будет сказать Окесе,  когда
вернемся. -  Номад  сплюнул.  -  Он  тебя  тоже  не  любит,  дружище,  -
усмехнулся Эррин. - Но берегись: он человек могущественный, и  лучше  не
делать такого своим врагом.
   - О человеке судят по его врагам, хозяин. Пусть будут лучше  сильные,
чем слабые.
   Лемфада, очутившись в лесу, разом  лишился  сил.  Перед  глазами  все
плыло, и стволы вокруг шатались. Земля устремилась ему навстречу,  и  он
закрыл глаза.
   Из-за толстой сосны вышел и приблизился  к  упавшему  юноше  какой-то
человек - стройный, в небесно-голубой шелковой рубашке, кожаных  бриджах
и башмаках с серебряными пряжками, в нарядном овчинном плаще на  плечах.
Длиннее волосы скреплял на  затылке  серебряный  обруч,  глаза  отливали
лиловым. Опустившись на колени рядом с  Лемфадой,  он  увидел  сочащуюся
из-под стрелы кровь и отвернулся.
   - Хочешь вытащить ее? - спросил кто-то. Человек быстро встал и увидел
перед  собой  высокого,  плечистого  воина  со   светлыми   волосами   и
золотисто-рыжей бородой.
   - Я ничего не понимаю в ранах. Быть может, он уже умер.
   - Ты стал серый, как зимнее небо, - усмехнулся Лло Гифе и разорвал на
раненом рубашку. Стрела вонзилась глубоко под лопатку, и вокруг нее  уже
образовалась опухоль. Лло ухватился за древко.
   - Погоди! - сказал другой. - Если острие  зазубренное,  ты  разорвешь
его на части.
   - Тогда молись, чтобы зазубрин не  было,  -  сказал  Лло  и  выдернул
стрелу.  Лемфада  застонал,  но  не  очнулся.  Зазубрин  на  острие   не
оказалось. Из раны хлынула кровь, и Лло заткнул  дыру  клочком  рубашки.
Потом взвалил юношу на плечо и зашагал по сумрачному лесу.
   Другой, последовав за ним, спросил:
   - Куда ты идешь?
   - Тут в часе ходьбы есть деревня, а в ней знахарка.
   - Меня зовут Нуада, - представился незнакомец. Лло промолчал.
   Солнце уже  садилось  за  горы,  когда  они  поднялись  на  холм  над
деревней. В ней было семь  хижин  и  один  дом  побольше,  в  загоне  на
северном конце стояло пять мелких лошадей.
   - Посмотри, жив парень или нет, - велел Лло своему спутнику.
   Нуада осторожно взял Лемфаду за руку и нащупал пульс.
   - Жив, но сердце бьется неровно.
   Лло, не отвечая, стал  спускаться  с  холма.  Из  крайней  хижины  им
навстречу вышли двое мужчин, оба с длинными луками и  ножами  на  поясе.
Лло помахал им, и они, узнав его, вложили стрелы в колчаны.
   Лло со своей ношей прошел к самой дальней хижине, поднялся на крыльцо
и постучал. Ему  открыла  женщина  средних  лет.  Увидев  раненого,  она
отступила. Лло вошел в дом и направился прямо к узкой койке у  восточной
стены.
   Женщина помогла  ему  уложить  юношу  и  вытащила  из  раны  затычку,
внимательно глядя на вновь потекшую кровь.
   - Легкое не задето, - сказала она. - Оставь его тут, я  позабочусь  о
нем.
   Лло молча встал, расправил спину и посмотрел  на  стоящего  у  порога
Нуаду.
   - Чего тебе здесь надо?
   - Я не отказался бы от еды.
   - А заплатить есть чем?
   - Обычно я плачу за еду песнями. Я бард, сказитель.
   Лло покачал головой и, отстранив Нуаду, вышел из дома. Поэт  двинулся
за ним.
   - Я хорошо пою. Меня принимали  в  Фурболгском  дворце  и  у  герцога
Мактийского. На востоке я тоже бывал.
   - Хорошие сказители все богачи. Ну да ничего - думаю, здешние  жители
охотно тебя послушают. Знаешь сказание о Петрике?
   - Само собой, но я предпочитаю более свежие истории. Я и сюда  пришел
в поисках чего-то нового.
   - Послушайся моего совета и расскажи им про Петрика,  -  сказал  Лло,
направляясь к большому дому. Нуада с трудом поспевал за ним.
   - Ты не очень-то приветлив, дружище.
   - У меня нет друзей, и я в них не нуждаюсь.
   Дом насчитывал футов семьдесят в длину, и посреди  него  имелись  два
каменных очага, один против другого. Здесь стояло около дюжины столов, а
в дальнем углу помещалась стойка, за  которой  стояло  несколько  бочек.
Лло, растолкав собравшихся здесь людей, снял кружку с крючка на стене  и
нацедил в нее пива из маленького  бочонка.  Нуада  заметил,  что  он  не
заплатил за выпивку, и тоже взял себе кружку.
   - Ты чего это?  -  осведомился  один  из  присутствующих,  ткнув  его
пальцем в грудь.
   - Выпить хочу, - ответил поэт.
   - Только не из моей посудины, - заявил селянин и отнял у него кружку.
   - Извини, - промолвил Нуада.  Его  белокурый  попутчик  тем  временем
разговаривал с каким-то человеком, коренастым и толстопузым. Вскоре  тот
обернулся и с улыбкой направился к Нуаде.
   - Это ты будешь сказитель?
   - Я самый.
   - Издалека идешь?
   - Из Фурболга. Я пел при дворе.
   - Это хорошо - расскажешь нам новости. Я  представлю  тебе  обществу.
Как тебя звать?
   - Нуада. За игру на арфе известен так же, как Серебряная Рука.
   - У нас тут арф нету, но ты получишь еду и постель, если  расскажешь,
что делается в мире. Выкрутасов нам не надо - говори попросту.
   Лло Гифе, усевшись на лавку у стены  и  вытянув  свои  длинные  ноги,
посочувствовал поэту. Здесь не Фурболг  и  даже  не  Макта.  Придворному
барду  придется  выступать   перед   неотесанными   лесовиками,   хорошо
понимающими разницу между вымыслом и действительностью. Поэт  между  тем
взобрался  на  стол,  и  содержатель  общего  дома,  потребовав  тишины,
представил его. Разговоры на миг смолкли, но  тут  же  возобновились,  и
кто-то отпустил шутку, вызвавшую общий  смех.  Но  звучный  голос  Нуады
внезапно перекрыл гомон.
   - Когда умирает герой,  боги  одаривают  его,  но  дар  этот  о  двух
сторонах. Известно ли тебе, что это за дар? - спросил поэт, обращаясь  к
человеку в волчьем полушубке. - Да-да, тебе, хряк  в  волчьей  шкуре!  -
Грянул смех, и "хряк", побагровев, схватился за кинжал у себя на  поясе.
Нуада же, как ни в чем не бывало, уже повернулся к другому. - А  ты?  Ты
знаешь? - Тот мотнул головой. - Хорошо, я скажу вам. После  смерти  душа
героя блуждает по миру, откликаясь на зов сказителей и поэтов.  Когда  о
нем говорят перед собранием - даже перед такими нишебродами, как  вы,  -
его душа является среди этого собрания. Это волшебство,  недоступное  ни
одному чародею. Почему же этот дар о двух сторонах?
   Потому что герой, стоя среди вас, видит,  что  его  подвиги  для  вас
ничего не значат.
   Вот  у  вашего  очага  стоит   Петрик,   величайший   из   воинов   и
благороднейший из людей. Он сражался со злом и делал это не ради  славы.
Что же он видит, глядя вокруг себя? Лодырей, беглых воров и распутников.
А ведь такой человек заслуживает гораздо большего.
   Лло Гифе беспокойно взглянул на очаг,  но  не  увидел  ничего,  кроме
пляшущего пламени. В доме теперь воцарилась полная тишина. Поэт  продлил
ее еще на несколько мгновений, а потом его голос смягчился.
   - Давным-давно, на заре иных времен, - начал он, -  Петрик  вышел  из
леса. Он был высок...
   Ни один звук не прерывал повествования, и поэт продолжал  ткать  свое
волшебное полотно. Когда он стал рассказывать  о  том,  как  Петрик  был
предательски убит на Перевале  Душ,  слушатели  просто  впились  в  него
глазами. Но история не  завершилась,  как  обычно,  крылатыми  демонами,
накинувшимися на тело героя. Душа Петрика, по  словам  Нуады,  воспарила
ввысь, чтобы продолжить свою битву в небесах.  Меч  его  преобразился  в
лунный луч, глаза - в две сияющие звезды. Когда поэт  наконец  умолк,  в
горнице загремели оглушительные рукоплескания.
   Еще час Нуада рассказывал о  героях  древности,  завершив  свою  речь
сказанием о рыцарях Габалы,  ушедших,  чтобы  сразиться  с  силами  зла.
Угрюмое  пренебрежение  Лло  Гифса,  помимо  его  воли,  растворилось  в
красноречии поэта, и он захлопал в ладоши наряду со всеми остальными.
   Хозяин поднес Нуаде кружку эля.  Поэт  осушил  ее  до  дна,  а  затем
водрузил на столешницу стул и сел на него, ожидая вопросов.
   Вопросы не замедлили явиться, и Нуада стал рассказывать о гонениях  в
столице,  о  травле  номадских  купцов,   о   росте   цен   и   нехватке
продовольствия на севере, о больших скачках  и  огромном  сером  жеребце
улане, обогнавшем лучших скакунов королевства.
   Рассказав все новости, он слез со стола и подошел к Лло Гифсу.
   - У тебя талант, - сказал тот. - Но был  ли  Петрик  здесь  на  самом
деле?
   - Раз ты почувствовал  его  присутствие,  значит,  был,  -  улыбнулся
Нуада.
   - Как получилось, что такой  мастер,  как  ты,  оказался  в  подобном
месте? Ты давно должен был разбогатеть и жить во дворце.
   Нуада весело прищурил свои лиловые глаза.
   - Я действительно жил во дворце и ел на золоте. Такие рубашки, что на
мне сейчас, я носил только один день, а потом отдавал рабам либо  просто
сжигал.
   - Ты хочешь сказать, что все это  ничего  не  стоит  по  сравнению  с
вольной жизнью в лесу? - усмехнулся Лло.
   - Нет, не хочу. Посмотри на меня и скажи, что ты видишь.
   -  Довольно  смазливого  парня  с   длинными   волосами   и   глазами
необычайного цвета. Что еще я должен видеть?
   - Я номад. Мой отец был одним из богатейших купцов Фурболга.
   - Понимаю. У тебя все отняли.
   - Хуже того. Всю мою семью перебили. Когда пришли солдаты, я  был  не
дома, а... у своей подруги. Потом она помогла мне выбраться из города.
   - Нечего сказать, в хорошие времена мы живем. А почему ты выбрал этот
лес?
   - Я слышал, что тут появился один мятежник, настоящий герой, и  хотел
разузнать о нем побольше. После этого я намерен отправиться на восток, в
страны, где еще правит разум.
   - Мятежников ты здесь не найдешь. Воры и разбойники у нас имеются,  а
вот герои едва ли.
   Нуада, помолчав немного, наклонился поближе к Лло.
   - В Фурболге и других городах ходят слухи о  герое,  который  восстал
против герцога и самого короля. Он убил  герцогского  племянника  и  был
приговорен к смерти, но бежал из  мактийской  тюрьмы  и  освободил  всех
тамошних узников. Во  всей  стране  его  имя  стало  символом  борьбы  с
тиранией.
   - Борьбы с тиранией? - хмыкнул Лло. - Что за чушь, поэт!  Бороться  с
тиранами - все равно что плевать против ветра.
   - Ошибаешься. Этот человек существует, и я его найду.
   - Как его хоть звать-то, борца твоего?
   - Лло Гифе, - с блеском в глазах произнес Нуада.
   - Желаю тебе отыскать его, поэт.
   - Стало быть, ты его не знаешь?
   - Нет, я не знаю человека, о  котором  ты  говоришь.  Пошли-ка  лучше
поедим.

3

   Бывший рыцарь  выбирал  нехоженые  тропы  подальше  от  человеческого
жилья. Питался он мясом, которое добывал, стреляя из лука, и  приправлял
его собранными в лесу травами. Время шло, и борода  все  сильнее  давила
ему на горло, но никто из тех, кого он спрашивал, не слыхал о знаменитом
мастере по имени Руад Ро-фесса. На севере остался  только  один  большой
город, Макта, и Мананнану очень не хотелось ехать туда. Герцог наверняка
его узнает, хотя бывший паж не узнал.
   Прошло пятнадцать дней с тех пор, как он  в  последний  раз  пополнял
запас соли, крепкой браги и овса. Травы на  лугах  полно,  но  от  диких
зверей надежнее спасаться на коне, который ест овес. Городишко,  где  он
покупал припасы, был маленький - каких-нибудь шестнадцать домишек, кузня
и житница, а цены оказались вдвое  выше  ожидаемых.  Мананнан  заплатил,
сколько требовалось, и устроился на  ночлег  за  городом,  на  поляне  у
ручья.
   Было жарко, и он  немилосердно  потел  под  своим  шлемом.  Откупорив
бутыль с брагой,  он  выпил,  и  ему  в  который  раз  вспомнился  ужас,
испытанный в детстве. Он залез тогда на сухое  дерево  и  перебирался  с
одной стороны ствола на другую, но сук под ним подломился, и  он  рухнул
прямо в прогнивший изнутри ствол, угодив ногами в муравейник.  Руки  его
оказались прижаты к бокам, и он застрял в дереве, как  в  узком  стоячем
гробу. Он стал кричать, но до дому было далеко, а он никому  не  сказал,
куда идет. Муравьи, взбираясь вверх  по  его  ногам,  сновали  по  лицу,
забирались в глаза и уши - а когда он кричал, то и в рот. С прижатыми  к
телу руками он не мог вылезти и ждал час за часом, пока его  наконец  не
услышал лесник. Шестеро человек трудились еще час, чтобы вытащить его на
волю. С того дня он стал избегать тесных, замкнутых мест. Пережитый ужас
не оставил его и в зрелые годы.
   Когда перед ним разверзлись черные врата, этот кошмар  снова  ожил  в
его памяти, захлестнув Мананнана волной страха.
   Теперь он снова оказался  в  плену  -  на  этот  раз  у  серебристого
колпака, намертво прикрепленного к стальному вороту его доспехов. И пот,
щиплющий кожу головы, напоминает ему о тех муравьях. Он снова  припал  к
бутылке.
   Куда же девался Оллатаир? Мананнан постоянно  сверялся  с  камнем  на
эфесе  своего  меча,  но  тот  не  давал  ему  никакой  надежды.  Камень
отзовется, лишь когда Оружейник окажется не далее  как  в  дне  езды  от
него.
   Будь ты проклят, колдун! Где ты?
   Все шесть лет изгнания, которое он сам на себя навлек, Мананнан жадно
прислушивался к новостям из дома, но  они  в  основном  касались  нового
короля, Ахака, только  что  одержавшего  победу  в  Фоморианской  войне.
Король встретил распад империи  с  редким  присутствием  духа,  заключив
договоры со всеми прежними владениями Габалы. Но рыцари стали  легендой,
а об Оружейнике не было ни слуху ни духу. Быть может,  тот  передумал  и
отправился за ворота вместе с Самильданахом? В ту страшную ночь собрался
густой туман - он-то и помог Мананнану ускользнуть незамеченным.
   Но нет - Оллатаир говорил, что должен остаться, чтобы открыть  врата,
когда зло будет побеждено. Он сказал, что будет ждать пять дней - но где
он может быть шесть лет спустя?
   Мананнан сидел, прислонясь спиной к толстому дубу,  и  пил,  а  потом
запел непристойную песню, которую  выучил,  служа  наемником  далеко  на
востоке.  Песня  была  хорошая  -  про  женщину,  имевшую  мужа  и  двух
любовников, и про  уловки,  на  которые  она  пускалась,  чтобы  они  не
встретились. Последний  куплет  он  забыл.  Конь  ушел  от  него,  чтобы
попастись у ручья.
   - Что за радость петь для себя одного, даже в таком красивом месте, -
сказал бывший рыцарь. - Поди сюда, Каун, я тебе овса дам.
   Конь, подняв серую голову, посмотрел на него.
   - Я не пьян,  просто  весел.  Это  большая  разница,  хотя  коню  ее,
конечно, не понять. - Мананнан хотел встать, но запутался в  собственных
ножнах. Он снял их, кинул на траву и поднялся. - Видишь,  я  держусь  на
ногах.
   - Гляньте-ка, ребята - он и впрямь держится.
   Бывший рыцарь обернулся и увидел четверых человек - трех бородатых  и
одного юнца лет пятнадцати.
   - Добро пожаловать, господа. Не хотите ли выпить?
   - Очень даже хотим. От денег и хорошего коня мы тоже не откажемся.
   Бывший рыцарь снова плюхнулся наземь и осклабился.
   - Конь у меня только один, и он не продается.
   - Да мы, сударь мой, и не собирались его покупать, -  сказал  тот  же
плечистый бородач.
   - Понимаю - но увести его вам тоже не удастся. Убирайтесь-ка прочь.
   - Так говорить невежливо, сударь, и  притом  опасно.  Поглядите:  нас
четверо, мы все при оружии и трезвее трезвого.
   - Я предлагал вам выпить. - Мананнан вынул  меч  из  ножен  и  встал,
держась за дуб. - Предупреждаю вас, - заплетающимся языком выговорил он,
- я рыцарь Габалы. Сойтись со мной в бою - значит умереть.
   - Вот диво-то, ребята - рыцарь Габалы, ни больше ни  меньше!  Странно
только, что доспехов на нем нет,  кроме  этого  помятого  шлема.  А  еще
страннее, что он пьян. Не хочу сомневаться в ваших  словах,  сударь,  но
разве в вашем ордене крепкие напитки не запрещены?
   - Запрещены, - подтвердил бывший рыцарь. - Мы были... - Он запнулся в
поисках нужного слова.
   - Чисты? - подсказал бородач.
   - Вот-вот! Чисты. Благородны. - Мананнан засмеялся. - Прямо как боги!
И гордые были. Да. Теперь-то никого не осталось. - Он  махнул  рукой.  -
Ушли сражаться с повелителем демонов.
   - А вы как же, сударь?
   - Я... испугался черных врат. Оллатаир открыл их, а я не смог  в  них
войти. Что-то внутри... защелкнулось и не  пустило.  Мы  все  сидели  на
конях и ждали, и вот врата  открылись.  Все  остальные,  Эдрин,  Патеус,
въехали в них, а я нет. Я остался.
   - Стало быть, вы, уж не обессудьте за прямоту, сударь - трус?
   - Так и есть. Я - трусливый рыцарь. Но теперь это  уже  не  причиняет
мне такой боли, как прежде. Вы уверены, что не хотите выпить со мной?
   - Нет, спасибо. Однако мы избавим вас от коня и кошелька.
   - Право же, лучше не пытайтесь. Мы  знакомы  совсем  недолго,  но  вы
пришлись мне по душе.
   - Убейте его. - Трое, достав ножи,  бросились  на  Мананнана,  а  сам
вожак направился к коню. Бывший рыцарь повернул  кисть,  и  его  меч  со
свистом описал дугу, сверкнув  на  солнце.  Первый  грабитель  попытался
остановиться, но опоздал, и меч  рассек  ему  яремную  жилу  и  разрубил
ключицу до самых легких. Он умер еще до того, как  упал.  Обратный  удар
клинка вспорол живот второму - этот еще успел крикнуть. Юноша,  зашедший
рыцарю за спину, прыгнул на него с  ножом.  Мананнан,  не  оборачиваясь,
припал на одно колено и нанес мечом колющий удар  назад,  пропустив  его
между своей правой рукой и боком. Парень заметил опасность лишь в  самый
последний миг, и меч вошел ему в грудь, пронзив сердце.
   Бывший рыцарь вытащил  клинок  и  встал.  Весь  бой  занял  несколько
мгновений. Вожак, подойдя к Кауну, схватил его  под  уздцы,  но  жеребец
встал на дыбы и так залепил передними копытами в  лицо  разбойнику,  что
тот отлетел и брякнулся наземь. На  него  упала  тень,  и  вожак  поднял
глаза.
   - Ты совершил глупость, и твои друзья за нее поплатились.
   Разбойник привстал на колени, глядя расширенными от изумления глазами
на своих мертвых сподвижников.
   - Сын мой! - вскричал он и, спотыкаясь, побежал к мальчику. - Ты убил
моего сына! - Прижав на миг к груди мертвое тело, он встал и вынул  свой
нож. Мананнан молчал, зная, что слова тут не помогут. С  душераздирающим
воплем разбойник кинулся на него.
   Меч еще раз пропел свою песню, и протрезвевший бывший рыцарь  сел  на
коня.
   - Поехали, Каун, это место утратило свою прелесть.
   С того самого дня он и стал избегать городов,  селений  и  уединенных
хуторов. Так он  доехал  до  Мактийского  герцогства.  Если  Оллатаир  и
существует где-то, то он должен быть здесь, у  себя  на  родине.  Бывший
рыцарь достал меч и, глядя на рубин в его эфесе, прошептал:
   - Оллатаир. - Камень загорелся,  и  в  его  глубине  Мананнан  увидел
стоящего у колодца Оружейника.
   К нему приближались вооруженные люди, и их мечи сверкали серебром при
луне.
   - Нет! - крикнул бывший рыцарь, и образ в камне померк.

***

   Эррин вышел из ванны и надел толстый  халат,  поданный  ему  Убадаем.
Весь лоснящийся от горячей воды, он подошел  к  окну  и  вдохнул  свежий
ночной воздух.  Убадай  принес  хозяину  разбавленного  вина,  но  Эррин
отстранил кубок.
   - Сегодня я пить не буду.
   - Беспокоишься о чем-то, господин?
   - Почему ты остаешься у меня, Убадай? Я дал  тебе  вольную  два  года
назад, и ты мог бы отправиться куда хочешь - обратно  в  степи,  или  за
море в Цитаэрон, или на восток. Почему ты остался?
   Убадай пожал плечами. Его темные раскосые глаза не  выражали  никаких
чувств.
   - Тебе надо выпить. Много выпить. Так, чтобы с ног свалиться.
   - Не думаю. Уйди, оставь меня.
   Проводив номада взглядом, Эррин заглянул в кубок,  вздрогнул,  закрыл
окно и отошел к очагу, где горел огонь. Подтащив поближе тяжелое кресло,
он сел и стал смотреть в пламя.
   Разговор с провидцем Окесой  преследовал  его,  вспоминаясь  снова  и
снова. Эррин всегда недолюбливал этого человека,  чья  бритая  голова  и
крючковатый нос придавали ему сходство со стервятником, а  глаза  всегда
светились злобным огнем. Нет, не любил Эррин Окесу.
   - Вы не часто удостаиваете меня своими визитами, -  сказал  провидец,
когда Эррин вошел в его кабинет.
   - Просто наши пути  не  так  часто  пересекаются,  -  ответил  Э