лии. Теперь  фургоны  вернутся  в  долину  По  Ту
Сторону Стены. Мы не замышляем ничего против тебя и твоих людей.
   - Людей, Шэнноу? Не людей. Животных. Зверей. - Он зарычал, снял  когти  с
плечей Шэнноу и скорчился на земле. Шэнноу сел рядом.
   - Мое имя Керрил... и я чую, их страх, -  сказал  человеко-зверь,  мотнув
головой в сторону лагеря.
   - Да, они боятся. Как и я. Страх - это дар, Керрил. Он сохраняет человеку
жизнь.
   - Когда-то и я знал страх, - сказал Керрил. - Страх  стать  зверем.  Ужас
перед такой судьбой. Теперь я силен и ничего  не  боюсь...  кроме  зеркал  и
неподвижной воды заводей и озер. Но пить я могу, закрыв глаза. А сны  я  еще
вижу, как человек, Шэ-нноу.
   - Зачем вы пришли сюда, Керрил?
   - Убить вас всех.
   - И убьете?
   - Я еще не решил. У вас  очень  сильное  оружие.  Многие  из  моих  будут
сражены, может быть, все. Но ведь тем лучше! Ответ на молитвы!
   - Если хочешь умереть, Керрил, скажи только слово. Я тебе услужу.
   Зверь перекатился на спину, почесывая плечи о траву. Потом  вздыбился,  и
когти вновь прикоснулись к щекам Шэнноу,  но  на  этот  раз  он  ощутил  под
челюстью холодный металл пистолета.
   Из клыкастой пасти Керрила вырвалось что-то похожее на смех.
   - Ты мне нравишься, Шэ-нноу. Забирайте свои фургоны и  уезжайте  с  нашей
земли. Нам не нравится, когда на нас смотрят. Нам  не  нравится  копаться  в
земле в поисках насекомых. Мы хотим остаться одни.
   Керрил встал, повернулся и вразвалку  направился  к  дальнему  лесу.  Его
собратья последовали за ним.

***

   Магеллас, лежа на животе, следил за разговором Шэнноу и Керрила.
   Кровь-Камень многократно усиливал его зрение и слух. Линдьян рядом с  ним
также не спускал холодного взгляда с Взыскующего Иерусалима.
   - Он отлично справился, - сказал  Магеллас.  -  А  ты  заметил,  с  какой
молниеносностью его пистолет вступил в игру?
   - Да, - ответил Линдьян. - Но как он мог знать, что зверь его  не  убьет?
Он умеет читать мысли? Он ясновидящий?
   Магеллас отполз от гребня и встал.
   - Не знаю, но сомневаюсь. Владыка, наш отец, предупредил бы нас.
   - Разве? - с  иронией  спросил  Линдьян.  -  Он  же  сказал,  что  это  -
испытание.
   - Узнаем в ближайшие три дня. - Магеллас пожал плечами.  -  А  почему  ты
остался со мной, Линдьян? Почему не уехал, как Родьюл?
   - Может быть, мне нравится твое общество, брат. - Стройный воин улыбнулся
и направился к своей лошади, ощущая спиной взгляд Магелласа.
   Он  с  некоторым  удивлением  понял,  что  сказал  правду:  Магеллас  ему
действительно нравился. Великан много раз  помогал  ему  в  дни,  когда  они
вместе росли в военных стойлах и он был мал ростом  и  слаб.  К  тому  же  с
Магелласом всегда было легко. Не то что с  надменным  Родьюлом,  слишком  уж
уверенным в своей непременной победе.  Он  вспрыгнул  в  седло  и  улыбнулся
Магелласу.
   "Убить тебя не будет  радостью",  -  подумал  Линдьян.  Но  в  этом-то  и
заключалась суть испытания.  Линдьян,  все  еще  более  слабый,  чем  другие
Охотники, невысокий, развил в себе способности духа. Он наблюдал,  изучал  и
теперь умел отгадывать тайные замыслы людей. Пендаррик не терпел  Родьюла  и
недолюбливал  Магелласа.  Однако  оба  они,   каждый   по-своему,   обладали
способностями стать преемниками царя Атлантиды.  В  этом  и  заключалась  их
гибель. Ведь с Сипстрасси царь не нуждался в наследниках,  и  в  присутствии
Пендаррика  отнюдь  не   следовало   показывать   свою   способность   стать
харизматическим вождем.
   "Нет, - подумал Линдьян, - лучше быть таким, как я. Умелым, осторожным  и
неоспоримо преданным. Из меня выйдет отличный сатрап Аккадии". Два  охотника
ездили вместе почти все утро. В отдалении  они  видели  львов  и  выехали  к
покинутому  селению  -  скоплению  крохотных  хижин,  -  которое  вызвало  у
Магелласа интерес. Он спешился и пригнулся, чтобы пройти в дверь.  Несколько
секунд спустя он возвратился.
   - Наверное, они увидели нас и убежали под деревья.
   Поразительно!
   Они поехали дальше вверх по крутому  склону  и  остановились  на  гребне.
Перед ними лежал город.
   Линдьян скрыл шок,  который  испытал,  но  из  горла  Магелласа  вырвался
шипящий вздох, перешедший в грязнейшее  ругательство.  Он  оглядывал  Стену,
очертания порта, дальние шпили Храма.
   - Где море? - прошептал он.
   Линдьян поворачивался в седле, осматривая горы и долины.
   - Все иное... Все!
   - Значит, это не Атлантида... а только жуткая копия Эда. Но зачем кому-то
понадобилось ее строить? Взгляни на порт. Ну, зачем?
   - Понятия не  имею,  брат,  -  ответил  Линдьян.  -  Предлагаю  завершить
порученное нам и вернуться домой. Мы миновали не  менее  десятка  мест,  где
могли бы подстеречь Шэнноу.
   Магеллас не мог оторвать глаз от города.
   - Зачем? - спросил он еще раз.
   - Я не ясновидящий, - огрызнулся Линдьян. - Может, царь создал его, чтобы
сбить нас с толку. Может, тут какая-то темная игра? Мне все равно, Магеллас.
Я хочу лишь убить Шэнноу  и  вернуться  домой...  то  есть  если  Родьюл  не
опередит нас.
   Услышав имя своего врага, Магеллас отвернулся от города.
   - Да-да, ты прав, брат. Однако мне кажется, что на этот  раз  надменность
Родьюла окажет ему плохую услугу.  Помнишь  наставления  Лократиса?  Сначала
изучи врага, узнай его получше,  определи,  каковы  его  силы,  и  тогда  ты
узнаешь его слабости. А Родьюл заранее ждет победы.
   - Только потому, что он искусен, - указал Линдьян.
   - И все-таки он становится неосторожным. А виновато в этом новое  оружие.
Человек хотя бы может увидеть стрелу в полете или  услышать  свист  воздуха,
который она пронизывает. А с ними все по-другому, - добавил  он,  вытаскивая
пистолеты. - Не нравятся они мне.
   - А Родьюлу, наоборот, очень нравятся.
   - Вот именно. Но когда ему  приходилось  встречаться  с  врагом,  который
владел бы ими так искусно, как этот Шэнноу?
   - Ты идешь на очень большой риск, позволяя Родьюлу  сделать  первый  ход.
Как ты будешь чувствовать себя, если он явится и убьет Иерусалимца?
   Магеллас усмехнулся:
   - Любяще попрощаюсь с ним перед его отъездом в Аккадию.  Однако,  охотясь
на льва, разумнее обдумывать, как его убить, а не где  повесить  его  шкуру.
Вот там ручей. По-моему, пора найти нашего брата и понаблюдать за ним.

29

   Нои-Хазизатра чувствовал себя очень неловко на  лошади,  которую  одолжил
ему Скейс. Он никогда не любил ездить верхом и, трясясь в  седле  на  каждом
склоне, закрывал глаза и молился, а к горлу ему подступала тошнота.
   - Нет, я предпочту корабль в бурю этому... этой твари. Шэнноу засмеялся:
   - Я видывал мешки с морковью, у которых  посадка  была  много  лучше.  Не
сжимай ей бока икрами, только коленями, а ниже ноги пусть висят свободно. И,
спускаясь с холма, держи ее голову повыше.
   - У меня хребет вот-вот рассыплется, - проворчал Нои.
   - Расслабься! Сиди в седле свободнее.  Клянусь  Небом,  я  еще  не  видел
наездника хуже! Ты внушаешь страх кобыле.
   - А она мне, - сказал Нои.
   Они ехали по широкой равнине, оставив фургоны далеко позади. Солнце  было
затянуто тучами, и впереди висели косые полосы дождя.
   Перед  полуднем  Шэнноу  увидел  одинокого  всадника,  ехавшего   к   ним
навстречу. Он остановил коня и достал зрительную трубку. Сначала  он  решил,
что это старик - волосы у него были совсем белыми, но когда он навел  трубку
поточнее, то убедился в своей ошибке. Всадник был молод, Его одежда состояла
из серебряно-черной туники, темных гетр и высоких сапог для  верховой  езды.
Шэнноу передал трубку Нои, и корабельный мастер выругался:
   - Один из вышколенных убийц Пендаррика. Их называют Охотниками.  Он  ищет
меня, Шэнноу. Лучше уезжай подальше.
   - От одного человека, Нои?
   - Пусть так, но с такими, как он, не стоит встречаться даже  с  глазу  на
глаз. Их растят в военных стойлах. Они дерутся и убивают друг друга с самого
нежного возраста. В них  развивают  силу,  быстроту  и  выносливость,  и  не
существует воинов, равных им. Поверь мне, Шэнноу, и уезжай,  пока  еще  есть
время! Прошу тебя! Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
   - Разделяю твое желание, мой друг, - кивнул Шэнноу,  не  спуская  глаз  с
приближающегося всадника.
   Родьюл улыбнулся, разглядев поджидающих его людей. Да, награда его  будет
велика! Ведь второй всадник - предатель Нои-Хазизатра, пророк Единого  Бога,
человек, осуждающий насилие. Вот  только  одно:  убить  его  прямо  тут  или
доставить на суд Пендаррика?
   Он остановился шагах в двадцати от них.
   - Йон Шэнноу, царь царей отдал повеление о  твоей  смерти.  Я  -  Родьюл,
Охотник. Хочешь ли сказать что-либо, прежде чем умрешь?
   - Нет, - сказал Шэнноу, плавным движением  достал  пистолет  и  выстрелом
вышиб Родьюла из седла. Атлант тяжело ударился о землю. Грудь ему  разрывала
страшная боль. Он попытался вытащить пистолет, но Шэнноу подъехал  ближе,  и
вторая пуля разнесла его череп.
   - Хронос! - воскликнул Нои. - Не могу поверить!
   - Вот и он не мог, - сказал Шэнноу. - Едем.
   - Но... как же труп?
   - Именно для этого Бог и создал стервятников, -  ответил  Шэнноу,  пуская
жеребца рысцой.

***

   В двух милях оттуда Магеллас открыл глаза и испустил басистый смешок.
   - О радость! - сказал он. Линдьян убрал свой Камень  в  кисет  и  покачал
годовой, но Магеллас снова весело рассмеялся. - Чего бы я не отдал, лишь  бы
увидеть то, что произошло! Титул сатрапа  Аккадии?  И  его,  и  еще  десяток
сатрапий. Ты разглядел выражение лица Родьюла, когда Шэнноу  выстрелил?  Что
могло быть чудеснее? Шэнноу, я у тебя в долгу. Я буду зажигать  свечи  твоей
душе в течение тысячи лет. О Велиал! Как я хотел бы увидеть это еще раз!
   - Твое горе о погибшем брате очень трогательно, - сказал Линдьян, - но  я
все-таки не понимаю, как это произошло.
   - Потому что ты  смотрел  на  Родьюла.  А  я  его  не  перевариваю...  не
переваривал.  Поэтому  следил  за  Шэнноу.  Он  вытащил  пистолет,  еще   не
договорив, и так плавно, что Родьюл слишком поздно  понял,  какая  опасность
ему угрожает.
   - Но ведь Родьюл должен был знать, что Шэнноу будет сопротивляться?
   - Разумеется. Но тут всего важнее поймать момент. Он задал Шэнноу  вопрос
и ждал ответа. Сколько раз и ты и я поступали так же? Это  не  играло  роли,
потому что нашим оружием были  мечи  и  кинжалы.  Но  эти  пистолеты...  они
допускают внезапность. Родьюл  ждал  переговоров,  тревоги,  страха...  даже
просьб о пощаде или попытки бежать. А Шэнноу всего лишь убил его.
   Линдьян кивнул:
   - Ты это предвидел, верно? Ты именно этого и ожидал?
   - Да, но результат превзошел самые  радужные  мои  надежды.  Все  дело  в
пистолетах, Линдьян. Мы можем без труда освоиться с их употреблением, но  не
с теми переменами, которые они вносят один на один. Вот это-то я  и  пытался
сказать раньше. Меч, копье или булава превращают бой в своего  рода  ритуал.
Противники примериваются друг  к  другу,  ищут  слабины  в  защите,  рискуют
жизнью, прибегая к хитрым приемам. И все это требует  времени.  А  пистолет?
Достаточно одного биения сердца, чтобы человек превратился  в  труп.  Шэнноу
понимает это. Он всю свою жизнь имел дело с таким оружием. Оно не требует ни
ритуалов, ни понятий о чести. Враг существует для того, чтобы застрелить его
и забыть. Он не будет зажигать свечей душе Родьюла.
   - Так как же мы сразимся с ним? Убивать его из засады нам запрещено.  Нам
придется сойтись с ним лицом к лицу.
   - Он выдаст нам свои слабости, Линдьян. Сегодня ночью  мы  войдем  в  его
сны, и они Дадут нам ключ к нему.
   Шэнноу  и  Нои  устроились  на  ночлег  с  подветренной  стороны   холма.
Иерусалимец все время молчал, а потом отошел  и  сел  в  стороне  от  своего
спутника, глядя на город, который им предстояло посетить утром. Настроение у
него было мрачным и печальным. Давным-давно он сказал Донне Тейбард: "Каждая
смерть умаляет меня, госпожа". Но остается ли это правдой  и  сейчас?  Казнь
Веббера была первой - невооруженного человека  он  заставил  встать,  унизил
перед всеми и пристрелил. Ну а человек в  толпе  ничего  не  сделал,  только
возразил - и за это тоже упал мертвым.
   Чем ты теперь отличаешься от разбойника, Шэнноу? -  Ответа  не  было.  Он
старел, стал медлительней и больше полагался на опыт, чем на быстроту.  Хуже
того: он подогнал себя под славу, которая шла о нем, и допустил, чтобы  ужас
перед легендой вынуждал более робких людей уступать его воле.
   - Ради чего? - прошептал он. - Разве мир стал лучше? Разве Иерусалим стал
ближе?
   Он подумал о беловолосом голодом человеке, который встретился с ними. Был
ли это поединок? Нет, это было убийство. Молодому  воину  не  оставалось  ни
единого шанса. Можно было бы подождать и встретиться с ним на  равных...  Но
зачем благородство? Честная игра?
   "А почему бы и нет? Прежде ты верил в такие добродетели".
   Он протер усталые глаза, и тут к нему подошел Нои.
   - Вам хочется побыть одному?
   - Я буду один, останетесь вы со мной или нет. Но садитесь.
   - Говорите, Шэнноу. Пусть слова очистят душу от желчи.
   - Желчи во мне нет. Я думал об Охотнике.
   - Понимаю. Его звали  Родьюл,  и  он  убил  очень  многих.  Меня  удивила
легкость, с какой вы отправили его в могилу.
   - Да, это было легко. С ними со всеми легко.
   - И все-таки это вас тревожит?
   - Иногда. По ночам. Когда-то я убил ребенка, оборвал его жизнь по ошибке.
Он тревожит меня. Он преследует меня в моих снах. Я убил  столько  людей,  и
это становится таким легким!
   - Бог создал человека не для одиночества. Подумайте над этим, Шэнноу.
   - По-вашему, я не думал? Один раз я попытался, но еще до того, как  я  ее
потерял, мне стало ясно, что это не для меня. Я не создан для счастья.  Меня
терзает неискупимая вина перед этим ребенком, Нои!
   - Это не вина, мой друг. А горе. И  тут  есть  разница.  Я  не  хотел  бы
обладать  вашим  искусством,  но  тем  не  менее  оно  необходимо.  В   моем
собственном  времени  у  границ  моей  страны  обитали  дикие  племена.  Они
устраивали набеги и убивали. Пендаррик их уничтожил, и мы все  начали  спать
спокойнее. До  тех  пор,  пока  человек  остается  охотником-убийцей,  будет
существовать нужда в воинах вроде вас. Я могу носить  свои  белые  одежды  и
молиться без  тревог.  Зло  облекается  в  черное.  Но  всегда  нужны  серые
всадники, чтобы охранять границу между добром и злом.
   - Мы играем словами, Нои. Серый цвет лишь более светлый оттенок черного.
   - Или более темный оттенок  белого.  Вы  чужды  злу,  Шэнноу.  Вас  томят
сомнения в себе. И это вас спасает. Вот в чем опасность для Пастыря. У  него
нет сомнений - поэтому он способен сотворить страшное  зло.  Вот  что  стало
причиной падения Пендаррика. Нет, вы в полной безопасности, Серый Всадник.
   - В безопасности? Кто может надеяться на безопасность?
   - Тот, кто ходит с Богом. Давно ли вы искали Его слово в вашей Библии?
   - Слишком давно.
   Нои протянул Шэнноу его Библию в кожаном переплете.
   - Божьему человеку не может угрожать одиночество. Шэнноу взял Библию.
   - Возможно, мне следовало посвятить свою жизнь молитвам.
   - Вы  пошли  по  уготованному  вам  пути.  Бог  использует  и  воинов,  и
священнослужителей. Не нам судить о его помыслах. Почитайте, а потом усните.
Я помолюсь о вас, Шэнноу.
   - Помолитесь о мертвых, мой друг.
   Когда конь взвился на дыбы и был убит, Шэнноу спрыгнул  с  седла,  больно
ударился о землю, перекатился и встал  на  колени  с  пистолетами  в  руках.
Грохот выстрелов, вопли  напавших  на  него  замерли.  Шорох  сзади!  Шэнноу
извернулся и спустил курок.  Мальчика  швырнуло  в  траву.  Затявкал  щенок,
подбежал к мальчику и облизал его мертвое лицо.
   -  Какой  ты  мерзкий  человек!  -  раздался  голос.  Шэнноу  заморгал  и
обернулся. Совсем рядом стояли два молодых человека, Белые волосы,  холодные
глаза, - Это была случайность, - сказал Шэнноу. - На  меня  напали...  Я  не
понял.
   - Убийца детей, Линдьян. Как нам с ним поступить?
   - Он заслуживает смерти, - ответил боле щуплый из двоих. - Тут и  вопроса
быть не может.
   - Я не хотел убивать этого ребенка, - повторил Шэнноу.
   Высокий в серебряно-черной тунике шагнул вперед.
   Его рука замерла над рукояткой пистолета.
   - Царь царей отдал повеление  о  твоей  смерти.  Йон  Шэнноу.  Хочешь  ли
сказать что-либо прежде, чем умрешь.
   - Нет, - сказал Шэнноу, плавным движением доставая пистолет.
   Пуля  ударила  его  в  грудь.  Немыслимая   боль,   пистолет   выпал   из
подергивающихся пальцев. Он рухнул на колени.
   - Не следует дважды прибегать к  одной  и  той  же  хитрости,  старик,  -
прошептал его убийца.
   Шэнноу умер...
   И проснулся рядом с костром на склоне холма. Рядом с ним крепко спал Нои.
Дул холодный ночной ветер.  Шэнноу  подбросил  хвороста  в  костер  и  снова
завернулся в одеяла.
   Он стоял в середине арены. А  вокруг  сидели  убитые  им  люди:  Саренто,
Веббер, Томас, Ломаке и много-много других,  чьи  имена  он  не  помнил.  На
золотом  троне  сидел,  откинувшись,  ребенок,  по  белой  тунике  на  груди
расплывалось кровавое пятно.
   - Вот твои судьи. Йон Шэнноу, - произнес голос, и вперед выступил высокий
беловолосый воин. - Вот души убиенных.
   - Они были плохими людьми, - заявил Шэнноу. - Почему им дано право судить
меня?
   - А что дает тебе право судить их?
   - По делам их, - ответил Взыскующий Иерусалима.
   - А какое преступление совершил он? - загремел его обвинитель,  показывая
на залитого кровью ребенка.
   - Это была неосторожность! Ошибка!
   - И какую цену ты заплатил за свою ошибку. Йон Шэнноу?
   - Каждый день я уплачиваю ее огнем, жгущим мне душу.
   - А какую цену за этих?  -  крикнул  воин,  кивая  на  детей,  идущих  по
центральному проходу. Их было больше двадцати - черных и  белых,  ковыляющих
карапузов и младенцев, девочек и мальчиков.
   - Я их не знаю. Это обман! - сказал Шэнноу.
   - Они были детьми Хранителей и утонули, когда ты утопил "Титаник". Какова
цена за них, Шэнноу?
   - Я не плохой человек! - закричал Взыскующий Иерусалима.
   - По твоим делам мы судим тебя. Шэннау увидел, что воин протянул  руку  к
пистолету.
   Рявкнул его собственный пистолет, но в тот же  миг  воин  исчез,  и  пуля
пронзила грудь мальчика на троне.
   - О Господи, только не во второй раз! - простонал Взыскующий Иерусалима.
   Его тело дернулось, и он  мгновенно  пробудился.  По  ту  сторону  костра
сидела львица со львятами. Едва он приподнялся и сел, как  львица  зарычала,
встала и направилась в темноту. Львята  неуклюже  побежали  за  ней.  Шэнноу
развел костер поярче. Проснувшийся Нои потянулся и зевнул.
   - Вы хорошо поспали? - спросил он.
   - Давайте свернем одеяла и поедем дальше, - ответил Шэнноу.

***

   Как всегда, когда Пастырь хотел помолиться в  одиночестве,  он  пошел  на
гору, уходящую под облака. Его путь вел через Медвежий лес, но опасности его
не устрашали. Когда человек идет говорить со своим Творцом, никто и ничто не
может преградить ему дорогу.
   На душе у него было  тяжело,  ибо  люди  отвергли  его.  Именно  этого  и
следовало ожидать - ведь  такова  всегда  судьба  пророков.  Разве  не  были
отвергнуты людьми Илия, Елисей, Самуил? Разве не  отреклись  они  от  самого
сына Божьего?
   Люди слабы и думают только о том, как набить живот, да о своих  ничтожных
нуждах.
   Точь-в-точь как в монастыре, где все время молятся, а дела не делают.
   "Мир полон зла, - сказал ему настоятель. - Мы должны  отвратить  от  него
наши лица и молитвами славить Господа".
   "Но мир создан Богом, настоятель, и сам Иисус просил нас быть  для  людей
тем же, чем закваска для теста".
   "Нет, нас Он не просил, - ответил настоятель. - А только Своих  учеников.
Но сейчас Армагеддон, настали последние времена. Спасать людей  поздно.  Они
сделали свой выбор".
   Он  покинул  монастырь,  взял  бедный  приход  в  шахтерском  поселке