- Нет. Лучше уж так.
   Ананаис встал и сладко потянулся.
   - Пойду-ка сосну немного.
   Он вернулся в лагерь, где Рения с несчастным видом сидела у костра, и
присел рядом с ней.
   - Странно обстоит дело с некоторыми мужчинами, - сказал он. - В делах
или на войне они гиганты и такие умники, что дальше некуда.  А  в  любви
точно дети. Женщины - дело иное: они видят ребенка,  который  спрятан  в
мужчине
   - Он чуть не убил меня, - прошептала Рения.
   - И ты в это веришь?
   - А ты?
   - Рения, он любит тебя - и никогда не причинил бы тебе зла.
   - Тогда зачем? Зачем он так сказал?
   - Чтобы ты поверила. Чтобы возненавидела его и ушла.
   - Значит, он своего добился.
   - Очень жаль. И между нами... тебе не следовало пускать ту стрелу.
   - Знаю! - отрезала она. - Нет нужды говорить мне об  этом.  Но  я  не
могла допустить, чтобы они убили ребенка.
   - Да. Я и сам бы не смог. -  Ананаис  взглянул  поверх  костра  в  ту
сторону, где спала женщина. Черный Басурман сидел, прислонясь к  дереву,
и держал ребенка на руках. Дитя ухватило его пухлой ручонкой за палец, а
Басурман что-то тихо и ласково говорил ему.
   - Он умеет обращаться с детьми, правда? - сказал Ананаис.
   - Да. И с оружием тоже.
   - Он настоящая загадка. Но я слежу за ним.
   Рения взглянула в ярко-голубые глаза под черной маской.
   - Ты мне нравишься, Ананаис. По-настоящему.
   - Любишь меня, люби и моих друзей. - Ананаис кивнул на высокую фигуру
Тенаки-хана, идущего к месту ночлега.
   Она потрясла головой и снова уставилась в огонь.
   - Очень жаль, - снова сказал Ананаис.

***

   Они въехали в деревню через два часа после рассвета.  Га-ланд  сходил
на разведку и доложил, что  солдаты  уходят  на  юг,  к  далеким  шпилям
Карнака. Деревня выгорела  дотла,  из  обугленных  развалин  поднимались
столбы черного дыма. Мертвые тела валялись повсюду, а за околицей стояли
десять крестов, на которых были распяты деревенские  старейшины.  Прежде
чем прибить к перекладинам, их подвергали бичеванию, а после  переломали
им ноги, чтобы тела обмякли и воздух не проникал в легкие.
   - Мы превратились в варваров, - прошептал Муха, отвернув коня. Белдер
молча кивнул и тоже поскакал в зеленые луга за деревней.
   Тенака спешился на площади, где лежало больше всего  трупов  -  около
тридцати женщин и детей.
   - В этом нет никакого смысла, - повернулся он к Ананаису.  -  Кто  же
теперь будет работать на полях? Если такое творится по всей империи...
   - Творится, - хмуро сказал Галанд.
   Женщина с ребенком накинула на голову шаль и закрыла глаза. Басурман,
подъехав к ней, взял у нее поводья.
   - Мы  подождем  вас  за  деревней,  -  бросил  он.  Валтайя  и  Рения
последовали за ним.
   - Странное дело, - покачал головой  Ананаис.  -  Многие  века  дренаи
давали отпор врагам, которые вторгались в страну, чтобы творить вот это.
А теперь мы сами это делаем. Что за люди служат в нынешней армии?
   - На такую работу всегда найдутся охотники, - сказал Тенака.
   - Разве что среди вас, - буркнул Парсаль.
   - Что это значит? - обернувшись к нему, вскричал Ананаис.
   - Прекрати! - приказал Тенака. - Ты прав,  Парсаль:  надиры  славятся
своей яростью. Но это сделали не надиры и  не  вагрийцы.  Ананаис  верно
сказал: мы сами поступаем так с собой.
   - Забудьте о моих словах, генерал, - попросил Парсаль. - Это мой гнев
говорил за меня. Поехали отсюда.
   - Скажите мне вот что, - подал вдруг голос Галанд. - Прекратится  это
со смертью Цески или нет?
   - Не знаю, - ответил Тенака.
   - Его нужно истребить.
   - Я не думаю, чтобы шестеро мужчин и две женщины могли сокрушить  его
империю. А ты?
   - Несколько дней назад, - сказал Ананаис, - мужчина был всего один.
   - Парсаль прав, поехали отсюда, - промолвил Тенака.
   Но тут послышался детский плач, и  четверо  мужчин  быстро  принялись
раскидывать трупы.  Наконец  они  добрались  до  тела  толстой  старухи,
обнявшей мертвыми руками девочку лет пяти. На спине  женщины  зияли  три
ужасные раны - должно быть,  она  заслонила  собой  ребенка.  Но  копье,
пронзив ее, задело и девочку. Парсаль взял ребенка на руки и  побледнел,
увидев пропитанную кровью  одежду.  С  девочкой  на  руках  он  вышел  к
остальным, ожидавшим за деревней, и Валтайя, подбежав,  приняла  у  него
его легкую ношу.
   Девочку бережно опустили на траву, и тогда  она  открыла  свои  яркие
голубые глазки.
   - Я не  хочу  умирать,  -  прошептала  она.  -  Пожалуйста!  -  Глаза
закрылись снова, и женщина из деревни, приподняв девочке  голову,  взяла
ее к себе на колени.
   - Все хорошо, Алайя. Это я, Париза. Я вернулась, чтобы позаботиться о
тебе.
   Девочка слабо улыбнулась, но улыбка тут же сменилась  гримасой  боли.
Путники молча смотрели, как отлетает ее жизнь.
   - О нет! - воскликнула  Париза.  -  Благие  боги  света,  нет!  -  Ее
собственный ребенок расплакался, и Басурман взял его на руки.
   Галанд, отвернувшись, упал на  колени.  Парсаль  подошел  к  нему,  и
Галанд поглядел на брата сквозь слезы, качая головой и не  находя  слов.
Парсаль опустился на колени рядом с ним.
   - Я знаю, брат, я знаю, - быстро  проговорил  он.  Галанд  прерывисто
вздохнул и достал свой меч.
   - Клянусь  всем  святым  и  нечистым,  всеми  ползучими  и  летающими
тварями: не знать мне покоя, пока эта земля не очистится от  скверны.  -
Он поднялся на ноги и взмахнул мечом. - Я иду к тебе, Цеска! -  проревел
он, отшвырнул меч и побрел прочь, к маленькой роще.
   - У него тоже убили дочь, - пояснил  Парсаль.  -  Прелестное  дитя...
дитя смеха и радости. Он свое слово сдержит... а  я  не  покину  его.  -
Голос Парсаля стал хриплым, и он откашлялся. - Мы с ним люди маленькие -
я даже в "Дракон" не сгодился, а он не вышел в офицеры. Но давши  слово,
мы его держим. Не знаю, чего хотите вы все, но те, что остались  там,  в
деревне, - это мой народ, наш с Галандом. Они не богаты и  не  знатны  -
они мертвы. Та старуха умерла, спасая девочку, - и потерпела неудачу. Но
она старалась... жизни не пожалела. Так вот, я тоже не  пожалею!  -  Его
голос дрогнул, и он, выругавшись, ушел вслед за братом.
   - Ну, генерал, - сказал Ананаис, - что прикажешь своей армии из шести
человек?
   - Из семи, - поправил Басурман.
   - Гляди-ка, да мы растем! - воскликнул Ананаис.
   - Почему ты хочешь идти с нами? - спросил Тенака.
   - Это мое дело - но цель у нас одна. Я проделал  тысячи  миль,  чтобы
увидеть, как падет Цеска.
   - Похороним ребенка и отправимся в Скодию, - решил Тенака.
   Весь долгий день они с осторожностью продвигались  вперед.  Галанд  и
Парсаль ехали по бокам отряда. Ближе к сумеркам  над  равниной  внезапно
разразилась буря, и путники  укрылись  в  заброшенной  башне  на  берегу
бурного ручья. Они загнали лошадей  на  ближнее  поле,  на  скорую  руку
собрали дров и расчистили  нижний  этаж  башни.  Старое  четырехугольное
строение  когда-то  вмещало  двадцать  солдат  -  эту  сторожевую  башню
поставили здесь во времена Первой Надирской войны. В ней было три этажа,
а с верхушки остроглазые караульщики некогда высматривали надирских  или
сатулийских всадников.
   Около полуночи, когда все уснули, Тенака позвал Муху  и  по  винтовой
лестнице поднялся с ним на башню.
   Буря ушла на юг, и на небе ярко светили звезды. Летучие мыши кружили,
ныряя, вокруг, ночной ветер нес  прохладу  с  заснеженного  Дельнохского
хребта.
   - Как ты себя чувствуешь, Арван? - спросил Тенака, когда они укрылись
от ветра под парапетом.
   - Немного не в свой тарелке, - пожал плечами тот.
   - Это пройдет.
   - Я не воин, Тенака. Когда вы бились с солдатами, я лежал в  траве  и
смотрел. С места сдвинуться не мог!
   - Не в  этом  дело.  Все  произошло  слишком  внезапно  -  мы  просто
опомнились быстрее других, вот и все. Нас этому обучали. Возьми братьев:
они сразу встали на том месте, где солдаты только и могли прорваться,  и
не позволили уцелевшим привести помощь. Я им этого не  приказывал  -  но
они бойцы и сами все знают. Вся стычка длилась от силы две минуты -  что
бы мог сделать ты?
   - Ну, не знаю. Хотя бы достать меч. Помочь вам!
   - Успеешь еще. Как обстоят дела в Дельнохе?
   - Не знаю. Я уехал оттуда пять лет назад, а до того провел десять лет
в Дренане.
   - Кто там правит?
   - Не Бронзовый Дом. Оррина отравили, и Цеска  посадил  на  его  место
своего человека. Его зовут Матракс. А почему ты спрашиваешь?
   - Мои планы изменились.
   - Каким образом?
   - Я собирался убить Цеску.
   - А теперь?
   - Теперь я задумал нечто еще более глупое. Я намерен собрать армию  и
свергнуть его.
   - Ни одна на свете армия не  сможет  побороть  полулюдов.  Боги  мои,
приятель, - даже "Дракон" ничего не смог с ними поделать!
   - В жизни ничто не дается легко, Арван. Но меня как раз этому и учили
- командовать армиями. Сеять смерть и разрушение. Ты слышал, что сказали
Парсаль и Галанд, - это верные слова. Человек  должен  выступать  против
зла там, где его видит, и вкладывать в эту борьбу все свои  способности.
А убийца из меня никудышный.
   - Где же ты найдешь эту свою армию?
   - Мне нужна твоя помощь,  -  улыбнулся  Тенака.  -  Ты  должен  взять
Дельнох.
   - Ты серьезно?
   - Еще как!
   - Ты хочешь, чтобы я в одиночку взял крепость, которая дважды  давала
отпор надирским ордам? Но это безумие!
   - Ты происходишь из Бронзового Дома. Подумай хорошенько. Способ есть.
   - Если  ты  уже  знаешь  этот  способ,  почему  тогда  сам  этого  не
сделаешь?
   - Я не могу. Я из дома Ульрика.
   - К чему такая таинственность? Скажи мне, что надо делать.
   - Нет. По-моему, ты слишком  дешево  себя  ценишь.  Мы  задержимся  в
Скодии и посмотрим, как там дела. А потом мы с тобой приведем армию.
   Муха широко раскрыл глаза.
   - Надирскую армию? - прошептал он, и кровь отхлынула от его  лица.  -
Ты хочешь привести сюда надиров?
   - Только в том случае, если ты возьмешь Дрос-Дельнох!

7

   Настоятель терпеливо ждал в темной  библиотеке,  облокотись  о  стол,
сомкнув  пальцы  и  закрыв  глаза.  Трое  других  сидели  напротив  него
неподвижные, словно статуи. Настоятель открыл глаза и оглядел их.
   Аквас, сильный, чуткий и преданный.
   Скептик Балан.
   Истинный мистик Катан.
   Их души странствовали,  выслеживали  Черных  Храмовников,  прятали  в
тумане следы Тенаки-хана и его спутников.
   Аквас вернулся первым. Он открыл глаза и почесал свою светлую бороду.
Вид у него был измученный.
   - Нелегко это, отец, - сказал он. -  Сила  Черных  Храмовников  очень
велика.
   - Наша тоже. Продолжай.
   - Их двадцать человек. В Скултике на них напала шайка разбойников, но
Храмовники перебили всех с поразительной легкостью.  Они  в  самом  деле
превосходные воины.
   - Далеко ли от них Факелоносец?
   - Меньше чем в сутках пути. Нам не удастся слишком  долго  обманывать
их.
   - Даже несколько дней  сейчас  бесценны.  Они  не  пытались  еще  раз
напасть на него ночью?
   - Нет, отец, - но думаю, еще попытаются.
   - Отдохни теперь, Аквас. Пусть Торис и Ланнад сменят тебя.
   Настоятель вышел из комнаты, прошел по длинному коридору  и  медленно
спустился вниз, в огород Декадо. Темноглазый монах встретил его улыбкой.
   - Пойдем со мной, Декадо. Я хочу показать тебе кое-что.
   Ни слова более не говоря, он  повернулся  и  повел  монаха  вверх  по
ступеням, к дубовой двери. Декадо остановился на пороге - за все годы  в
монастыре он ни разу не поднимался туда.
   - Пойдем! - обернулся к нему настоятель.
   За  дверью  было  темно.  Необъяснимый  страх  охватил  садовника   -
казалось, его мир ускользает  от  него.  Он  задрожал,  сглотнул  комок,
глубоко вздохнул и последовал за настоятелем.
   Они шли через лабиринт коридоров, но Декадо не смотрел ни вправо,  ни
влево,  не  сводя  глаз  с  серой  сутаны  идущего  впереди.  Настоятель
остановился перед дверью в форме древесного листа. Ручки на ней не было.
   - Откройся, - прошептал настоятель, и дверь  медленно  ушла  вбок,  в
стену. За ней открылось длинное помещение Тридцать  серебряных  доспехов
поблескивали в полумраке, покрытые ослепительно  белыми  плащами.  Перед
каждым стоял столик с мечом в ножнах и шлемом,  увенчанным  плюмажем  из
белого конского волоса.
   - Знаешь, что это такое? - спросил настоятель
   - Нет. - С Декадо градом лился пот. Он протер глаза, и  настоятель  с
тревогой заметил в его взгляде прежнюю настороженность.
   - Это доспехи, которые  носили  Дельнохские  Тридцать,  возглавляемые
Сербитаром, - те, что погибли в бою во  время  Первой  Надирской  войны.
Слышал ты о них?
   - Конечно.
   - Расскажи мне, что ты слышал.
   - К чему все это, отец настоятель? Меня ждет работа в саду.
   - Расскажи мне о Дельнохских Тридцати, - приказал настоятель.
   Декадо откашлялся.
   - Они были монахи-воины - не такие, как мы. Они  обучались  воинскому
искусству долгие годы, а потом выбирали себе войну и шли на нее умирать.
Сербитар привел Тридцать в Дельнох, и там они помогли Бронзовому Князю и
Друссу-Легенде. Сражаясь вместе, они обратили вспять орды Ульрика.
   - Но почему священники взялись за оружие?
   - Не знаю, отец. Это для меня непостижимо.
   - Так ли?
   - Ты учил меня, что всякая жизнь для Истока священна и что убийство -
преступление перед Господом.
   - И все же мы должны сражаться со Злом.
   - Но не оружием Зла.
   - Допустим, мужчина занес копье над ребенком. Что ты будешь делать?
   - Я остановлю его - но не убью.
   - Как ты его остановишь? Ударом?
   - Да, возможно.
   - Допустим, он неудачно упал, ударился головой и умер?
   - Нет... да... не знаю.
   - Будет ли на тебе грех? Мы стремимся к миру и гармонии, сын  мой,  -
мы жаждем их всею душой. Но мир вокруг нас диктует  свои  требования.  В
этой стране более нет гармонии. Здесь правит Хаос,  и  страдания  народа
ужасны.
   - Скажи то, что хочешь сказать мне, отец.
   - Это нелегко, сын мой, ибо мои слова причинят тебе великую  боль.  -
Настоятель положил руки ему на плечи.  -  Это  -  Храм  Тридцати.  И  мы
готовимся выступить против Тьмы.
   - Нет! - отпрянул Декадо.
   - Я хочу, чтобы ты выступил вместе с нами.
   - Я верил в тебя. Я тебе доверял! - Декадо отвернулся,  увидел  перед
собой доспехи и, вздрогнув, обратился к ним спиной. - Я от  этого  хотел
укрыться здесь: от смерти и от резни. От острых  клинков  и  изувеченных
тел. Я был счастлив здесь - а теперь ты отнял  у  меня  счастье.  Идите,
играйте в солдатики. Я уже в эти игры наигрался.
   - Ты не сможешь прятаться вечно, сын мой.
   - Прятаться? Я пришел сюда, чтобы стать другим.
   - Нетрудно стать другим, когда самая большая твоя забота - сорняки на
огородной грядке.
   - Что это значит?
   - Это значит, что ты был полубезумным убийцей - человеком, влюбленным
в смерть. Теперь я даю тебе шанс проверить, изменился ты или нет. Надень
доспехи и выйди вместе с нами против сил Хаоса.
   - Чтобы снова научиться убивать?
   - Там видно будет.
   - Я не хочу убивать. Хочу жить среди моих растений.
   - Думаешь, я хочу на войну? Мне  скоро  шестьдесят.  Я  люблю  Исток,
люблю все, что растет или движется. Я верю, что жизнь -  величайший  дар
во Вселенной. Но в мире есть зло, и с ним нужно бороться. Побеждать его.
Чтобы другие могли насладиться прелестью жизни.
   - Замолчи! - вскричал Декадо. - Ни слова больше! Проклятие!
   Чувства, которые он подавлял долгие годы, бурлили в  нем,  и  забытый
гнев жег его ударами огненных плетей. Какой же он был дурак - укрылся от
мира, копаясь в земле, словно какой-нибудь потный крестьянин!
   Он шагнул к доспехам, стоявшим с правого края, и рука его  сомкнулась
на рукояти слоновой кости. Одним плавным движением он обнажил клинок,  и
сладкая дрожь пронизала его тело. Клинок был из стали-серебрянки, острый
как бритва и идеально уравновешенный. Он повернулся к  настоятелю  и  на
месте прежнего господина увидел старика со слезящимися глазами.
   - Этот твой поход, он имеет какое-то отношение к Тенаке-хану?
   - Да, сын мой.
   - Не называй меня так, монах! Никогда не называй. Я не виню тебя -  я
сам был дураком, когда поверил тебе. Ладно, я пойду с  твоими  монахами,
но только чтобы помочь моим друзьям. И не дерзай командовать мною.
   - Я никак не смогу командовать  тобой,  Декадо,  -  особенно  теперь,
когда ты выбрал свои доспехи.
   - Мои доспехи?
   - Узнаешь ли ты руну на шлеме?
   - Это старинная цифра "один".
   - Эти доспехи носил Сербитар. Теперь их будешь носить ты.
   - Но ведь он был главой Тридцати?
   - Как и ты.
   - Вот, значит, каков мой жребий - возглавить сборище монахов, которым
вздумалось поиграть в войну. Прекрасно - с чувством юмора у меня  все  в
порядке.
   Декадо расхохотался. Настоятель прикрыл  глаза  и  вознес  безмолвную
молитву - за смехом он слышал крик страдающей  души.  Отчаяние  охватило
старого священника,  и  он  вышел  из  комнаты,  преследуемый  раскатами
безумного смеха.
   "Что ты натворил, Абаддон?" - спросил он себя.
   Со слезами на глазах он вошел в свою келью и упал на колени.
   Декадо нетвердым шагом вернулся в свой огород и недоуменно  воззрился
на ровные ряды растений, аккуратные изгороди и  тщательно  подстриженные
кусты.
   Он пинком отворил дверь своей хижины.
   Менее часа назад она была его домом - домом, который он любил.  Здесь
он познал душевный покой.
   Теперь она показалась ему грязной хибарой - он вышел и побрел в  свой
цветник. На белой розе  появилось  три  новых  бутона.  В  гневе  Декадо
схватился за куст, чтобы вырвать его с корнем, - и медленно разжал руку.
Ни один шип не поранил его. Очень осторожно он разгладил смятые листья -
и рыдания, сотрясшие его грудь, излились в слова:
   - Прости меня.

***

   Тридцать седлали коней в нижнем дворе. Лошади еще не  облиняли  после
зимних стуж - это была крепкая горная порода, быстрая, как ветер. Декадо
выбрал себе гнедую кобылу, быстро оседлал ее и  сел  верхом,  по  обычаю
"Дракона" расправив позади свой белый плащ. Доспехи  Сербитара  пришлись
ему впору, как никакие другие; они облегали его, точно вторая кожа.
   Настоятель Абаддон сел на гнедого мерина и подъехал к Декадо.
   Декадо наблюдал за монахами, молча рассаживавшимися по коням, - и  не
мог не признать, что они проделывают это ловко.  Каждый  расправил  свой
плащ точно так же, как Декадо. Абаддон с грустью  поглядывал  на  своего
бывшего ученика. Декадо гладко выбрился и  стянул  свои  длинные  темные
волосы  на  затылке.  Глаза  его  блестели,  на  губах   играла   легкая
насмешливая улыбка.
   Прошлой ночью Декадо  был  формально  представлен  своим  помощникам:
Аквасу,  Сердцу  Тридцати,  Балану,  Глазам  Тридцати,  и  Катану,  Душе
Тридцати.
   - Если хотите стать воинами, - сказал он им,  -  делайте  то,  что  я
скажу, и тогда, когда  я  скажу.  Настоятель  говорит,  что  Тенаку-хана
преследует какой-то отряд.  Мы  должны  преградить  врагам  дорогу.  Мне
сказали, что они отменные воины.  Будем  надеяться,  что  ваш  поход  не
прервется в самом начале.
   - Это и твой поход, брат, - с мягкой улыбкой заметил Катан.
   - Не родился еще тот, кто способен убить  меня.  И  если  вы  начнете
падать как подкошенные, я не собираюсь погибать с вами.
   - Что же это за вождь, который бросает  своих  людей?  -  осведомился
Балан, и в его голосе прозвучал гнев.
   - Вождь? Комедия,  да  и  только!  Ладно,  я  буду  играть  по  вашим
правилам, но погибать с вами не согласен.
   - Ты присоединишься к нашей молитве? - спросил Аквас.
   - Нет. Вы за меня помолитесь!  Я  и  так  уйму  лет  угробил  на  эти
бесплодные упражнения.
   - Мы всегда за тебя молились, - сказал Катан.
   - Помолитесь  за  себя!  Помолитесь,  чтобы  при  встрече  с  Черными
Храмовниками душа у вас не ушла в пятки. - И Декадо ушел.
   Теперь  он,  вскинув  руку,  вывел  свой  отряд  из  ворот  Храма  на
Сентранскую равнину.
   - Ты уверен, что сделал мудрый выбор?  -  мысленно  спросил  Катан  у
Аба