и, больше ничего. Быть
может, по дороге нам встретятся какие-нибудь любопытные цветы. -  Пальцы
Чиена стряхнули воображаемую пыль с рукава.
   - Я видел здесь много красных цветов, господин, - с поклоном  заметил
Зукай.
   - И увидишь еще больше.
   Лицо Зукая отвердело.
   - Позволено ли мне будет написать домашним, господин?
   - Конечно. А теперь оставь меня. Увидимся на рассвете.
   Офицер вышел. Вернулся Оши с вычищенным ножом.
   Чиен спрятал клинок в промасленные ножны внутри рукава. Оши  подвинул
к столу вытертый стул,  и  Чиен  сел.  Казалось,  будто  он  погружен  в
раздумье. В действительности же  он  сосредоточился  на  чуждом  духе  в
комнате и увидел тощего, сморщенного старикашку  с  бледными  глазами  и
лицом как у хорька. Тот парил под высоким потолком.  Чиен  молчал,  пока
дух не исчез.
   - Оши!
   - Да, господин?
   - Ступай на кухню и  принеси  хлеба.  Рыбы  у  них,  конечно,  нет  -
раздобудь мне вяленого мяса, в котором еще не завелись черви.
   - Слушаюсь.
   Чиен сложил руки и стал думать о Май-Син. Каким убогим, должно  быть,
казалось ей это место. Он вызвал в памяти ее  прекрасное  лицо,  пытаясь
войти в общение с ее духом.  Но  лишь  молчание  космоса  ответило  ему.
Возможно, она просто далеко отсюда, сказал он себе - но  темная  сторона
его души заставляла подозревать худшее.
   Мажордом постучал в дверь, уведомил Чиена, что Джунгир-хан устраивает
пир в его честь. Праздник начнется с восходом луны. Будет  хорошо,  если
посол захватит с собой командира своей стражи. Чиен поклонился и ответил
согласием.
   Какое новое унижение уготовили ему эти дикари?
   Большой зал был набит воинами - они  сидели  вокруг  длинных  столов,
составленных в громадный прямоугольник. Джунгир-хан в облегающем камзоле
из черной кожи, вышитом золотой нитью, восседал на  южном  конце,  перед
тронным помостом. По правую его руку поместился Чиен, а справа от  посла
- Зукай, который был встревожен и  ел  мало.  Слева  от  Джунгира  сидел
сморщенный  старик,  которого  хан  представил  как  Шотцу,  придворного
шамана. Чиен склонил голову, сказав:
   - Мы наслышаны об искусстве надирских шаманов.
   - Как и мы о придворных чиадзийских магах, - ответил Шотца. -  Правда
ли, что они могут делать маленькие золотые машинки, летающие  в  воздухе
подобно птицам?
   - У Божественного три таких, - сказал Чиен. Шотца кивнул, но, видимо,
не совсем поверил.
   На пиру поглощались горы мяса, которого в Чиадзе и  дворцовые  собаки
не стали бы есть - большей  частью  оно  давно  уже  протухло,  и  гости
обильно сдабривали еду пряностями. Чиен ел умеренно, а пил  еще  меньше.
Напиток, который подавали за столом, изготавливался, как ему сказали, из
кислого козьего молока.
   - Очень умно, - сказал он вслух, а  про  себя  подумал:  "Вам  только
такое пойло и лакать".
   Между бесконечными  переменами  блюд  гостей  развлекали  жонглеры  и
акробаты. Особым искусством они не отличались, но Чиен учтиво  хлопал  в
ладоши.
   - Мы много слышали, - внезапно молвил хан, -  о  воинском  мастерстве
жителей Чиадзе. Не покажет ли нам начальник твоей стражи образчик такого
мастерства?
   - Что именно вы желали бы видеть? - спросил Чиен.
   - Борьбу на мечах.
   - Со всем моим почтением к великому хану, это  невозможно.  В  клинке
обитает душа его владельца, и оружие обнажается лишь в том случае,  если
нужно пролить кровь, - боюсь, оно не годится для показательного боя.
   - Так пусть сразятся насмерть, - сказал хан.
   - Я не совсем понимаю вас, мой повелитель. Быть может, вы шутите?
   - В таких делах я никогда не шучу, посол. Я прошу, чтобы твой человек
показал мне, как дерутся в Чиадзе, и не потерплю отказа.
   - Надеюсь, что великий хан не воспринял моих слов в качестве  отказа.
Я  хотел  лишь  сказать  -  не  послужит  ли  смерть  на   пиру   дурным
предзнаменованием?
   - Смотря кто умрет, - холодно ответил хан.
   - Хорошо, государь. - И Чиен сказал Зукаю:
   - Великий хан желает  видеть  боевое  искусство  чиадзийского  воина.
Окажи ему эту услугу.
   - Как прикажете. - Зукай встал и  перескочил  через  стол.  Воин  был
невысок и не особенно широк в плечах.  Темноглазый,  с  широким  плоским
лицом, он был  чисто  выбрит,  но  его  тонкие  усы  свисали  до  самого
подбородка. Он обнажил  свой  длинный  кривой  двуручный  меч  и  провел
пальцами по груди. Чиен прочел этот безмолвный сигнал и с трудом сдержал
свою гордость. "Вы приказываете мне умереть?" -  спрашивал  Зукай.  Чиен
поднял руку и коснулся своих покрытых лаком волос.  Зукай  понял  его  и
поклонился.
   Джунгир-хан сделал знак воину в дальнем конце зала.
   - Покажи нашему гостю, как дерутся надиры, -  приказал  хан,  и  воин
прыгнул в пространство между столами.
   - Прошу прощения, государь, - с бесстрастным лицом молвил Чиен.
   - Что такое?
   - Нельзя выставлять против Зукая одного-единственного противника. Это
смертельно оскорбило бы его.
   Хан потемнел и поднял руку. Воцарилось молчание.
   - Наш гость, посол из страны Чиадзе, сказал, что один надирский  воин
его борцу не соперник. - В зале поднялся гневный ропот,  но  хан  махнул
рукой, и тишина настала снова. - Как по-вашему, правда ли это?
   - Нет! - взревели пирующие.
   - Он говорит также, что его боец будет оскорблен, увидев перед  собой
лишь одного противника. Пристало ли нам оскорблять столь славного воина?
- Ответа не было: надиры ждали, что скажет их хан. - Нет, гостей обижать
негоже, - сказал Джунгир. - Выйди ты, Улай, и ты, Иетзан. - Двое надиров
присоединились к первому, и хан приказал:
   - Начинайте.
   Надиры образовали круг около неподвижного Зукая. Тот держал свой  меч
на плече. Первый надир внезапно ринулся вперед, остальные последовали за
ним. Зукай повернулся на каблуках, взмахнул мечом сверху вниз  и  рассек
первому ключицу и грудь. Потом обернулся  назад,  отразил  удар  другого
надира, снес ему голову, припал на колено и вонзил меч в живот третьему.
   Зукай убрал меч в ножны на спине, подбоченился и застыл на  месте.  У
его ног лежали три тела, пятная кровью мозаичный пол.
   - Славный воин, - нарушил тишину голос Джунгир-хана.
   - Не из самых славных, - скрывая радость, ответил Чиен.  -  Последний
его выпад показался мне не изящным. Четвертый противник мог бы убить его
в этот миг.
   Хан, не ответив ему, махнул  рукой.  Слуги  раздвинули  столы,  чтобы
вынести мертвых, и засыпали кровь опилками.
   Пир продолжался еще час, но Джунгир не разговаривал больше  с  послом
из страны Чиадзе.
   Ближе к полуночи гости начали расходиться. Чиен  встал  и  поклонился
Джунгиру:
   - С вашего позволения, мой повелитель... Хан кивнул:
   - Доброго тебе пути.
   - Уверен, что ваше пожелание непременно сделает его добрым. Благодарю
за угощение. Да ниспошлют вам боги свое благословение.
   И Чиен-Цу с Зукаем покинули зал. Придя к себе, Чиен сказал Зукаю:
   - Извини меня за слова, принижающее твое достоинство. Мне не хотелось
поддакивать хану.
   Зукай трижды низко поклонился.
   - Не нужно извинений, мой господин.  Моя  жизнь  заключается  в  том,
чтобы служить вам.
   В комнатах Чиен увидел, что Оши снял с  кровати  надирскую  холстину,
постелив тонкие шелковые простыни и положив перину из гусиного пуха. Сам
слуга спал в ногах постели.
   Чиен разделся, аккуратно сложил одежду  на  стул  у  окна  и  улегся,
жалея, что не смог насладиться горячей ароматной ванной. Оши проснулся и
спросил:
   - Не нужно ли чего-нибудь господину?
   - Нет, спасибо.
   Оши снова прикорнул на полу, а Чиен стал смотреть на яркие звезды  за
окном. Май-Син, по всей вероятности, нет в живых. Он  не  чувствовал  ее
тепла. Никто в этом мире больше не услышит ее смеха, и  не  прозвучит  в
ночи ее сладостное пение. Но чтобы убедиться в этом, он должен  хотя  бы
немного проехать на юг. Если она мертва, на их отряд непременно нападут,
чтобы перебить их всех. Джунгир-хан не захочет, чтобы император узнал  о
смерти своей дочери. Гибель Чиена припишут  грабителям,  и  хан  еще  не
меньше года будет получать дорогие подарки.
   Нужно как-то помешать ему. Этого требует честь.
   Несколько часов Чиен лежал без сна, наконец его губы тронула улыбка.
   И он уснул.

***

   Несмотря на близость самого короткого дня в  году,  в  воздухе  веяло
весной, пока путешественники спускались  по  отлогим  холмам  к  селению
Киалла. Юношу охватили смешанные чувства, когда он  увидел  внизу  новые
срубы и частокол. Он дома - и в то же время не дома. Здесь остались  его
детские мечты, и призраки юности по-прежнему играют  в  лесу.  Он  знает
здесь все  тропинки,  все  потайные  места,  все  поваленные  деревья  и
укромные пещеры. Но деревня уже не та. Пожарищ нет и  следа,  двенадцать
новых домов выросли по краям. Танаи-пекаря убили при набеге, а его дом и
пекарню сожгли - теперь на том месте стоит новая пекарня.
   Киаллу  казалось,  что  кто-то  ворвался  в  его  память   с   ножом,
безжалостно искромсав дорогие ему образы.
   Чареос вывел свой маленький отряд  через  недостроенный  частокол  на
деревенскую площадь. Люди при виде  всадников  бросили  работу.  Высокий
толстый мужчина в зеленом шерстяном камзоле и с брюхом,  нависающим  над
широким ремнем, вышел им навстречу и стал,  скрестив  на  груди  могучие
руки.
   - Чего надо? - важно пробасил он. Чареос спешился и подошел поближе.
   - Мы ищем пристанища на ночь.
   - Чужих мы на ночлег не пускаем.
   Киалл, не выдержав, перекинул ногу через седло и спрыгнул с коня.
   - Я тут не чужой! А вот ты кто такой, во имя Бара? Я тебя не знаю.
   - Я тебя тоже. Говорите, зачем явились, или пеняйте на себя.
   - О чем это он толкует? - фыркнул Бельцер.
   - О лучниках, спрятанных в проулках вокруг нас, - пояснил Финн.
   - А-а.
   Чареос оглянулся и увидел этих лучников. Им было явно не по  себе,  и
пальцы на туго натянутых тетивах дрожали. Стоит вылететь хотя  бы  одной
стреле - и площадь превратится в побоище.
   - Мы не надрены, - примирительно сказал он. -  Я  был  здесь  в  ночь
набега и помогал тушить пожар. А этот юноша - Киалл, он местный.
   - Я его не знаю, да и знать не хочу, - заявил здоровяк.
   - Мое имя Чареос. Простая вежливость требует, чтобы  вы  назвали  мне
свое.
   - С такими, как вы, я вежливости не соблюдаю. Проваливайте отсюда!
   Чареос развел руками и внезапно левой сгреб  толстяка  за  камзол,  а
правой приставил нож к его горлу.
   - Я не терплю дурных манер, - спокойно сказал воин. -  Прикажи  своим
людям сложить оружие, не то я перережу тебе глотку.
   Толстяк сглотнул, отчего нож еще глубже вошел в складки  его  дряблой
кожи. Тонкая струйка крови стекла на камзол.
   - Сл-ложите оружие, - пролепетал толстяк.
   - Громче, дурак! - прошипел Чареос, и тот повторил свой приказ.
   Лучники неохотно подчинились, однако не оставили враждебных намерений
и стали подступать к чужакам.
   - Где тут Паккус-пророк? - крикнул Чареос, но не получил ответа.
   Киалл вышел вперед.
   - Неужели меня никто не помнит? Рика, Анас! Это же я - Киалл!
   - Киалл? -  Высокий  худой  человек  с  рябым  лицом  присмотрелся  к
молодому воину. - И впрямь. Но ты здорово изменился. Зачем ты вернулся?
   - Чтобы найти Равенну.
   - Зачем? - повторил Анас. - Теперь она уже  замужем  за  каким-нибудь
надиром, а может, и еще того хуже.
   Киалл покраснел.
   - Я все равно найду ее. Что у вас тут творится? Кто этот  человек?  И
где Паккус?
   - После набега многие семьи подались на север, поближе к  Тальгитиру.
На их место приехали новые. Это  Норрал  -  он  хороший  человек  и  наш
староста. Это он придумал поставить частокол и завести луки.  Теперь  мы
сумеем защитить себя, Киалл. Когда надрены снова заявятся  сюда,  голыми
руками они нас не возьмут.
   - А что с Паккусом?
   - Он умер три дня назад.
   Чареос тем временем убрал свой нож  и  отпустил  Норрала.  Бельцер  и
остальные спешились.
   - Мы не разбойники, - сказал Киалл жителям деревни. -  Я  здешний,  и
утром мы отправимся на поиски похищенных женщин.  Мы  вернем  их  домой.
Воинов, которые едут со мной, вы можете не знать с виду, но уж  точно  о
них слышали. Вот это Чареос, Мастер Меча, а это Бельцер,  чье  оружие  -
топор. Этот темнобородый - прославленный лучник Финн,  а  это  его  друг
Маггриг. Все они - герои Бел-Азара  и  мои  друзья.  А  этот  человек  -
чародей из страны Покрытых Узорами;  он  пойдет  по  духовному  следу  и
приведет нас к похищенным.
   - Это он-то - тот славный воин с топором? - спросил Анас, уставившись
на Бельцера.
   - Я самый, козел! - прогремел Бельцер,  вынимая  топор  и  приставляя
сверкающее лезвие к подбородку Анаса. - Или  тебе  нужны  более  весомые
доказательства?
   - Нет-нет, - шарахнулся от него Анас.
   - Тысяча извинений, - прошептал Норрал на ухо Чареосу. - Я  не  знал.
Окажите честь моему дому - переночуйте у меня.
   -  Хорошо.  -  Чареос  растянул  губы  в  улыбке.  -  Я  тоже  должен
извиниться. Вы  были  совершенно  правы,  приняв  меры  против  шестерых
вооруженных людей, и ваши действия достойны похвалы.
   Норрал поклонился.
   Он угостил их  вкусным  ужином,  который  сготовили  его  хорошенькие
пухленькие дочки, Беа и Кара, но донельзя утомил гостей, рассказывая  им
свою примечательную жизнь со всеми подробностями и приплетая туда разных
готирских  сановников,  поэтов  и  вельмож.  Всякая  история   неизменно
заканчивалась  похвалами,  коими  эти  славные  мужи  удостаивали  ум  и
проницательность Норрала.
   Бельцер не выдержал первым - прихватил кувшин вина и вышел на воздух.
Маггриг и Финн вскоре последовали за ним. Окас же, не внемля пространным
речам хозяина, свернулся на полу и уснул.
   Чареос и Киалл засиделись с толстяком за полночь, но он не  выказывал
никаких признаков утомления. Чареос нарочито зевнул и сказал:
   - Позвольте поблагодарить вас за приятнейший вечер. Но  поскольку  мы
выходим в путь на рассвете,  я,  с  вашего  разрешения,  оставлю  вас  с
Киаллом. Он помоложе нас и может многому от вас научиться.
   Одуревший от  скуки  Киалл  сдержал  гнев  и  приготовился  выслушать
очередную историю. Однако с уходом последнего из героев Бел-Азара Норрал
потерял охоту рассказывать, извинился и ушел спать.
   Киалл вышел наружу. Один только Бельцер не спал, и юноша присел рядом
с ним.
   - Никак у старого болтуна байки кончились? - спросил Бельцер.
   - Нет, просто слушать некому стало.
   - Боги, да ему никакой частокол не нужен - ему бы провести вечерок  в
надренском лагере, и они будут избегать этого места как чумы.
   Киалл молча, опершись подбородком на  руки,  смотрел  на  деревенские
домики. Сквозь ставни тонкими лучами пробивался золотистый свет.
   - Что с тобой, парень? - спросил Бельцер, допив остаток вина.
   - Теперь здесь все по-другому. Все чужое.
   - Все на свете меняется, кроме гор да неба.
   - Но ведь всего несколько месяцев прошло - а кажется,  будто  Равенны
никогда и не существовало.
   - Не могут же они горевать вечно,  Киалл.  В  деревне  всегда  работы
полно: сеять, убирать, скотину кормить и обихаживать. Равенна им  -  как
прошлогодний снег. Да и все мы, парень, прошлогодний снег.
   - Нет! Так быть не должно.
   - Должно не должно, а по-другому не бывает. -  Бельцер  сунул  Киаллу
пустой кувшин. - Что ты тут видишь?
   - Что ж я могу видеть, когда ты все вылакал?
   - Вот-вот. Вино было хорошее, но теперь его больше  нет.  Хуже  того,
завтра я его вылью - и никто не скажет, вино это было или вода.
   - Мы не о вине говорим, а о людях. О Равенне.
   - Какая разница? Погоревали твои земляки и стали жить дальше.
   На рассвете Окас ушел в холмы искать  духовный  след,  а  Киалл  стал
разыскивать сестру Равенны и нашел ее в доме Джарела. Она встретила  его
с улыбкой и пригласила войти.
   Джарел сидел у окна, глядя на горы. Карин налила Киаллу разбавленного
вина.
   - Рада повидать тебя снова, - сказала она. Она  была  так  похожа  на
Равенну, что у Киалла сжалось сердце  -  те  же  большие  глаза,  те  же
темные, будто маслом смазанные волосы.
   - Я тоже рад. Как поживаешь?
   - Осенью собираюсь родить Джарелу ребенка.
   - Поздравляю.
   Джарел отвернулся от окна. Это был молодой человек крепкого сложения,
с черными курчавыми волосами и глубоко посаженными голубыми глазами.
   - Зачем ты взялся за это дело? -  спросил  он.  -  К  чему  тревожить
мертвых?
   - Она жива, - ответил Киалл.
   - Все равно что мертва, - отрезал Джарел. - На ней теперь  клеймо,  и
здесь ей больше нет места.
   - Я думаю иначе.
   - Ты всегда был мечтателем. Она так всегда и называла тебя, Киалл,  и
смеялась над твоими глупыми выдумками. Так вот: не приводи  ее  обратно,
здесь она никому не нужна.
   Киалл дрожащими руками поставил кубок на стол и встал.
   - Вот что я скажу тебе, Джарел. Когда она  вернется  обратно,  помни:
если она услышит от тебя хоть одно худое слово, я тебя убью!
   - Ты? - фыркнул Джарел. - Что ж, мечтать никому не возбраняется.
   Он с ухмылкой встал с места и подбоченился. Он  был  на  голову  выше
Киалла и гораздо тяжелее. Киалл двинул  его  кулаком  в  лицо,  заставив
отшатнуться назад. Из разбитой губы брызнула кровь. Джарел разинул  рот,
но тут же озлился и ринулся вперед - однако длинный нож  в  руке  Киалла
остановил его.
   Киалл, видя его испуг, улыбнулся.
   - Запомни мои слова, Джарел. Хорошенько запомни.
   - Ладно, запомню - но и ты  запомни:  никто  здесь  не  хочет,  чтобы
женщины вернулись. Что ж ты, им новую деревню выстроишь? Двое из тех,  у
кого забрали жен, уже успели жениться снова. Еще двадцать  семей  уехало
неизвестно куда. Куда же ты денешь пленниц? Некуда  им  возвращаться,  и
никому они не нужны.
   - Они нужны мне. Еще как нужны. - Киалл обернулся к Карин:
   - Спасибо за угощение. - Она не ответила. Он убрал нож и вышел.

8

   Окас сидел, скрестив ноги, под развесистым вязом, сосредоточившись на
деревне внизу. Дома расплывались перед глазами, как туман  под  солнцем.
Время перестало существовать. Он видел заполнившие землю  ледяные  горы.
Потом, по истечении многих веков, горы стали медленно таять, и  проросла
высокая трава. Огромные неуклюжие существа  появились  в  долине,  ломая
своими тушами молодые деревца. Прошли еще века,  и  остроконечные  холмы
сгладились под ветрами времени.  Первый  дубок  пустил  корни  на  южном
склоне. На его ветках стали селиться птицы. Они принесли в долину  новые
семена, и на холмах появилась молодая поросль.
   С запада пришли первые люди, одетые в шкуры, с  оружием  из  кости  и
камня. Они стали лагерем  у  ручья,  убили  большого  лося  и  двинулись
дальше.
   За ними последовали другие, и  однажды  ясным  днем  в  холмы  пришли
молодые мужчина и женщина. Мужчина обвел горы рукой и поставил здесь дом
с длинной покатой крышей. Трубу заменяли две  дыры  на  гребне  -  когда
выпадал снег, оттуда шел дым. Рядом стали строиться другие пришельцы,  а
молодой человек, ставший у них главным, постарел.
   Потом в  долину  вторглось  дикое  племя  и  перебило  всех  жителей.
Захватчики ненадолго заняли опустевшие дома, но, как все  кочевники,  не
стали задерживаться. Дома сгнили, земля поглотила их, и  трава  проросла
сквозь их основания.
   Окас с бесконечным терпением следил за ходом веков, судя о времени по
движению звезд. Наконец он увидел дома, какие строят теперь, и  направил
свой дух к деревне. Он подумал о Киалле, и  его  потянуло  к  домику  на
западной стороне. Окас увидел рождение мальчика, гордую улыбку  на  лице
усталой матери, счастье в глазах отца, бережно принявшего сына на руки.
   Время бежало мимо Окаса. Мать  умерла  от  лихорадки,  когда  мальчик
только начал ходить. Отец поранился,  получил  заражение  крови  и  тоже
умер. Мальчика вырастили чужие, и он встретил  темноволосую  девочку  по
имени Равенна.
   Наконец настал день набега, и в деревню ворвались надрены, размахивая
мечами и копьями.
   Окас отвел взгляд от  сцены  побоища  и  подожд