ить  свою  цель.  Я
подумаю над твоими словами.
   - Но решения своего не изменишь?
   - Нет. Я поступил так во имя веры и не изменю ей, как и ты не изменил  бы
своей.
   - Отчего же, Дардалион? Ты уже изменил однажды. Когда-то ты  присягнул  в
том, что жизнь всякого человека - и не только человека - будет священна  для
тебя. Теперь ты убил нескольких человек и начал есть мясо. Что для тебя  еще
одно прегрешение против "веры"?
   - Я не могу спорить с тобой, отец. Правда за тобой, и это удручает меня.
   Настоятель поднялся с колен.
   - Надеюсь, история забудет о тебе и твоих Тридцати, - но боюсь,  что  моя
надежда  не  осуществится,  Насилие   всегда   оставляет   след   в   памяти
человеческой. Будь осторожен, созидая свою легенду, иначе она разрушит  все,
за что мы стоим.
   Настоятель  ушел  в  сгущающиеся  сумерки,  где  молча  ждали  Астила   и
остальные. Они склонились перед ним, но он им не ответил.
   Тридцать собрались  вокруг  Дардалиона.  Он  завершил  молитву  и  поднял
голову.
   - Мир вам, друзья. Сегодня мы должны будем  помочь  генералу  Карнаку,  а
кроме того, поразмышлять о себе. Очень возможно, что  путь,  на  который  мы
ступили, приведет нас к погибели, ибо то, что мы делаем, расходится с  волей
Истока. Поэтому мы должны сохранять веру в своих сердцах и  уповать  на  то,
что поступаем правильно. В эту ночь кто-то из нас может погибнуть, и  нельзя
нам совершать странствие к Истоку с ненавистью в душе. Мы начнем с того, что
соединимся в молитве. Помолимся за наших врагов и простим их в сердце своем.
   - Как можно простить их, а потом убивать? - спросил молодой священник.
   - Если мы не простим их, нас поглотит ненависть. Подумай: если бы у  тебя
была собака и она бы взбесилась, ты ведь убил бы ее, хотя  и  жалея.  Ты  не
испытывал бы к ней ненависти. Об этом я и прошу. Помолимся.
   Когда стемнело, они завершили совместную молитву  и  поднялись  в  ночное
небо.
   Дардалион огляделся. Все Тридцать облеклись в серебряную броню, и в руках
у них появились сверкающие щиты и огненные мечи. Звезды пылали ярко, и  горы
в лунном сиянии отбрасывали резкие тени. В полной  тишине  Тридцать  ожидали
появления Черного Братства.
   Дардалион чувствовал,  как  нарастает  тревога  его  товарищей.  Сомнения
вспыхивали и гасли, вспыхивали и гасли... Вновь и вновь... Ночь стояла ясная
и тихая, и лес внизу купался в серебре.
   Тянулись немыслимо долгие часы.  Страх  подступал  и  уходил,  коснувшись
каждого своими ледяными пальцами.
   Ночь становилась все более грозной, и на западе собирались мрачные  тучи,
заслоняя луну.
   - Они идут! - передал другим Астила. - Я чувствую их.
   - Сохраняйте спокойствие, - мысленно произнес Дардалион.
   Темные тучи придвинулись ближе, и меч в руке  Дардалиона  вспыхнул  белым
огнем. Тучи  изрыгнули  сонм  воинов  в  черных  плащах.  Исходящая  от  них
ненависть захлестнула священников. Дардалион ощутил на себе ее темную  силу,
но освободился и устремился навстречу врагу. Меч его рубил направо и налево,
щит звенел, принимая ответные удары. Тридцать бросились ему на помощь. Битва
закипела.
   Черных воинов было больше полусотни, но  они  не  смогли  устоять  против
серебряных Тридцати и устремились обратно за тучи. Тридцать ринулись за ними
в погоню.
   Внезапно Астила издал предостерегающий крик, и Дардалион, бывший у  самых
туч, отклонился в сторону.
   Туча раздувалась, образуя темное чешуйчатое  тело.  Вот  на  нем  отросли
огромные крылья, а впереди разверзлась красная  пасть.  Чудище  принимало  в
себя Черных Братьев и на глазах обретало силу.
   - Назад! - передал Дардалион, и Тридцать помчались обратно к лесу.
   Зверь гнался за ними.  Дардалион  замер  на  миг,  лихорадочно  обдумывая
случившееся. Черные Братья, соединившись, создали это чудовище.  Реально  ли
оно? В глубине души Дардалион понимал, что да.
   - Ко мне! - передал он, и Тридцать собрались вокруг него.  -  Один  воин.
Один разум. Одна цель, - произнес он, и Тридцать слились воедино.
   Дардалион ощутил, как его  разум  тает,  соединяясь  с  другими,  а  сила
растет.
   Там, где были Тридцать, возник Единый с горящими глазами и мечом, похожим
на застывшую молнию.
   С яростным криком Единый бросился на зверя. Чудище взревело  и  выбросило
вперед когтистые лапы, но Единый обрушил на него свой меч. Отрубленная  лапа
полетела вниз. Взвыв от боли, зверь разинул пасть  и  устремился  на  врага.
Единый заглянул в пасть и увидел там многочисленные ряды зубов, острых,  как
черные мечи Братства. Он высоко занес свой клинок и метнул его, как  молнию,
в разверстое жерло. В руке у Единого возникали все новые и новые  молнии,  и
он метал их во врага. Зверь пятился под ударами и клубился, меняя форму.
   Вот темные фигурки разлетелись от него в разные стороны, и он весь как-то
съежился. И тогда Единый раскинул руки  и  ворвался  в  самое  сердце  тучи,
терзая ее в клочья. Вопли и боль гибнущих  Братьев  захлестывали  его.  Туча
рассеялась. Души уцелевших устремились в свои  тела.  Единый,  обстреляв  их
напоследок громовыми стрелами, впервые увидел звезды и полетел к ним.
   "Как они прекрасны! - думал он, оглядывая всевидящими  глазами  мерцающие
разными красками планеты, где клубятся облака над  пересохшими  океанами,  и
примечая вдали комету, пересекающую просторы Вселенной. - Как много  в  мире
чудес!"
   Дардалион, заключенный в Едином, рвался на волю. Он позабыл свое  имя,  и
сонливость одолевала его. Мысли Астилы  накатывали  на  него,  как  туманные
волны. Он один. Нет, не один. Их много. Вот нахлынула радость, и он увидел в
воздухе радужный дождь  метеоров.  Это  зрелище  восхищало  Единого.  Астила
упорствовал. Их много. Сколько? Нет, не один. Он медленно считал,  выискивая
в памяти собственные мысли. Потом всплыло  имя  -  Дардалион.  Это  его  так
зовут? Нет, другого. Астила слабо позвал, но не получил ответа. Сколько их?
   Тридцать. Вот оно, магическое  число.  Тридцать.  Единый  содрогнулся,  и
Астила вырвался на волю.
   - Кто ты? - спросил Единый.
   - Астила.
   - Зачем ты ушел от меня? Мы - одно.
   - В тебе есть еще Дардалион.
   - Дардалион? - повторил Единый, и молодой  священник  шевельнулся  в  его
глубине. Астила одно за другим выкликал имена  Тридцати,  и  они  оживали  и
разъединялись, смущенные и растерянные.
   Уже близился рассвет, когда Астила наконец повел их домой.
   Их души вернулись в тела,  и  они  проспали  несколько  часов.  Дардалион
проснулся первым, разбудил остальных и позвал к себе Астилу.
   - Ночью ты спас нас, - сказал Дардалион. - У тебя есть дар видеть  истину
сквозь обман.
   - Но Единого создал ты. Без него мы расстались бы с жизнью.
   - Мы чуть было не расстались с ней. Единый был не менее опасен  для  нас,
чем  Облачный  Зверь,  и  во  второй  раз  нас  спас  ты.  Вчера  настоятель
предостерег меня, и я обещал подумать над его словами.  Нам  нужен  порядок,
Астила... нужен устав. Я стану настоятелем Тридцати, но  и  тебе  отведу  не
менее важную роль. Я буду Голосом, а ты - Глазами. Вместе  мы  отыщем  путь,
угодный Истоку.

Глава 13

   Нездешний откинулся в седле, глядя на  Дельнохский  перевал  и  надирские
равнины за ним. Караван  остановился  на  ночлег  перед  опасным  завтрашним
спуском. Перевал около мили шел вниз по предательским осыпям, и  нужна  была
недюжинная смелость, чтобы провести повозки по узкой извилистой тропе. Почти
все  беженцы  заплатили  за  это  людям  Дурмаста  большие  деньги,  а  сами
собирались идти пешком позади.
   С севера задувал  холодный  ветер,  и  Нездешний  позволил  себе  немного
умерить бдительность. Ни Кадораса, ни Братства не  было  пока  не  видно  не
слышно, хотя он беспрестанно  оглядывался  назад.  Нездешний  усмехнулся.  О
Кадорасе говорят: если ты не видишь его, ты в опасности, если ты видишь  его
- это смерть. Нездешний  соскочил  с  седла  и  отвел  коня  в  отгороженный
веревками загон. Он  расседлал  его,  вытер,  покормил  зерном  и  прошел  в
середину лагеря, где кипели на кострах чугунные котелки.
   Дурмаст  сидел,  окруженный  путниками,  и  потчевал  их   рассказами   о
Гульготире. В красном свете костра его рожа казалась не  столь  зверской,  а
улыбка - теплой и дружественной. Дети  собрались  вокруг,  тараща  глаза  на
великана и с разинутыми ртами слушая его сказки. Трудно было  поверить,  что
эти люди бегут от страшной войны, что многие из них лишились друзей, братьев
и сыновей. Надежда на скорое избавление прорывалась в чересчур громком смехе
и шутках. Нездешний перевел взгляд на людей  Дурмаста,  сидящих  в  стороне.
Крутые ребята, сказал Дурмаст, и Нездешний знал, что это такое.  Головорезы,
одно слово. В дни мира и благоденствия достойные горожане из тех, что сейчас
смеются и поют у костров, запирают от таких двери - а  уж  в  путешествие  с
ними никто и ни за какие деньги не отправился  бы.  Теперь  же  их  спутники
смеются, как дети, не понимая, что попали из огня да в полымя.
   Нездешний повернулся, собираясь принести одеяла,  -  и  застыл.  Футах  в
десяти от его костра стояла Даниаль. Блики огня плясали в ее рыжих  волосах.
На ней было новое платье с вышивкой и золотой каймой  на  подоле.  Нездешний
проглотил комок в горле и втянул в себя воздух. Тут она обернулась и увидела
его. Она улыбнулась с искренней радостью, и он возненавидел ее за это.
   - Наконец-то ты заметил меня, - сказала она, подойдя.
   - Я думал, ты осталась в Скарте с детьми.
   - Я оставила их у священников Истока. Устала я от войны, Нездешний.  Хочу
куда-нибудь, где можно спать спокойно, не боясь завтрашнего дня.
   - Нет такого места на свете, - бросил он. - Давай-ка пройдемся немного.
   - Я готовлю ужин.
   - Потом приготовишь. - Он отошел к перевалу, и они сели рядом на камни. -
Знаешь, кто ведет этот караван?
   - Да. Человек по имени Дурмаст.
   - Он убийца.
   - Ты тоже.
   - Ты не понимаешь. Здесь ты в большей опасности, чем в Скултике.
   - Но ты-то здесь.
   - При чем тут я? Мы с  Дурмастом  понимаем  друг  друга.  Мне  нужна  его
помощь, чтобы найти доспехи, - он хорошо знает надиров, и без  него  мне  не
обойтись.
   - Ты же не позволишь ему причинить нам зло?
   - Не позволю? Кто я такой, чтобы позволять ему или запрещать? У него  тут
двадцать человек. Черт тебя возьми, Даниаль, ну зачем ты потащилась за мной?
   - Да как ты смеешь?  Я  знать  не  знала,  что  ты  едешь  с  нами.  Твое
самомнение не знает границ.
   - Я не это имел в виду, - примирительно сказал он.  -  Просто  стоит  мне
оглянуться - и ты тут как тут.
   - Как это тебя, должно быть, удручает!
   - Смилуйся, женщина, и перестань наконец вцепляться мне  в  глаза.  Я  не
хочу с тобой драться.
   - Тогда ты просто не умеешь разговаривать с людьми.
   Они помолчали, глядя, как плывет луна над Дельнохским перевалом.
   - Я ведь долго не проживу, Даниаль, - сказал он наконец. - Недели три,  а
то и меньше. И мне очень хотелось бы закончить свои дни с толком.
   - Ну конечно - только от мужчины и услышишь столь умные  речи!  Кому  они
нужны, эти твои доспехи? Волшебства в них нет, один металл, да и то простой,
не драгоценный.
   - Они нужны мне.
   - Зачем?
   - Ничего себе вопрос!
   - Увиливаешь от ответа, Нездешний?
   - Нет. Ты называешь мужчин глупыми за то, что они ищут славы? Я  того  же
мнения. Но тут речь не о славе - тут затронута честь. Я много лет вел  самую
бесчестную жизнь и пал так низко, что самому не  верится.  Я  убил  хорошего
человека... убил за деньги, и этого уже не изменишь. Но я могу искупить  то,
что совершил. Я не верю, что богам есть дело до смертных, и не ищу  прощения
какого-то высшего существа. Я сам себя  хочу  простить.  Хочу  добыть  Эгелю
доспехи и исполнить обещание, данное Ориену.
   - Но для этого не обязательно умирать, - мягко сказала  Даниаль,  положив
ладонь ему на руку.
   - Верно - и я куда охотнее остался бы в живых. Но за мной  охотятся  -  и
Кадорас, и Черное Братство. А Дурмаст продаст меня, когда придет время.
   - Зачем же ты торчишь тут, словно привязанный? Поезжай один.
   - Нет. В первой половине своего путешествия мне без Дурмаста не обойтись.
Мое преимущество в том, что я знаю своих врагов и никому не доверяю.
   - Но в этом нет смысла.
   - Вот и видно, что ты женщина. Все очень просто. Я  один,  и  мне  некого
опасаться. Если мне придется спасаться бегством, то мне опять-таки ничто  не
помешает. Я ни от кого не завишу и при этом весьма опасен.
   - Вот мы и вернулись к тому, с чего начали. Я для тебя - только обуза.
   - Да. Дурмаст не должен знать, что мы знакомы, иначе  он  использует  это
против меня.
   - Поздно, - глядя в сторону, сказала Даниаль. - Я никак не могла  понять,
почему он передумал и взял меня с собой просто так, без денег. Я думала, ему
нужно мое тело.
   - Объясни, - устало проговорил Нездешний.
   - Одна женщина в городе направила меня к Дурмасту, но он сказал, что  без
денег меня не возьмет. Потом спросил, откуда я -  прежде,  мол,  он  меня  в
Скарте не видел, - и  я  сказала,  что  приехала  с  тобой.  Тогда  он  стал
расспрашивать меня о тебе, а после сказал, что я могу ехать с ним.
   - Ты о чем-то умалчиваешь.
   - Да. Я сказала, что люблю тебя.
   - Зачем? Зачем ты так сказала?
   - Потому что это правда! - отрезала она.
   - И он спросил, люблю ли и я тебя?
   - Да. Я сказала, что нет.
   - Но он тебе не поверил.
   - Почему ты так думаешь?
   - Потому что ты здесь. - Нездешний погрузился в молчание, вспоминая слова
Хеулы о рыжей женщине  и  загадочные  речи  Ориона  о  тех,  кто  будет  ему
сопутствовать. Что старик хотел этим сказать?
   Успех будто бы зависит от того, кто пойдет с Нездешним, - или, вернее, от
того, кого он сам выберет себе в спутники.
   - О чем ты думаешь? - спросила она, видя, что он  улыбается  и  лицо  его
смягчилось.
   - О том, что рад тебе. Хотя с моей стороны это крайне себялюбиво. Я  ведь
умру, Даниаль. Я человек здравомыслящий и понимаю, что выжить  мне  вряд  ли
удастся. Но мне приятно думать, что ты будешь рядом хотя бы несколько дней.
   - Даже если Дурмаст использует меня против тебя?
   - Даже и тогда.
   - Есть у тебя мелкая монетка? - спросила она.
   Нездешний порылся в  кошельке  и  протянул  ей  медяк  с  головой  короля
Ниаллада.
   - Зачем тебе?
   - Ты сказал как-то,  что  никогда  не  пойдешь  с  женщиной,  которой  не
заплатил. Ну вот ты и заплатил мне, Она подалась к нему и нежно  поцеловала,
а он обнял ее за талию и привлек к себе.
   Дурмаст, стоя за деревьями, поглядел, как любовники опустились на  траву,
покачал головой и улыбнулся.

***

   Утро занялось ясное, но на севере громоздились темные тучи, и Дурмаст при
виде их громко выругался.
   - Дождь будет. Только его нам и  не  хватало!  Первый  фургон  въехал  на
вершину перевала. Запряженный шестеркой волов,  он  имел  футов  двадцать  в
длину и был тяжело нагружен ящиками  и  прочей  поклажей.  Возница  облизнул
губы, меря взглядом опасный путь, взмахнул кнутом, и фургон тронулся вперед.
Нездешний шел позади с Дурмастом и семерыми его людьми. Первые двести  ярдов
дорога, хотя и крутая, была относительно легкой, широкой и твердой. Но потом
она суживалась и резко сворачивала вправо. Как ни натягивал возница  поводья
и ни нажимал на тормоз, фургон  медленно  скользил  вбок,  к  зияющей  слева
пропасти.
   - Веревки! - заревел Дурмаст, и его люди  обмотали  вокруг  осей  толстые
пеньковые канаты. Фургон перестал сползать. Нездешний, Дурмаст  и  остальные
ухватились за веревки, туго натянув  их.  -  Давай!  -  крикнул  Дурмаст,  и
возница осторожно отпустил тормоз. Фургон съехал  шагов  на  двадцать  вниз.
Здесь, на крутом повороте, тяжесть снова потянула его на  край,  но  веревки
держали  исправно,  и  парни,  управляющие  ими,  не  впервые   преодолевали
Дельнохский перевал.
   Они трудились около часа, пока благополучно не спустили фургон вниз.
   Далеко позади, тоже на веревках, съезжал второй фургон - его спускали еще
семеро ребят Дурмаста. Великан сел, с ухмылкой глядя, как они надрываются.
   - У меня денег задаром никто не получает, - сказал он.
   Нездешний кивнул, слишком усталый для разговоров. - Размяк ты, Нездешний.
Поработал всего ничего, а вспотел, как свинья.
   - Я не каждый день таскаю на себе телеги.
   - А спал хорошо?
   - Да.
   - В одиночестве?
   - Зачем спрашивать, если ты сидел в кустах и все видел?
   Дурмаст хмыкнул и почесал бороду.
   - От тебя, парень, нелегко укрыться. Может, ты и  размяк,  но  глаз  тебе
покуда не изменяет.
   - Спасибо, что позволил ей ехать.  Это  скрасит  мне  первые  дни  нашего
путешествия.
   - Чего не сделаешь для старого приятеля. Ты здорово в нее втюрился?
   - Она меня любит, - усмехнулся Нездешний.
   - А ты?
   - Я распрощаюсь с ней в Гульготире, как ни жаль.
   - Стало быть, ты все-таки влюблен?
   - Дурмаст, ты же видел нас ночью. Что было перед тем, как мы легли?
   - Ты что-то дал ей.
   - Ну да, я дал ей деньги. Хороша любовь!
   Дурмаст откинулся назад, щурясь от утреннего солнца.
   - Тебе никогда не хотелось остепениться? Завести семью?
   - У меня уже была семья - они все умерли.
   - И у меня  была.  Только  моя-то  благоверная  не  умерла  -  сбежала  с
вентрийским торговцем и сыновей забрала с собой.
   - Как это ты за ней не погнался?
   Дурмаст выпрямился и почесал спину.
   - Погнался, Нездешний.
   - Ну и что?
   - Торговцу я выпустил кишки.
   - А жена?
   - Она сделалась портовой шлюхой.
   - Славная мы с тобой парочка! Я плачу за удовольствие, потому что не смею
больше любить, а тебя преследует давняя измена.
   - Кто сказал, что она меня преследует?
   - Я. И не надо злиться, дружище, - как я  ни  размяк,  тебе  со  мной  не
сладить.
   Видно было, что Дурмаст еле сдерживается, но  потом  гнев  прошел,  и  он
улыбнулся.
   - Осталось еще кое-что от былого Нездешнего. Пошли - пора лезть наверх  и
спускать другую повозку.
   Они трудились весь день и к сумеркам благополучно переправили все повозки
к подножию перевала. Нездешний всю  вторую  половину  дня  отдыхал  -  чутье
подсказывало ему, что в последующие несколько дней ему понадобится  вся  его
сила.
   Дождь прошел стороной.  Вечером  в  лагере  запылали  костры,  и  запахло
жареным мясом. Нездешний прошел к фургону пекаря Каймала,  который  разрешил
Даниаль ехать вместе с его семьей. Каймал держался за подбитый глаз,  а  его
жена Лида сидела рядом.
   - Где Даниаль? - спросил Нездешний.
   Каймал пожал плечами, а его жена,  худая  темноволосая  женщина  лет  под
сорок, прошипела:
   - Животные!
   - Где она?
   - Дождись своей очереди, - дрожащими губами выговорила Лида.
   - Слушай, женщина, - я друг Даниаль. Где она?
   - Ее увел какой-то мужчина. Она не хотела идти,  и  мой  муж  пытался  ее
защитить, но он ударил Каймала дубинкой.
   - Куда они пошли?
   Женщина указала в сторону  рощи.  Нездешний  взял  из  фургона  свернутую
веревку, перекинул ее через плечо и побежал туда. Луна светила ярко на ясном
небе.  Немного  не  доходя  до  рощи  он  замедлил  бег,  прикрыл  глаза   и
прислушался.
   Слева прошуршала какая-то грубая ткань, задев о  кору  дерева,  а  справа
донесся приглушенный крик. Нездешний свернул влево и помчался во всю прыть.
   Над головой у него просвистел нож. Он  упал  на  землю  плечом  вперед  и
перевернулся. От дерева отделилась темная тень, и кривой  клинок  блеснул  в
лунном свете. Нездешний вскочил на  ноги  и  прыгнул,  правой  ногой  ударив
противника по голове. Тот пошатнулся,  а  Нездешний  крутнулся  на  месте  и
локтем заехал ему в ухо. Враг упал без единого звука, и Нездешний  крадучись
двинулся вправо. Там в мелком овражке лежала в разодранном  платье  Даниаль.
Мужчина стоял на коленях между ее ног. Нездешний  снял  с  плеча  веревку  и
высвободил петлю, завязанную на конце.
   Тихо подкравшись к мужчине, он накинул петлю ему на шею и рывком затянул.
Тот ухватился