к тебе удачу не вернуть.
   - Я все спрашиваю себя - есть ли конец злобе  готиров?  Какая  им  польза
уничтожать то, что нам дорого? Ты прав, я останусь  здесь.  Женщин  и  детей
отошлю прочь, но воины останутся со мной. Что до удачи, воин, то  умереть  в
священном месте - большая честь. Я не так уж  стар  и  намерен  убить  сотню
готиров. Ты тоже остаешься?
   - Это не моя война, Нуанг.
   - Они замышляют злое дело,  Друсс.  -  Нуанг  вдруг  усмехнулся,  показав
щербатый рот. - Я думаю, ты останешься. Думаю, Боги  Камня  и  Воды  привели
тебя сюда, чтобы ты видел, как я убью сто готиров. А теперь мне надо  найти,
кто здесь главный.
   Ниоба стояла в тени, сбросив с плеч холщовый мешок. Зибен подошел к ней и
улыбнулся.
   - Ну как ты, скучала по мне?
   - Я слишком устала для любви, - равнодушно проговорила она.
   - Вот тебе и вся надирская романтика. Давай я напою тебя водой.
   - Я и сама могу напиться.
   - Уверен, что можешь, моя прелесть, но мне хочется побыть с тобой  рядом.
- Зибен подвел ее к столу, налил воды из каменного кувшина в глиняную кружку
и подал ей.
   - У вас все мужчины служат женщинам?
   - Можно и так сказать.
   Ниоба выпила воду, протянула кружку, и Зибен налил ей еще.
   - Ты чудной. И ты не воин. Что ты будешь  делать  здесь,  когда  польется
кровь?
   - Если повезет, к началу боя меня здесь не  будет.  Ну  а  если  придется
остаться... - Он развел руками. - Я кое-что понимаю в ранах - буду  полковым
лекарем.
   - Я тоже умею зашивать раны. Нам понадобится полотно  на  бинты  и  много
ниток. Иголки тоже. Я все это найду. И надо куда-то девать мертвых -  не  то
они будут вонять, раздуваться, лопаться и притягивать мух.
   - Как мило ты выражаешься. Может, поговорим о чем-нибудь другом?
   - Почему?
   - Эта тема меня как-то обескураживает.
   - Я не знаю этого слова.
   - Да, вероятно. Неужели ты совсем не боишься?
   - Чего я должна бояться?
   - Готиров.
   - Нет. Они придут, и мы их убьем.
   - Или они нас.
   - Ну и пусть, - пожала плечами она.
   - Да ты фаталистка, моя милая.
   - Не правда. Я из Одиноких  Волков.  Нуанг  хотел,  чтобы  мы  назывались
Орлиным Крылом, но теперь нас мало, и мы опять станем Одинокими Волками.
   - Ниоба из племени Одиноких Волков,  я  тебя  обожаю.  Ты  вносишь  струю
свежего воздуха в мою скучную жизнь.
   - Я выйду замуж только за воина, - сурово предупредила она. - Но пока  не
найдется подходящего, буду спать с тобой.
   - Какой мужчина устоит против столь деликатного предложения?
   - Чудак, - проворчала она и ушла. Друсс подошел к Зибену:
   - Нуанг говорит, им надоело бегать. Они останутся здесь и будут драться.
   - Могут ли они победить, Друсс?
   - На вид они стойкие ребята, и Талисман хорошо наладил оборону.
   - Это не ответ.
   - А никакого ответа и нет - можно только гадать. Я бы и медной полушки не
поставил на то, что они продержатся больше суток.
   Зибен вздохнул:
   - Но это, конечно, не означает, что мы сделаем нечто разумное - уедем,  к
примеру?
   - Готиры не имеют права  разорять  это  святилище,  -  произнес  Друсс  с
холодным блеском в серых глазах. - Это не правильно. Ошикай был героем  всех
надиров. Его кости должны покоиться в мире.
   - Извини, что повторяюсь, старый  конь,  но  его  гробницу  уже  когда-то
разграбили, а  тело  изрубили.  Ты  не  находишь,  что  беспокоиться  о  нем
поздновато?
   - Дело не в нем, а в них, в надирах. Разгромить святилище - значит лишить
их кровного достояния. Это гнусное, подлое дело - я таких не терплю.
   - Значит, мы остаемся?
   - Уезжай, - улыбнулся Друсс. - Здесь не место для поэта.
   - Ты меня искушаешь, Друсс, старый конь. Может, я  так  и  поступлю,  как
только мы увидим их знамена.
   Нуанг позвал Друсса, и тот отошел. Пока Зибен пил воду за столом, к  нему
подсел Талисман.
   - Расскажи мне о своем умирающем друге.
   Зибен поведал все, что знал о бое, в  котором  ранили  Клая,  и  Талисман
сумрачно выслушал его.
   - Так и надо, - сказал он. - Человек должен идти на все ради  друга.  Это
доказывает, что у Друсса доброе сердце. Он сражался во многих битвах?
   - Им нет числа. Знаешь, как высокое дерево притягивает  молнию  во  время
грозы? Вот и Друсс такой. Куда бы  он  ни  явился,  там  сразу  завязывается
драка. Меня это просто бесит.
   - Однако он остается в живых.
   - Такой уж у него дар. Смерть везде ходит бок о бок с ним.
   - Он нам очень здесь пригодится. Ну а ты, Зибен? Ниоба говорит, ты хочешь
быть нашим лекарем. Зачем тебе это?
   - Глупость у нас в роду.

***

   Лин-цзе, сидя на коне,  смотрел  на  перевал.  По  правую  руку  высилась
отвесная красная Храмовая Скала - величественный монумент,  изваянный  самою
природой: ее выточило давно пересохшее море, некогда покрывавшее эту  землю,
а ветры времени завершили работу. Слева от Лин-цзе тянулся  неровный  склон,
покрытый валунами. Неприятель вынужден будет идти по  узкой  тропе,  ведущей
вниз мимо Храмовой Скалы. Лин-цзе, спешившись, взобрался на склон и осмотрел
ближние камни. Будь у него побольше времени и  побольше  людей,  он  мог  бы
раскачать несколько валунов и свалить на тропу. Некоторое время он размышлял
об этом.
   Потом вернулся к коню, сел в седло и повел свой маленький отряд дальше, в
красные скалы. Талисману нужна победа, способная поднять дух защитников.
   Но как эту победу одержать? Талисман упомянул о Фекреме и его отступлении
- это предполагало ряд молниеносных набегов на вражеские обозы.  Фекрем  был
племянником Ошикая и мастером таких дел.  Красная  пыль  поднималась  из-под
конских копыт, и у Лин-цзе пересохло в глотке.  Он  пригнулся  к  шее  коня,
посылая его на крутой склон. На вершине он задержался и снова сошел с седла.
Здесь тропа делалась шире. Слева торчал длинный палец  скалы,  клонящийся  к
груде валунов направо. Проход между ними составлял около восемнадцати футов.
Лин-цзе вообразил себе передовую шеренгу улан.  Они  будут  ехать  медленно,
возможно, по двое в ряд. Если бы он мог заставить их в этом месте  двигаться
быстрее... Он оглянулся. Склон позади него крут, но хороший наездник  вполне
способен спуститься по нему вскачь, а уланы - искусные наездники.
   - Ждите здесь, - велел он воинам и  натянул  поводья.  Конь  попятился  и
запрядал, но Лин-цзе направил его галопом вниз  по  склону,  а  внизу  резко
осадил. Поднятая им пыль висела  над  тропой,  как  красный  туман.  Лин-цзе
свернул направо и поехал уже осторожно. Неровная почва  за  пределами  тропы
вела к трещине футов триста глубиной. Он снова спешился, подошел к обрыву  и
двинулся вдоль. В самом широком месте  трещина  достигала  около  пятидесяти
футов, но там, где он теперь  стоял,  не  было  и  десяти.  На  той  стороне
усеянная камнями почва поднималась вверх  и  выводила  на  тропу  в  широком
месте. Лин-цзе прикинул, что этим путем можно  выбраться  к  западному  боку
Храмовой Скалы.
   Он посидел немного, обдумывая свой план, и вернулся к воинам.

***

   Премиан ввел сотню своих улан  в  красные  скалы.  Он  устал,  налившиеся
кровью глаза щипало. Люди молча ехали  сзади  по  двое  в  ряд  -  они  были
небриты, и порцию воды им урезали на треть. В четвертый раз за утро  Премиан
вскинул руку, и отряд натянул поводья.  Молодой  офицер  Микаль  подъехал  к
Премиану.
   - Что там такое, капитан?
   - Ничего. Пошлите-ка разведчика вон на то северовосточное взгорье.
   -  Можно  подумать,  что  мы   воюем   с   армией.   К   чему   все   эти
предосторожности?
   - Выполняйте приказ.
   Молодой человек покраснел и развернул коня. Премиан не хотел брать Микаля
в эту вылазку. Парень слишком молод и горяч. Хуже того, он презирает надиров
- даже после пожара в лагере. Но Гарган  распорядился  иначе:  ему  нравится
Микаль, он видит в нем собственное молодое подобие.  Солдаты  же  -  Премиан
знал - не против медленной езды. Все они уже сражались с надирами  и  готовы
скорее помаяться подольше в седле, чем нарваться на засаду.
   Ясно одно: у человека, который замыслил тот набег на лагерь, на  луке  не
одна тетива. Премиан раньше в этих местах не бывал, но  он  изучал  карты  в
Большой Библиотеке Гульготира и знал, что местность  вокруг  Храмовой  Скалы
изобилует укрытиями, откуда надиры могут обстрелять его  отряд  или  скатить
вниз камни. Ни при каких обстоятельствах не поведет он своих  людей  наобум.
Сидя на коне, он смотрел, как разведчик въезжает на взгорье. На вершине  тот
обернулся и сделал круговое движение рукой, показывая,  что  путь  свободен.
Премиан снова двинул вперед свои четыре роты.
   Во рту пересохло. Он порылся в седельной сумке, достал серебряную  монету
и положил ее в рот, чтобы вызвать прилив слюны. Люди наблюдают за ним - если
он будет пить, они сделают то же самое. Судя по карте,  в  этой  округе  нет
водных источников - только русла пересохших рек. Если  долго  копать,  можно
напасть на родник, чтобы напоить хотя бы лошадей.  А  в  скалах  могут  быть
скрытые водоемы, неизвестные картографам. Премиан высматривал пчел,  которые
никогда не удаляются от воды,  но  пока  не  видел  ни  одной.  Лошади  тоже
равнодушно нюхали горячий воздух, а ведь они чуют воду на расстоянии.
   Премиан  подозвал  к  себе  старшего  сержанта  Джомила.  Этому  ветерану
надирских кампаний было уже около пятидесяти. Подъехав к Премиану, он  отдал
честь. Из-за двухдневной серебристой щетины Джомил казался старше.
   - Что скажешь? - спросил Премиан.
   - Они где-то близко. Я прямо-таки чую их.
   - Господину Гаргану нужны пленные. Передай это людям.
   - Не мешало бы упомянуть о награде.
   - Награда будет, но говорить об этом не следует. Излишняя лихость мне  ни
к чему.
   - Однако вы осторожны, капитан, - усмехнулся Джомил.
   - Я хочу, чтобы мои внуки, когда  я  буду  сидеть  с  ними  в  прохладном
осеннем саду, сказали то же  самое:  ?Дедушка  был  человек  осторожный?,  -
улыбнулся Премиан.
   - У меня внуки уже есть.
   - И, возможно, больше, чем вы думаете.
   - ?Возможно? вы могли бы и не говорить, капитан.
   Джомил вернулся назад и сообщил солдатам  относительно  пленных.  Премиан
снял шлем с белым плюмажем и расчесал пальцами  вспотевшие  светлые  волосы.
Ветер, охвативший мокрую голову, на миг показался ему  прохладным,  но  жара
тут же навалилась снова, и он надел шлем.
   Впереди за поворотом показалась Храмовая Скала.  Напоминающая  гигантский
колокол, она величественно вздымалась  к  небу.  Премиан  залюбовался  ею  и
пожалел, что нет времени ее зарисовать. Тропа  круто  шла  в  гору,  Премиан
приказал Микалю въехать наверх с его ротой из двадцати пяти  человек  и  там
дождаться остальных. Младший офицер отдал честь и двинулся со своими  людьми
на восток. Премиан нахмурился. Микаль скачет слишком быстро -  не  понимает,
что ли, что лошади устали, а вода на исходе?
   Достигнув вершины взгорья, Микаль и его люди увидели  четырех  испуганных
надиров, стремглав бегущих к своим лошадям. Гарган  сказал,  что  ему  нужны
пленные, и Микаль уже слышал слова похвалы, которой удостоит его генерал.
   - Золотой раг тому, кто возьмет языка! - крикнул он и пришпорил коня.
   Надиры вскочили на своих коньков и галопом помчались вниз, поднимая  тучи
красной пыли. Мелким лошадкам не под силу тягаться с  готирскими  конями,  и
Микаль с солдатами вот-вот уже нагонит их. Жмурясь от пыли, Микаль  выхватил
саблю и пригнулся к шее  коня,  понукая  его  скакать  еще  быстрее.  Надиры
скрылись за поворотом... он едва различал их в пыли. Конь  Микаля,  летя  во
весь опор, обогнул поворот, солдаты кучей  скакали  за  ним.  Надиры  теперь
оказались слева, и их лошади прыгали, как будто через невысокую изгородь.
   И в этот миг Микаль увидел пропасть, разверзшуюся перед ним, словно пасть
громадного зверя. Он откинулся назад и что есть силы натянул  поводья  -  но
опоздал: конь на полном  скаку  прыгнул  в  зияющий  проем  и  полетел  вниз
головой, выбросив Микаля из седла. Офицер с  воплем  упал  на  камни  далеко
внизу.
   Уланы отчаянно старались осадить коней. Семеро упали  вслед  за  Микалем,
остальные сбились в кучу на краю обрыва. Тут  пятнадцать  надирских  воинов,
крича во всю глотку, выскочили из  засады  и  бросились  к  ним.  Испуганные
лошади ринулись вперед, и еще десять солдат рухнули в  пропасть.  Оставшиеся
восемь спрыгнули с седел и повернулись к врагу  лицом.  Но  они  были  взяты
врасплох, остались в меньшинстве,  позади  зиял  обрыв,  и  бежать  им  было
некуда. Надиры разделались  с  ними  быстро  и  безжалостно...  Только  один
надирский воин получил ранение - со щеки у него свисал лоскут  кожи.  Собрав
готирских коней и взяв шлемы убитых, надиры быстро поскакали вниз.
   Несколько мгновений спустя Премиан  с  тремя  ротами  въехал  на  вершину
подъема. Джомил увидел тела, спустился к ним. вернулся и доложил:
   - Все мертвы, капитан. Большинство, похоже,  просто  разбились.  Их  тела
лежат на камнях внизу. Хорошие были ребята, капитан.
   - Хорошие, - согласился Премиан, едва сдерживая ярость. - Но им  достался
офицер с мозгами дурного козла.
   - Я слышал, что вы ему приказывали: вы велели ему ждать. Вашей  вины  тут
нет, капитан.
   - Мы спустимся к погибшим и похороним их. Как по-твоему, сколько  человек
было у неприятеля?
   - Судя по следам, не больше двадцати, капитан. Несколько надиров  скакали
впереди наших и перескочили через трещину в узком месте.
   - Итак, мы потеряли двадцать шесть человек. А враг сколько?
   - Раненые у них точно есть. В месте, где они прятали своих  коней,  около
десяти голов, на земле видна кровь.
   Премиан устремил на сержанта тяжелый взгляд.
   - Один или двое точно ранены, - заверил тот.
   Понадобилось больше трех часов, чтобы спуститься на дно трещины, и к тому
времени почти уже стемнело.
   Надиры  сняли  оружие  и  доспехи  с  восемнадцати   погибших,   а   тела
обезглавили.

10

   Зибен оглядел старый лабаз. Ниоба и другие надирки вымели из него пыль  и
паутину, отмыли грязь и развесили по стенам пять фонарей. Только  один  пока
горел, озаряя дрожащим светом только что созданный лазарет. В северном конце
помещения стояли две бочки  с  водой,  рядом  -  два  длинных  стола.  Зибен
осмотрел разложенные там  инструменты  -  старые  щипцы,  три  острых  ножа,
несколько кривых роговых игл и одну прямую, из стали. Руки у поэта дрожали.
   - Здесь есть все, что тебе нужно, поэт? - спросила Ниоба, ставя  на  стол
коробочку с нитками.
   - Нам понадобятся еще одеяла и миски.
   - А миски зачем? Если у раненого есть силы на еду, он и сражаться может.
   - Раненый человек теряет кровь, а с ней и силы. Вода и пища  помогут  ему
окрепнуть.
   - А почему ты дрожишь?
   - Мне трижды приходилось помогать лекарям. Однажды я даже зашил  рану  на
плече. Но мои познания в анатомии... в строении человеческого тела...  очень
ограниченны. Я, например, не знаю, что делать с глубокими ранами в живот.
   - Да ничего, - просто сказала Ниоба.  -  Глубокая  рана  в  живот  -  это
смерть.
   - Очень утешительно! Вот меду бы достать. Он очень полезен, особенно если
смешать его с вином, - предохраняет раны от заражения.
   - Пчел-то нет, поэт. А раз нет пчел, нет и меда. Зато у  нас  есть  сухие
листья лорассия. Они облегчают боль и навевают сны. Еще  есть  корни  хакка,
отгоняющие синих демонов.
   - Синие демоны? Это еще что?
   - Много же ты знаешь о ранах. Это невидимые дьяволы, которые проникают  в
распоротую плоть и делают ее синей - она начинает дурно пахнуть,  и  человек
умирает.
   - Ага, гангрена. И как же пользуются этими корнями хакка?
   - Делают примочку и кладут на рану. Она очень скверно пахнет - демоны  не
любят ее.
   - А не знаешь ли ты средства от дрожи в руках?
   Ниоба засмеялась, и ее рука скользнула в низ его живота.
   - Как же, есть отличное средство. - Она обхватила Зибена левой  рукой  за
шею, пригнула его голову  вниз  и  поцеловала.  Сладостное  тепло  ее  языка
вызвало в нем возбуждение. - Посмотри теперь на свои руки,  -  сказала  она,
отстранясь. - Хорошее средство, правда?
   - Не могу с тобой спорить. Куда бы нам пойти?
   - Никуда. У меня много дел. Ши-сай вот-вот родит,  и  я  обещала  помочь,
когда отойдут воды. Но если ночью руки у тебя опять задрожат,  приходи  -  я
буду у северной стены.
   Она поцеловала его снова и ушла.  Зибен  в  последний  раз  оглядел  свой
лазарет, задул фонарь и тоже вышел. Работа продолжалась и при луне -  чинили
настил западной стены около трещины.  Незанятые  надиры  сидели  у  костров.
Друсс говорил с Талисманом и Барцаем, стоя  на  стене  над  воротами.  Зибен
хотел было подняться к ним, но понял, что не желает больше слышать о войне и
смерти. Его мысли все время возвращались к Ниобе. Она не походила ни на одну
из женщин,  которых  он  знал.  Увидев  ее  впервые,  он  счел  ее  довольно
привлекательной -  не  более.  Но  смеющиеся  глаза  надирки  заставили  его
пересмотреть  свое  мнение,  хотя  она  и  бледнела  рядом   с   красотками,
побывавшими в его постели. А после каждого их любовного соития он находил ее
все более красивой. Это было  какое-то  колдовство.  Все  прежние  любовницы
представлялись Зибену замарашками рядом с ней. Пока Зибен размышлял, к  нему
подошли двое воинов, и один обратился к нему по-надирски.
   - Простите, ребята, я не понимаю по-вашему, - криво улыбнулся Зибен.
   Тот надир, что повыше, свирепый на вид, с узкими злыми глазами, указал на
своего товарища и сказал:
   - Он больной.
   - Больной, - повторил Зибен.
   - Ты лекарь. Лечи его.
   Зибен посмотрел на второго надира. Тот был серый, глаза у него ввалились,
и он крепко сжимал зубы.
   - Идем туда, - сказал первый и ввел друга в лазарет.
   Зибен с упавшим сердцем  вошел  вслед  за  ними,  снова  зажег  фонарь  и
направил их к столу.  Больной  стал  стаскивать  с  себя  выцветшую  красную
рубаху, и у него вырвался стон. Высокий помог ему, и Зибен в мерцающем свете
фонаря увидел на спине у больного шишку величиной с небольшое  яблоко.  Кожа
вокруг нее вздулась и покраснела.
   - Режь, - велел высокий.
   Зибен знаком велел больному лечь на  стол  и  осторожно  ощупал  опухоль.
Больной замер, но не издал ни звука. Опухоль была твердой, как камень.
   - Неси фонарь сюда, - приказал Зибен высокому.
   Тот повиновался, и Зибен рассмотрел  нарост  получше.  Потом  взял  самый
острый свой нож и собрался с духом. Он не имел понятия, что это за опухоль -
она походила на громадный нарыв, но вполне могла быть и раковой. Однако ясно
было, что выбора нет - оба надира ждали от  него  каких-то  действий.  Зибен
приставил острие ножа к опухоли и нажал. Из разреза  брызнул  густой  желтый
гной, и кожа лопнула,  словно  кожура  гнилого  плода.  Воин  издал  глухой,
нечеловеческий вопль. Зибен отложил нож и сдавил шишку. Оттуда  снова  пошел
гной, теперь смешанный с кровью. Больной вздохнул и обмяк. Зибен  набрал  из
бочки воды в деревянную плошку, вымыл руки и  вернулся  к  больному.  Чистая
кровь сочилась из трехдюймового разреза на стол. Зибен очистил  рану  мокрой
тряпицей, велел надиру сесть, заткнул отверстие клочком полотна  и  завязал,
обмотав  бинт  вокруг  пояса.  Больной  сказал  что-то  по-надирски   своему
спутнику, и оба молча вышли. Зибен сел, проговорив ему вслед:
   - Не за что, мне это доставило удовольствие, - но  не  настолько  громко,
чтобы уходящие надиры могли его услышать. Он  снова  погасил  фонарь,  вышел
через боковую дверь и оказался около входа в гробницу.  Ниоба  была  занята,
ему заняться было нечем - он открыл дверь и вошел.
   Что-то в этом месте не давало ему покоя, вот только он не мог понять что.
Взгляд Зибена остановился  на  черной  железной  плите,  вделанной  в  гроб.
Чиадзийская надпись состояла  частично  из  букв,  частично  из  иероглифов.
Талисман говорил, что написано здесь следующее:

Ошикай, Гонитель Демонов, великий воин.

   Зибен стал на колени перед табличкой и стал рассматривать знаки. Они были