тство  ищет
тебя?
   - И о том и о другом. Впрочем, все равно.
   - Ты был прав, Нездешний. Я здесь не случайно. Я искал тебя.  Так,  может
быть, бросим вилять?
   - Как скажешь.
   - У меня к тебе послание.
   - От кого?
   - Я не уполномочен говорить об этом - объяснение заняло бы слишком  много
времени. У меня нет  столько  в  запасе.  Скажем  так:  тебе  дается  случай
искупить свои грехи.
   - Очень мило - но мне нечего искупать.
   - Как знаешь. Я не хочу с тобой спорить. Скоро  ты  доберешься  до  стана
Эгеля и найдешь там расшатанную, обреченную на поражение армию. Ты мог бы им
помочь.
   - Ты что, рехнулся, старик? Эгеля уже ничто не спасет.
   - Я не сказал "спасти". Я сказал "помочь".
   - Что пользы помогать покойнику?
   - А что пользы тебе было спасать священника?
   - Это была прихоть, черт возьми! И я еще  не  скоро  позволю  себе  нечто
подобное.
   - Почему ты сердишься?
   Нездешний невесело хмыкнул в ответ.
   - Знаешь, что с  тобой  произошло?  Тебя  коснулся  Исток,  и  теперь  ты
пытаешься вырваться из его цепей. Когда-то ты был хорошим человеком и  знал,
что такое любовь. Но любовь умерла, а поскольку  в  пустоте  жить  никто  не
может, ты наполнил себя... не ненавистью, безразличием.  Последние  двадцать
лет ты не жил - ты был ходячим мертвецом.  Спасение  священника  было  твоим
первым хорошим поступком за два десятилетия.
   - Ты пришел, чтобы прочесть мне проповедь?
   - Нет. Я проповедую, сам того не желая. Я не могу объяснить  тебе  Исток.
Можно сказать, что Исток - это простодушие, чудесное простодушие, чистота  и
радость. Но перед житейской мудростью все это терпит крах, ибо Исток  ничего
не ведает о жадности, похоти, обмане, ненависти и разнообразных видах зла. И
все же он всегда торжествует, ибо он дает, ничего не получая взамен:  платит
добром за зло, любовью за ненависть.
   - Пустые слова. Вчера у  нас  погиб  мальчик.  Он  ни  к  кому  не  питал
ненависти, но какой-то злобный сукин сын  подстрелил  его.  По  всей  стране
тысячами гибнут хорошие, добрые люди. Не  говори  мне  о  торжестве.  Всякое
торжество построено на крови невинных.
   - Вот видишь, какой я простак. Но я встретил тебя  и  понял,  что  значит
торжествовать. Нашел еще один кусочек головоломки.
   - Рад за тебя, - съязвил Нездешний и сам себя устыдился.
   - Позволь мне объяснить, - мягко произнес старик. -  У  меня  был  сын  -
звезд с неба он, быть может, и не хватал, но сердце  у  него  было  любящее.
Однажды его собака  пострадала  в  схватке  с  волком  так  сильно,  что  ее
следовало бы умертвить. Но сын не позволил. Он сам зашил  ей  раны  и  сидел
рядом с ней пять дней и пять ночей, вливая в нее волю  к  жизни.  Но  собака
умерла, и он не мог утешиться, потому что ценил жизнь превыше  всего.  Когда
он вырос, я передал ему все, чем владел, и вручил ему  бразды  правления,  а
сам отправился странствовать. Так вот, во всем, что бы он ни  делал,  всегда
присутствовала память о той собаке.
   - И какова же мораль этой истории?
   - Это зависит от тебя, ибо сейчас в этой истории появишься  ты.  Мой  сын
увидел, что все, доверенное ему мной, находится в  опасности,  и  предпринял
отчаянную попытку  спасти  свое  достояние.  Но  он  был  слишком  мягок,  и
захватчики вторглись на мою землю и  стали  убивать  мой  народ.  Тогда  сын
понял, что заблуждался, и наконец-то стал  мужчиной,  сознающим,  что  жизнь
зачастую ставит нас перед тяжким выбором. Он созвал своих  военачальников  и
выработал с ними план освобождения народа. А после он пал от  руки  наемного
убийцы. Жизнь его оборвалась... и он, поняв, что все пошло  прахом,  испытал
такое отчаяние, что оно  дошло  до  меня  за  тысячу  лиг.  Жестокая  ярость
охватила меня, и я задумал убить тебя. Я мог бы это сделать даже  и  теперь.
Но Исток коснулся меня, и я пришел к тебе с разговором.
   - Твой сын - король Ниаллад?
   - Да. А я - Ориен Двоеручный. Вернее, был им когда-то.
   - Мне жаль твоего сына, но сделанного не воротишь.
   - Ты говорил о смерти невинных. Быть может, если  бы  мой  сын  не  умер,
многие из них тоже остались бы живы.
   - Я знаю и сожалею о содеянном... но изменить ничего не могу.
   - Не в этом суть. Суть в тебе.  Исток  избрал  тебя,  но  ты  сам  должен
сделать выбор.
   - Избрал? Для чего? Единственный талант, которым я обладаю, вряд ли может
пригодиться Истоку.
   - Это не единственный  твой  талант.  Известно  тебе  что-нибудь  о  моей
прежней жизни?
   - Я знаю, что ты был великим воином и никто не мог победить тебя в бою.
   - Видел ты мою статую в Дренане?
   - Да. Ты стоишь там в бронзовых доспехах.
   - Вот-вот. Многие  хотели  бы  узнать,  где  они  находятся,  и  Братство
разыскивает их, ибо они таят в себе угрозу вагрийской империи.
   - Значит, они волшебные?
   - Нет - по крайней мере не в том смысле, как ты понимаешь.  Их  изготовил
когда-то великий Акселлиан. Его мастерство не знает себе равных, а оба  меча
выкованы из заветной  стали-серебрянки,  которая  никогда  не  тупится.  Эти
доспехи дадут Эгелю шанс - не больше.
   - Каким же образом, если они, как ты говоришь, не содержат в себе магии?
   - Магия таится в человеческом разуме. Когда Эгель  наденет  эти  доспехи,
будет так, словно вернулся Ориен, - а Ориен не знал поражений. Народ  хлынет
к Эгелю валом, и он обретет силу. Лучше его не найти: это железный человек с
несгибаемой волей.
   - И ты хочешь, чтобы я добыл эти доспехи?
   - Да.
   - Надо понимать, что дело это опасное?
   - Не могу отрицать.
   - Но Исток будет со мной?
   - Может, и да, а может быть, и нет.
   - Ты сам сказал, что я избран. На кой мне сдался бог,  который  не  хочет
мне помочь?
   - Хороший вопрос, Нездешний. Надеюсь, ты отыщешь ответ на него.
   - Где находятся доспехи?
   - Я схоронил их в глубокой пещере на склоне высокой горы.
   - Меня это почему-то не удивляет. И где же это?
   - Знакомы тебе надирские степи?
   - Ох, не нравится мне эта затея.
   - Надо думать. Так вот, в двух сотнях миль к западу от  Гульготира  стоит
горный хребет...
   - Лунные горы.
   - Они самые. Посередине этого хребта есть гора Рабоас...
   - Священный Великан.
   - Верно, - усмехнулся Ориен. - Там-то и спрятаны доспехи.
   - Это безумие. Ни один дренай не проникал  еще  так  далеко  в  надирские
земли.
   - Кроме меня.
   - Но зачем? С какой целью ты это сделал?
   - Сам не знаю. Назови это причудой, Нездешний, - ты ведь  знаешь  толк  в
причудах. Ну как - добудешь ты доспехи?
   - Скажи мне, Ориен, насколько велик твой мистический дар?
   - Зачем тебе это?
   - Способен ли ты увидеть будущее?
   - Отчасти.
   - Каковы мои виды на успех?
   - Это зависит от того, кто пойдет с тобой, - Пусть тогда  Исток  подберет
мне подходящую компанию.
   Старик потер свои пустые глазницы и произнес:
   - Никакой надежды на успех я не вижу.
   - Я так и думал.
   - Но это не причина для отказа.
   - Ты просишь, чтобы я проехал тысячу миль через враждебные земли, кишащие
дикарями. И при этом говоришь, что Братство тоже ищет  доспехи.  Знают  они,
что доспехи спрятаны в надирских степях?
   - Знают.
   - Значит, они будут охотиться не только за ними, но и за мной?
   - Они и без того за тобой охотятся.
   - Согласен - но теперь они не знают, где я. Когда же я отправлюсь  в  это
твое странствие, они быстро проведают об этом.
   - Верно.
   - Итак, мне предстоит иметь дело с  надирами,  воинами-чернокнижниками  и
всем вагрийским войском. После того, как я успешно разделаюсь  с  ними,  мне
предстоит взобраться на Рабоас, священную гору надиров, и углубиться  в  его
темные недра. Дальше пустяки - надо  будет  всего  лишь  вернуться  назад  с
многопудовым грузом металла.
   - Доспехи весят восемьдесят фунтов. - Я ж говорю - пустяки!
   - Знай также, что в пещерах Рабоаса живут чудища. Они не любят огня.
   - Уже легче.
   - Итак, что скажешь?
   - Я начинаю понимать твои речи касательно простодушия. И все же я еду.
   - Почему?
   - Разве на все непременно должна быть причина?
   - Нет, просто мне любопытно.
   - Считай, что я делаю  это  в  память  о  собаке,  умершей  вопреки  всем
стараниям.

Глава 6

   Дардалион закрыл глаза.  Даниаль  спала  рядом  с  девочками,  и  молодой
священник,  высвободив  свой  дух,  направился  в  Пустоту.  Луна   заливала
волшебным  серебряным  светом  огромную  Сентранскую  равнину,   где   перед
Дельнохскими горами чернел большим пятном Скултикский лес.
   Освободившись от тревог и сомнений, Дардалион взлетел под  самые  облака.
Обычно во время  таких  странствий  его  облекали  мерцающие  бледно-голубые
одежды, но теперь он был наг и не мог одеться, как ни старался. Дардалион не
успел озаботиться этим: еще миг, и на  нем  явились  серебряные  доспехи,  и
белый плащ надулся за плечами. По бокам повисли два серебряных меча,  и  он,
исполненный ликования, обнажил их. Далеко на  западе  светили,  как  упавшие
звезды, вагрийские походные костры. Дардалион убрал мечи в ножны  и  полетел
туда. Более десяти тысяч солдат стояли  лагерем  в  предгорьях  Скодии.  Там
разбили восемьсот палаток по четыре в ряд и наскоро соорудили загон для двух
тысяч лошадей. На склонах пасся рогатый скот, а у быстрого  ручья  поставили
овечью кошару.
   Дардалион летел на юг над реками и равнинами, над холмами и  лесами.  Под
Дренаном стояло второе вагрийское войско, не меньше тридцати тысяч воинов  и
двадцати  тысяч  лошадей.  Городские  ворота  из  дуба  и  бронзы   разнесли
вдребезги, и ни одного человека не было видно в стенах столицы. К востоку от
города был выкопан  громадный  ров.  Дардалион  слетел  к  нему  и  в  ужасе
отпрянул. Ров был наполнен телами. Огромная могила, двести ярдов в  длину  и
шесть в ширину, вмещала больше тысячи трупов, и ни на одном из них  не  было
воинских доспехов. Укрепившись духом, Дардалион снова слетел вниз. Ров  имел
десять футов в глубину. Священник  взмыл  в  ночное  небо  и  устремился  на
восток, где на границе Лентрии ждали своего часа  новые  вагрийские  войска.
Лентрийская армия, состоящая всего из двух тысяч человек, стояла  лагерем  в
миле от них, с угрюмой решимостью ожидая вторжения. Дардалион полетел  вдоль
моря на север и скоро добрался до восточных долин и крепости  Пурдол.  Битва
за Пурдол шла и ночью, при свете факелов. Дренайский  флот  был  потоплен  в
устье бухты, и вагрийская армия заняла  гавань.  Крепость,  где  было  шесть
тысяч  дренайских  воинов,  еще  держалась  против  сорокатысячного  войска,
которым командовал верховный военачальник Каэм.
   Здесь вагрийцам впервые дали отпор.
   Без осадных машин они не могли проломить высокие тридцатифутовые стены  и
полагались на лестницы и веревки, потому и гибли сотнями.
   Дардалион свернул на запад, к Скултику, прибежищу  темных  преданий.  Лес
был огромен - чащи, поляны, холмы и долины тянулись на тысячи  миль.  В  его
пределах стояли три селения - Тонис, Преафа и  Скарта,  -  одно  из  которых
могло уже называться городом. Дардалион летел к Скарте.
   Там разбил свой стан Эгель с четырьмя тысячами легионеров. Приблизившись,
Дардалион ощутил присутствие чужого разума и выхватил оба своих меча.  Перед
ним парила стройная фигура в синих одеждах служителя Истока.
   - Дальше пути нет, - спокойно сказал незнакомец.
   - Как скажешь, брат.
   - Кто ты, что зовешь меня братом?
   - Священник, как и ты.
   - Священник чего?
   - Истока.
   - Священник с мечами? Верится с трудом. Что ж, убей меня, если хочешь.
   - Я не хочу тебя убивать. Я сказал тебе правду.
   - Ты и в самом деле был священником?
   - И остался им!
   - От тебя пахнет смертью. Ты совершил убийство.
   - Да. Я убил служителя Зла.
   - Кто ты такой, чтобы судить?
   - Я не сужу его - его дела говорят сами за себя. Что ты делаешь здесь?
   - Мы несем дозор.
   - Мы?
   - Я и мои братья. Мы должны сообщить господину Эгелю о приближении врага.
   - Сколько вас тут?
   - Около двухсот. Сначала нас было триста семь, но  сто  двадцать  человек
ушли к Истоку.
   - Их убили?
   - Да, - печально ответил священник. - Убили. Черное  Братство  уничтожило
их. Мы стараемся соблюдать осторожность в своем  дозоре,  но  они  быстры  и
безжалостны.
   - Один из них пытался убить меня - и я научился сражаться.
   - Каждый сам выбирает свой путь.
   - Ты не одобряешь меня?
   - Я не вправе одобрять или осуждать. Я не судья тебе.
   - Ты думал, я тоже из Братства?
   - Да - ведь ты вооружен.
   - И все-таки заступил мне дорогу. Отважный же ты человек.
   - Я не боюсь того, что меня отправят к моему богу.
   - Как тебя зовут?
   - Клофас. А тебя?
   - Дардалион.
   - Да благословит тебя Исток, Дардалион. Но сейчас тебе  лучше  удалиться.
Когда луна достигает зенита, Черные Братья поднимаются в небо.
   - Я покараулю здесь с тобой.
   - Мне неприятно твое общество.
   - У тебя нет выбора.
   - Что ж, будь по-твоему.
   Они  молча  ждали,  а  луна  поднималась  все  выше.  Клофас   не   желал
разговаривать, и Дардалион рассматривал лес внизу. Эгель разбил свой  лагерь
за южной стеной Скарты. Священник видел, как шагают по  краю  леса  часовые.
Вагрийцам будет не так легко победить Северного  Князя  -  в  Скултике  мало
мест, где можно дать бой. С другой стороны,  если  они  нападут  на  здешние
города, Эгель сохранит свою армию, но защищать  ему  станет  некого.  Те  же
трудности испытывает Эгель. Оставаясь в лесу, он обеспечивает себе временную
безопасность, но выиграть войну не может. Покинуть же Скултик - значит пойти
на самоубийство: с его силами даже часть вагрийской  армии  одолеть  нельзя.
Остаться - значит проиграть, уйти - значит умереть.
   И пока  Эгель  пребывает  в  раздумье,  на  дренайской  земле  продолжают
избивать невинных.
   Эти мысли угнетали Дардалиона до крайности, и он собрался уже вернуться в
свое тело, когда услышал крик Клофаса.
   Обернувшись, он увидел, что священник исчез,  а  вместо  него  в  воздухе
парят пять воинов в черных доспехах, с черными мечами в руках.
   В бешенстве Дардалион выхватил свои мечи и бросился на врага.  Пятеро  не
замечали его, пока он не обрушился на  них,  и  двое  исчезли  сразу,  когда
серебряные клинки пронзили их астральные тела. Дардалион отразил чей-то удар
левым мечом и широко махнул правым. Ярость наделила  его  быстротой  молнии,
глаза зажглись огнем. Изогнув правое запястье, он пробил  защиту  одного  из
воинов, и клинок пронзил горло врага. Тот исчез. Оставшиеся двое  обратились
в бегство и устремились на запад, но  Дардалион  бросился  за  ними  и  убил
одного над самыми Скодийскими горами. Последний едва-едва успел  шмыгнуть  в
свое тело.
   Он открыл глаза и  завопил.  Солдаты  сбежались  к  его  палатке,  и  он,
шатаясь, поднялся на ноги. Рядом с ним лежали мертвыми четыре его спутника.
   - Какого черта здесь происходит? - вскричал офицер, расталкивая  людей  и
входя в палатку. Взор его сначала упал на трупы, потом на того, кто  остался
в живых.
   - Священники научились драться, - проговорил тот. Он прерывисто дышал,  и
сердце у него колотилось.
   - Ты хочешь сказать, что их убили священники Истока? Непостижимо.
   - Священник был один.
   Офицер сделал солдатам знак уйти,  и  они  охотно  повиновались.  Как  ни
привыкли вагрийские вояки  к  смерти  и  разрушению,  Черного  Братства  они
опасались пуще чумы.
   Офицер сел на складной полотняный стул.
   - Можно подумать, что ты увидел призрак, друг мой Пулис.
   - Мне не до шуток. Я едва унес от него ноги.
   - Что ж, ты тоже убил немало его друзей за последние месяцы.
   - Это верно - а все-таки мне не по себе.
   - Да уж. И куда только идет мир, если  священники  Истока  опустились  до
того, чтобы защищаться?
   Воин бросил на молодого офицера гневный взгляд, однако промолчал.
   Пулис не был трусом - он доказывал  это  десятки  раз,  -  но  серебряный
священник напугал его. Как и многие воины Братства, Пулис  не  был  истинным
мистиком и полагался на силу Листа, высвобождающую  дух,  но  тем  не  менее
испытывал порой пророческие озарения. Так было и теперь, с этим священником.
   Пулис почувствовал страшную опасность, исходящую от серебряного воина,  -
она грозила не одному Пулису, но всему его ордену, отныне и во  веки  веков.
Впрочем, это  чувство  было  очень  туманным  и  вряд  ли  могло  называться
прозрением. Но что-то все же открылось  ему...  что  же?  Пулис  лихорадочно
рылся в памяти.
   Вот оно! Руническая цифра, вспыхнувшая огнем в небесах.
   Но что она обозначала? Дни? Месяцы? Века?
   - Тридцать, - сказал он вслух.
   - Тридцать? - недоуменно повторил офицер. И Пулиса проняло холодом, точно
демон прошел по его могиле.

***

   Рассвет застал Нездешнего в одиночестве. Он открыл глаза  и  зевнул.  Это
его удивило - он не помнил, как уснул. Но обещание, данное  Ориену,  помнил.
Он потряс головой и огляделся: старик исчез.
   Нездешний поскреб щетину на подбородке.
   Доспехи Ориена. Экая чушь!
   - Эта затея тебя доконает, - прошептал он. Потом старательно наточил  нож
и побрился. Кожу саднило, но утренний ветерок приятно холодил ее.
   Дардалион вылез из  балки  и  сел  рядом.  Нездешний  молча  кивнул  ему.
Священник казался усталым, глаза у него ввалились; на взгляд Нездешнего,  он
похудел, и в нем произошла какая-то перемена.
   - Старик умер, - сказал Дардалион. - Напрасно ты не поговорил с ним.
   - Я поговорил.
   - Я хотел сказать - по-настоящему. Те несколько слов у костра  ничего  не
значат. Знаешь, кем он был?
   - Знаю. Это Ориен.
   На лице Дардалиона отразилось почти комическое удивление.
   - Ты что, узнал его?
   - Нет. Он приходил ко мне ночью.
   - Значит, его власть очень велика. Ведь он  умер  прямо  там,  у  костра.
Сначала он долго рассказывал о себе, потом лег и уснул. Я сидел с ним рядом,
и он умер во сне.
   - Ты ошибся, вот и все.
   - Навряд ли. О чем вы говорили?
   - Он попросил меня достать для него одну вещь, и я пообещал, что достану.
   - Какую вещь?
   - Не твое дело, священник.
   - Поздно отталкивать меня, воин. Когда ты спас меня, ты открыл  мне  свою
душу. Когда твоя кровь влилась мне в горло, я познал всю твою  жизнь  и  всю
твою суть. Я гляжусь в зеркало и вижу тебя.
   - Ты глядишься в кривое зеркало.
   - Расскажи мне о Дакейрасе.
   - Дакейрас умер. Ты верно сказал, священник: я спас  тебе  жизнь.  Дважды
спас. Так не нарушай моего права на уединение.
   - Чтобы ты опять стал таким, как был? Ну нет. Посмотри на себя.  Половина
твоей жизни пропала зря. Ты пережил большое горе - и оно  сломило  тебя.  Ты
хотел умереть, но вместо этого  убил  только  часть  себя.  Бедный  Дакейрас
скончался двадцать лет назад - а Нездешний разгуливает по свету, убивая ради
золота, которое и потратить-то не может. Сколько душ отправлено в Пустоту  -
а для чего? Чтобы унять боль от незаживающей раны.
   - Как ты смеешь читать мне проповедь? Ты говорил о зеркалах - так взгляни
на себя, каким ты стал, убив двоих человек.
   - Шестерых - и еще больше убью. Потому-то я так хорошо  тебя  и  понимаю.
Быть может, я заблуждаюсь - но, представ перед моим богом, я скажу ему,  что
делал то, что считал правильным: защищал слабых от сил зла. И  этому  научил
меня ты. Не тот Нездешний,  что  убивает  за  деньги,  а  Дакейрас,  спасший
священника.
   - Я не хочу больше говорить с тобой. - Нездешний отвернулся.
   - Ориен знал, что ты убил его сына?
   - Знал, - свирепо бросил Нездешний. - Это был самый гнусный мой поступок,
священник, - но я рассчитаюсь за него сполна,  Ориен  об  этом  позаботился.
Знаешь, я всегда думал, что сильнее ненависти нет  ничего  на  свете,  -  но
прошлой ночью узнал, что есть кое-что пострашнее. Он простил меня...  и  это
уязвило меня больнее, чем каленое железо. Понимаешь?
   - Кажется, понимаю.
   - Я умру за него и этим покрою свой долг. - Смертью ничего не покроешь. О
чем он тебя просил?
   - Добыть доспехи.
   - Те, что спрятаны на Рабоасе, Св