что не. споришь со  мной.  Когда  Карнак  отступит,  вагрийцы  перебьют
раненых прямо на койках.
   - У него нет выбора.
   - Без тебя знаю.
   - Зачем вы тогда докучаете ему?
   - Потому что он здесь! Его власть - его ответственность.  И  еще  потому,
что он мне противен.
   - Как вы можете так говорить! Ведь он защищает все, что вам дорого.
   - Защищает? То, что мне дорого, нельзя  защитить  мечом.  Тебе  этого  не
понять, верно, Дундас? Я же не вижу особой разницы между Карнаком и  Каэмом.
По духу они братья. Ладно, некогда мне тут с тобой  лясы  точить  -  у  меня
раненые умирают. - Эврис пошел прочь, но у самой лестницы оглянулся. - Нынче
утром я нашел троих человек мертвыми в погребе под конюшней,  куда  вынужден
был их поместить. Их съели крысы.
   Он ушел, а Дундас со вздохом вернулся  к  генералу.  Открывая  дверь,  он
набрал в легкие побольше воздуха. Карнак сидел за столом, все  еще  кипя  от
гнева.
   - Жалкий червяк! - вскричал он, увидев Дундаса. - Как смеет  он  говорить
со мной подобным образом? Я посчитаюсь с ним, когда кончится осада!
   - Ничего подобного, генерал. Вы наградите его медалью и извинитесь  перед
ним.
   - Никогда! Он обвинил меня в том, что я довел Дегаса до самоубийства и не
забочусь о моих людях.
   - Он хороший лекарь и неравнодушный человек. И он понимает, почему вы  не
позволяете класть раненых в замке.
   - Откуда он может это знать?
   - Он ведь тоже солдат.
   - Если так, то почему же он, черт его дери, нападает на меня?
   - Не знаю, генерал.
   Карнак усмехнулся, и гнев его прошел.
   - Для человека такой комплекции он держался со мной очень смело.
   - Весьма и весьма,  -  Ладно,  медаль  я  ему,  так  и  быть,  повешу,  а
извиняться не буду. Скажи-ка, как у нас с водой?
   - Мы перенесли в замок шестьсот бочек - это последние.
   - Надолго нам этого хватит?
   - Зависит от того, сколько нас останется.
   - Ко дню отступления - около двух тысяч, я полагаю.
   - Тогда недель на шесть.
   - Этого недостаточно, совсем недостаточно. Какого черта Эгель засел там в
лесу?
   - Время еще не пришло. Он не готов. - Слишком уж он осторожен.
   - Он знает, что делает, командир. Он хитрый малый.
   - Ему недостает чутья.
   - Храбрости, хотите вы сказать?
   - Ничего подобного я сказать не хотел!  -  рявкнул  Карнак.  -  Ступай-ка
отдыхать.
   Дундас вернулся к себе и лег на узкую кровать. Снимать  доспехи  не  было
смысла - до рассвета осталось меньше часа.
   Он погрузился в дремоту, и перед ним всплыли образы Карнака и Эгеля.  Оба
они люди незаурядные. Карнак - словно буря, уносящая ввысь, а  Эгель  больше
похож на бурное море - глубокое, темное,  гибельное.  Никогда  эти  двое  не
смогут стать друзьями.
   Дундасу  представились  тигр  и  медведь,  окруженные  стаей  разъяренных
волков. Пока общий враг угрожает им, оба зверя бьются бок о бок.
   Но что будет, когда волки уйдут?

***

   Сарвай застегнул ремень шлема и отточил меч на бруске. Рядом Йонат  молча
наблюдал, как враг идет на приступ с лестницами и мотками веревки. На стенах
осталось мало лучников - запас стрел почти совсем иссяк еще три дня назад.
   - Чего бы я только не отдал, чтобы скакать на коне в  пятитысячном  строю
легионеров, - проворчал Ванек, глядя на идущую к крепости пехоту.
   Сарвай кивнул. Кавалерия разметала  бы  их  столь  же  легко,  как  копье
протыкает свиное сало. Первые вагрийцы  уже  лезли  на  стену,  и  защитники
отошли чуть назад, чтобы не попасть под острые крючья.
   - Новый денек начинается, - сказал Ванек. -  И  как  им  до  сих  пор  не
надоест?
   Сарвай в ожидании первого вражеского солдата думал  о  другом.  Кому  это
надо - лезть первыми? Первые всегда гибнут.  Любопытно,  как  чувствовал  бы
себя он сам,  стоя  у  подножия  лестницы?  О  чем  они  думают,  карабкаясь
навстречу смерти?
   Вот над стеной появилась рука, толстые пальцы вцепились в  камень.  Ванек
взмахнул мечом, и рука со скрюченными пальцами отлетела под ноги Сарваю.  Он
подобрал ее и швырнул вниз. Появились новые вагрийцы. Сарвай  ткнул  клинком
кому-то в зубы, так что острие вышло из  затылка.  Вытащив  меч,  он  рассек
горло следующему. Рука устала, а бой еще толком и не начинался.
   Около часа враг не мог закрепиться на стене, но потом какой-то высоченный
воин прорвался-таки к западу от башни.  Вагрийцы  хлынули  в  образовавшуюся
брешь, вбив клин в оборону. Геллан с пятью людьми ударил на них с фланга  от
башни. Громадный вагриец замахнулся на него мечом. Геллан пригнулся и вогнал
клинок ему в бок. Вагриец только заворчал и тут же нанес Геллану новый удар.
Отразив удар, Геллан отступил.
   - Я убью тебя! - заорал вагриец.
   Геллан молча сделал шаг вбок и направил колющий удар ему в горло. Вагриец
упал, захлебнувшись кровью, но успел напоследок рубануть по ноге соседнего с
Гелланом солдата.
   Вагрийский клин постепенно  таял.  Геллан  заколол  кинжалом  только  что
взобравшегося на стену врага. По ту  сторону  клина  уже  слышались  громкие
команды Сарвая. Вагрийцев медленно теснили назад, стена  очищалась  -  но  в
тридцати шагах правее уже образовался новый клин.
   На этот раз в брешь кинулся Карнак, размахивая  своим  огромным  топором,
рассекая доспехи, круша ребра и вспарывая животы.
   Сарвай споткнулся о чей-то труп и  упал,  ударившись  головой  о  камень.
Перевернувшись на спину, он увидел летящий на него меч.
   В самое последнее мгновение кто-то отбил удар, и вражеский меч чиркнул  о
камень над его головой. Ванек  прикончил  врага,  Сарвай  вскочил  на  ноги.
Благодарить не было времени - оба снова кинулись в бой.
   Тяжкий грохот заглушил звон стали. Сарвай понял: вагрийцы опять пустили в
дело таран и окованное бронзой бревно бьет в дубовые ворота.  Солнце  пылало
вовсю на ясном небе, и соленый пот ел глаза.
   В  полдень  атака  утихла.  Вагрийцы  отошли,  унося  с  собой   раненых.
Дренайские носильщики складывали пострадавших во дворе - в  лазарете  больше
не было места.
   Другие таскали на стену ведра с водой, чтобы  защитники  могли  наполнить
фляги, третьи смывали со стены кровь и посыпали камень опилками.
   Сарвай послал троих за хлебом и сыром для всего отряда, сел и снял  шлем.
Вспомнив, что Ванек спас ему жизнь, он стал искать его глазами. Солдат сидел
около башни. Сарвай устало поднялся и подошел к нему:
   - Горячее выдалось утро.
   - Скоро еще горячее станет, - слабо улыбнулся Ванек.
   - Спасибо, что спас меня.
   - На здоровье. Хотел бы я, чтобы кто-то сделал то же самое для меня.
   Только тут Сарвай заметил, что лицо у Ванека серое от боли и что он сидит
в луже крови, зажимая рукой бок.
   - Сейчас кликну носильщиков, - привстал Сарвай.
   - Не надо... что проку? Да и неохота мне, чтобы крысы сожрали меня ночью.
Боли я не чувствую - говорят, это дурной знак.
   - Не знаю, что и сказать.
   - Ну и не говори ничего. Слыхал ты, что я ушел от жены?
   - Да.
   - Глупо это. Я так  ее  любил,  что  не  мог  видеть,  как  она  стареет.
Понимаешь? Связался с молодой, с красивой, а она обчистила меня до  нитки  и
завела молодого любовника. Почему все люди должны стареть?  -  Голос  Ванека
все слабел. Сарвай придвинулся к нему поближе.  -  Год  назад  меня  бы  так
просто не подкосили. Но я все-таки убил того ублюдка! Извернулся так,  чтобы
он не мог вытащить клинок  и  взрезал  проклятому  глотку.  Этот-то  поворот
думаю, меня и доконал. Боги, вот бы жена сейчас оказалась здесь! Глупо,  да?
Хотеть, чтобы она оказалась в  этом  кромешном  аду.  Передай  ей  от  меня,
Сарвай, - передай, что я думал о ней. Она была так красива прежде... Люди  -
точно цветы. Боги! Ты посмотри только!
   Сарвай оглянулся - и ничего не увидел.
   - О чем ты?
   Но Ванек уже умер.
   - Они возвращаются! - закричал Йонат.

Глава 18

   Нездешний в жизни не раз испытывал боль и полагал, что способен выдержать
любую муку. Теперь он понял,  что  заблуждался.  Точно  тысяча  пчел  жалила
вздувшуюся пузырями кожу, и тошнота  накатывала  волнами,  вызывая  приступы
головной боли.
   Когда он уехал, оставив умирающего Кадораса, боль была  еще  терпима,  но
теперь, к ночи, с ней не стало никакого сладу. Нездешнего схватило снова,  и
он застонал, проклиная себя за слабость. Весь дрожа, он  заполз  поглубже  в
пещеру,  трясущимися  руками  надрал  коры  и   развел   костерок.   Лошади,
привязанные в глубине пещеры, заржали, и этот звук пронзил все его тело.  Он
встал, шатаясь, доковылял до коней, ослабил подпругу у своего,  набросил  на
него одеяло и вернулся к огню.
   Подложив в костер толстых веток, он почувствовал,  как  тепло  охватывает
его тело, и медленно стянул  рубашку,  морщась  от  прикосновения  шерсти  к
обожженным плечам. Потом открыл кожаный кошель  у  пояса  и  достал  длинные
зеленые листья, которые набрал еще засветло. Лорассий - опасное растение.  В
малых количествах он облегчает боль и  вызывает  цветные  сны  -  в  больших
убивает. Нездешний понятия не имел, в каких  дозах  или  в  каком  виде  его
следует употреблять. Он смял один лист в руке,  понюхал,  положил  в  рот  и
начал медленно жевать. Лист оказался горьким, от вязкого сока свело челюсть.
От гнева тяжело застучало в висках, и он стал жевать быстрее.  Прошло  минут
десять - облегчения не наступило, и он сжевал второй лист.
   Над костром заплясали огненные танцовщицы, вскидывая руки и  стряхивая  с
пальчиков искры. Стены пещеры начали вздуваться, по  ним  пошли  трещины,  у
лошадей выросли крылья и рога. Нездешний ухмыльнулся. Ухмылка мигом сошла  с
его лица, когда он  увидел,  как  его  руки  покрываются  чешуей  и  на  них
отрастают  когти.  Огонь  преобразился  в  лицо  -  широкое  красивое  лицо,
обрамленное огненными волосами.
   - Зачем ты пытаешься помешать мне, человек? - спросило огненное лицо.
   - Кто ты?
   - Я Утренняя Звезда, Князь Темного Света.
   Нездешний, отпрянув, швырнул в огонь палкой.
   Изо рта высунулся язык пламени - раздвоенный язык - и поглотил деревяшку.
   - Я тебя знаю, - сказал Нездешний.
   - Еще бы тебе не знать, дитя мое, - ведь ты служил мне много лет, и  твоя
измена опечалила меня.
   - Я никогда не служил тебе. Я был сам себе господин.
   - Ты так думаешь? Хорошо, оставим это.
   - Нет, говори!
   - Что ж тут говорить, Нездешний? Много лет ты охотился на людей и  убивал
их. Не Истоку ты этим служил, но Хаосу, то есть мне! Ты  мой,  Нездешний,  и
всегда был моим. Я же на свой лад охранял тебя, отводил направленные на тебя
ножи. Я и теперь оберегаю тебя от  надирских  охотников,  которые  поклялись
съесть твое сердце.
   - Зачем ты это делаешь?
   - Я добрый друг для тех, кто мне  служит.  Разве  я  не  прислал  к  тебе
Кадораса в час нужды?
   - Этого я не знаю - зато знаю, что ты Князь Обманщиков, и не верю тебе.
   - Опасные слова говоришь ты, смертный. Я могу казнить тебя за  них,  если
захочу.
   - Чего ты хочешь от меня?
   - Хочу избавить тебя от позорного пятна. Ты стал уже не тот  с  тех  пор,
как Дардалион замарал тебя своей слабостью. Я могу очистить  тебя.  Я  почти
уже сделал это, когда ты охотился  на  Бутасо,  -  но  теперь  я  вижу,  что
слабость вновь разрастается в твоем сердце подобно раку.
   - Как же ты намерен избавить меня от нее?
   - Скажи только, что хочешь этого, - и она исчезнет.
   - Я этого не хочу.
   - Думаешь, Исток возьмет тебя к себе? На тебе кровь невинных, которую  ты
пролил. К чему идти на смерть ради Бога, который отвергает тебя?
   - Я делаю это не ради Бога, а ради себя.
   - Смерть - еще не конец, Нездешний, по крайней мере для  таких,  как  ты.
Твоя душа уйдет в Пустоту и затеряется во тьме, но я найду ее и  вечно  буду
хлестать огненными бичами. Понимаешь ли ты, что тебя ждет?
   - Твои угрозы мне больше по  душе,  чем  твои  посулы.  Они  хотя  бы  не
расходятся с твоей репутацией. А теперь оставь меня.
   - Будь по-твоему, но знай, убийца, моим врагам не позавидует никто.  Руки
у меня длинные, и когти держат крепко. Твоя смерть уже внесена в Книгу  Душ,
и я с удовольствием прочел  это  место.  Подумай,  однако,  о  Даниаль.  Она
путешествует с человеком, чья душа принадлежит мне целиком.
   - Дурмаст не причинит ей зла, - сказал Нездешний более с надеждой, нежели
с верой.
   - Увидим.
   - Оставь меня, демон!
   - Последний дар - прежде чем я уйду. Смотри!
   Лицо, замерцав, исчезло, и Нездешний увидел Дурмаста, бегущего за Даниаль
по темному лесу.
   Он догнал ее у реки и развернул к себе. Она замахнулась, но он  отвел  ее
руку, ударил ее сам, и она упала. Он сорвал с нее платье...
   Нездешний молча наблюдал за тем, что было дальше, и закричал лишь,  когда
Дурмаст  перерезал  ей  горло.  Потом  сознание   оставило   его,   и   боль
прекратилась.

***

   Тридцать во главе с Дардалионом стояли на коленях  во  дворе  у  конюшни.
Разумы их объединились,  души,  освободившись  от  оков,  устремились  вниз,
сквозь деревянные балки и половицы.
   Первая крыса проснулась,  открыла  глаза-пуговки  и,  почуяв  присутствие
человека, шмыгнула прочь. Она раздула ноздри, но в сыром  подвале  не  пахло
врагом. Охваченная невыразимым ужасом, она с визгом бросилась наружу. К  ней
присоединялись все новые и новые. Крысы хлынули во двор из всех дыр, желобов
и сточных канав. Первая крыса улеглась рядом с Астилой, зная, что только тут
можно спастись от  страха.  Ничто  не  грозит  ей  здесь,  в  тени,  которую
отбрасывает при  луне  Человек.  Остальные  последовали  за  ней  и  сбились
огромным  кольцом  вокруг   коленопреклоненных   священников.   Карнак   как
завороженный наблюдал это зрелище со стены. Офицеры  и  солдаты  около  него
осеняли себя знаком Хранящего Рога.
   Вокруг  Тридцати  собрались  сотни  крыс  -  они  цеплялись   за   одежду
священников и взбирались им на плечи. Сарвай, тяжело  сглотнув,  отвернулся,
Геллан покачал головой.
   Дардалион поднял руку, подав Геллану знак.
   - Откройте ворота. Немного, всего на фут! - скомандовал офицер и  спросил
солдата на башне: - Что ты видишь?
   - У неприятеля тихо, командир.
   Солдаты, стараясь не шуметь, сняли с ворот  тяжелые  бронзовые  засовы  и
приоткрыли створки.
   Крыса-вожак заморгала и вздрогнула, поняв, что ничто больше  не  защищает
ее. Она устремилась к воротам, и вся крысиная орда последовала за ней.
   В ночной прохладе черная  лава  стекла  с  холма  в  тихие  улицы  города
Пурдола, миновала рыночную площадь и двинулась к вагрийским палаткам. Крысы,
валом катясь по булыжной мостовой, вливались в лагерь.
   Солдат, которому крыса вскочила на лицо, с воплем сел, молотя  в  темноте
руками. Вторая крыса сорвалась с его плеча и шлепнулась  на  колени,  куснув
его за ляжку. Новые вопли наполнили ночь. Одни вагрийцы в панике выдергивали
шесты, на которых держались палатки, и белый холст накрывал  их  с  головой,
другие неслись к морю и бросались в воду. Жаровни с  углями  опрокидывались,
пламя лизало сухую холстину, восточный ветер, раздувая  огонь,  нес  его  от
шатра к шатру.
   Карнак на крепостной стене заливался громоподобным смехом.
   - Можно ли столь неприветливо встречать  свою  родню?  -  сказал  Сарвай.
Йонат хмыкнул.
   -  Экое  светопреставление,  -  воскликнул  Геллан.  -  Дардалион!   Поди
посмотри, что ты натворил.
   Священник в  серебряных  доспехах  покачал  головой  и  увел  Тридцать  в
лазарет, где ждал их Эврис.
   - Превосходно, молодой человек! - вскричал лекарь, схватив Дардалиона  за
руку, - Превосходно! А как насчет тараканов?
   - В другой раз, - усмехнулся Дардалион и упал, но Астила, бдительный, как
всегда, успел подхватить его.
   - Неси сюда, - велел Эврис, открывая дверь в свою комнату. Астила  уложил
Дардалиона на узкую койку и снял с него доспехи, а Эврис пощупал запястье. -
Пульс нормальный. Думаю, он просто обессилел.  Сколько  времени  он  уже  не
спит?
   - Не знаю, лекарь. Я сам за последние восемьдесят  часов  проспал  только
три. Вокруг столько дел, столько раненых и умирающих. А ночью...
   - Я знаю. Черное Братство любит ночные часы.
   - Мы не сможем долго сдерживать их. Скоро мы умрем.
   - Сколько их тут?
   - Кто знает? - устало махнул  рукой  Астила.  -  Недавно  к  ним  прибыло
подкрепление. Прошлой ночью мы чуть не потеряли Байну и Эпвая. Что  будет  в
эту?
   - Отдохни немного. Ты взвалил на себя слишком тяжелую ношу.
   - Такова расплата за грех, Эврис.
   - Но тебе не в чем винить себя!
   Астила положил руки на плечи лекарю.
   - Как сказать, друг мой. Нас учили, что всякая жизнь  священна.  Однажды,
вставая с постели, я нечаянно раздавил жука - и почувствовал себя виноватым.
Как ты думаешь, что я чувствовал сегодня, видя, как в городе сотнями  гибнут
люди? Что чувствовали мы все? Нас здесь ничто не радует -  а  там,  где  нет
радости, поселяется отчаяние.

***

   Шесть человек стояли на коленях перед шаманом, шесть  воинов  с  горящими
глазами и угрюмыми лицами. Бодой, два года  назад  потерявший  правую  руку;
Аскади, повредивший себе хребет при падении с утеса; Нента,  прежде  отменно
владевший  мечом,   а   ныне   скрюченный   ревматизмом;   слепой   Беликай;
Нонтунг-прокаженный, вызванный сюда из пещер Митенги; Ленлай-одержимый - его
припадки в последнее время участились, и однажды .он в корчах  откусил  себе
язык.
   Кеса-хан в одежде, сшитой из человеческих скальпов,  дал  каждому  испить
лиррда, приправленного горными травами. Глядя им в глаза, он  примечал,  как
расширяются у них зрачки, - еще немного, и они впадут в беспамятство.
   - Дети мои, - медленно произнес он, - вы избраны  свыше.  Вы,  обделенные
жизнью, вновь обретете силу. Силу и гибкость. Мощь  вольется  в  ваши  жилы.
Натешившись этой новой силой, вы умрете, и  ваши  души  отойдут  в  Пустоту,
исполненные   радости.   Ибо   вы   послужите   своему   племени,   исполнив
предназначение всякого надира.
   Шестеро смотрели на шамана, не шевелясь и не моргая - казалось даже,  что
они не дышат. Удовлетворенный Кеса-хан хлопнул в ладоши,  и  шестеро  служек
ввели в пещеру шесть серых волков в намордниках.
   Кеса-хан обошел их одного за другим, снимая с каждого волка  намордник  и
поводок. Он прикасался костлявыми пальцами к волчьим глазам, и звери покорно
шли туда, куда он вел их. Он рассадил всех шестерых перед увечными  воинами,
и служки удалились.
   Кеса-хан закрыл глаза, и дух его вылетел  из  пещеры  во  тьму  надирской
ночи. Он нащупал пульс земли и заставил биться в  лад  со  своим.  Стихийная
мощь гор вошла в него, стремясь  разорвать  хрупкую  человеческую  оболочку.
Шаман открыл глаза и укротил поток, бурлящий в его крови.
   - Убийца ночевал в этой пещере. Его запах остался на  камнях.  Последнее,
что  вы  запомните,  будет  этот  человек,  высокий   круглоглазый   дренай,
дерзнувший стать на пути у нашего народа. Запечатлейте  его  образ  в  своей
памяти,  пока  волки  вбирают  в  себя  его  ненавистный   запах   -   запах
убийцы-Нездешнего. Похититель Душ силен, но его сила не сравнится  с  вашей.
Он скор и опасен - но вы превзойдете его во всем, дети мои. Плоть его  будет
сладкой и кровь его - словно вино из горных  виноградников.  Никакая  другая
плоть не насытит вас. Всякая другая еда будет для вас  отравой.  Ваша  жизнь
только в нем одном.
   Кеса-хан глубоко вздохнул и  стал  обходить  волков,  трогая  каждого  за
загривок. Звери ощетинились и  заворчали,  пристально  глядя  на  молчаливых
людей.
   Шаман издал вопль - и волки прыгнули, вонзив клыки  людям  в  глотки.  Ни
один из шести надиров не шелохнулся.
   По волчьим телам пробежала дрожь, и они стали расти...
   Люди съеживались, кожа на них обвисала складками. Волки вытягивались - на
лапах вырастали  поросшие  шерстью  пальцы  с  длинными  загнутыми  когтями,
грудные клетки  расширились,  плечи  раздались.  Чудовища  встали  на  ноги,
отбросив от себя сморщенные мешки с костями.
   - Повернитесь ко мне, дети мои, - позвал Кеса-хан.
   Они повиновались, и шаман ощутил на себе сви