генерал  намерен
осуществить эту угрозу на деле. Я,  конечно,  могу  ошибаться,  но  здесь  и
сейчас командую я. Вы выроете могилу для этого человека и сложите вместе все
части его тела. Он был нашим врагом, но сражался храбро  и  отдал  жизнь  за
дело, в которое верил. Похороните его как подобает. Ясно?
   Солдаты закивали.
   - Тогда за дело.
   Джомил отвел Премиана в сторону и сказал, понизив голос:
   - Это  неразумно,  капитан.  Вас  прозовут  любителем  надиров  и  станут
говорить, что вы проявляете мягкость к врагу.
   - Наплевать мне на это, дружище. Как только наша кампания  завершится,  я
подам в отставку.
   - Может, оно и так, капитан, - только вы уж простите мою  прямоту:  я  не
думаю, чтобы генерал грозился попусту. И мне не хочется, чтобы он отдал  вас
под суд за неповиновение.
   Премиан с улыбкой посмотрел в обветренное лицо старого солдата:
   - Ты верный друг, Джомил, и я очень это ценю. Но отец учил  меня  никогда
не участвовать в бесчестном деле. Как-то он сказал, что нет  большей  отрады
для мужчины, чем смотреться в зеркало во время бритья и гордиться  тем,  что
видишь. Я в настоящее время такой гордости не испытываю.
   - А напрасно, - покачал головой Джомил.

***

   Было три часа пополудни, а враг все не шел в атаку.  Пехотинцы  сидели  в
лагере, соорудив из мечей и плащей навесы для  защиты  от  палящего  солнца.
Уланские лошади были собраны в загон на западной стороне. Одни  кони  стояли
смирно, понурив головы, другие легли - так истомила их жажда.
   Друсс, заслонив рукой глаза, увидел,  как  возвращаются  пять  повозок  с
водой, и выругался вполголоса. Готиры бросились к телегам и окружили их.
   Талисман поднялся на стену к Друссу.
   - Надо было дать Кзуну побольше людей, - сказал он.
   - Мне помнится, ночью за водой отправилось четырнадцать повозок, -  пожал
плечами Друсс. - Твои ребята хорошо поработали. Этой воды им и  на  день  не
хватит. Одним только лошадям нужно больше, чем они привезли.
   - Тебе и раньше доводилось бывать в осаде? - спросил Талисман.
   - Да, парень. Чаще, чем мне бы хотелось.
   - Тогда скажи - что, по-твоему, нас ожидает?
   - Думаю, они навалятся на нас всем скопом. Выжидать им больше  нельзя.  У
них нет саперов, чтобы вести подкоп под стену, и нет тарана,  чтобы  разбить
ворота. Мне сдается, они бросят в бой всех - и улан,  и  пехоту.  Попытаются
взять эту стену числом.
   - Я думаю иначе. Мне кажется, они разделятся на три части. Основной удар,
конечно, придется на западную стену, но я думаю, они атакуют также ворота  и
другую стену. Постараются растянуть нашу оборону. А вот если это не удастся,
тогда они пойдут на приступ все разом.
   -  Скоро  мы  это  узнаем.  Если  они  поступят  по-твоему,  как   будешь
обороняться?
   - Выбирать нам не из чего, Друсс, - устало улыбнулся  Талисман.  -  Будем
держаться как можем.
   Друсс покачал головой:
   - Надо принять в расчет, что  отдельным  солдатам  удастся  пробиться  на
стену и даже во двор. Очень важно решить, как быть в таком случае.  Животное
чутье велит человеку бить того врага, который ближе, но  в  нашем  положении
такое чутье может оказаться роковым. Если возникнет брешь, первым делом надо
будет заткнуть ее. Те, что уже прорвались, могут и подождать.
   - Что же ты предлагаешь?
   - У тебя уже есть небольшой резерв,  предназначенный  для  таких  оказий.
Увеличь его и разбей на две части. Если враг  возьмет  кусок  стены,  первая
часть должна  помочь  защитникам  отвоевать  взятое  обратно.  Вторая  часть
займется теми, кто проникнет внутрь. Линия укреплений у нас одна,  отступать
нам некуда, поэтому стены нужно держать любой ценой.  Ни  один  защитник  не
должен покидать своего поста, что бы там ни делалось во дворе. Держи  стены,
Талисман! Все остальное пустяки.
   - Я понял тебя, воин, - кивнул Талисман. - И передам это людям. Знаешь ли
ты, что племена тянули жребий за честь сражаться сегодня рядом с тобой?
   - Вон оно что! - усмехнулся Друсс. - Ну и кто же мне достался?
   - Небесные Всадники. Им это очень лестно. Редкость для  гайина  завоевать
такую любовь.
   - Ты полагаешь? Меня всегда любят в такие вот времена. Прямо  хоть  песню
об этом складывай.  Песню  о  воине.  Когда  война  начинается  или  вот-вот
начнется, люди поклоняются ему. Когда  война  кончается,  его  забывают  или
осыпают бранью. Так было всегда.
   - Но ты как будто не обижаешься?
   - Это все равно что обижаться на заход солнца или  на  холодный  северный
ветер. Такова уж жизнь. Как-то  я  участвовал  в  походе  с  целью  защитить
богатых сельских хозяев от сатулийских племен. Они  соловьем  разливались  -
какие, мол, мы герои да как они нам благодарны. И был у нас молодой  солдат,
потерявший в тот день руку, - из их же краев. Через полгода он и  его  семья
помирали с голоду. Такова жизнь.
   - Что же, они так и умерли?
   - Нет. Я вернулся на Сентранскуго равнину и поговорил с  главой  гильдии.
Напомнил ему о его обязательствах.
   - Неудивительно, что он тебя послушался. - Талисман поглядел  в  холодные
голубые глаза Друсса. - Но у нас все не так - сам увидишь. У надиров  долгая
память. Ты - Побратим Смерти, и легенда о тебе будет жить всегда.
   - Ба, легенды! Я сыт ими  по  горло.  Будь  у  меня  хоть  половина  того
мужества, каким обладает простой  крестьянин,  я  жил  бы  дома  с  женой  и
возделывал бы свою землю.
   - У тебя нет сыновей?
   - Нет. И не будет, - холодно  отрезал  Друсс.  -  Ничего  после  меня  не
останется, кроме этих проклятых легенд.
   - Многие готовы умереть ради такой славы.
   - Многие и умерли.
   Они помолчали немного, глядя на готиров, толпящихся у повозок с водой.
   - Жалеешь, что остался здесь? - спросил Талисман.
   - Я стараюсь никогда и ни о чем не жалеть. В этом нет смысла.
   Между тем на стене около них собрались двадцать Небесных Всадников. Друсс
взглянул на одного из них, юношу с ястребиным лицом и карими глазами:
   - Ты был в числе тех, кто прыгал через пропасть?
   Тот с усмешкой кивнул.
   - Я хотел бы  послушать,  как  это  было.  Позже,  как  отобьем  готиров,
расскажешь мне, ладно?
   - Непременно, Побратим Смерти.
   - Вот и хорошо. А теперь идите  сюда  поближе,  ребята,  -  я  скажу  вам
кое-что об осадной войне.
   Талисман спустился  во  двор,  сзади  доносился  смех  воинов,  слушающих
Друсса. Лин-цзе подошел к нему.
   - Мне следует быть там, Талисман, - со своими людьми на стене.
   - Нет. - И Талисман велел ему отобрать сорок человек среди воинов  других
племен. - Ты будешь командовать первым запасным отрядом, Горкай - вторым.  -
Талисман изложил Лин-цзе план действий Друсса.
   Молодой воин прошел мимо них, направляясь к северной  стене,  и  Талисман
окликнул его:
   - Эй, как тебя звать?
   - Ши-да.
   - Ты ведь был другом Квинг-чина?
   - Да.
   - Я видел, как тебя вчера ранили - в живот и в грудь.
   - Раны оказались не так глубоки, как я опасался, и лекарь меня вылечил. Я
снова могу сражаться.
   - И тебе совсем не больно?
   - Больно. Швы тянут. Но я все равно пойду к своим Летучим Коням.
   - Дай-ка мне взглянуть на твои раны. - Талисман  отвел  воина  в  тень  и
усадил на стол. Ши-да снял свой козий кожух. На бинте вокруг пояса виднелась
кровь. Воин начал разматывать повязку, но Талисман удержал его:
   - Не тревожь, уж очень хорошо завязано. Сражайся храбро, Ши-да.
   Воин угрюмо кивнул и зашагал прочь.
   - Чего это ты? - спросил Лин-цзе.
   - Все раненые нынче вернулись на стены. Этот поэт - просто чудотворец.  Я
видел, как ранили Ши-да, - и мог бы поклясться, что клинок проткнул его чуть
ли не насквозь.
   - Думаешь, он нашел Глаза Альказарра? - прошептал Лин-цзе.
   - Если так, я отберу их у него.
   - Ты, помнится, говорил, что они нужны Друссу?
   -  Друсс  -  воин,  которым  я  восхищаюсь  от  всего  сердца,  но  Глаза
принадлежат надирам. Они связаны с нашей судьбой,  и  я  не  позволю  гайину
взять их.
   Лин-цзе положил руку на плечо Талисмана:
   - Если мы останемся живы, брат, а ты захочешь забрать Глаза у Зибена,  ты
сам знаешь, что из этого выйдет. Друсс будет  драться  за  них.  Он  не  тот
человек, который испугается превосходства сил. И нам придется убить его.
   - Значит, мы его убьем, хотя бы это разбило мне сердце.
   Талисман налил воды из каменного кувшина, выпил и пошел вместе с  Лин-цзе
к свежепостроенной стене за воротами.  Из  тени  вышла  Ниоба  и  юркнула  в
лазарет.
   Зибен сидел там с Зусаи. Они смеялись, и Ниоба рассердилась, сама не зная
отчего. Чиадзийка была стройна, красива  и  одета  в  белый  шелк,  расшитый
перламутром. Между тем голубая  рубашка  Зибена,  которую  Ниоба  так  и  не
снимала, была перепачкана кровью раненых и пропотела насквозь. Зибен, увидев
Ниобу, расплылся в улыбке, перешел через опустевшую комнату и обнял ее.
   - Ты просто фея, - сказал он, целуя надирку.
   - Что она здесь делает? - спросила его Ниоба.
   - Пришла помочь нам с ранеными. Иди поздоровайся с ней.
   Взяв Ниобу за руку, Зибен подвел ее к Зусаи, но той стало явно не по себе
под пронзительным взглядом надирки.
   - Мне следовало  предложить  свою  помощь  раньше,  -  сказала  Зусаи.  -
Простите меня.
   - Помощь нам не нужна, - заявила Ниоба. - Поэт - искусный лекарь.
   - Не сомневаюсь в этом. Но я тоже умею лечить раны.
   - Она нам пригодится, - вставил Зибен.
   - Не нужна она мне здесь.
   Зибен удивился, но не подал виду и повернулся к Зусаи:
   - Вам лучше переодеться, госпожа. Кровь испортит  этот  прекрасный  шелк.
Возвращайтесь к нам, когда бой начнется.
   Зусаи склонила голову и вышла.
   - Что это с тобой? - спросил Зибен Ниобу. - Ревнуешь, голубка?
   - Я тебе не голубка, и вовсе я не ревную. Не понимаешь ты, что ли,  зачем
она явилась?
   - Чтобы помочь - так она сказала.
   - Тебе грозит большая опасность, поэт.
   - От нее? Вот уж не думаю.
   - Не только  от  нее,  дуралей.  Каждый  надир  знает  историю  о  Глазах
Альказарра, волшебных камнях. Талисман думает, что ты нашел их, и я тоже так
думаю. Некоторые раненые вчера были при смерти, а сегодня вышли на стены.
   - Чепуха. Просто они...
   - Не лги мне! Я слышала, что сказал Талисман. Если, мол, камни у тебя, он
их отберет, а если Друсс вступится, они убьют его. Отдай камни  Талисману  -
тогда все будет хорошо.
   Зибен сел на отчищенный добела стол.
   - Не могу, любимая. Друсс дал обещание умирающему, а Друсс - это человек,
который живет согласно своему слову. Понимаешь? Но и я тебе обещаю,  что  не
оставлю камней у себя. Если мы останемся в живых, что сомнительно, я  отвезу
их в Гульготир, вылечу Друссова друга, а потом верну их Талисману.
   - Он тебе не позволит. Потому он и подослал эту женщину -  чтобы  следила
за тобой, как змея. Не исцеляй больше умирающих, поэт.
   - Я должен. Волшебство для того и существует.
   - Теперь не время быть слабым. Люди в бою всегда гибнут.  Они  ложатся  в
землю и питают ее. Ты понял? - Она заглянула в голубые  глаза  поэта,  и  ей
стало ясно, что она не убедила его. - Глупец! Глупец! Хорошо,  не  давай  им
умирать. Но лечи не до конца, чтобы они не уходили отсюда. Слышишь?
   - Слышу, Ниоба. Ты права. Я не могу допустить, чтобы Друсса  убили  из-за
них. - Он с улыбкой запустил пальцы в ее темные волосы. - Я люблю  тебя.  Ты
свет моих очей.
   - А мне от тебя одно горе. Ты не воин и весь мягкий,  как  щенок.  Такого
любить нельзя.
   - Но ты все-таки любишь, правда? - Он прижал ее к себе. - Ну, скажи.
   - Нет.
   - Ты еще сердишься на меня?
   - Да.
   - Тогда поцелуй меня, и гнев пройдет.
   - Я не хочу, чтобы он проходил,  -  сказала  она,  вырываясь.  За  стеной
пропел боевой рог.
   - Снова начинается, - вздохнул Зибен.

***

   Готирская пехота разделилась на три отряда человек по  двести  в  каждом.
Друсс присмотрелся - только два отряда несли с собой лестницы.
   - Третий пойдет к воротам, - сказал он неизвестно кому.
   Позади пехоты выстроились в две шеренги больше пятисот пеших улан  -  они
стояли без копий,  с  саблями  наголо.  Забил  барабан,  и  войско  медленно
двинулось вперед. Друсс почувствовал страх в людях рядом с собой.
   - Не думайте о том, сколько их, - сказал он. - Главное в том,  сколько  у
них лестниц, а их и тридцати не наберется.  Только  тридцать  человек  могут
влезть на стену зараз, остальные будут без толку толочься внизу. Много-то их
много, но из-за одного этого бояться не стоит.
   - А ты ничего не боишься, воин? - спросил Нуанг Ксуан.
   - Ты что тут делаешь, старикан? - с ухмылкой обернулся к нему Друсс. - Ты
ведь ранен.
   - Я крепок как волк и силен как медведь. Много ли еще до моей сотни?
   - По моему счету, больше девяноста.
   - Э-э, ты, видно, плохо считал.
   - Держись поближе ко мне, Нуанг, - тихо сказал Друсс, - только не слишком
близко.
   - Я буду здесь до конца, и вокруг меня вырастет гора мертвых готиров.
   Вражеские лучники выбежали  вперед  и  осыпали  защитников  стрелами.  Те
пригнулись, прячась за зубцами, никто не пострадал. Барабан  забил  быстрее,
топот бегущих ног заглушил дробь. Лестницы грохнули о стену. Воин  слева  от
Друсса хотел встать, но Друсс пригнул его вниз.
   - Не спеши, парень. Лучники только того и ждут.
   Воин испуганно заморгал. Друсс сосчитал до десяти и выпрямился,  сверкнув
на солнце своим топором. Первый готир как раз добрался до верхушки лестницы,
и Снага размозжил ему череп.
   - Лезьте сюда  и  умрите!  -  взревел  Друсс,  обратным  ударом  раскроив
бородатое лицо второго готира.
   Надиры вокруг него отчаянно рубились с врагами. Двое солдат  влезли  было
на стену, но тут же пали мертвыми. Один  из  надиров  свалился  со  стрелой,
торчащей из виска.
   Талисман со стены над воротами смотрел, как  Друсс  и  Небесные  Всадники
бьются за западную стену. Второй готирский отряд повернул к северной  стене,
которую оборонял Барцай со своим Острым Рогом.
   Вражеские топоры  обрушились  на  ворота,  дробя  ветхое  дерево.  Надиры
бросали камни на атакующих, но ворота продолжали трещать.
   - Готовься! - бросил Талисман Летучим Коням. Они, со стрелами на тетивах,
стали на колени - и на ограде, и на новой  полукруглой  стене  за  воротами.
Талисман ощутил прилив неистовой гордости. Это  надиры,  его  народ!  И  они
сражаются вместе против общего врага. Так и должно быть. Не будут они больше
рабски повиноваться проклятым гайинам.  Не  будут  больше  бегать  от  улан,
вышедших в карательный поход.
   Ворота внезапно  треснули,  и  десятки  солдат  прорвались  внутрь  -  но
наткнулись на восьмифутовую стену.
   - Огонь! Огонь! Огонь! - заорал Талисман, и  стрелы  посыпались  на  кучу
готиров внизу. Сзади напирали новые солдаты, толпа была такой  плотной,  что
немногие готиры сумели прикрыться щитами.  Стрелы  и  камни  летели  на  них
градом. Талисман налег на валун, еще двое помогли ему, и камень рухнул вниз,
в смертельную кашу. Готиры в панике начали отступать, топча своих раненых.
   Талисман с мрачным удовлетворением смотрел сверху на трупы, которых  было
более тридцати. Стрела просвистела рядом с  его  головой,  и  он  пригнулся.
Вражеские лучники стояли теперь у проломленных ворот, стреляя снизу вверх по
защитникам. Двое надиров упали, пронзенные в грудь.
   - Ложись! - крикнул Талисман. Тут лестницы загремели о стену рядом с ним,
и он выругался. Когда одни стреляют снизу, а другие лезут вверх,  удержаться
будет трудно.
   Вытянувшись плашмя, он крикнул лучникам на кривой стене:
   - Десять бейте их стрелков, остальные ко мне!
   Пренебрегая стрелами, Талисман встал и вытащил саблю.
   Трое солдат появились на стене, и он, прыгнув вперед, ткнул саблей в лицо
первому, прямо в открытый рот.
   Внизу во дворе Горкай с двадцатью людьми, мокрый  от  пота,  следил,  как
бьются Талисман и Летучие Кони.
   - Надо им помочь, - сказал он Лин-цзе.
   - Еще рано, брат. Стой на месте.
   На северной стене Барцай и его люди отступали под натиском улан. Еще  миг
- и около дюжины вражеских солдат, прорвав  оборону,  сбежали  со  стены  во
двор.
   Лин-цзе со своими бросился им наперерез. Горкай переложил саблю  в  левую
руку и вытер вспотевшую правую о штаны. Острый  Рог  держался  из  последних
сил, и Горкай готовился оказать им помощь.
   В этот миг Друсс, заметив угрозу, пронесся по западной стене и перескочил
через широкий проем на северную, раскидав врагов. Серебристая  сталь  топора
обрушилась на готиров. Его внезапное появление вдохнуло в Острый  Рог  новые
силы, и врагов оттеснили назад.
   Лин-цзе потерял восемь человек, но от двенадцати готиров  осталось  всего
четверо - они бились двумя парами, спина к спине. Еще двое надиров пали,  но
наконец отряд Лин-цзе добил улан.
   Горкай обернулся в сторону Талисмана. Оборона еще держалась, но  за  этот
краткий промежуток полегло больше десятка надиров. Одни раненые  пробирались
к лазарету,  другие  лежали  там,  где  сразила  их  сталь,  зажимая  руками
кровоточащие раны.
   Лин-цзе с оставшимися воинами вернулся к отряду Горкая. Из раны  на  щеке
высокого Небесного Всадника струилась кровь.
   - Следующую брешь будешь затыкать ты, - улыбаясь через силу, сказал он.
   Горкаю не пришлось долго ждать. Людей Талисмана смели  со  стены,  и  сам
Талисман получил удар копьем в грудь. Горкай издал боевой клич и ринулся  со
своим отрядом наверх, перескакивая через  две  ступеньки.  Талисман  вспорол
живот своему противнику, выдернул сломанное копье  из  груди  и  лишь  потом
упал. Горкай перескочил через него -  на  стену  лезли  все  новые  и  новые
готиры.
   У Талисмана перед глазами все плыло, и  сознание  мутилось.  ?Нельзя  мне
умирать, - сказал он себе. - Только не теперь!? Он приподнялся на  колени  и
нашарил свою саблю, борясь с чернотой, стремящейся поглотить его.
   Горкай  со  своими  отвоевал  стену,  оттеснив  готиров  назад.  Из  раны
Талисмана хлестала кровь, и он понял, что у него пробито легкое. Двое воинов
подхватили его под руки и помогли встать.
   - Ведите его к лекарю! - приказал Горкай. Талисмана дотащили до лазарета.
Он услышал крик Зусаи, увидел над собой лицо Зибена... и лишился сознания.
   Готиры отошли от северной стены, и Друсс, потерявший в битве шлем,  вновь
перескочил через проем и вернулся к Небесным Всадникам. Нуанг  Ксуан,  снова
раненный в грудь и обе руки, сидел, привалившись к парапету.
   Готиры отступили.
   Друсс стал на колени рядом со старым вождем.
   - Ну, как дела?
   - За сотню перевалило. Мне сдается, я перебил всех надиров, которые были,
- а те, кого ты видишь за стеной, только призраки.
   Друсс окинул взглядом форт. На северной стене осталось всего восемнадцать
защитников, на западной - двадцать пять. Над воротами он насчитал  тридцать,
включая  человека  Талисмана,  Горкая.  У  Лин-цзе  внизу  осталось   меньше
двенадцати. Друсс попытался  подвести  общий  итог,  но  он  слишком  устал.
Пришлось пересчитывать еще раз.
   Осталось меньше  сотни  защитников,  и  повсюду  виднелись  тела  мертвых
надиров. Вожак Острого Рога, Барцай, лежал на земле под стеной  в  окружении
трех убитых врагов.
   - У тебя  кровь  течет,  Побратим  Смерти,  -  сказал  один  из  Небесных
Всадников.
   - Ничего. - Друсс узнал парня с ястребиным лицом, с которым говорил перед
боем.
   - Сними кафтан.
   Друсс со стоном стянул с себя изодранный чуть  ли  не  в  клочья  кожаный
колет. Он получил четыре мелкие раны в плечи и предплечья  и  одну  поглубже
под правую лопатку. За пояс ему натекла кровь.
   - Это надо зашить, не то ты истечешь кровью, - сказал надир.
   Друсс облокотился о парапет, глядя на готиров, которые  отошли  назад  на
выстрел.
   - И старика с собой  прихвати,  -  усмехнулся  воин.  -  Он  так  здорово
дерется, что пристыдил нас всех.
   Друсс, заставив себя улыбнуться, поднял Нуанга на ноги, а воину сказал:
   - Ты и мигнуть не успеешь, как я вернусь.

***

   Боль отпустила Талисмана, и он увидел себя  на  голом  склоне  холм