из лука, другие в виде человеческих фигур.
   - Они думают, что бойню устроили вы, - сказал Ниаллад.
   - Неудивительно. Убийство и ложь обычно неразлучны,
   - Я думал, Арик убит.
   - Я тоже, мальчик. Я споткнулся о ковер, когда  метнул  в  него  нож.
Стар я, наверное, становлюсь для такой жизни.
   Серый  Человек,  раздевшись,  побросал  на  скамью  шелковый   колет,
панталоны, парадные сапоги и достал из сундука кожаный охотничий  костюм
и мягкие сапоги до колен. Быстро надев все это,  он  опоясался  мечом  и
надел через плечо перевязь с семью метательными ножами.
   - Снимай свой наряд, - велел он, оглянувшись на Ниалла, снова порылся
в сундуке и вынул еще одну рубашку из темной кожи, которую бросил юноше.
   - Зачем вы спасли меня? - спросил Ниалл.  Серый  Человек  помолчал  и
наконец ответил:
   - Чтобы рассчитаться со своим долгом, мальчик.
   - Меня зовут Ниалл. Так меня, пожалуйста, и называйте.
   - Хорошо, Ниалл. Переодевайся и выбирай себе оружие  Я  предложил  бы
короткий меч, но тут есть и  несколько  сабель.  И  охотничий  нож  тоже
возьми.
   - Что это за долг? Перед кем?
   - Сейчас не время задавать вопросы.
   - Я сын герцога... -  Ниалл  осекся,  вспомнив,  что  отец  мертв,  и
произнес дрожащим голосом:
   - Я герцог Кайдорский. Я видел, как вы убили  нескольких  человек.  Я
хочу знать, зачем я здесь и каковы ваши намерения.
   Серый Человек сел на скамью, потер щеку, и Ниалл понял, как он устал.
Он уже немолод, и под глазами у него темные круги.
   - Я намеревался сесть на корабль и  отплыть  из  этой  страны.  Найти
место, где нет ни войн, ни смертоубийства, ни  политических  интриг,  ни
алчности. Вот как я намеревался поступить. Вместо этого  за  мной  опять
охотятся. Почему я спас тебя, спрашиваешь? Потому что моему другу явился
призрак. Потому что ты молод и живешь в страхе перед убийцами - я  знаю.
Потому что я дурак и во мне  еще  сохранилось  какое-то  подобие  чести.
Выбирай что хочешь. Что до моих намерений относительно тебя, то  у  меня
их нет. Подыщи  себе  оружие,  и  отложим  дальнейшие  вопросы  до  того
времени, как выберемся отсюда.
   - Чей это был призрак? - упорствовал Ниалл.
   - Твоего деда. Ориена, короля-воителя.
   - Зачем ему было приходить к вам?
   - Я уже сказал, что он явился не мне, а моему другу. - Серый  Человек
положил руку на плечо Ниаллу. - Я знаю, ты  пережил  страшную  ночь,  но
поверь, это еще не самое худшее. Сейчас у нас, правда,  нет  времени  на
разговоры, но после, когда мы будем в безопасности, я отвечу на все твои
вопросы. Хорошо?
   Ниалл  снял  камзол  и  надел  кожаную  рубашку.  Она  оказалась  ему
великовата, но в ней было удобно. Из оружия он, обойдя  комнату,  выбрал
саблю с клинком  из  вороненой  стали  и  эфесом  из  почерневшей  меди,
превосходно уравновешенную. Ниалл вдел ее в ножны и хотел опоясаться ею,
но пояс тоже был ему велик.
   - Держи, - сказал Серый Человек, бросив ему перевязь  с  кольцом  для
ножен. Ниалл надел ее и привесил саблю.
   - Что теперь будем делать? - спросил он.
   - Будем жить либо умрем, - ответил Серый Человек.

***

   Эмрин уронил голову на грудь. Изо рта  у  него  текла  кровь,  и  вся
верхняя часть тела превратилась в океан боли.
   - Больше я твоего нахальства не потерплю, -  сказал  Шед.  Он  ударил
Эмрина кулаком в висок, и стул, к которому тот был привязан, свалился на
пол. - Поднять его! - скомандовал Шед. Грубые руки рывком вернули стул в
прежнее положение, и к горлу Эмрина подступила тошнота. Шед сгреб его за
волосы и запрокинул голову назад. - Ну давай,  Эмрин,  скажи  что-нибудь
смешное! - Левый глаз у  Эмрина  не  открывался,  но  правый  пристально
смотрел на узкое, с острыми чертами лицо Шеда. Эмрину хотелось  обозвать
его как-нибудь похлеще, но в голову больше ничего не  приходило.  -  Вот
видите, ребята, - не так уж он и крут.
   - Я ничего не знаю, - прошептал Эмрин, и кулак  Шеда  снова  врезался
ему в лицо. Эмрин выплюнул выбитый зуб и опять уронил голову. Шед  снова
откинул ее назад.
   - А мне теперь уже наплевать, знаешь ты что-то или нет. Я тебя всегда
ненавидел,  известно  это  тебе?  Шлялся  всюду,  красавец  писаный,   с
денежками Серого Человека в карманах. Покупал себе самых красивых девок,
а на нас, простую солдатню, свысока  смотрел.  Знаешь,  что  я  с  тобой
сделаю? Забью тебя до  смерти.  Погляжу,  как  ты  будешь  захлебываться
собственной кровью. Что ты об этом думаешь?
   - Эй, Шед, - сказал другой солдат. - Нам так не приказывали.
   - А ну заткнись! И выйди вон, если ты такой нежный.
   Эмрин услышал, как скрипнула дверь.
   - Ну, чем бы таким развлечь  тебя  для  начала?  Может,  пальцы  тебе
отрезать? Или... - Эмрин почувствовал укол кинжала в пах и в первый  раз
закричал, вызвав гулкое эхо в Дубовой гостиной. Резко откинувшись назад,
он опрокинул стул, рухнул на пол  и  стал  отчаянно  дергаться  в  своих
путах.
   - Поднять его, - бросил Шед, и двое  оставшихся  солдат  двинулись  к
упавшему.
   Лежа на полу, Эмрин увидел, как открылась дверь и вошел Серый Человек
с маленьким двукрылым арбалетом.
   - Развяжите его, и я оставлю вам  жизнь,  -  произнес  Серый  Человек
спокойно, самым обычным голосом. Трое попятились, доставая оружие.
   - Ты очень любезен, - сказал Шед, - но в твоем  арбалете  только  две
стрелы, а нас трое.
   Серый  Человек  шевельнул  рукой.  Стрела  пролетела  по  воздуху   и
вонзилась Шеду в горло. Он покачнулся и  упал  на  колени,  захлебываясь
собственной кровью.
   - Теперь вас двое. Развяжите его.
   Один из солдат, поглядывая на умирающего Шеда, достал нож и перерезал
веревки, привязывающие Эмрина к стулу, а после бросил оружие и отошел  к
стене. Второй последовал его примеру. Серый Человек прошел мимо Эмрина к
Шеду, делающему слабые попытки выдернуть из горла стрелу, и выдернул  ее
сам. Из раны хлынула кровь. Шед, захлебываясь, повалился на пол, дрыгнул
ногами и умер.
   Эмрин заставил себя приподняться на колени и попробовал  встать.  Его
шатнуло. Серый Человек подхватил его.
   - Держись. Дыши поглубже. Надо, чтобы ты усидел на коне.
   - Да, господин, - с  трудом  выдавил  Эмрин.  Рядом  с  ним  появился
молодой человек, и Эмрин узнал герцогского сына Ниаллада.
   - Позвольте помочь вам, - сказал юноша, и Эмрин оперся на него.
   - Ступайте на конюшню, - велел Серый Человек. - Оседлайте двух  коней
и моего серого. Я сейчас приду.
   Эмрин, поддерживаемый Ниалладом,  вышел  за  дверь.  На  ковре  лежал
только что покинувший комнату солдат с перерезанным горлом.  Дотащившись
до парадного входа, они вышли на солнце. Свежий воздух оживил Эмрина,  и
к конюшне он подошел уже без поддержки.
   Норда ждала их там с припасами, уложенными  в  небольшие  мешки.  Она
бегом бросилась к Эмрину и нежно коснулась пальцами избитого, распухшего
лица.
   - Бедняжечка мой.
   - Что, поубавилось красоты-то?
   - Для меня ты и такой  хорош.  Займитесь-ка  лучше  лошадьми.  Рыцарь
велел, чтобы ему оседлали серого. - Она взяла Эмрина за руку. - Рыцарь -
чудесный человек, но у него много врагов. Присмотри за ним, ладно?
   Эмрин, несмотря на все свои страдания, рассмеялся.
   - Я? За ним? Ну ты и сказала, Норда!
   Серый Человек, с мрачным лицом, подошел к  ним  по  мощенной  гравием
дорожке. Норда присела в реверансе.
   - Ну как, можешь ехать? - спросил он Эмрина.
   - Могу, господин.
   Ниалл вывел из  конюшни  трех  оседланных  лошадей  -  двух  чалых  и
мышастого. Серый Человек, сев верхом, повернулся к Норде:
   - Спасибо, девочка. - Она опять присела. - И скажи Мадзе  Чау,  чтобы
возвращался домой.
   - Скажу, господин.
   Эмрин с трудом взобрался на спину чалому и поехал  к  лесу  вслед  за
хозяином и юношей.
   Они ехали уже около часа, когда герцогский сын сказал:
   - Те солдаты непременно поднимут тревогу. Скоро,  наверное,  за  нами
отправят погоню?
   - У нас есть еще немного времени, - ответил Серый Человек.
   Юноша помолчал и спросил:
   - Вы их убили, да?
   - Убил.
   - Вы сказали, что оставите им жизнь, если они его развяжут. Что же вы
за человек после этого?
   Эмрин поморщился, услышав этот вопрос.  Серый  Человек,  не  ответив,
направил коня к нему.
   - Держите на запад, к лесу, чтобы руины остались к югу от  вас.  Если
увидишь туман, сворачивай в сторону. Я догоню вас еще засветло.
   - Да, господин. - Серый Человек повернул назад, и Эмрин крикнул ему:
   - Спасибо! - Потом он тронул каблуками коня и поравнялся с юношей.
   Ниалл, красный и сердитый, воскликнул:
   - Человеческая жизнь для него ничего не значит!
   - Наша с вами значит, и мне этого довольно.
   - Вы оправдываете то, что он сделал?
   Эмрин натянул поводья и повернулся к юноше лицом.
   - Взгляните на меня! Они собирались забить меня до  смерти.  Думаете,
меня их смерть сильно печалит? Когда я был мальчишкой, нам с  приятелями
вздумалось поохотиться на оленя. Мы вооружились новенькими копьями, а  у
двоих были луки. Всего нас собралось семеро. Мы  отправились  в  горы  и
скоро напали на след.  Скрадывая  добычу,  мы  стали  пробираться  через
густой подлесок, и тут вдруг, откуда ни возьмись - громадный медведь. Ну
а дурачок Стефф возьми да и пусти в  него  стрелу.  Короче,  с  гор  нас
вернулось только двое.
   - Какое это имеет отношение к Серому Человеку?
   - Если раздразнить медведя,  не  удивляйся,  когда  он  вспорет  тебе
брюхо! - рявкнул Эмрин.

***

   Трехмечному было жарко. Солнце  жгло  покрытые  лаком  волосы,  и  ни
малейший ветерок не колыхал длинный кафтан из черного шелка. Он  постоял
немного, опустив руки на два кривых  меча,  висящих  у  него  по  бокам.
Третий,  с  привязанным  к  эфесу  шлемом,  помещался  между  лопатками.
Криаз-нор, оглядев поляну, быстро пересек ее и вошел в  тень.  Трое  его
спутников, тоже в черном, следовали за ним по пятам.
   Лесная  прохлада  после  солнцепека  была  особенно  приятна.   Глядя
золотистыми глазами на тропу, Трехмечный ощутил легкое  раздражение.  Им
должны были предоставить ищейку: он, несмотря на  все  свое  мастерство,
уже трижды сбивался со следа, и это бесило его. Дереш Карани дал им  три
дня, чтобы убить меченосцев, и два почти на исходе. Если они не уложатся
в назначенный  срок,  одного  из  четверки  скорее  всего  казнят.  Его,
Трехмечного, вряд ли, но с Дерешем Карани ничего нельзя знать наверняка.
   Он оглянулся на  трех  своих  подчиненных.  Скорее  всего  это  будет
Четвертый. Он только из питомника и еще не заслужил себе боевого  имени.
Однако он малый способный - его номер  указывает  на  то,  что  в  своем
выпуске он был четвертым из  пятидесяти.  Трехмечный  велел  всем  троим
оставаться на месте, а сам осторожно двинулся дальше по  оленьей  тропе,
ведущей на юг. Земля была твердая. Трехмечный  услышал  слабое  журчание
воды и пошел на звук. Почва стала  мягче,  в  кустах  он  разглядел  два
копытных следа, а у самой воды - отпечаток  сапога.  Трехмечный  кликнул
своих бойцов.
   - Полдня, а то и меньше, - заявил он,  не  сводя  взгляда  золотистых
глаз с оттиснутого в грязи копыта. - Края подсыхают и крошатся.
   Громадный сутулый  Железнорукий  вышел  вперед.  Вытащив  меч  из-под
черного кушака, опоясывающего толстый живот, он опустился на четвереньки
и принялся обнюхивать человеческий след. Закрыв глаза, он  отстранил  от
себя запахи трех своих товарищей. Как на грех, на кустах недавно оставил
свою отметину лис, и резкий мускусный дух  забивал  слабый  человеческий
запах. Железнорукий открыл глаза и доложил Трехмечному:
   - Один, на котором кровь подсыхает, очень устал.  Другой,  риадж-нор,
полон сил.
   - Он не риадж-нор, - поправил Трехмечный. - Их орден вымер, и от них,
как мне  говорили,  остались  только  бледные  подобия,  именующие  себя
раджни. Жители этого мира размягчились, как это часто бывает.
   - С нами такого не случится, - вставил Четвертый. Трехмечный взглянул
на могучего молодого воина и покачал головой:
   - Пока дураки вроде тебя не начнут так думать.
   Четвертый тихо зарычал и сгорбил плечи. Трехмечный подступил  к  нему
вплотную.
   - По-твоему, ты уже готов схватиться со мной? Так вызови меня, дерьмо
овечье! Вызови, и я сниму с тебя башку и съем твое сердце.
   Казалось, Четвертый вот-вот выхватит своей меч. Он задержал руку  над
черной рукоятью и опустил ее.
   - Мудро, - заметил Трехмечный. - Теперь ты авось  доживешь  до  того,
чтобы заслужить себе имя.
   - Мы  можем  догнать  их  еще  до  ночи,  если  поднажмем,  -  сказал
Железнорукий.
   - Лучше нагрянуть к  ним  в  полночь,  -  возразил  Шаговитый,  самый
высокий  из  четверых,  длиннолицый,  с  тяжелым  подбородком,   глубоко
посаженными глазами и зрачками как щелки. - Когда они будут спать.
   - Я предпочел бы убить их в бою, - заявил Четвертый.
   - Это ты по молодости, - дружелюбно  ответил  Шаговитый.  -  Если  их
убиваешь в спокойном состоянии, они вкуснее. Правда, Трехмечный?
   - Правда. От страха и ярости мускулы  делаются  жесткими  -  не  знаю
почему. Ладно, в полночь так в полночь. Давайте отдохнем часок.
   Трехмечный сел на берегу ручья, Железнорукий пристроился рядом.
   - От четверки Острого Когтя ни слуху ни духу. Они, наверное,  так  же
близко от них, как и мы.
   - Возможно, даже ближе. - Трехмечный зачерпнул воды из ручья и поднес
к своему тонкогубому рту.
   - Зачем ты тогда  согласился  ждать  до  полуночи?  -  понизил  голос
Железнорукий. - Хочешь, чтобы Острый Коготь был первым?
   - Не люблю я его, - улыбнулся  Трехмечный.  -  В  нем  слишком  много
кошачьего. Как-нибудь я съем его сердце - и  бьюсь  об  заклад,  у  него
будет скверный вкус.
   - С какой тогда стати ты отдаешь ему победу?
   - Во всех преданиях говорится  о  великом  мастерстве  риадж-норов  и
смертоносной силе их клинков. Если Острый Коготь одолеет воина  с  таким
мечом и заберет его сердце, я буду разочарован, однако переживу это.
   - Ты не думаешь, что ему это удастся?
   Трехмечный поразмыслил немного.
   - Острый  Коготь  дьявольски  хороший  боец,  но  бесшабашный.  Я  не
удивлюсь, если риадж-нор разрубит его на куски, и сердца моего это  тоже
не разобьет.
   -  Ты  ведь  сказал,  что  эти  меченосцы  -  лишь  бледные   подобия
риадж-норов.
   - Я сказал только то,  что  мне  самому  говорили,  и  воздержусь  от
суждения, пока не увижу сам.
   Трехмечный вытащил из-за пояса два меча, положил на землю, лег на бок
и закрыл глаза.
   Да, Острый Коготь наверняка прибудет первым. Он  ринется  в  бой,  не
задумываясь о том, с кем имеет дело, полагаясь на свою быстроту  и  свое
мастерство. Если все сложится удачно, он крепко за это поплатится. Тогда
его бойцы расправятся с людьми, и Трехмечный со своими  присоединится  к
ним для ритуального пира. Хорошо бы так все и вышло.
   Трехмечный лежал тихо, давая телу отдых.
   Хорошо бродить по этой земле. Девять лет Трехмечный провел  в  армии,
среди сотен криаз-норов, он спал в палатке с девятью другими  солдатами,
маршировал  в  строю  и  штурмовал  города.  Здесь  даже  небо   кажется
просторнее,  и  задание,  которое  он  получил,  дает  приятное  чувство
свободы.
   Он задремал, и ему стал сниться сон. Он  стоял  у  маленькой  хижины,
рядом струился ручей, под деревьями играли его дети.  Трехмечный  сел  и
выругался себе под нос. Откуда только лезет в голову такая чушь?
   - Дурной сон? - спросил Железнорукий.
   - Нет, так. - Трехмечный засучил рукав кафтана и посмотрел  на  руку,
покрытую волчьим мехом. - Скорей бы армию сюда переправили. Соскучился я
по той жизни - а ты?
   - Ну, по храпу Небесного Клинка или по вони от ног Девятого  я  точно
не скучаю.
   Трехмечный поднялся и снова заткнул оба меча за пояс.
   - Надоело мне здесь. Не будем мы ждать до полуночи.

***

   Кисуму привязал лошадей и скормил им остатки овса. Солнце клонилось к
закату, и он развел маленький костер. Ю-ю уже спал, положив  под  голову
свернутый плащ и подтянув колени к груди, как ребенок. Кисуму  посмотрел
на деревья, освещенные закатным солнцем, и пожалел, что не взял с  собой
уголь и пергамент. Он закрыл глаза и сосредоточился  для  медитации,  но
тут Ю-ю перевернулся на спину и захрапел.
   Кисуму вздохнул.
   Впервые  за  много  лет  он  чувствовал  себя  растерянным,  лишенным
стержня. Настроиться на медитацию не получалось. Какая-то мушка  жужжала
вокруг головы, и он отгонял ее. Он знал, что с ним не так - знал с  того
самого часа, как смятение заронило семена в его душу. Но от этого знания
ему легче не становилось. Кисуму поймал себя на том,  что  вспоминает  о
годах своего учения, а в первую  очередь  -  о  Звездной  Лилии  и  Ночи
Горькой Сладости.
   Эта ночь была таинством. Все ученики слышали о ней, но никто не знал,
что это такое. Раджни, пережившие ее, давали клятву хранить молчание.
   Кисуму  поступил  в  храм  тринадцати  лет,  полный  решимости  стать
величайшим из раджни. Он неустанно трудился, прилежно усваивая  науки  и
стойко перенося лишения. Ни разу он не пожаловался на то,  что  зимой  в
келье стоит пронизывающий холод, а летом - удушливый зной. В шестнадцать
его послали работать к бедным крестьянам, чтобы он на  себе  узнал,  как
живут нижайшие из низких. Всю страдную пору Кисуму работал на засушливой
земле по пятнадцать часов в день, получая за это миску жидкой похлебки и
краюху хлеба, а спал в шалаше на соломе. Его мучили нарывы и понос, зубы
начали шататься, но он выдержал.
   Наставник остался им доволен. My Ченг, легенда  среди  раджни,  носил
прозвание Око Бури. Он оставил службу у  императора  и  уже  десять  лет
служил учителем при храме. Каждый раз, когда Кисуму казалось, что он  не
в силах продолжать, он представлял себе, как  презрительно  взглянет  на
него My Ченг, и это придавало  ему  мужества.  Именно  My  Ченг  впервые
показал Кисуму Путь  Клинка.  Эта  наука  далась  Кисуму  труднее  всего
потому, что он несколько лет закалял  себя,  доходя  порой  до  пределов
выносливости, и укреплял свою волю. Железные тиски воли как раз и мешали
ему достичь тех высот воинского мастерства, о которых он мечтал. My Ченг
объяснил ему, что Путь Клинка означает раскрытие. Это не значит, что  он
должен раскрыться перед врагом, - это значит, что ему  нужно  разомкнуть
тиски своей воли так, чтобы прошедшее  суровую  школу  тело  действовало
само по себе, без вмешательства мысли - без страха, гнева и воображения.
Меч, сказал My Ченг, не есть продолжение человека -  но  человек  должен
стать продолжением меча.
   За этим последовали еще два года  тяжких  телесных  трудов.  К  концу
этого срока Кисуму  приобрел  головокружительную  быстроту  в  работе  с
мечом. My Ченг объявил, что он удовлетворен, однако добавил, что  Кисуму
еще многому предстоит научиться.
   А затем настала Ночь Горькой Сладости. My Ченг отвел его в  маленький
дворец у подножия холмов, на  берегу  Большой  реки.  Изящное  здание  с
ажурными  башенками  украшали  дивные  статуи,   алые   стены   блистали
позолотой, в пышных, благоухающих цветами садах били сверкающие фонтаны.
От аромата роз, жасмина и  жимолости  кружилась  голова.  My  Ченг  ввел
ошарашенного Кисуму в дом, и они сели на мягкие  позолоченные  стулья  у
богато накрытого стола. Кисуму шесть лет прожил на маисе, вареной  рыбе,
черством хлебе и сухарях, лишь изредка  пробуя  мед.  Теперь  перед  ним
оказались мясо, сыр и прочие яства, какие только можно пожелать.  Кисуму
только глаза вылупил. My Ченг между  тем  достал  из  кармана  маленький
флакон, вылил его содержимое в хрустальный кубок и велел ученику выпить.
Поначалу Кисуму не ощутил ничего, но потом  какое-то  неведомое  чувство
наполнило его, и он начал смеяться. "Что это?" - спросил  он.  -  "Смесь
разных масел и трав. Что ты чувствуешь?"
   Кисуму казалось, будто голос My Ченга звучит прямо у него в голове.
   "Нечто... чудесное". - "Значит, напиток подействовал. Теперь поешь".
   Отведав одно из восхитительных блюд, Кисуму чуть ума  не  лишился