рою Бел-Азара чураться радостей любви?
   Чареос обернулся к старику, сердито нахмурясь:
   - Бел-Азар! Я слышу это название второй раз на  дню.  Оно  ничего  не
значит. У меня был меч, я хорошо владел им,  и  люди  умирали.  Никакого
геройства я в этом не вижу, отец. Когда-то я  видел,  как  старик,  весь
скрюченный, бросился на помощь женщине. Его убили одним ударом кулака  -
но вот он был герой, потому что ни на что не надеялся. Понимаешь, что  я
хочу сказать? Солдат всегда надеется на что-то. Многие мужчины и женщины
совершают героические поступки каждый день, но никто этого не  замечает.
А вот я благодаря верному глазу и быстрой руке прослыл героем Бел-Азара,
и обо мне поют в залах собраний и в трактирах.
   - Ты ошибаешься, Чареос. О тебе поют люди, а тот старик воспет  перед
Богом - в этом вся разница.
   - И я бы видел ее, если бы верил, но мне не дано.
   - Дай срок, сын мой. Остерегайся князя.  Он  сильный  человек,  но  и
жестокий тоже. И когда ты ходишь в замок давать ему  уроки,  не  надевай
монашеского платья. У нас здесь не Храм Тридцати, и мы не воины.
   - Как скажешь, отец. Старик встал.
   - Когда я вошел сюда, ты был погружен в раздумья.  Не  скажешь  ли  о
чем?
   - Я думал о Бел-Азаре и Тенаке-хане. О той ночи, когда он поднялся  к
нам на стену и просидел с нами до рассвета. Он говорил о своей  жизни  и
своих мечтах, а мы - о своих. Бельцер хотел взять его в заложники, но  я
не дал. На рассвете хан  спустился  с  башни  и  увел  свое  войско.  Мы
сохранили готирское знамя, и потому победа формально осталась за нами.
   - Ты восхищался этим человеком?
   - Да. Это благородное сердце. Но я так и не знаю, почему  он  оставил
нам жизнь.
   - Разве он не сказал вам?
   - Нет. Между тем он был не  тот  человек,  чтобы  делать  что-то  без
причины, и это мучило меня многие годы. Когда он умер,  я  отправился  в
надирские  земли  и  долго  стоял  перед  гробницей  Ульрика,  где   его
похоронили. Меня тянуло туда. Я приехал в лагерь Волков, стал на  колени
перед шаманом и спросил его, почему нас пощадили в тот  день.  Он  пожал
плечами и сказал, что мы шио-кас-атра - Призраки Грядущего.
   - И ты понял его?
   - Нет. А ты понимаешь?
   - Я молюсь о том, чтобы понять, сын мой.

***

   Когда Бельцер проснулся, в голове у него бушевало целое море боли. Он
со стоном сел, и его замутило. Он натянул сапоги, дотащился  до  окна  и
открыл его. Свежий воздух хлынул в комнату. Бельцер сплюнул. Губа у него
была разбита, и в слюне  виднелась  кровь.  На  комоде  стояло  зеркало.
Бельцер плюхнулся на сиденье перед ним. Один глаз заплыл и почернел, лоб
ободран, правая щека порезана, в рыжевато-седой бороде запеклась  кровь.
Бельцеру стало совсем тошно. Дверь позади открылась, и занавески на окне
вздулись. Он обернулся. Вошла Маэль, неся на подносе поджаренный хлеб  с
сыром и кувшин - Бельцер молился, чтобы там оказалось пиво.
   - Спасибо, - сказал он, когда  она  поставила  поднос.  Она  покачала
головой, уперев руки в могучие бедра.
   - Срам глядеть на тебя.
   - Не читай мне мораль, Маэль. Сжалься! Моя голова...
   - Твоя голова -  твоя  забота.  К  забулдыгам  у  меня  жалости  нет.
Посмотри, как ты извозил кровью простыни!  А  от  вони  просто  стошнить
может. Когда ты в последний раз мылся?
   - В нынешнем году, это точно.
   - Как позавтракаешь, пойдешь в  дровяной  сарай  и  будешь  работать,
покуда не оплатишь свой долг. Топор и пила хорошо помогают  от  головной
боли.
   - А где Наза? - спросил Бельцер,  стараясь  сосредоточить  взгляд  на
женщине.
   - Уехал в город. Нынче базарный день. И  чтобы,  когда  он  вернется,
тебя здесь не было - понял?
   - Он... в долгу передо мной.
   - Ничего он тебе не должен! Слышишь?  Ничего!  Ты  пробыл  здесь  два
месяца, не заплатив ни единого раза за еду, кров и пиво, и все это время
ты оскорблял наших гостей, заводил драки и  делал  все,  чтобы  разорить
моего мужа. Нарубишь дрова, а потом уйдешь.
   Он стукнул кулаком по комоду и вскочил на ноги:
   - Да как ты смеешь так говорить со мной? Знаешь ли ты,  женщина,  кто
я?
   - Знаю, - сказала она,  подступив  к  нему  поближе.  -  Ты  Бельцер.
Бельцер-пьяница, Бельцер-лодырь,  Бельцер-хвастун.  И  от  тебя  воняет.
Потом, прокисшим пивом и блевотиной. Еще бы мне не знать, кто ты!
   Он поднял руку, словно для удара, но Маэль рассмеялась ему в лицо:
   - Давай, могучий герой Бел-Азара. Рази!
   Он протиснулся в дверь мимо нее, но она последовала за ним, и ее язык
язвил его словно огненный бич. Он вывалился  во  двор  и  прищурился  от
яркого солнца. Дровяной сарай стоял справа, а слева простирались поля.
   Он свернул налево, но, не пройдя  и  полумили,  сел  на  камень.  Его
хижина в трех милях отсюда, но там ничего нет: ни еды, ни питья.  Только
волчий вой да пустота, знакомая лишь одиноким.
   Сгорая от стыда, он повернул обратно, к дровяному сараю.
   Остановился у  ручья,  снял  медвежий  полушубок  и  серую  шерстяную
рубаху, стянул сапоги и вошел в воду. Мыла  не  было  -  он  потер  тело
мятными листьями и смыл с бороды кровь. Когда он после  купанья  взял  в
руки свою рубашку, от запаха его едва не стошнило.
   - До чего же ты дошел, - сказал себе Бельцер.
   Он выстирал рубашку, побив ее о камень, выжал  и  надел  на  себя,  а
полушубок перекинул через руку.
   Маэль, увидев, как он опять входит во  двор,  вполголоса  выругалась.
Когда в сарае застучал топор, она вернулась на кухню - готовить пироги и
паштеты для полуденной кормежки батраков и лесорубов.
   Бельцер трудился на совесть - топор в руках и колка  дров  доставляли
ему  удовольствие.  Его  рука  не  утратила  сноровки,  и  каждый   удар
разваливал чурбаки на ровные поленья, которые скоро сгорят в жаровнях по
обоим концам зала.
   Перед самым полуднем он закончил работу и принялся  возить  дрова  на
тачке через двор, а потом носить их в трактир и  складывать  у  жаровен.
Маэль с ним не разговаривала, а он не имел охоты вновь испытать на  себе
ее язычок. Когда полуденная суета утихла, она налила ему  миску  супа  и
дала хлеба. Он молча поел, мечтая о кружке пива  и  боясь  нарваться  на
неизбежный отказ.
   Наза вернулся в сумерках и принес ему кувшин пива в сарай.
   - Ну, как ты тут,  дружище?  -  спросил  трактирщик,  подавая  полную
кружку благодарному Бельцеру.
   - Помереть и то легче, - ответил тот, выпив все до дна.
   - Не надо было тебе сегодня работать. Отдохнул бы лучше.  Вчера  тебе
порядком досталось.
   - Твоя жена лучше тебя понимает, что мне нужно. А если  еще  и  пивка
выпить... Что за нелепая штука  жизнь,  Наза?  Я  был  самым  знаменитым
человеком в Готире. Воином, спасшим знамя. Меня поили и кормили,  деньги
и подарки так и сыпались мне в руки. Я был на  вершине.  Но  там  ничего
нет. Ничего. Только облака. И я понял, что жить на этой вершине  нельзя.
Но когда ты падаешь с нее - о, как же ты  стремишься  обратно!  Я  готов
убить, чтобы снова оказаться там. Готов душу  свою  продать.  Да  только
глупо это. Я думал, что, прославившись, стану другим человеком -  но  не
стал. Дворяне, конечно, приглашали меня в  свои  замки,  но  я  не  умел
толковать с ними по-ихнему - о  поэзии  там  или  политике.  Я  мужик  и
грамоте не обучен. С ними я чувствовал себя дурак дураком. Я только одно
и умею - топором махать. Я перебил кучку надиров и унес знамя - а теперь
даже в мужики обратно податься не могу. Гора не пускает.
   - Почему бы тебе не навестить Маггрига и Финна? Они так и живут  там,
в Высокой Долине.  Они  будут  рады  тебе,  и  вы  потолкуете  о  старых
временах.
   - Они всегда держались особняком, ни с кем особо не сближались. Лучше
бы я погиб там, в Бел-Азаре. С тех пор все пошло вкривь и вкось.
   - Смерть и  так  достаточно  скоро  приходит  за  нами.  Не  надо  ее
торопить. Пошли в дом и выпьем.
   - Нет, сегодня я посижу здесь  и  подумаю.  Не  буду  пить,  не  буду
драться - посижу здесь.
   - Я пришлю тебе еще кувшин и чего-нибудь горячего и одеяла тоже.
   - Не хлопочи так обо мне, Наза.
   - Я в долгу перед тобой, дружище.
   - Нет, - грустно сказал Бельцер, - ты ничего мне не должен. И  отныне
я буду отрабатывать свой хлеб.

***

   Сорок деревянных колышков окружностью в два дюйма были вбиты в  землю
на лужайке. Они располагались футах в трех друг от друга,  по  восемь  в
ряд. Восемь мальчиков стояли перед  ними,  ожидая,  что  скажет  Чареос.
Утреннее солнце светило ярко, и легкий ветерок колыхал  верхушки  вязов,
окаймлявших лужайку.
   - Итак, господа, - сказал Чареос, - вы должны будете пробежать  между
этими колышками и вернуться назад как можно быстрее.
   - Можно спросить зачем? - спросил Патрис, старший  княжеский  сын.  -
Ведь мы учимся владеть мечом.
   - Это так, мой господин. Но меч вы держите в руке, и  это  лишь  одна
сторона мастерства  фехтовальщика.  Важно  еще  и  равновесие.  Извольте
выполнить то, что я вам назначил.
   Мальчики  нерешительно  пустились  петлять  между  колышками.  Патрис
быстро справился с задачей  и  вернулся  к  Чареосу.  Остальные  немного
отстали от него. Трое запутались, и Чареос сказал им:
   - Продолжайте бегать, пока я не вернусь. - Один из троих был  толстяк
Акарин, сын городского головы. Ясно  было,  что  он  никогда  не  станет
хорошим бойцом, но он был отважный парень и нравился Чареосу.
   Остальных пять  Чареос  увел  к  помосту.  Это  сооружение  закончили
строить только накануне, и Чареос остался им  доволен.  Наклонная  доска
вела к бревенчатому настилу в футах шести над  землей.  Бревна  свободно
перекатывались  по  смазанным  жиром  каткам.  В  конце  помоста  висела
узловатая веревка,  с  помощью  которой  нужно  было  перемахнуть  через
двадцатифутовый провал  и  по  насаленной  доске  спуститься  на  землю.
Ученики, оглядев все это, посмотрели друг на друга.
   - Ну, кто первый? - спросил Чареос. Мальчики  молчали.  -  Тогда  вы,
молодой Лорин. - Монах указал на рыжего сына Салиды, капитана  княжеской
гвардии.
   Мальчик храбро побежал вверх по доске. Вступив на бревна, он чуть  не
упал, но выправился и медленно  двинулся  к  веревке.  Перемахнув  через
проем, он отпустил веревку, оступился и упал на мягкую землю.  Остальные
не стали смеяться, зная, что их черед еще впереди. Один  за  другим  они
проделали тот же путь, и остался один Патрис. Он ловко взбежал по доске,
прошел по бревнам, повис на веревке и раскачался. Перед самым прыжком он
отклонился всем телом  в  сторону,  упал  на  согнутые  ноги  и  удержал
равновесие на шатком бревне. Но  насаленные  сходни  его  подвели  -  он
поскользнулся и свалился в грязь.
   Чареос подозвал  всех  к  себе.  Ученики  порядком  перепачкали  свои
вышитые шелковые камзольчики.
   - Вид у вас, господа, печальный. А на войне вы будете  выглядеть  еще
более грустно. Солдат сражается в дождь  и  в  слякоть,  в  засуху  и  в
наводнение. Редко кому доводится воевать с удобствами. Повторите попытку
еще дважды - и в том же порядке. Патрис,  прошу  вас  на  два  слова.  -
Чареос отвел княжеского сына немного в сторону. - Вы действовали с умом,
но не сами до этого додумались. Вы наблюдали за остальными и учились  на
их ошибках. Вы не сумели спуститься по доске, потому что никто из них не
проделал этого до вас.
   - Теперь я знаю, как спускаться, учитель, - сказал мальчик.
   -  Не  сомневаюсь.   Но   на   настоящей   войне   офицеру   зачастую
представляется только один случай. Обдумывайте каждый свой шаг заранее.
   - Хорошо.
   Чареос вернулся к кольцам. Отставшие проделывали свою  задачу  уже  с
большей ловкостью, кроме Акарина.
   - Дай-ка я на тебя посмотрю. -  Мальчик,  весь  красный,  стал  перед
учителем, и Чареос ощупал его толстые ляжки. - Ты сам знаешь,  что  тебе
надо сбросить вес. Ноги у тебя крепкие, но тело плохо уравновешено. Если
ты  взаправду  хочешь  стать  бойцом,  ешь   только   раз   в   день   -
предпочтительно похлебку с мясом и овощами.  Никаких  медовых  коврижек,
никаких сладостей. Ты хороший парень, но твоя мать тебя балует.
   Двум остальным Чареос разрешил перейти  к  помосту,  но  они  там  не
преуспели. Акарин стал просить, чтобы ему тоже позволили.
   - Иначе они будут  смеяться  надо  мной.  Пожалуйста,  позвольте  мне
попробовать.
   Чареос кивнул. Мальчик взобрался по доске и заковылял к веревке.  Под
его тяжестью  бревна  катались  не  так  сильно,  как  у  остальных.  Он
ухватился за веревку, но упустил ее и свалился прямо  в  лужу.  Раздался
громкий всплеск, сопровождаемый хохотом остальных мальчишек.
   Акарин вылез из грязи, моргая, чтобы не расплакаться.
   Всегда найдется кто-то, кто служит посмешищем для других. Чареос знал
это. Такова природа человеческой стаи.
   Он увел всех на луг, открыл ящик с мечами,  масками  и  кольчугами  и
разбил мальчиков на пары, поставив Патриса с Акарином.
   - Почему я должен драться с Хрюшкой? - спросил,  подойдя  к  учителю,
княжеский сын.
   - Потому что вы - самый лучший.
   - Не понимаю.
   - Покажите ему, как это делается.
   - А мне кто покажет?
   - Когда вы станете офицером, у вас под началом будет много солдат,  и
не все они будут первостатейными воинами. Вы должны  уметь  добиться  от
каждого наибольшего,  на  что  тот  способен.  Акарин  с  вами  добьется
большего, чем с любым другим мальчиком... а вас буду учить я.
   - Значит, он переходит на мое попечение?
   - Я верю, что это пойдет на пользу как ему, так и вам.
   - Хорошо, посмотрим.
   К концу занятий Акарин многое почерпнул от Патриса, хотя его  руки  и
ноги покрылись многочисленными синяками от деревянного учебного меча.
   - Увидимся завтра,  господа,  -  сказал  Чареос,  и  мальчики  устало
побрели по домам. - Завтра еще не то будет, - промолвил он им вслед.
   На следующий день мальчики собрались у колышков,  и  Чареос  вышел  к
ним. Акарина не было - его место занял какой-то худенький мальчик.
   - Это кто же такой? - спросил Чареос.
   - Мой кузен Алейн, - ответил Патрис.
   - А где Акарин?
   - Он решил отказаться от уроков.
   - Не вы ли подсказали ему это решение?
   - Да, я. Вы были не правы, учитель. Когда  я  стану  офицером,  я  не
потерплю у себя никого, кто не был бы превосходен во всех отношениях,  -
и уж конечно, никаких жирных свиней у меня не будет.
   - У меня тоже,  молодой  господин.  Предлагаю  вам  и  вашему  кузену
немедленно удалиться. Остальные могут начинать бег между колышками.
   - Ни с места! - приказал Патрис, и мальчики застыли кто где стоял.  -
Вы посмели оскорбить меня? - сказал он Чареосу.
   - Вы сами навлекли это на себя, мой господин, - ледяным тоном отрезал
Чареос, - и я не могу более служить вам.  Поскольку  эти  юноши  -  ваши
друзья и в какой-то мере зависят от вашего благорасположения, я не стану
просить их оставаться. Уроков больше не будет. Желаю всем доброго дня.
   Чареос откланялся и пошел прочь.
   - Вы поплатитесь за это! - крикнул ему Патрис. Монах, не отвечая ему,
вернулся к себе. Гнев душил его, но злился он не на Патриса, а на  себя:
надо было это предвидеть. Княжеский сын - хороший атлет, но нрав у  него
дурной.  С  его   надменностью   и   жестокостью   сладить   невозможно.
Успокоившись, Чареос побрел в библиотеку и там,  в  тишине  и  прохладе,
принялся за труды философа Неусина.  Увлеченный  этим  занятием,  он  не
заметил, как пролетели часы. Потом кто-то тронул его за плечо.
   - Князь ждет тебя в главном зале, - сказал настоятель.
   Чареос прошел сквозь зеленые своды сада к ступеням, ведущим в зал. Он
знал, что его стычка с Патрисом не останется без последствий, - но визит
самого князя? И так скоро? Ему  стало  не  по  себе.  Старые  феодальные
законы в Готире большей частью отменены, но князь по-прежнему пользуется
неограниченной властью на Южных Землях, и по его капризу человека  могут
высечь или заключить в тюрьму.
   Собравшись с мыслями, Чареос взошел по ступеням. Князь стоял  один  у
южного окна, барабаня пальцами по подоконнику.
   - Здравствуйте, господин мой, - сказал Чареос,  и  князь,  молодой  и
стройный, обернулся к нему с натянутой  улыбкой.  Тонкое  красивое  лицо
обрамляли длинные белокурые волосы, завитые по моде регентского двора.
   - Ну и как же мы теперь поступим, Чареос? -  Князь  жестом  пригласил
монаха занять место у окна. Чареос сел, но князь остался стоять.
   - Вы говорите о моих уроках?
   - Зачем бы я иначе явился сюда? Ты вызвал целый переполох.  Жена  моя
требует, чтобы тебя высекли, капитан моей гвардии хочет вызвать тебя  на
поединок, сын настаивает на повешении - хотя я и  указал  им  всем,  что
отказ давать уроки - еще не преступление. Ну так что же будем делать?
   - Разве это так важно, мой господин? В учителях фехтования недостатка
нет.
   - Дело  не  в  этом,  Чареос,  сам  знаешь.  Ты  оскорбил  наследника
княжеского престола и тем самым в некотором смысле оскорбил и меня.
   - Тому была причина.
   - Тот  толстый  парень?  Знаю,  это  можно  уладить.  Пригласи  этого
мальчишку - как его звать, Акарин? - вернуться обратно,  поставь  его  в
пару с кем-нибудь другим и продолжай уроки.
   Чареос подумал и покачал головой:
   - Я искренне сожалею, что вам пришлось заняться столь  незначительным
делом. С вашими постоянными заботами из-за надиров и  работорговцев  это
только  лишняя  докука.  Однако  я  не  вижу,  как   можно   при   таких
обстоятельствах  возобновить  уроки.  Ваш  сын  -  юноша  одаренный,  но
заносчивый. Возобновление уроков он сочтет своей победой.  Для  него  же
будет лучше, если он получит другого учителя.
   - Заносчивый? - сердито повторил князь. - Да, он держит голову высоко
и имеет на то полное право. Он мой сын, а мужчины дома Арнгира  привыкли
к победам. Ты возобновишь уроки.
   Чареос поднялся, стойко выдерживая ледяной взор князя.
   - Позвольте заметить вам, господин мой,  что  я  не  получаю  никакой
платы. Как вольный человек я начал  эти  уроки  и  как  вольный  человек
прекращаю их. Я ни с кем не связан обязательством и  потому  не  нарушаю
закона.
   - Так ты отказываешься загладить оскорбление, нанесенное моему  роду?
Берегись, Чареос. Подумай о том, к чему это может привести.
   Монах испустил глубокий вздох.
   -  Мой  господин,  -  сказал  он  наконец,  -  я  отношусь  к  вам  с
чрезвычайным почтением. Если  вы  полагаете,  что  мой  поступок  как-то
задевает вас, примите мои искренние извинения. Но я с самого начала  дал
понять ученикам, что на моих уроках титулов не существует, равно  как  и
привилегий. Патрис не только прогнал  одного  из  моих  учеников,  но  и
запретил другим исполнять мой приказ.  Согласитесь  сами,  что  по  всем
правилам я должен был отослать  его  прочь.  Я  не  могу  отменить  свое
решение.
   - Не можешь? Скажи уж честно - не хочешь.
   - Пусть так. Не хочу.
   Повисло холодное молчание. Князь, явно не желая  заканчивать  встречу
таким образом, принялся расхаживать перед окном.
   - Хорошо, - сказал он наконец. - Будь по-твоему. Место учителя займет
Логар. Мы же с  тобой,  как  условились,  увидимся  в  замке  утром  Дня
Прошений.
   - Вы все еще хотите, чтобы я сразился с вами?
   - Да, хочу. Или ты и от этой обязанности намерен уклониться?
   - Отнюдь, мой господин. С нетерпением жду нашей встречи.
   - Тогда  до  скорого  свидания.  -  Князь  улыбнулся,  повернулся  на
каблуках и вышел вон, а Чареос сел на место. Руки у него дрожали, сердце
бешено колотилось.
   С какой стати князь пригласил его в замок? Их следующий поединок таит
в себе какой-то подвох. Уж не хочет ли князь публично унизить его?
   Чареос подошел к окну. Самое время уходить отсюда. Можно  направиться
на север, в столицу, или на юго-восток, в Вагрию. А то и  на  юг,  через
надирские земли, - в Дренан с его прославленной библиотекой.
   Двенадцать золотых все еще хранятся  в  его  комнате.  На  них  можно
купить двух лошадей и припасы в дорогу. Чареос обвел  глазами  стены,  в
которых был почти  счастлив,  -  и  ему  вспомн