ояткой пониже  уха.  Тот  споткнулся,  выронил  меч,  и  Райван
прикончила его, рубанув двумя руками по шее.
   - Уйди отсюда, мать! - крикнул Лейк.
   Декадо, услышав его, подбежал к Райван и помог ей подняться.
   - Лейк прав. Ты слишком большая ценность, чтобы так рисковать тобой.
   - Сзади! - завопила она: на стену вскочил солдат с поднятым топором.
   Декадо резко обернулся, его меч проткнул врага - и сломался. На стену
влезли еще двое. Декадо нырнул вниз, схватил упавший топор и вскочил  на
ноги. Он отразил высокий удар и отмашкой сбросил врага со стены.  Второй
ранил Декадо в плечо,  но  подоспевший  Лейк  хватил  солдата  мечом  по
черепу.
   Атака захлебнулась, и солдаты отступили.
   - Уберите раненых! - крикнул Ананаис. - Они могут вернуться  в  любую
минуту.
   Он прошел вдоль стены, поспешно подсчитывая убитых и раненых.
   Из строя выбыло не меньше ста человек. Еще  десять  таких  атак  -  и
защитникам конец. С левого края подошел Галанд.
   - Эх, будь у  нас  на  тысячу  ребят  побольше  да  стена  повыше,  -
сокрушенно сказал он.
   - Они молодцы. В следующий раз потери будут  меньше.  Сейчас  жертвой
пали самые слабые.
   - И это все, что ты можешь о них сказать? - обозлился Галанд.  -  Они
для тебя только предметы с мечами - одни лучше, другие хуже?
   - Не время говорить об этом, Галанд.
   - Мне тошно от тебя!
   - Я знаю, смерть Парсаля...
   - Оставь меня! - крикнул Галанд и ушел.
   - Что это с ним? - спросил Торн,  поднимаясь  по  ступенькам,  -  ему
только что перевязали неглубокую рану на голове.
   - Не знаю.
   - Я принес тебе поесть. -  Торн  протянул  Ананаису  краюху  хлеба  с
мягким сыром. Тот не успел  проглотить  и  куска,  ибо  барабаны  забили
вновь.

***

   Скодийцы отразили пять дневных атак и одну  ночную,  в  которой  враг
понес тяжелые потери.
   Ананаис провел на стене почти всю ночь, но за два  часа  до  рассвета
Декадо заверил его, что больше атак не предвидится, и генерал,  шатаясь,
сошел вниз.  У  Валтайи  была  комната  при  лазарете.  Ананаис  поборол
искушение пойти к ней и лег спать в роще, на травянистом пригорке.
   Четыреста  человек  выбыло  из  боя.  Раненые  уже  не  помещались  в
лазарете, и их укладывали  на  одеялах  у  крыльца.  Ананаис  послал  за
резервом, где насчитывалось двести пятьдесят человек.
   В Тарске, как сообщил Аквас, потери были меньше, но  враг  предпринял
там только три атаки. Туре, молодой воин, командующий  обороной  Тарска,
держался молодцом.
   Стало ясно, что  главный  удар  враг  намерен  нанести  по  Магадону.
Ананаис надеялся, что сегодня полулюдов  еще  не  бросят  в  бой,  но  в
глубине души знал: надежды его напрасны.
   Наискосок от лазарета метался в тревожном сне молодой воин.  Внезапно
он застыл,  и  приглушенный  крик  замер  у  него  в  горле.  Его  глаза
открылись, он сел и нащупал нож. Обратив его острием к себе, он медленно
погрузил его в грудь между ребрами, прямо в сердце. Потом  вынул  нож  и
встал. Из раны не пролилось ни капли крови.
   Он медленно приблизился к лазарету и заглянул в открытое окно. Внутри
уже сутки напролет трудилась Валтайя, пытаясь спасти самых тяжелых.
   Воин отошел от окна в лес, где  разбили  свои  шалаши  около  двухсот
беженцев. У костра сидела Райван - она нянчила ребенка и разговаривала с
тремя другими женщинами.
   Она хорошо знала подошедшего воина и спросила его:
   - Что, не спится, Оранда? Он не ответил.
   Райван увидела нож у  него  в  руке,  и  глаза  ее  сузились.  Оранда
опустился на колени рядом с ней, и она заглянула ему в лицо. Он  смотрел
на нее пустым, мертвым взором, не видя ее.
   Нож сверкнул в воздухе. Райван  вильнула  в  сторону,  прикрыв  телом
спящего младенца, и клинок поранил ей бедро. Выпустив  ребенка  из  рук,
она отразила новый удар предплечьем и двинула Оранду  в  подбородок.  Он
упал, но тут же встал снова.  Райван  тоже  вскочила  на  ноги.  Женщины
подняли крик, ребенок раскричался. Мертвец  двинулся  вперед,  и  Райван
попятилась. Из ноги у нее сочилась кровь. Подбежал кто-то  из  мужчин  и
обрушил кузнечный молот на голову мертвеца.  Череп  треснул,  но  Оранда
даже глазом не моргнул.
   В грудь ему вонзилась стрела - он посмотрел на нее и медленно  извлек
из тела. Галанд подоспел, когда мертвец уже  занес  нож  над  Райван,  и
взмахом меча отделил руку с ножом  от  туловища.  Труп  пошатнулся...  и
упал.
   - Сильно же они хотят твоей смерти, - сказал Галанд.
   - Не только моей - нашей.
   - Нынче их желание исполнится.

***

   Валтайя зашила девятидюймовую рану на  бедре  Райван  и  покрыла  шов
толстым слоем мази.
   - Теперь у тебя не  останется  уродливого  шрама,  -  пообещала  она,
завязывая рану.
   - Да хоть бы и остался. Кто увидит шрам у  меня  на  ляжке  в  мои-то
годы?
   - Чепуха - ты же красивая женщина.
   - На мою красоту уже никто не польстится. Ты  ведь  живешь  с  Черной
Маской, верно?
   - Да.
   - Давно ты его знаешь?
   - Недавно, но он спас мне жизнь.
   - Ясно.
   - Что тебе ясно?
   - Ты славная девушка, но чересчур серьезно относишься к своим долгам.
   Валтайя села рядом с койкой и потерла глаза. Она так устала, что даже
спать не могла.
   - Ты всегда так скоропалительно судишь о людях?
   - Нет. - Райван осторожно села и поморщилась от боли.  -  Но  женщина
всегда видит по  глазам,  влюблена  другая  женщина  или  нет.  Когда  я
спросила тебя о Черной Маске, на твоем лице отразилась печаль.  А  когда
ты сказала, что он спас тебе жизнь, все стало совсем очевидно.
   - Разве это плохо - платить свои долги?
   - Напротив, хорошо - особенно теперь. И  Черная  Маска  -  прекрасный
человек.
   - Я сделала ему больно, сама того  не  желая.  Это  из-за  усталости.
Обычно я спокойно смотрю на его лицо, а на этот раз попросила его надеть
маску.
   - Лейк как-то мельком увидел его без маски. И сказал, что лицо у него
обезображено.
   - Нет у него лица. Нос и верхняя губа сорваны, а остальное - сплошные
рубцы. Один шрам так и не зажил и  постоянно  гноится.  Ужас!  Он  точно
мертвец. Я старалась... но так и  не  смогла...  -  И  Валтайя  залилась
слезами.
   - Не думай о себе плохо, девочка, - ласково сказала Райван, гладя  ее
по спине. - Ты старалась - большинство женщин и того бы не сделали.
   - Я стыжусь себя. Не я ли говорила ему, что лицо - еще не мужчина.  Я
пыталась полюбить мужчину, но его лицо не дает мне покоя.
   - Ты говорила правду. Все дело в том, что ты только пыталась полюбить
его, но не любила. Ты взяла на себя слишком много.
   - Но  он  такой  благородный  и  такой  несчастный.  Он  был  Золотым
Воином... он был всем.
   - Да, а еще он был тщеславен.
   - Откуда ты знаешь?
   -  Догадаться  нетрудно.   Вдумайся:   молодой   богатый   аристократ
становится генералом "Дракона". И что же  потом?  Он  идет  на  арену  и
убивает там людей на потеху толпе. Многие  его  соперники  были  узники,
вынужденные сражаться под страхом смерти. У них выбора  не  было,  но  у
него был. И никакого благородства в этом нет. Мужчины! Что с них  взять?
Они никогда не делаются взрослыми.
   - Как ты сурова к нему - а ведь он готов умереть за тебя!
   - Не за меня. За себя самого. Он мстит.
   - Это нечестно.
   - Такова уж жизнь. Пойми меня правильно: он мне дорог.  Очень  дорог.
Он замечательный человек. Но нет таких людей, которые были бы сплошь  из
золота, и нет таких, что сплошь из свинца. В людях перемешано  и  то,  и
другое.
   - Это и к женщинам относится?
   - Ну, мы-то, известно, из чистого золота, - фыркнула Райван.  Валтайя
улыбнулась. - Вот так-то лучше, девочка.
   - Как ты это делаешь? Как остаешься такой сильной?
   - Прикидываюсь.
   - Не правда. Вчера ты обратила течение в другую  сторону  -  ты  была
великолепна.
   - Все очень просто. Они убили моего мужа и моих сыновей - мне  нечего
больше бояться. Отец мой говаривал, что  человека,  уверенного  в  своей
правоте, ничто не остановит. Прежде я считала это вздором. Стрела в зобу
остановит кого угодно. Но теперь  я  поняла  смысл  его  слов.  Цеска  -
явление ненатуральное, все равно что  метель  в  июле.  Он  не  способен
победить, если против  него  восстанет  достаточное  количество  народу.
Весть о скодийском мятеже разойдется по всей империи, и следом  за  нами
поднимутся другие. Взбунтуются полки, и все честные  люди  возьмутся  за
мечи. Он не может победить.
   - Но здесь победа будет за ним.
   - Это ненадолго.
   - Ананаис верит, что Тенака-хан вернется с надирской армией.
   - Я знаю - но в меня это бодрости не вселяет.
   В соседней комнате без сна лежал Декадо - раненое плечо не давало ему
покоя.  Он  улыбнулся,  услышав  слова  Райван,  и  подумал:  такую   не
проведешь.
   Он смотрел в бревенчатый потолок. Боль не нарушала мира, в котором он
пребывал. Катан рассказал ему  о  мальчике  Сеорле,  и  Декадо  чуть  не
прослезился. Все встало на место, и смерть больше не страшна.
   Декадо привстал и сел на постели. Его доспехи лежали на столе справа.
Доспехи Сербитара, вождя Дельнохских Тридцати.
   Сербитара, судя по рассказам, мучили сомнения,  и  Дека-до  надеялся,
что в конце концов они разрешились. Знание - великое благо. Как мог  он,
Декадо, быть так слеп, когда  истина  сияла  перед  ним  во  всей  своей
кристальной ясности?
   Встреча Ананаиса и Тенаки близ казарм  "Дракона".  Муха  и  Басурман.
Декадо и Тридцать. Райван.
   Все они -  звенья  таинственной  магической  паутины.  И  кто  знает,
сколько в ней еще других, не менее важных звеньев?
   Валтайя, Рения, Галанд, Лейк, Парсаль, Торн, Туре?
   Басурман отправился  в  далекую  страну,  чтобы  спасти  неизвестного
мальчика. Кого суждено спасти этому мальчику?
   Внутри паутины есть еще паутина, а в ней - множество других.
   Быть может, и сами события - всего лишь звенья. Легендарное  сражение
при Дрос-Дельнохе через два поколения породило Тенаку-хана.  И  Муху.  И
"Дракон".
   Это превышало понимание Декадо.
   Боль в плече снова обожгла его, исторгнув из его груди  глухой  стон,
но скоро боли не будет.

***

   Рассвет привел  с  собой  три  новых  атаки.  При  последней  оборона
дрогнула, но Ананаис с двумя мечами в неистовой ярости налетел на врага,
и штурм был отбит.
   Тогда во вражеском лагере пропела труба, и вперед  вышли  полулюды  в
числе пяти тысяч.
   Легионеры отошли назад сквозь их ряды, очистив им дорогу.
   Ананаис, тяжело сглотнув,  посмотрел  вправо  и  влево  вдоль  стены.
Минута была жуткая, но  на  лицах  скодийцев  не  замечалось  страха,  и
Ананаис ощутил прилив гордости за них.
   - Нынче каждый добудет себе теплую меховую шкуру! - проревел он.
   Угрюмый смех прозвучал в ответ.
   Черные Храмовники, внедрившись в гущу  зверей,  внушали  им  кровавые
видения, разжигавшие животное начало.
   Звери подняли вой.
   На стене Декадо подозвал к себе Балана. Темноглазый  монах  склонился
перед главой Ордена.
   - Кажется, пора, - сказал Декадо. - Да.
   - Ты останешься позади.
   - Как? - вскричал Балан. - Почему?
   - Ты понадобишься им для связи с Тарском.
   - Я не хочу оставаться один, Декадо!
   - Ты не останешься один. Мы все будем с тобой.
   - Не правда. Ты хочешь наказать меня!
   - Нет. Держись поближе к Ананаису и оберегай его по мере  своих  сил.
Его и Райван.
   - Пусть это сделает кто-нибудь другой. Я самый худший из вас -  самый
слабый. Вы нужны мне. Вы не можете бросить меня.
   - Будь крепок  в  вере,  Балан.  И  слушайся  меня.  Монах  нетвердой
походкой сошел  со  стены  и  убежал  в  рощу.  Жуткий  вой  на  равнине
становился все громче.
   - Пошли! - крикнул Декадо.
   Семнадцать  воинов-священников  соскочили  со   стены   и   двинулись
навстречу полулюдам, которые находились теперь в сотне шагов от них.
   - Что за черт? - оторопел Ананаис и заревел:
   - Декадо!
   Тридцать шли широким веером, с мечами  в  руках,  и  их  белые  плащи
трепетали на ветру.
   Звери наступали, а Храмовники бежали за  ними,  подгоняя  их  мощными
мысленными толчками.
   Тридцать упали на колени.
   Передний  полулюд,  громадный  зверюга  почти  восьми  футов  ростом,
пошатнулся от вторгшегося в его мозг видения. Камень.  Холодный  камень.
Изваяние.
   Кровь, свежая кровь и теплое солоноватое мясо.
   Зверь снова устремился вперед.
   Камень. Холодный камень. Крылья.
   Кровь.
   Камень.
   Крылья. Каменные крылья.
   Тридцать шагов отделяли полулюдов от Тридцати. Ананаис,  не  в  силах
смотреть, отвернулся.
   Вожак несся на коленопреклоненных воинов в серебряных доспехах.
   Камень. Изваяние. Крылья. Марширующие люди. Камень...
   Зверь взревел.
   Дракон. Каменный Дракон. МОЙ ДРАКОН!
   Полулюды замедляли бег, и вой затихал.  Образ  становился  все  ярче.
Давно погребенные воспоминания всплывали  наверх.  Боль,  страшная  боль
терзала наводящие ужас тела.
   Храмовники усердствовали, подхлестывая зверей бичами своего внушения.
Один полулюд обернулся и когтистой  лапой  сорвал  Храмовнику  голову  с
плеч.
   Громадный полулюд,  шедший  во  главе  остальных,  остановился  перед
Декадо, понурив голову и вывесив язык. Декадо, удерживая образ  в  мозгу
зверя, увидел в его глазах печаль. Зверь понял. Он похлопал  себя  лапой
по груди, и длинный язык заворочался, стараясь что-то выговорить. Декадо
с трудом разобрал:
   - Барис. Я Барис!
   Зверь повернулся и с воем ринулся  на  Храмовников.  Другие  полулюды
последовали за ним, и Храмовники  застыли  на  месте,  не  понимая,  что
происходит. Зверь набросился на них. Но не все полулюды  были  родом  из
"Дракона", и сотни их метались в растерянности, пока один не  устремился
к серебряным воинам.
   За ним помчалась дюжина его сотоварищей.
   Тридцать, погруженные в транс, были беззащитны. Один Декадо  сохранил
возможность  двигаться...  но  не  воспользовался  ею.  Звери  с   ревом
накинулись на них, терзая их плоть.  Декадо  закрыл  глаза,  и  боли  не
стало.
   Храмовники  гибли  сотнями  под  натиском   рассвирепевших   чудовищ.
Громадный полулюд, бывший прежде Барисом, командиром "Дракона", наскочил
на Маймона, пытавшегося спастись бегством, и отгрыз ему руку  от  плеча.
Маймон завопил, но удар тяжелой лапы снес ему лицо, и вопль  захлебнулся
в крови.
   Барис бросил его и побежал к шатру Цески.
   Дарик метнул копье. Оно вонзилось Барису  в  грудь,  но  неглубоко  -
полулюд выдернул его и помчался дальше.
   - Ко мне, Легион! - вскричал Дарик.
   Лучники изрешетили зверя стрелами, но не остановили.
   Полулюды, свирепствующие в лагере, начали падать  наземь,  корчась  в
предсмертных судорогах.
   Дарик в изумлении смотрел, как гигантский Барис словно тает у него на
глазах. Стрела вошла зверю в грудь, и он покачнулся, а Дарик, подскочив,
вогнал ему в спину меч. Зверь упал, попытался встать...  и  умер.  Дарик
ногой перевернул его на спину. Зверь  содрогнулся,  и  генерал  еще  раз
ударил его мечом - но тут же понял, что это содрогание не  имело  ничего
общего  с  жизнью:  к  зверю  возвращался  человеческий   облик.   Дарик
отвернулся.
   Повсюду на равнине умирали полулюды - лишь малая их кучка  продолжала
терзать серебряных воинов, принесших смертельное поветрие в их ряды.
   Дарик с поклоном вошел в шатер к Цеске.
   - Звери мертвы, государь.
   - Ничего, я сделаю новых. Берите стену!

***

   У ног Мухи лежал труп Храмовника. Двое сатулов побежали ловить лошадь
убитого, а Магир выдернул стрелу из его горла и  заткнул  рану  тряпкой,
останавливая кровь.
   Вдвоем они стащили с мертвеца черный панцирь, и Муха  обтер  кровь  с
застежек. Двое воинов стали раздевать мертвеца дальше,  а  Муха  раскрыл
кожаную сумку, спрятанную внутри панциря. В ней лежал свиток с  печатью,
изображающей волка. Муха затолкал его обратно.
   - Спрячьте тело, - сказал он и снова нырнул в лес. Уже  три  дня  они
поджидали гонца на пустынной дороге, ведущей сквозь Скултик. Магир  сбил
его первой же стрелой, проявив недюжинное мастерство.
   В лагере Муха внимательно изучил печать. Такого воска, зеленого  и  с
мраморными прожилками, у сатулов не нашлось  бы,  и  Муха  отказался  от
мысли вскрыть письмо.
   Сатулийские дозорные принесли вести  о  Тенаке-хане.  Ему  оставалось
меньше суток  пути  до  крепости,  и  план  Мухи  следовало  осуществить
немедленно.
   Муха примерил панцирь убитого. Великоват. Проткнув кинжалом  ременную
застежку, Муха затянул пряжку потуже. Теперь лучше.
   Шлем сидел хорошо, но Муха  чувствовал  бы  себя  спокойнее,  если  б
убитый не  был  Храмовником.  Они,  говорят,  умеют  общаться  мысленно.
Остается надеяться, что других Храмовников в Дельнохе нет.
   - Когда отправишься? - спросил Магир.
   - Нынче после полуночи.
   - Почему так поздно?
   - Авось застану коменданта  спящим.  Сонный  он  не  станет  задавать
чересчур много вопросов.
   - Это большой риск, князь.
   - Не напоминай, сам знаю.
   - Жаль, что мы не можем налететь на эту крепость с  десятью  тысячами
сабель.
   - Да, это было бы здорово. Ну ничего, сойдет и так.
   - Странный ты человек, князь. Все время шутишь.
   - Жизнь достаточно печальна, Магир. Смех надо ценить.
   - Как и дружбу. - Да.
   - Тяжело это - быть мертвым?
   - Не столь тяжело, как жить без  надежды.  Магир  с  серьезным  видом
кивнул.
   - Надеюсь, мы рискуем не напрасно.
   - Почему ты опасаешься, что напрасно?
   - Не доверяю я надирам.
   - Экий ты подозрительный. Я верю Тенаке-хану. Когда я  был  ребенком,
он спас мне жизнь.
   - Значит, он тоже возродился?
   - Нет.
   - Тогда я не понимаю.
   - Я же не взрослым встал из гроба, Магир. Я рос,  как  и  все  прочие
дети.
   - Все равно я многого не понимаю. Однако оставим  это  на  будущее  -
сегодня надо готовиться.
   Муха кивнул, дивясь собственной глупости. Как легко  человеку  выдать
себя.
   Магир посмотрел, как Муха облачается  в  черные  доспехи.  Чейям  был
неглуп - он чувствовал смущение князя и  догадывался,  что  дело  с  ним
обстоит не совсем чисто.
   Но дух Иоахима признал своего побратима - этого достаточно.
   Муха затянул подпругу вороного мерина и сел в седло, нацепив шлем  на
луку.
   - Прощай, мой друг, - сказал он.
   - Да пребудет с тобой бог удачи.
   Муха ехал около часа,  пока  впереди  не  показалась  высокая  стена,
ограждающая перевал, а в ней - южные ворота Дельноха.  Давненько  он  не
бывал дома.
   Двое часовых отдали ему честь, когда он проехал в  ворота  и  свернул
налево, к замку. Подошедший солдат принял поводья, и Муха спешился.
   - Проводи меня к гану, - приказал он часовому.
   - Ган Палдин спит, сударь.
   - Так разбуди его, - холодно и властно бросил Муха.
   - Слушаюсь, сударь. Следуйте за мной.
   Солдат провел Муху через длинный, освещенный факелами коридор,  через
Зал Героев, уставленный статуями, и вверх по мраморной лестнице в  покои
Палдина. Прежде здесь жил дед Мухи.  Солдат  несколько  раз  постучал  в
дверь - наконец сонный голос ответил ему, и дверь отворилась. Перед ними
предстал ган Палдин в шерстяном  халате  -  невысокий,  средних  лет,  с
большими, выпуклыми темными глазами. Мухе он сразу не понравился.
   - Это не могло подождать? - раздраженно осведомился Палдин.
   Муха протянул ему свиток - Палдин вскрыл его и быстро прочел.
   - Это все, или вы должны еще что-то передать на словах?
   - Да, я должен передать вам  личный  приказ  императора.  Он  ожидает
помощи с севера, и вы должны впустить в  ворота  надирского  полководца.
Вам ясно?
   - Странно. Впустить, говорите вы?
   - Точно так.
   Палдин, резко повернувшись, схватил кинжал со  столика  у  постели  и
приставил его к горлу Мухи.
   - Тогда не потрудитесь ли разъяснить мне смысл вот этого послания?  -
сказал он, держа свиток перед глазами Мухи. Письмо гласило:
   Следите, не покажется ли надирская армия. Держитесь всеми средствами.
   Цеска.
   - Я не намерен стоять здесь с ножом у горла, - отрезал Муха. - И  мне
не хотелось бы убивать генерала.