ил факел и  увидел  оторвавшееся
от нее тело, теперь превратившееся в мумию. Мерцающий огонь осветил  длинное
платье из истлевшего белого шелка, все еще красивое в этом  темном,  мрачном
склепе.
   - Это была женщина, - сказал Друсс. - Ее замуровали здесь заживо.
   Зибен опустился на колени рядом с трупом. Пустые  глазницы  блеснули  ему
навстречу, и он едва не выронил факел. Друсс пригляделся получше.
   - Эти сукины дети вбили ей в глаза золотые гвозди. - Он  повернул  голову
мертвой, и в ушах тоже сверкнуло золото. Зибен  пожалел  о  том,  что  Ниоба
заметила этот выступ. Его сердце сжалось  от  сострадания  к  давно  умершей
женщине и к ее мукам.
   - Пойдем-ка отсюда, - тихо сказал он.
   Наверху они рассказали Нуангу о том, что видели. Старый вождь выслушал их
молча, а после сказал:
   - Должно быть, она была великой  колдуньей.  Завитки  и  звезды  у  входа
указывают, что ее дух приковали к этому месту с помощью чар. А гвозди  вбили
для того, чтобы она не могла ни видеть, ни слышать в мире духов. Язык скорее
всего пробили тоже.
   Зибен снова обвязался веревкой.
   - Что ты делаешь? - спросил Друсс.
   - Хочу снова спуститься туда, старый конь.
   - Зачем? - удивился Нуанг. Зибен, не отвечая, перелез через край.
   - Романтик всегда романтик,  а,  поэт?  -  усмехнулся  Друсс,  берясь  за
веревку.
   - Подай-ка мне факел.
   В пещере Зибен стал на колени у трупа и запустил пальцы в сухие глазницы,
чтобы вытащить гвозди. Они вышли легко, так же как длинный гвоздь из правого
уха. Левый засел глубоко, и его пришлось  выковыривать  ножом.  Когда  Зибен
открыл покойнице рот, челюсть отломилась. Собравшись с  духом,  поэт  извлек
последний золотой гвоздь.
   - Не знаю, свободен ли теперь ваш дух,  госпожа,  -  тихо  сказал  он.  -
Надеюсь, что да. - Собравшись  уже  встать,  он  заметил  какой-то  блеск  в
складках истлевшего белого платья. Это  был  круглый  медальон,  окаймленный
темным золотом.
   Приблизив  его  к  свету,  Зибен  увидел,  что  сам  медальон  сделан  из
потускневшего серебра и украшен  выпуклым  рисунком,  который  поэт  не  мог
разглядеть. Сунув вещицу в карман, он вышел из пещеры и велел Друссу  тащить
его наверх.
   Они вернулись в лагерь, Зибен стал полировать медальон  при  свете  луны,
стараясь вернуть ему блеск. Друсс сел рядом с ним и сказал:
   - Я вижу, ты нашел клад.
   Зибен протянул ему  медальон.  На  одной  стороне  был  вытиснен  профиль
мужчины, на другой - женщины. Вокруг женской головы были  написаны  какие-то
слова на языке, которого Зибен не знал.
   - Возможно, это монета - король  и  королева,  -  сказал,  приглядевшись,
Друсс. - Ты думаешь, женщина - это она?
   - Не  знаю,  Друсс.  Но  кем  бы  она  ни  была,  убили  ее  со  зверской
жестокостью. Можешь ты представить себе, что это такое? Когда тебя  тащат  в
это жуткое место и выкалывают тебе глаза? Висеть там и истекать кровью, пока
смерть подкрадывается к тебе с мучительной медлительностью?
   Друсс вернул медальон Зибену.
   - А может, она была страшной ведьмой, которая ела детей, и казнили ее  за
дело.
   - За  дело?  Нет  такого  преступления,  Друсс,  которое  заслуживало  бы
подобной казни. Если человек творит зло, его нужно убить - а  посмотри,  что
сделали с ней. Кто бы это ни совершил, ему это доставило удовольствие -  так
тщательно эта казнь обдумана и так скрупулезно осуществлена.
   - Что ж, ты сделал все, что мог, поэт.
   - Ты не находишь, что этого мало? Как по-твоему -  может  теперь  ее  дух
видеть, слышать и говорить?
   - Хочется думать, что может.
   Ниоба пришла к ним и села рядом с Зибеном.
   - В тебе все жилы натянуты, поэт. Любовь тебе поможет.
   - Думаю, ты совершенно права, - усмехнулся Зибен, вставая и  беря  ее  за
руку.
   Прошло время, и Ниоба уснула, а Зибен сидел при луне, думая о  женщине  в
пещере. Кто же она и за какую вину ее казнили? Она, конечно, была колдуньей,
в этом сомневаться не приходится. Ее убийцы приложили  немало  труда,  чтобы
покончить с ней бесповоротно.
   Ниоба зашевелилась и просила:
   - Тебе не спится, поэт?
   - Я думаю о той покойнице.
   - Почему?
   - Не знаю. Страшно умирать так - ослепленной, закованной, замурованной  в
темной пещере. Злое, жестокое дело. И зачем ее привели сюда, в это безлюдное
место? Зачем спрятали ее тело?
   - А куда уходит спать солнце? - сказала, садясь, Ниоба. -  Где  те  мехи,
которыми пользуются ветры? Что проку задавать себе вопросы, на  которые  нет
ответа?
   Зибен улыбнулся и поцеловал ее.
   - Именно так приобретается знание. Люди задают себе вопросы,  на  которые
ответа пока нет. Солнце не  уходит  спать,  Ниоба.  Солнце  -  это  огромный
огненный шар в небесах, а наша планета - шарик поменьше, и она оборачивается
вокруг него. - Ниоба смотрела на него с недоумением, но молчала.  -  Я  хочу
сказать, что ответ есть всегда, даже если мы его пока не видим. Та женщина в
пещере была богатой, а возможно, и знатной - принцессой  или  королевой.  На
медальоне, который я нашел, вытиснены две головы - мужская  и  женская.  Оба
они, судя по лицам, надиры или чиадзе.
   - Покажи.
   Зибен достал медальон из кармана и положил  ей  на  ладонь.  Луна  светла
ярко, и Ниоба стала рассматривать портреты.
   - У нее красивое лицо, но она не надирка.
   - Почем ты знаешь?
   - Надписи на лон-циа чиадзийские. Мне уже доводилось видеть такие знаки.
   - А ты не можешь прочесть, что тут написано?
   - Нет. - Ниоба вернула ему медальон.
   - Как, ты сказала, это называется? Лон-циа?
   - Да. Это дар любви, очень дорогой. К свадьбе  должны  были  сделать  два
таких. Этот мужчина - ее муж, и  на  ее  лон-циа  его  изображение  обращено
внутрь, к сердцу. А он свой носил наоборот, ее головой к сердцу. Так издавна
заведено у чиадзе - если они богаты.
   - Хотел бы я тогда знать, что случилось с ее мужем.
   Ниоба придвинулась к нему.
   - Довольно вопросов, поэт. Я буду спать. - Зибен  лег  рядом  с  ней.  Ее
пальцы, погладив его по щеке, скользнули ниже, на грудь и живот.
   - Ты вроде бы спать собиралась?
   - После любви всегда лучше спится.

***

   К полудню следующего дня отряд прошел скалы насквозь - дальше  начиналась
степь. Нуанг выслал вперед дозорных, и остаток воды поделили между женщинами
и детьми. Друсс, Нуанг и юный  Менг  взобрались  на  камни,  чтобы  обозреть
степь, голую и пустую на вид. Врага нигде не было видно.
   Через час разведчики вернулись  и  доложили,  что  уланы  ушли.  Дозорные
двигались по их следам до родника в глубокой  балке  -  источник  был  выпит
досуха и покинут.
   Нуанг довел свой усталый караван до родника и стал там лагерем.
   - Никакого терпения нет у этих гайинов, -  сказал  он  Друссу,  стоя  над
затоптанным в грязь источником. - Вода еле сочится,  а  они  пустили  к  ней
лошадей. Если бы они набирали понемногу, хватило бы всем - и людям, и коням.
А так? Ха! Их кони едва смочили языки и к закату опять захотят пить.
   Несколько женщин начали разгребать грязь и щебень.  Очистив  родник,  они
сели и стали ждать. Через час ямка начала наполняться водой.
   Нуанг снова выслал разведчиков, и они вернулись за час до сумерек.  Вождь
поговорил с ними и подошел к Друссу и Зибену, седлавшим своих коней.
   - Гайины свернули на северо-запад. Мои люди, увидев  там  большое  облако
пыли, подъехали так близко, как только посмели, и говорят, что гайинов целое
войско. Зачем они пришли сюда? За что здесь воевать?
   Друсс положил свою ручищу на плечо старика.
   - Они идут в долину Сл„з Шуль-сен, чтобы разорить святилище.
   - Но зачем им кости Ошикая? - удивился вождь.
   - Далеко ли еще до гробницы? - спросил его Друсс.
   - Если взять двух запасных коней и ехать на северо-восток всю ночь, через
два дня вы увидите ее стены. Но вы ненамного опередите гайинов.
   - Желаю тебе удачи, - сказал Друсс и протянул Нуангу руку. Тот  кивнул  и
пожал ее.
   Зибен подошел к Ниобе.
   - Надеюсь, мы еще встретимся, госпожа моя.
   - Может, встретимся, а может, и нет, - сказала она и отвернулась.
   Поэт сел на своего коня, Друсс  на  кобылу,  и  они,  взяв  двух  сменных
надирских коней, покинули лагерь.

***

   Еще до  прихода  в  святилище  Носта-хана  вести  о  готирском  нашествии
достигли четырех станов. Из племени Острого  Рога  прискакал  на  взмыленном
коне гонец. Остановившись у юрт своих воинов, он соскочил с седла. Готирская
кавалерия налетела на два селения Острого Рога, перебив  там  всех:  мужчин,
женщин и детей. А еще тысяча солдат движется сюда, в долину, сказал гонец.
   Предводитель воинов Острого Рога, мужчина средних лет  по  имени  Барцай,
послал за другими командирами, и в полдень они собрались в его юрте: Лин-цзе
от Небесных Всадников, Квинг-чин от Летучих Коней  и  бритоголовый  Кзун  от
Одиноких Волков. Они сидели молча, пока гонец  рассказывал  им  о  том,  что
видел сам: готирское войско движется походом, убивая всех надиров на пути.
   - В этом нет смысла, - сказал Кзун. - Зачем им воевать с Острым Рогом?
   - И зачем они идут в эту долину? - вставил Лин-цзе.
   - Пожалуй, для нас более  важен  другой  вопрос:  что  делать?  -  сказал
Квинг-чин. - Им до нас меньше двух дней.
   - Что делать? - повторил Барцай. - То есть  как  -  что  делать?  Или  ты
видишь вокруг себя войско? Нас здесь и ста двадцати не наберется.
   - Мы охраняем священное место, - сказал Лин-цзе. - Численность ничего  не
значит. Будь нас даже четверо, мы все равно приняли бы бой.
   - Говори за себя! - рявкнул Барцай. - Я не вижу смысла  зря  губить  свою
жизнь. Если здесь не будет воинов, гайины пройдут мимо. Здесь для них ничего
нет, кроме костей Ошикая. Нечем поживиться.  Мы  лучше  сохраним  святилище,
если уйдем.
   - Ба! - бросил Лин-цзе. - Чего еще и ждать от трусов из Острого Рога?
   Барцай, вскочив на ноги, сорвал с пояса кинжал, а  Лин-цзе  схватился  за
саблю. Квинг-чин бросился между ними с криком:
   - Нет! Это безумие!
   - Я не позволю оскорблять себя в собственной  юрте,  -  прорычал  Барцай,
злобно глядя на высокого Лин-цзе.
   - Тогда не говори о бегстве, - сказал Лин-цзе, загоняя  саблю  обратно  в
ножны.
   - А о чем еще тут можно говорить? - пожал  плечами  Кзун.  -  Я  не  хочу
бежать от гайинов, но и своих воинов зря терять не хочу. Я не питаю любви  к
Острому Рогу, но Барцай - воин, закаленный во многих битвах. Он не  трус.  Я
тоже. То, что он говорит, - правда. Гайины пришли сюда убивать надиров, хотя
их цель мне непонятна. Если нас здесь  не  будет,  они  пройдут  мимо.  Надо
заманить их поглубже в степь, подальше от воды. Их кони перемрут там.
   Входное полотнище приоткрылось, и в юрту вошел человек небольшого  роста,
старый и сморщенный, в ожерелье из человеческих фаланговых костей.
   - Кто ты? - подозрительно спросил Барцай, поняв по  костям,  что  человек
этот - шаман.
   - Я Носта-хан, - сказал вошедший  и  сел  между  Кзуном  и  Барцаем.  Оба
отодвинулись от него подальше. - Вы уже знаете о том, что вам угрожает.  Две
тысячи готирских воинов, ведомые Гарганом, губителем надиров, идут  к  этому
священному месту. Вы еще не знаете, зачем они идут сюда, но я скажу вам. Они
идут, чтобы сровнять святилище с землей и растоптать в прах кости Ошикая.
   - Но зачем? - спросил Кзун.
   - Кто может разгадать мысли гайинов? Они смотрят на нас как на  червей  и
убивают, когда им заблагорассудится. Мне нет дела до  причины,  которая  ими
движет, - довольно и того, что они идут сюда.
   - Что же ты нам посоветуешь, шаман? - спросил Лин-цзе.
   - Вы должны выбрать себе вожака и дать  им  отпор  всеми  своими  силами.
Нельзя отдавать святилище гайинам.
   - Круглоглазые гады! - прошипел Кзун. - Им мало того, что они охотятся на
нас и убивают. Теперь они вздумали осквернить наши священные места. Я  этого
не потерплю. Вопрос только в том, кому  из  нас  быть  главным.  Я  не  хочу
показаться спесивым, но я дрался в тридцати семи боях и предлагаю себя.
   - Послушайте меня, - тихо заговорил Квинг-чин. - Я уважаю всех, кто здесь
присутствует, и не хочу никого обидеть. Но из всех, кто сидит в  этой  юрте,
командовать можем только я и Лин-цзе, ибо  мы  оба  обучались  у  гайинов  и
знаем, как обороняться от осады. И есть здесь, в  святилище,  один  человек,
который понимает военное искусство гайинов лучше, чем кто-либо другой.
   - И кто же этот... герой? - осведомился Барцай.
   - Раньше он звался Окаи, - повернувшись к Лин-цзе,  сказал  Квинг-чин.  -
Теперь его зовут Талисман.
   - И ты веришь, что этот человек способен привести нас к победе? - спросил
Кзун. - Против превосходящих нас в двадцать раз вражеских сил?
   - Небесные Всадники готовы ему подчиниться, - внезапно сказал Лин-цзе.
   - И Летучие Кони тоже, - сказал Квинг-чин.
   - Из какого он племени? - спросил Барцай.
   - Из Волчьей Головы, - ответил Лин-цзе.
   - Тогда пойдемте к нему. Я  хочу  сам  на  него  посмотреть,  прежде  чем
вручать ему своих людей, - заявил Барцай. - Тем временем я  разошлю  гонцов,
ибо здесь поблизости много селений Острого Рога, а нам понадобится  побольше
бойцов.

***

   Зусаи провела неспокойную ночь - ее преследовали странные  сны.  Какие-то
люди тащили ее по камням и приковывали в мрачной,  темной  пещере.  ?Ведьма!
Потаскуха!? - кричали они, осыпая ее ударами.
   С панически бьющимся сердцем она открыла глаза,  соскочила  с  постели  и
распахнула окно, вдыхая свежий  ночной  воздух.  Слишком  испуганная,  чтобы
снова ложиться спать, она вышла во двор святилища.  Там  сидели  Талисман  и
Горкай. Когда она подошла, Талисман встал.
   - Здорова ли ты, Зусаи? - спросил он, взяв ее за руку. - Ты так бледна.
   - Мне приснился страшный сон, но теперь все прошло, - улыбнулась  она.  -
Можно посидеть с вами?
   - Конечно.
   И они стали говорить о том, где же еще искать Глаза Альказарра.  Талисман
обшарил всю гробницу, простукал стены и пол, но никаких тайников  не  нашел.
Вместе с Горкаем он даже поднял каменную крышку гроба  и  осмотрел  высохшие
кости внутри. Там ничего не  было,  кроме  тяжелого  серебряного  лон-циа  с
изображениями Ошикая и Шуль-сен. Талисман оставил его на месте  и  осторожно
закрыл крышку.
   - Дух Ошикая  сказал  мне,  что  Глаза  спрятаны  здесь,  но  я  не  могу
придумать, где еще искать, - сознался он теперь.
   Зусаи прилегла рядом с мужчинами и уснула...

   Худой человек с горящими глазами приблизил к ней лицо и до  крови  укусил
ей губу.
   - Теперь ты умрешь, ведьма, - и будешь умирать долго.
   Она плюнула ему в лицо.
   - Тогда я соединюсь с моим любимым, и мне не придется больше смотреть  на
твою мерзкую образину!
   Он жестоко ударил ее несколько раз и сгреб за волосы.
   - Ты никогда не увидишь его по ту сторону вечности. - Он разжал ладонь  и
показал ей пять золотых  гвоздей.  -  Ими  я  проткну  тебе  глаза  и  ушные
перепонки, а последний вгоню тебе в язык, и твой дух навечно станет моим. Ты
будешь прикована ко мне, как должна была быть прикована  при  жизни.  Хочешь
молить меня о пощаде? Падешь ли ты  на  колени,  если  я  тебя  освобожу,  и
поклянешься ли мне в верности?
   Зусаи хотела сказать ?да?, но голос, исходивший из ее уст, не принадлежал
ей.
   -  Клясться  в  верности  такой  жалкой  твари?  Ты  ничто,   Чаката.   Я
предостерегала моего господина против тебя, но он не слушал. Теперь  я  тебя
проклинаю, и мое проклятие будет преследовать тебя, пока звезды не угаснут!
   Он откинул ей голову назад,  и  она  почувствовала,  как  золотое  острие
входит ей в глаз...

   Зусаи закричала от боли и проснулась. Талисман сидел у ее постели.
   - Как я здесь оказалась? - спросила она.
   - Это я тебя принес. Ты говорила на чиадзе. Я не знаю этого языка, но  он
изменил твой голос до неузнаваемости.
   - Я снова видела  сон,  Талисман.  Это  было  как  наяву.  Какие-то  люди
притащили меня в темную комнату и там выкололи мне глаза. Это  было  ужасно.
Они обзывали меня ведьмой и потаскухой. Они, как мне кажется... убили  моего
мужа.
   - Отдохни, - сказал Талисман. - Твой ум помутился.
   - Да, помутился, но я никогда прежде не видела таких снов.  Краски  такие
живые, и... - Он погладил ее по голове, и она, обессиленная, уснула снова  -
теперь уже без сновидений.
   Проснулась она в одиночестве. Яркий солнечный свет  заливал  комнату.  На
столе под окном стоял кувшин с водой и таз. Зусаи встала, разделась,  налила
воды в таз, добавив туда три капли духов  из  крошечного  флакончика,  умыла
лицо и обмылась до пояса. Потом достала из котомки длинное платье из  белого
шелка, помятое, но чистое. Надев его, она выстирала одежду,  которую  носила
накануне, и разложила ее сушиться  на  подоконнике.  Босиком  она  вышла  из
комнаты и спустилась по узкой деревянной лестнице во двор.
   Талисман сидел один, завтракая хлебом и сыром, а Горкай чистил  коней  на
дальней стороне двора. Зусаи села рядом с Талисманом, и он налил ей воды.
   - Тебе опять что-то снилось?
   - Нет. - Она видела, что он устал до предела, и глаза у него  потухли.  -
Что вы будете делать теперь?
   - Я знаю... я верю, что Глаза здесь, но не знаю, где еще искать.
   Пятеро мужчин вошли в открытые ворота, Зусаи,  с  упавшим  сердцем  узнав
Носта-хана, встала и  отошла  в  тень.  Талисман  смотрел  на  пришельцев  с
непроницаемым лицом. Шедший впереди бритоголовый воин с  золотой  серьгой  в
ухе остановился перед ним.
   - Я Кзун из племени Одиноких Волков, - низким холодным голосом сказал он.
Воин был крепким и поджарым, и Зусаи почувствовала страх, глядя на него.  Он
возвышался над Талисманом, словно бросал ему вызов. - Квинт-чин  из  Летучих
Коней говорит, что ты славный полководец. Но ты не похож на полководца.
   Талисман встал и прошел мимо Кзуна к высокому воину с мрачным лицом.
   - Я рад тебя видеть, Лин-цзе.
   - И я тебя, Окаи. Это Боги Камня и Воды привели тебя сюда.
   Могучий воин средних лет вышел вперед.
   - Я Барцаи из Острого Рога. - Он присел на  корточки  и  протянул  правую
руку ладонью вверх. - Квинг-чин из Летучих Коней высокого мнения о  тебе,  и
мы пришли просить тебя об услуге.
   - Ну уж нет! - рявкнул Кзун. - Пусть сперва покажет себя.
   - Зачем вам нужен полководец? - спросил Талисман, обращаясь к Лин-цзе.
   - Сюда идет Гарган с целой армией. Они хотят разрушить святилище.
   - Они уже истребили несколько надирских становищ, - добавил Квинг-чин.
   Талисман отошел в сторону и сел, поджав  ноги,  на  землю.  Трое  надиров
подошли и сели напротив него. Кзун, помедлив, присоединился  к  ним.  Горкай
перешел через двор и стал, скрестив руки, позади Талисмана.
   - Сколько человек в готирской армии? - спросил Талисман.
   - Две тысячи, - ответил Носта-хан. - Уланы и пехота.
   - Когда они будут здесь?
   - Дня через два или три, - сказал Барцаи.
   - И вы намерены сразиться с ними?
   - Для чего еще нам нужен военачальник? - откликнулся Кзун.
   Талисман впервые посмотрел ему в глаза.
   - Будем откровенны, Кзун из Одиноких Волков,  -  сказал  он  без  всякого
гнева.  -  Это  святилище  оборонять   невозможно.   Две   тысячи   человек,
сосредоточив свои усилия, непременно  возьмут  его...  в  конце  концов.  На
победу нечего и надеяться. В лучшем случае мы  продержимся  несколько  дней,
возможно, неделю. Посмотри вокруг. Одна  стена  разрушилась,  от  ворот  нет
никакого проку. Всех защитников гробницы ждет смерть.
   - А я что говорил? - вставил Барцаи.
   - Значит, ты советуешь нам бежать? - спросил Кзун.
   - Я ничего пока не советую. Я просто хочу, чтобы вы поняли очевидное.  Вы
твердо намерены дать бой?
   - Да, - сказал Кзун. - Это единственное место,  которое  свято  для  всех
надиров. Нельзя сдавать его без боя.
   - Ты знаешь готирские порядки, Окаи, - вмешался Лин-цзе.  -  Знаешь,  как
они себя поведут. Согласен ты возглавить нас?
   Талисман встал.
   - Ступайте к своим воинам и скажите, чтобы они собрались здесь через час.
Я буду говорить с ними. - С этими словами он проше