иэль смотрела, как гладиатор, весь мокрый  от  пота,  подтягивается  к
ветке.
   - Вот видишь, - говорил он, - вверх идешь плавно, ноги вместе.  Касаешься
ветки подбородком и опускаешься,  но  не  быстро.  Не  напрягайся.  Думай  о
другом. - Его голос звучал ровно,  как  будто  Ангел  не  испытывал  никаких
усилий.
   Он был мощнее, чем ее отец, -  на  плечах  и  руках  бугрились  рельефные
мускулы, и струйка пота, стекающая вниз, походила на  ручей,  бегущий  через
холмы и долины. Солнце блестело на его бронзовой коже, и шрамы  на  руках  и
груди белели, как слоновая кость. Мириэль перевела  взгляд  на  его  лицо  -
сплющенный нос, разбитые бесформенные губы, раздутые уши. Как разительно оно
отличается от красивого тела!
   Ангел с усмешкой соскочил вниз.
   - Будь у нас время, я проделал бы всю сотню. Но и пятьдесят неплохо,  как
по-твоему?
   Захваченная врасплох Мириэль покраснела.
   - Посмотреть на тебя, так это очень просто, - сказала она, отводя взгляд.
Она сама после трех дней занятий едва дотягивала до пятнадцати раз.
   Он пожал плечами.
   - Ты не так уж намного отстаешь от меня.  Надо  больше  работать,  и  все
будет в порядке. - Он набросил себе на шею полотенце.
   - А что случилось с твоей женой? - спросила она вдруг.  -  С  которой  из
них?
   - Сколько ж их у тебя было?
   - Три.
   - Не слишком ли много? - съязвила она.
   - Теперь мне тоже так сдается.
   - Что ты сделал с первой?
   - Это была дикая кошка, - вздохнул он. - Вот уж кто умел драться, клянусь
небом! Наполовину демон - и это была еще лучшая половина. Одни  боги  знают,
откуда взялась другая. Она клялась, что отец ее был дренай, но я  не  верил.
Однако нам бывало чертовски хорошо вместе.
   - Она умерла?
   - От чумы, - кивнул он. - Она стойко сражалась с болезнью  -  все  бубоны
уже сошли, краснота пропала, и даже волосы начали отрастать. Но она схватила
простуду, а сил для борьбы уже не осталось, и ночью она мирно почила.
   - Ты тогда уже был гладиатором?
   - Нет. Я служил у купца в приказчиках.
   - Не могу в это поверить! Как же вы встретились?
   - Она была плясуньей в трактире. Однажды какой-то  мужик  ухватил  ее  за
ногу. Она лягнула его в челюсть, и он взялся за нож. Я его остановил.
   - Остановил? Это приказчик-то?
   - Мужество человека  и  его  сила  не  зависят  от  ремесла,  которым  он
занимается. Я знал одного лекаря, который мог послать стрелу сквозь  золотое
кольцо  с  сорока  шагов.  И  дренанского  метельщика  улиц,  который  долго
сдерживал натиск двадцати сатулов и убил троих, а потом  доставил  в  лагерь
раненого офицера. Суди о мужчине по его делам, не по его занятию.  А  теперь
нам пора за работу.
   - Расскажи о других женах.
   - Ага, не хочется трудиться? Ну, что тебе сказать о Калле? Она тоже  была
плясуньей и работала в южном квартале Дренана. Вентрийка.  Хороша  была,  но
имела одну слабость - любила мужчин. Никому  не  могла  отказать.  Наш  брак
длился восемь месяцев, потом она сбежала с машрапурским купцом. Третьей была
Вория - старше меня, но ненамного. Я тогда  был  молодым  бойцом,  а  она  -
патронессой шестой арены. Она положила на меня глаз  и  стала  осыпать  меня
подарками. Должен сознаться, что женился на ней ради денег, но потом полюбил
ее на свой лад.
   - Она тоже умерла?
   - Нет, она застала меня с двумя служанками и выгнала вон. После этого моя
жизнь превратилась в сущий ад - три года она пыталась  убить  меня.  Однажды
подсыпала снотворного в мое вино перед боем. Я едва передвигал  ноги,  когда
вышел на арену. Потом наняла двух убийц. Пришлось мне  на  время  уехать  из
Дренана. Я дрался в Вагрии, в Готире, даже в Машрапуре.
   - Она до сих пор ненавидит тебя?
   Он покачал головой.
   - Она вышла замуж за молодого вельможу, завещала ему все свои  деньги,  а
потом внезапно умерла. Выпала из окна, случайно будто бы.  Но  слуга  сказал
мне, что как раз перед падением у них с мужем произошла бурная ссора.
   - Думаешь, это он ее выбросил?
   - Уверен.
   - Так он и живет на ее деньги?
   - Нет. Он случайно выпал из того же окна  через  две  ночи  после  нее  и
сломал себе шею.
   - И ты, конечно, был ни при чем?
   - Я? Как ты могла подумать? Ну а теперь, с  твоего  позволения,  займемся
делом - сразимся на мечах, пожалуй.
   Но Мириэль, не успев вынуть  меч,  вдруг  заметила  какое-то  движение  в
кустах к северу от хижины. Сначала она  подумала,  что  это  вернулся  отец,
поскольку человек, появившийся оттуда, тоже был одет в черное,  -  но  потом
она разглядела темную бороду и длинный лук. За бородачом шел человек  пониже
ростом, в бурой кожаной куртке.
   - Делай, как я, - прошептал Ангел. - И  молчи,  даже  если  они  с  тобой
заговорят.
   Стоя на месте, он дождался, пока двое не подойдут к нему.
   - Добрый день, - сказал бородатый лучник.
   - Добрый день и тебе, друг. Охотитесь?
   - Ага. Думаем выследить оленя.
   - Их много водится к югу отсюда. И кабанов тоже, если они вам по вкусу.
   - Славный дом. Твой?
   - Мой.
   - Значит, тебя Дакейрасом звать?
   - Верно. А это моя дочь Мория. Откуда вам известно, кто здесь живет?
   - Мы встретили каких-то людей в горах, и они сказали, что у вас тут дом.
   - И вы решили навестить нас?
   - Не совсем так. Я подумал, что это может  быть  мой  старый  друг,  тоже
Дакейрас, но он выше тебя, и волосы у него темные.
   - Это имя встречается довольно часто. Если убьете оленя, я охотно куплю у
вас мясо. Дичи станет мало, когда придет зима.
   - Буду иметь в виду, - сказал лучник, и оба зашагали на юг. Ангел смотрел
им вслед, пока они не скрылись в лесу.
   - Это и есть убийцы? - спросила Мириэль.
   - Это охотники, следопыты. Наверное, служат Сенте или Мораку.
   - Ты подвергал себя опасности, назвавшись Дакейрасом.
   - Не думаю. Им наверняка дали описание Нездешнего, а я под него уж  никак
не подхожу.
   - А если они не знают, какой он? Если бы они взяли и напали на тебя?
   - Тогда я убил бы их. Ну все, теперь за работу.

***

   Кеса-хан угрюмо смотрел  в  зеленое  пламя  угольно-черными,  немигающими
глазами. Немного погодя он плюнул в огонь. Лицо его было бесстрастно. Сердце
бешено колотилось.
   - Что ты там видишь, шаман? - спросил Анши Чен.
   Кеса-хан вскинул руку, и кряжистый вождь  покорно  умолк.  Триста  воинов
подчинялись Анши Чену, но этого маленького старичка он боялся пуще смерти.
   Кеса-хан, уже видевший  все,  что  хотел,  продолжал  смотреть  раскосыми
глазами в пляшущий огонь. Запустив костлявую руку в один из глиняных горшков
перед собой, он бросил в пламя  щепотку  желтого  порошка.  Костер  вспыхнул
оранжево-красным заревом, и тени поскакали по стенам пещеры,  точно  демоны.
Анши Чен откашлялся и потянул носом, бегая глазами.
   Кеса-хан улыбнулся одними губами.
   - Я видел дракона, - свистящим шепотом сказал он.
   С лица вождя исчезли все краски.
   - Стало быть, нам всем конец?
   - Возможно, - ответил шаман, наслаждаясь страхом вождя.
   - Что же нам делать?
   - То, что всегда делали надиры, - драться.
   - У готиров тысячи воинов, хорошие доспехи, их мечи - из  стали,  которая
никогда не тупится. У них лучники и копейщики. Как нам драться с ними?
   - Не я командую Волками, а ты.
   - Но ты способен читать в сердцах  врагов!  Ты  можешь  послать  демонов,
которые разорвут их на части. Или Цу Чао могущественнее Кеса-хана? - Настала
короткая тишина, и Анши Чен склонил голову перед  шаманом.  -  Прости  меня,
Кеса. Я сказал это в гневе.
   - Я знаю, - медленно кивнул шаман. - Но ты  боишься  не  зря.  Цу  Чао  и
правда сильнее. Он повелевает множеством душ. У императора тысяча  рабов,  и
нет недостатка в сердцах, возлагаемых на алтарь Бога  Тьмы.  А  что  есть  у
меня? - Шаман издал сухой смешок, кивнув на трех дохлых кур. - Этим  демонов
не приманишь, Анши Чен.
   - Мы могли бы напасть на Зеленых Обезьян и отнять у них детей.
   - Нет! Я не стану приносить в жертву надирскую детвору.
   - Но Обезьяны - враги нам.
   - Сегодня враги, но когда-нибудь все надиры объединятся - так написано  в
книгах. Это самое Цу Чао сказал императору - вот почему мне явился дракон.
   - Значит, ты не можешь помочь нам?
   - Не будь дураком, Анши Чен. Я и теперь помогаю тебе. Скоро готиры придут
сюда, и мы должны быть к этому готовы. Надо устроить зимовье у самых  Лунных
гор, чтобы в случае нужды отойти туда.
   - В горы? Но там обитают демоны...
   - Либо уходить в горы, либо погибать. Всем -  твоим  женам,  и  детям,  и
детям твоих детей.
   - Но почему бы нам не отступить на юг? Мы могли бы уйти на сотни  лиг  от
Гульготира. Могли бы соединиться с другими племенами, чтобы готиры не  нашли
нас.
   - Цу Чао найдет. Мужайся, вождь. От кого-то  из  нас  родится  тот,  кого
столь долго ждали надиры. Понимаешь ли ты? Собиратель грядет! Он покончит  с
владычеством готиров и подарит нам весь мир.
   - Доживу ли я до этих дней?
   - Нет. Впрочем, и я не доживу.
   - Будь по-твоему, - сдался вождь. - Мы откочуем к горам.
   - И еще. Пошли за Белашем.
   - Я не знаю, где он.
   - Он к югу от новой дрснайской крепости, в горах, именуемых  Скельнскими.
Пошли за ним Шиа.
   - Белаш не любит меня, шаман, ты знаешь.
   - Я знаю многое, Анши. Я знаю, что в грядущие дни нам придется полагаться
на твое трезвое суждение и твое военное мастерство. Ты известен  как  Хитрый
Лис, и это имя пользуется уважением. Но я знаю и другое: нам не обойтись без
Белаша, Белого Тигра Ночи. И он  приведет  с  собой  другого  воина  -  Тень
Дракона.

***

   Экодас замешкался у двери настоятеля, собираясь с мыслями. Он любил жизнь
в монастыре, тихую и полную добра, с ее часами занятий  и  размышлений.  Ему
нравились даже атлетические упражнения: бег, стрельба из лука  и  борьба  на
мечах. Он был един с Тридцатью во всем, кроме одного.
   Он постучал и толкнул дверь. Золотой свет трех  стеклянных  ламп  заливал
комнату, и Дардалион сидел За столом,  склонившись  над  картой.  Настоятель
поднял глаза. В приглушенном свете он казался моложе, и  серебряные  нити  в
его волосах отливали золотом.
   - Входи, входи, мой мальчик. И садись.  -  Экодас  с  поклоном  прошел  к
стулу. - Поделимся мыслями или будем говорить вслух?
   - Лучше вслух, отец мой.
   - Хорошо. Вишна  и  Магник  говорят,  что  ты  по-прежнему  пребываешь  в
тревоге.
   - Тревоги во мне нет, отец. Я знаю, на чем стою.
   - Не считаешь ли ты это гордыней?
   - Нет. Я верю в то же, во что верил ты до встречи  с  убийцей  Нездешним.
Или ты думаешь, что заблуждался тогда?
   - Нет, я так не думаю. Просто я не верю больше в то, что есть  лишь  один
путь к Истоку. Эгель тоже  был  верующим  и  провидцем.  Трижды  в  день  он
молился, прося Исток указать ему путь. Но при этом он был  солдатом,  и  это
благодаря ему - ну и Карпаку, конечно, - враг был изгнан с дренайской земли.
Теперь он умер. По-твоему, Исток не принял его душу в рай?
   - Я не знаю ответа на этот вопрос, зато знаю то, чему меня учили  мудрые,
в том числе и ты: величайший дар Истока есть любовь. Любовь ко всему живому,
ко всему, что Он сотворил. Теперь ты говоришь, что  я  должен  взять  меч  и
отнять чью-то жизнь. Не может это быть правильным.
   Дардалион поставил локти на стол, стиснув руки, словно в молитве.
   - Согласен ты с тем, что Исток сотворил льва?
   - Разумеется.
   - И оленя тоже?
   - Да. И лев убивает оленя. Я знаю. Я не понимаю этого, но принимаю.
   - Мне хочется полетать, - сказал Дардалион. - Следуй за мной.
   Настоятель закрыл глаза. Экодас устроился  на  стуле  поудобнее,  положив
руки на мягкие подлокотники, и сделал глубокий вдох. Дардалиону освобождение
духа давалось без видимых усилий,  Экодас  же  почти  каждый  раз  испытывал
трудности, как будто его душа прикреплялась к плоти множеством крючков.  Ему
приходилось повторять уроки последних десяти лет, твердить  мантры,  очищать
свой разум.
   "Голубка  в  храме,  открытая  дверь,  золотой  круг  на  голубом   поле,
расправляются крылья в золоченой клетке, цепи остаются на полу храма".
   Узы плоти ослабли - он будто плавал в теплых  водах  материнского  чрева.
Там ему было спокойно и безопасно. Потом вернулось ощущение жесткого  дерева
за спиной, твердого пола под сандалиями. Нет-нет, упрекнул себя  Экодас.  Ты
теряешь то, что уже обрел! Он снова сосредоточился, но  взлететь  так  и  не
смог. Голос Дардалиона прошептал в его голове:
   - Дай мне руку, Экодас.
   Зажегся теплый золотой свет, и Экодас соединился с настоятелем. Его  дух,
вырвавшись из тела, прошел сквозь каменные стены храма и воспарил  в  ночное
небо над дренайской землей.
   - Почему для меня это так трудно? - спросил он.
   Дардалион, помолодевший, с разгладившимся лицом, коснулся его плеча.
   - Сомнения и страхи,  мой  мальчик.  И  хотения  плоти.  Маленькие  вины,
незначительные, но докучливые.
   - Куда мы летим, отец?
   - Следуй за мной и увидишь.
   Они устремились на восток, над мерцающим, отражающим  звезды  Вентрийским
морем. Там бушевала буря и боролась со стихией крошечная трирема - громадные
волны перекатывались через ее палубу. Вот смыло за борт матроса, и он  исчез
в волнах, а душа его крохотной искрой взмыла вверх и пропала.
   Показалась земля - на восток тянулись горы и равнины  Венгрии,  а  города
сияли  на  побережье,  словно  драгоценности  на  черном  плаще.   Дардалион
устремился вниз. Они остановились футах в ста над землей, и Экодас увидел  в
гавани десятки кораблей, услышал, как стучат в городе молотки оружейников. -
Вентрийский военный флот, - сказал Дардалион. - Через неделю он отплывет  на
Пурдол, Эрекбан и Лентрум и высадит войска,  которые  вторгнутся  в  Дренай.
Война и разрушение.
   Они пролетели над высокими горами и снизились над мраморным городом,  где
широкие улицы в правильном порядке пересекались  узкими.  На  высоком  холме
стоял дворец,  окруженный  высокой  стеной,  где  шагали  часовые  в  белых,
украшенных серебром и золотом доспехах. Дардалион, пройдя сквозь стены, шелк
и бархат, привел Экодаса в спальню, где почивал человек  с  черной  бородой.
Над спящим парил его дух, бесформенный, расплывчатый и не сознающий себя.
   - Мы могли бы остановить войну теперь же,  -  сказал  Дардалион,  в  руке
которого явился серебряный меч. - Я мог бы  убить  душу  этого  человека,  и
тысячи дренайских солдат, крестьян, женщин и детей были бы спасены.
   - Нет! - вскричал Экодас, бросаясь между Дардалионом и бесформенным духом
вентрийского короля.
   - Думаешь, я способен на это? - грустно спросил Дардалион.
   - Я... Прости меня, отец. Я увидел меч и подумал...
   - Я не убийца, Экодас. И воля Истока неведома мне. Ее не знает  никто,  и
никто никогда не узнает, хотя многие уверяют в обратном. Дай руку, сын  мой.
- Стены дворца исчезли, и две души с ошеломляющей быстротой вновь  понеслись
над морем, теперь уже на северо-восток. Все мелькало перед глазами Экодаса -
если бы не твердая рука Дардалиона, он потерялся бы в кружении ярких  огней.
Но вот полет сделался медленнее, и Экодас заморгал, пытаясь опомниться.
   Внизу простирался другой мраморный город. Огромный амфитеатр на западе  и
обширный стадион для бега колесниц указывали,  что  это  Гульготир,  столица
Готирской империи.
   - Зачем мы здесь, отец? - спросил Экодас.
   - Чтобы увидеть двух человек. Мы прошли сквозь врата времени  -  то,  что
сейчас предстанет перед тобой, происходило пять дней назад.
   Дардалион, по-прежнему  держа  за  руку  молодого  священника,  слетел  к
высокому дворцу и проник в небольшую комнату за тронным залом.
   Готирский император сидел на шелковом диване. Он  был  молод,  не  старше
двадцати лет, с большими глазами навыкате и срезанным подбородком,  частично
скрытым жидкой растительностью. Перед ним на низком табурете сидел другой, в
длинных темных одеждах из блестящего шелка, вышитого серебром. Темные волосы
были гладко прилизаны, ненатурально длинные бакенбарды, заплетенные в  косы,
спускались до самых плеч. Раскосые глаза смотрели  из-под  бровей,  рот  был
плотно сжат.
   - Ты говоришь, что империя находится  в  опасности,  Цу  Чао?  -  сильным
звучным  голосом,  совершенно  не  вязавшимся  со  слабым   лицом,   спросил
император.
   - Это так,  государь.  Если  вы  не  примете  меры,  ваши  потомки  будут
свергнуты с престола и города завоеваны.  Я  прочел  предначертания.  Надиры
ждут только Собирателя, и скоро он явится в племени Волчьей Головы.
   - Как же я могу это изменить?
   - Если волки режут овец, пастух убивает волков. - Но речь  идет  о  целом
надирском племени.
   - Да, государь. В нем восемьсот сорок четыре дикаря, но в нашем понимании
они не люди. Они ведут  бессмысленную  жизнь,  но  их  сыны  увидят  падение
Готира.
   Император кивнул.
   - Понадобится время, чтобы собрать  достаточное  войско.  Вентрийцы,  как
тебе известно, намерены вторгнуться в Дренай, и у меня с этим  связаны  свои
планы.
   - Я понимаю, государь. Вы желаете вернуть Готиру Сентранскую равнину, что
только справедливо, но для этого потребуется не более десяти тысяч солдат, у
вас же имеется в десять раз больше.
   - Они нужны мне здесь, мудрец. Монархов всегда норовят свергнуть.  Я  дам
тебе для твоей затеи пять тысяч, и по истечении месяца ты совершишь то,  что
задумал.
   - Не судите обо мне превратно, государь, -  сказал  Цу  Чао  с  поклоном,
моляще сложив руки. - Я пекусь лишь о благе Готира.
   - Я верю в твое пророчество, мудрец. У меня есть и другие чародеи, и  они
говорят  нечто  подобное,  только  племени  не  называют.  Но   ты   желаешь
истребления Волков по каким-то своим причинам, иначе  ты  проследил  бы  род
этого Собирателя до одного-единственного человека. Тогда все было бы гораздо
проще: нож в сердце, и конец. Не считай меня дураком, Цу Чао. Ты  хочешь  их
смерти по своим причинам.
   - Вы мудры и всемогущи, государь, - прошептал мудрец, падая на  колени  и
касаясь лбом пола.
   - Ничего подобного. И моя сила в том, что я это сознаю. Но я дам тебе то,
чего ты желаешь. Ты служил мне верой и правдой и никогда меня не  обманывал.
Ты верно сказал: это всего лишь надиры. Пусть солдаты набьют себе руку перед
вторжением в Дренай. Рыцари Братства, насколько я понял,  тоже  участвуют  в
походе?
   - Разумеется,  государь.  Они  нужны  мне,  чтобы  отражать  злую  власть
Кеса-хана.
   Фигуры собеседников померкли, и Экодас вновь  оказался  в  теплых  стенах
своего тела. Он открыл глаза и встретил взгляд Дардалиона.
   - Я должен извлечь из этого какой-то урок, отец настоятель?
   Я видел только злых людей, гордых и безжалостных, - мир полон таких.
   - Верно. И если бы мы всю жизнь  странствовали  по  свету,  убивая  таких
людей, к концу нашего путешествия их стало бы больше, чем было до него.
   - Полностью согласен с тобой, отец настоятель, - удивленно кивнул Экодас.
   - Вот и подумай. Я уважаю твои доводы, как и то, на чем они  основаны,  и
тем не менее верю в дело Тридцати. Я по-прежнему полагаю, что мы должны быть
Орденом Мечей. И я хочу, Экодас, чтобы завтрашнюю дискуссию вел ты. С  одним
условием: ты будешь представлять мою точку зрения, а я - твою.
   - Но это не имеет смысла, отец. Мне не дано понять твою точку зрения.
   - Постарайся. После дискуссии я устрою открытое голосование, от  которого
будет зависеть дальнейшая судьба Тридцати. Я  сделаю  все  возможное,  чтобы
склонить братьев па твою сторону. Ты должен сделать то же  самое  для  меня.
Если выиграю я, мы вернем  мечи  и  доспехи  в  кладовую  и  станем  обычным
монашеским орденом.  Если  выиграешь  ты,  мы  дождемся  указания  Истока  и
отправимся навстречу своей судьбе.
   - Но почему я не могу защищать собственные убеждения?
   - Думаешь, я буду защищать их с меньшим пылом?
   - Нет, конечно, нет, но...
   - Значит, уговор.

Глава 5

   Морак выслушал доклады своих людей с растущим раздражением. Никто из  них
не нашел следов Нездешнего, а Дакейрас оказался  рыжим  лысеющи