - Ну, идешь ты? - спросил Рейнард с порога. - Они в старой хижине.
   Переход был долгим, и холод  стоял  жестокий,  но  Рейнард  почти  не
чувствовал  этого.  Гнев  согревал  его,  а  близость  мщения  придавала
мускулам упругость.
   Перед глазами у него стояли сладостные  картины  истязаний,  и  вопли
музыкой звучали в ушах. Он возьмет женщину  первым  и  будет  резать  ее
раскаленным ножом. Чресла его возбужденно напряглись.
   А Рек... Ну и рожу он скорчит, увидев, что они пришли!
   Ужас застынет у него в глазах! Ужас, от  которого  цепенеет  разум  и
кишки опорожняются сами собой!
   Однако Рейнард ошибся.
   Рек вышел из  хижины,  взбешенный  и  дрожащий.  Он  не  мог  вынести
презрения на лице Вирэ. Только гнев помог бы ему позабыть об этом, да  и
то вряд ли. Но не  может  же  он  перемениться,  верно?  Одни  рождаются
героями, другие трусами. Какое право она имеет судить его?
   - Регнак, дорогой! Правда это, что у тебя там женщина?
   Рек  оглядел  собравшихся  разбойников.   Больше   двадцати   человек
выстроилось полукругом  позади  высокого  плечистого  атамана.  Рядом  с
Рейнардом стоял могучий Груссин, сжимая в руках обоюдоострый топор.
   - Доброе утро, Рейн, - сказал Рек. - Что привело тебя сюда?
   - Да вот прослышал, что у тебя  завелась  подружка,  и  подумал,  что
старина Рек не откажется поделиться с нами. Я приглашаю  вас  ко  мне  в
лагерь. Где она?
   - Рейн, она не про тебя. Хочешь выкуп? Караван идет...
   - Провались он, твой караван! Тащи сюда бабу.
   - Специи, драгоценные камни, меха. Большой караван.
   - Расскажешь по дороге. Мое терпение на исходе. Тащи ее сюда!
   Рек, вспыхнув от гнева, выхватил из ножен меч.
   - Идите и возьмите ее сами, подонки!
   Вирэ встала рядом с ним со шпагой в руке,  разбойники  тоже  обнажили
оружие и приблизились.
   - Стойте! - вскинул руку Рейнард и  вышел  вперед,  растянув  губы  в
улыбке. - Послушай меня, Рек. Это бессмысленно. Против тебя мы ничего не
имеем. Ты был нам другом.
   Ну что тебе в этой женщине? Она убила моего брата - для меня это дело
чести, сам понимаешь. Положи свой меч - и можешь ехать. Но она нужна мне
живой. - "И ты тоже", - подумал Рейнард.
   - Если она тебе нужна - бери ее. И  меня  заодно.  Смелее,  Рейн.  Не
забыл еще, для чего служит меч? Или ты, по своему  обычаю,  отойдешь  за
деревья и предоставишь другим умирать за тебя? Ну так  уползай,  гад!  -
Рек  ринулся  вперед,  и  Рейнард  поспешно  отступил,  наткнувшись   на
Груссина.
   - Убейте его - но не женщину! -  приказал  атаман.  -  Женщину  взять
живой.
   Груссин выступил вперед, взмахнул топором. Вирэ снова подошла к  Реку
и встала рядом. Груссин остановился в десяти шагах от них и встретился с
бесстрашным взглядом Река. И женщина... Молодая, храбрая - не  красотка,
но славная девочка.
   - Ну, чего ждешь, остолоп! - взревел Рейнард. - Бери ее!
   Груссин повернулся и  зашагал  обратно.  Все  вокруг  стало  каким-то
странным и зыбким. Он вспомнил себя  молодым,  откладывающим  деньги  на
собственный клочок земли; плуг у него был еще отцовский, и соседи охотно
помогли бы ему выстроить домик близ вязовой рощи. Что сделал он со своей
жизнью?
   - Предатель! - вскричал Рейнард, выхватывая меч.
   Груссин с легкостью отразил его удар.
   - Брось это, Рейн. Пошли домой.
   - Убейте его! -  приказал  Рейнард.  Разбойники  переглянулись.  Одни
нерешительно сунулись вперед,  другие  остались  на  месте.  -  Ублюдок!
Подлый изменник! - завопил Рейнард, снова вскинув меч.
   Груссин набрал в грудь воздуха,  перехватил  топор  обеими  руками  и
разнес меч  на  куски.  Лезвие  топора,  отскочив  от  разбитого  эфеса,
врезалось атаману в  бок.  Тот  упал  на  колени,  скрючившись  пополам.
Груссин  еще  раз  взмахнул  топором,  и  отрубленная  голова   Рейнарда
покатилась по снегу.
   Бросив свое оружие, Груссин повернулся к Реку.
   - Он не всегда был таким, каким ты его знал, - сказал он.
   - Почему? - спросил Рек, опуская меч. - Почему ты это сделал?
   - Кто знает? Не только из-за тебя -  или  из-за  нее.  Может,  что-то
внутри просто сказало мне - довольно. Где твой караван?
   - Я наврал про караван.
   - Ладно. Больше мы не увидимся. Я ухожу из Гранена.
   Это твоя женщина?
   - Ты неплохо держался.
   - Да.
   Вернувшись к атаману, Груссин подобрал свой топор.
   - Долгой была наша дружба. Слишком долгой.
   И Груссин, не оглядываясь, повел разбойников обратно в лес.
   - Просто не верится, - сказал Рек. - Это настоящее чудо.
   - Давай-ка закончим свой завтрак, - предложила Вирэ. - Я заварю чай.
   В хижине Река затрясло. Он сел, уронив меч на пол.
   - Что с тобой? - спросила Вирэ.
   - Замерз, - ответил он, стуча  зубами.  Опустившись  на  колени,  она
стала растирать ему руки.
   - Чай тебе поможет. Сахар есть?
   - Есть - в котомке, завернут в красную бумагу. Хореб знает,  какой  я
сластена. Обычно я не так чувствителен к холоду - ты уж прости!
   - Ничего. Отец говорит, что сладкий  чай  хорошо  помогает  против..,
холода.
   - Понять не могу, как они нас нашли? Снег  должен  был  завалить  все
следы. Странное дело.
   - Не знаю. На, держи.
   Он пригубил чай, держа свою  обшитую  кожей  манерку  обеими  руками.
Горячий напиток плеснул ему на пальцы. Вирэ собрала вещи, выгребла  золу
из очага и сложила дрова для новых путников.
   Горячий сладкий чай успокоил Река.
   - Что ты делаешь в Дрос-Дельнохе? - спросил он.
   - Я дочь князя Дельнара. Я там живу.
   - Он услал тебя из-за войны?
   - Нет. Я отвезла письмо Абалаину, а теперь должна доставить еще одно.
Сделаю это и вернусь домой. Тебе полегчало?
   - Да. Намного. - Рек, помявшись, посмотрел ей в глаза. - Меня  трясло
не только от холода.
   - Я знаю, но это не важно. После боя всех бьет дрожь.
   Главное - как человек ведет себя в бою.  Отец  мне  рассказывал,  что
после Скельнского перевала его месяц мучили кошмары.
   - Тебя вот не трясет.
   - Это потому, что я все время чем-то занимаюсь. Хочешь еще чаю?
   - Да. Спасибо. Я уж думал, нам конец. И мне вдруг стало все  равно  -
восхитительное чувство. - Он хотел сказать, как хорошо ему  было  стоять
рядом с ней, - и не смог. Ему хотелось подойти и обнять ее - но он знал,
что не сделает этого. Он только смотрел, как  она  наливает  ему  чай  и
размешивает сахар.
   - Где ты служил? - спросила Вирэ, чувствуя на себе его взгляд, но  не
понимая его значения.
   - В Дрос-Кортсвейне. Под началом у гана Джави.
   - Теперь он умер.
   - Да, от удара. Отменный был командир.  Он  предсказывал,  что  будет
война. Абалаин, должно быть, жалеет, что не послушал его.
   - Его не один Джави остерегал. Все северные военачальники доносили об
этом. А отец годами держал шпионов в надирском стане.  Всем  было  ясно,
что надиры готовятся напасть на нас. Абалаин глупец - он  и  теперь  все
шлет Ульрику свои договоры. Не может понять, что война неизбежна. Знаешь
ты, что у нас в Дельнохе всего десять тысяч войска?
   - Я слышал, что даже меньше.
   - А ведь нам надо оборонять шесть городских  стен.  В  военное  время
людей требуется вчетверо больше. Да и дисциплина уже не та, что раньше.
   - Почему?
   - Потому, что все они  заранее  обрекли  себя  на  гибель!  -  гневно
ответила Вирэ. - Потому, что отец мой лежит при смерти, а в гане  Оррине
твердости, что в гнилой картофелине.
   - Оррин? Впервые слышу.
   - Племянник Абалаина. Он  командует  гарнизоном,  но  вождь  из  него
никудышный. Будь я мужчиной...
   - Я рад, что ты не мужчина.
   - Почему?
   - Не знаю, - смутился он. - Просто так сболтнул. Рад, и все тут.
   - Так вот, будь я мужчиной,  я  взяла  бы  командование  на  себя.  И
справилась бы куда лучше, чем Оррин. Чего ты так смотришь на меня?
   - Я не смотрю, я слушаю, черт возьми! Почему  ты  все  время  ко  мне
придираешься?
   - Может, мне разжечь огонь?
   - Что? Разве мы остаемся?
   - Если хочешь.
   - Решай сама.
   - Давай останемся еще на денек. Так мы сможем..,  лучше  узнать  друг
друга. Начали мы неважно, хотя ты уже трижды спас мне жизнь.
   - Нет, только однажды. Ты слишком  крепкая,  чтобы  замерзнуть.  А  в
третий раз нас обоих спас Груссин. Но я  согласен  остаться  до  завтра.
Только мне неохота больше спать на полу.
   - Тебе и не придется.

***

   Настоятель улыбнулся смущению молодого альбиноса, разомкнул мысленную
связь и вернулся к своему письменному столу.
   - Поди ко мне, Сербитар, - сказал он вслух.  -  Ты  не  жалеешь,  что
принес обет безбрачия?
   - Иногда жалею, -  честно  ответил  юноша,  поднимаясь  с  колен.  Он
отряхнул свое белое одеяние от пыли и сел напротив настоятеля.
   - Девушка достойна, - сказал он, - мужчина мне непонятен. Они  станут
слабее, познав друг друга?
   - Сильнее. Они друг другу нужны. Вместе они -  единое  целое,  как  в
Священной Книге. Расскажи мне о ней.
   - Что я могу сказать?
   - Ты входил в ее разум. Расскажи мне о ней.
   - Она княжеская дочь. У нее нет уверенности в своих женских чарах,  и
смутные желания владеют ею.
   - Почему так?
   - Она не знает почему.
   - Это я понял. Но ты-то знаешь?
   - Нет.
   - А что ты скажешь о мужчине?
   - В его разум я не входил.
   - Знаю - но все-таки?
   - Его снедает страх. Он боится смерти.
   - Ты считаешь это слабостью?
   - В Дрос-Дельнохе - да. Там почти всех ждет верная смерть.
   - А быть может, в этом его сила?
   - Не понимаю, как так может быть?
   - Что говорил о трусах и героях философ?
   - "По самой природе определения только трус  способен  на  высочайший
героизм".
   - Ты должен созвать Тридцать, Сербитар.
   - Неужто главой буду я?
   - Да, ты будешь Голосом Тридцати.
   - Кем же тогда будут мои братья?
   Настоятель откинулся на спинку стула.
   - Арбедарк - Сердцем. Он силен, бесстрашен и правдив.
   Менахем - Глазами, ибо наделен даром. Я же буду Душой.
   - О нет! Я не могу приказывать тебе, учитель.
   - Ты должен. Остальных назначишь сам. Я полагаюсь на твое решение.
   - Но почему я? Глазами следовало бы стать мне, а главой - Арбедарку.
   - Доверься мне. Все откроется после.
   - Я выросла в Дрос-Дельнохе, - говорила  Вирэ,  лежа  с  Реком  перед
жарким огнем. Он подложил под голову  свой  свернутый  плащ,  ее  голова
покоилась  у  него  на  груди.  Он  молча  гладил  ее  волосы.   -   Это
величественное место. Ты бывал там?
   - Нет. Расскажи мне о нем. - Реку не особенно хотелось  слушать  этот
рассказ, но и говорить он не хотел.
   - Его ограждает шесть стен, и в каждой двадцать футов ширины.  Первые
три возвел Эгель, Бронзовый Князь. Но город рос,  и  пришлось  построить
еще три. Крепость загораживает собою Дельнохский  перевал.  Только  этим
путем может армия пройти через горы, если  не  считать  Дрос-Пурдола  на
западе и Кортсвейна на востоке.  Мой  отец  перестроил  старый  замок  и
сделал его своим домом. С  башен  открывается  прекрасный  вид.  На  юге
простирается Сентранская равнина, летом она вся золотая от злаков. А  от
севера и вовсе глаз нельзя отвести. Ты меня слушаешь?
   - Да. Золото хлебов. Глаз нельзя отвести.
   - Тебе правда хочется это слушать