?
   - Да. Расскажи мне побольше о стенах.
   - Что тебе рассказать?
   - Насколько они крепки?
   - В них шестьдесят футов вышины, и через каждые пятьдесят шагов стоят
сторожевые башни. Любая армия, которая попытается  взять  Дрос,  понесет
страшные потери.
   - А ворота? - спросил Рек. - Стена крепка воротами.
   - Бронзовый Князь подумал и об этом. Все  ворота  снабжены  железными
решетками, створки - многослойные, сделаны  из  дуба,  бронзы  и  стали.
Узкие проходы за воротами выводят в пространство между стенами.  В  этих
проходах  можно  сдерживать  малым  числом  несметные  вражеские   силы.
Крепость выстроена с большим умом - вот только город все портит.
   - Как так?
   - По замыслу Эгеля, между стенами должна простираться пустая  убойная
полоса. Каждая последующая  стена  стоит  чуть  выше  предыдущей  -  это
замедляет продвижение врага. При достаточном количестве  лучников  можно
устроить настоящую бойню. Притом это устрашает: враг будет знать, что за
другой стеной, если он ее возьмет, его будет ждать новая убойная полоса.
   - Чем же мешает город?
   - Да тем, что он растет. Теперь между всеми стенами вплоть до  шестой
построены дома, и убойной земли больше не  существует.  Напротив,  врагу
обеспечено хорошее прикрытие.
   Рек повернулся и поцеловал Вирэ в лоб.
   - Ты зачем это?
   - Разве обязательно должно быть "зачем"?
   - Всему есть причина.
   Он поцеловал ее снова.
   - Тогда за Бронзового Князя. Или за скорую весну. Или за тающий снег.
   - Ты говоришь вздор.
   - А зачем ты отдалась мне?
   - Это еще что за вопрос?
   - А что?
   - Не твое дело!
   Он засмеялся и поцеловал ее опять.
   - Верно, прекрасная дама. Не мое.
   - Ты смеешься надо мной, - сказала она, попытавшись встать.
   - Ничего подобного, - удержал ее Рек. - Ты прекрасна.
   - Я никогда не слыла красавицей. Ты надо мной смеешься.
   - Никогда я не стал бы смеяться над тобой. Ты на самом деле прекрасна
- и чем дольше я на тебя смотрю, тем красивее ты мне кажешься.
   - Ты глупый. Дай мне встать.
   Он поцеловал ее снова, придвинувшись к ней поближе.
   Поцелуй затянулся, и Вирэ вернула его.
   - Расскажи мне еще о Дросе, - попросил Рек потом.
   - Не хочу я говорить о нем сейчас. Ты  дразнишь  меня,  Рек,  так  не
годится. Не хочу я в эту ночь думать о Дросе. Ты веришь в судьбу?
   - Да, теперь верю. Почти.
   - Я серьезно. Еще вчера я была полностью  готова  вернуться  домой  и
достойно встретить надиров. Я верила в  дренайское  дело  и  с  радостью
умерла бы за него. Вчера я ничего не боялась.
   - А сегодня?
   - А сегодня скажи мне "не возвращайся домой" - и я не вернусь, - сама
не зная зачем солгала Вирэ. Ей стало страшно, когда Рек закрыл  глаза  и
лег на спину.
   - Нет, вернешься. Это твой долг.
   - А ты?
   - Бессмысленно это.
   - Что бессмысленно?
   - Не  доверяю  я  своим  чувствам.  Никогда  не  доверял.  Мне  скоро
тридцать, и я знаю свет.
   - О чем ты говоришь?
   - О судьбе. О роке. О безглазом старце в синих лохмотьях. О любви.
   - О любви?
   Он открыл глаза и погладил ее по щеке.
   - Не могу выразить, что я испытал, когда  ты  встала  рядом  со  мной
нынче утром.  Это  была  вершина  моей  жизни.  Все  остальное  утратило
значение. Я видел небо - оно было голубее, чем  когда-либо  раньше.  Все
представлялось мне ярким и четким. Я чувствовал, что живу, сильнее,  чем
за все свое прошлое. Ты понимаешь, о чем я?
   - Нет, - мягко ответила она. - Не совсем.  Ты  правда  находишь  меня
красивой?
   - Ты самая красивая женщина, когда-либо носившая доспехи, - со смехом
сказал он.
   - Это не ответ. Почему я красива?
   - Потому что я люблю тебя, - ответил он, сам изумившись  легкости,  с
которой это произнес.
   - Значит, ты поедешь со мной в Дрос-Дельнох?
   - Расскажи мне еще разок об этих славных высоких стенах.

Глава 5

   Монастырские земли были  разбиты  на  учебные  ристалища  -  мощенные
булыжником,  засеянные  травой,  песчаные  или  выложенные  предательски
скользкими каменными плитами. Само  здание,  замок  из  серого  камня  с
зубчатыми башнями, высилось  посередине.  Монастырь  ограждали  стены  -
сложенные позднее из золотистого песчаника, они выглядели  не  столь  уж
грозно - и опоясывал ров. У западной стены в оранжерее круглый год цвели
цветы тридцати различных оттенков - одни только розы.
   Альбинос Сербитар опустился на колени перед  своим  кустом,  мысленно
соединившись с ним. Тринадцать лет он возился с этими розами  и  понимал
их как нельзя лучше - между ним и цветами царила полная гармония.
   Розы источали свой аромат для одного лишь Сербитара.
   Тля на кусте гибла под  его  взглядом,  и  нежная  шелковая  прелесть
бутонов пьянила его, как дурман.
   Розы были белые.
   Закрыв глаза, Сербитар откинулся назад, единый с  бродящими  в  кусте
соками новой жизни. Он был в полных доспехах: в серебристой кольчуге,  с
мечом у пояса, в кожаных гетрах, скрепленных серебряными кольцами; рядом
лежал новый серебряный шлем со старинной цифрой "I". Свои  белые  волосы
Сербитар заплел в косы. Глаза у него  были  зеленые,  как  листья  розы.
Тонкое, почти прозрачное лицо  с  высокими  скулами  завораживало  своей
мистической, как у чахоточного, красотой.
   Сербитар прощался с цветком, нежно унимая его  легкую,  как  паутина,
панику. Он знал эту розу с тех пор, как на ней раскрылся первый лист.
   А теперь он должен умереть.
   Перед его мысленным взором  возникло  улыбающееся  лицо,  и  Сербитар
узнал Арбедарка.
   - Мы ждем тебя, - передал тот.
   - Иду, - ответил Сербитар.
   В большом зале стоял стол, на столе - кувшин с водой, перед каждым из
тридцати высоких кресел - ячменная лепешка. Двадцать  девять  человек  -
все в доспехах - молча ждали, когда сядет Сербитар. Он занял свое  место
во главе стола, поклонившись настоятелю Винтару, сидевшему теперь справа
от него.
   Все молча поели, думая каждый о своем и чувствуя каждый свое  в  этот
миг, венчавший тринадцать лет учения.
   Наконец Сербитар согласно древней традиции нарушил молчание:
   - Братья, наши искания завершились. И теперь мы  должны  обрести  то,
что искали. Вестник скачет из Дрос-Дельноха, чтобы просить нас  умереть.
Что чувствует Сердце Тридцати?
   Все взоры обратились к чернобородому Арбедарку. Он открылся, свободно
принимая их мысли и чувства, отбирая  и  сводя  в  приемлемую  для  всех
единую мысль.
   Вскоре он произнес низким звучным голосом:
   - Дети дренайского народа стоят перед лицом погибели.
   Ульрик собрал под  свое  знамя  надирские  племена.  Первый  удар  он
нанесет  по   Дрос-Дельноху,   князю   которого,   Дельнару,   приказано
продержаться до осени. Абалаину нужно время,  чтобы  набрать  и  обучить
армию. Близок  день,  который  решит  судьбу  всего  континента.  Сердце
говорит, что мы должны обрести истину в Дрос-Дельнохе.
   Сербитар повернулся к Менахему -  смуглому,  с  ястребиным  носом,  с
темными волосами, собранными в длинный  хвост  и  перевитыми  серебряной
нитью.
   - Что видят Глаза Тридцати?
   - Если нас не будет в Дросе, город падет. Если мы  будем  там,  город
падет. Наше присутствие лишь оттянет неизбежное. Если  вестник  окажется
достоин, мы должны исполнить его просьбу.
   Сербитар повернулся к настоятелю.
   - Винтар, что говорит Душа Тридцати?
   Настоятель провел рукой  по  редеющим  волосам,  встал  и  поклонился
Сербитару. Серебристо-бронзовые доспехи выглядели на нем неуместно.
   - Нас попросят убивать иноплеменников, - печально и  тихо  проговорил
он. - Не потому, что они дурные  люди,  а  потому  лишь,  что  их  вожди
намерены сделать то же, что шестьсот лет назад делали дренаи.
   Мы стоим меж морем и горами. Море хлынет на нас, горы не позволят нам
убежать. Смерть неизбежна.
   Все мы здесь мастерски владеем оружием. Мы ищем  совершенной  смерти,
которая увенчала бы прожитую в стремлении к  совершенству  жизнь.  Пусть
нашествие надиров для истории не представляет ничего  нового  -  дренаям
оно несет несказанные  бедствия  и  ужасы.  Можно  смело  сказать,  что,
защищая дренаев, мы сохраним традиции Ордена. То, что наши усилия  будут
напрасны, - еще не повод отказываться от сражения. Главное, что  помыслы
наши чисты.
   Мне грустно, что все это так, но Душа  говорит:  мы  должны  ехать  в
Дрос-Дельнох.
   - Итак, мы едины, - сказал Сербитар. - Я тоже чувствую, что это  так.
Мы пришли в этот Храм со всех концов  земли.  Отверженные,  загнанные  и
запуганные,  мы  собрались  вместе,  чтобы  создать  противостояние.  Мы
превратили свои тела в живое оружие, с тем  чтобы  души  наши  открылись
миру и покою. Мы священники-воины, каких никогда не было в древности.  В
наших сердцах не будет радости, когда мы станем убивать врагов,  ибо  мы
любим всякую жизнь.
   А когда мы умрем, наши души продолжат путь, свободные от  всех  оков.
Мелкая  зависть,  досада,  ненависть.  -  все  останется  позади,  и  мы
достигнем Истока.
   Голос говорит: едем.

***

   Луна в третьей четверти висела в безоблачном небе, и  деревья  вокруг
костра Река отбрасывали бледные тени. Злополучный кролик,  выпотрошенный
и  обмазанный  глиной,  пекся  на  углях.  Вирэ,  обнаженная  до  пояса,
вернулась от ручья, вытираясь запасной рубашкой Река.
   - Знала бы ты, сколько она мне стоила! - усмехнулся Рек,  когда  Вирэ
опустилась у огня на камень, вся золотая в отблесках пламени.
   - Она никогда не служила лучшей цели. Скоро поспеет твой кролик?
   - Скоро. Ты  простудишься  насмерть,  расхаживая  полуголой  в  такую
стужу. У меня от одного твоего вида кровь стынет.
   - Странно! Не далее как утром ты говорил, что вся кровь у тебя бурлит
при виде меня.
   - Я говорил это в теплой хижине, где рядом была постель.
   Меня никогда не прельщала мысль любиться на снегу. Вот, я согрел тебе
одеяло - держи-ка.
   - В детстве, - проговорила она, заворачиваясь в одеяло, -  мы  бегали
зимой три мили  по  холмам  в  одних  туниках  и  сандалиях.  Это  очень
закаляет. Правда, мерзли мы здорово.
   - Раз ты такая закаленная, чего ж ты вся посинела тогда, в метель?  -
с беззлобной ухмылкой осведомился Рек.
   - Из-за доспехов. Слишком много стали и недостаточно шерсти под  ней.
Впрочем, если б я ехала впереди, мне не было бы так скучно, и  я  бы  не
заснула. Ну, так готов он или нет? Я умираю с голоду.
   - Он уже доспевает, мне сдается.
   - Ты когда-нибудь готовил так кролика?
   - Не то чтобы... Но все правильно - я видел, как  это  делается.  Мех
отваливается с глиной. Очень просто.
   Вирэ это не убедило.
   - Я выслеживала эту тощую тварь целую вечность. - Она с удовольствием
вспомнила, как сбила кролика одной стрелой с сорока шагов. - Лук у  тебя
неплохой, только легковат немного. Это старый  кавалерийский,  верно?  У
нас  есть  несколько   таких   в   Дельнохе.   Теперь   их   делают   из
стали-серебрянки - они тяжелее и дальше бьют. Ох, умираю.
   - Терпение улучшает аппетит.
   - Смотри только не испорти его.  Мне  никогда  не  нравилось  убивать
животных. Сейчас, правда, я сделала это по необходимости - есть-то надо.
   - Не уверен, что кролик согласился бы с твоим суждением.
   - Разве кролики способны рассуждать?
   - Не знаю. Это я так...
   - Тогда зачем говоришь? Странный ты все-таки.
   - Так, отвлеченная мысль. Разве у тебя их не бывает?
   Разве ты никогда не задаешься вопросом, откуда  цветок  знает,  когда
ему расти? Или как лосось находит дорогу в места нереста?
   - Нет. Готово или нет?
   - Ну а о чем же ты думаешь, если не прикидываешь, как бы ловчее убить
человека?
   - О еде. Готово наконец?
   Рек поддел прутиком кусочек глины и поглядел, как она шипит на снегу.
   - Что ты такое делаешь? - спросила она.
   Рек выбрал камень с кулак величиной и разбил им  глину,  под  которой
обнаружилась полусырая, плохо ободранная тушка.
   - Выглядит неплохо, - сказала Вирэ. - Что дальше?
   Он потыкал палочкой дымящееся мясо.
   - Ты в состоянии это есть?
   - Разумеется. Можно позаимствовать твой нож? Тебе что отрезать?
   - У меня еще осталась овсяная лепешка, и я,  пожалуй,  удовольствуюсь
ею. Может, оденешься все-таки?
   Они разбили лагерь в неглубокой лощине под прикрытием скалы.  Впадина
в камне, недостаточно глубокая, чтобы зваться пещерой, все-таки отражала
тепло и неплохо укрывала от ветра. Рек жевал лепешку и смотрел, как Вирэ
уплетает кролика.  Зрелище  -  не  из  самых  возвышенных.  Остатки  она
зашвырнула за деревья:
   - Барсукам на закуску. Неплохой способ готовить кролика.
   - Рад, что тебе понравилось.
   - Ты не очень-то привычен к жизни в лесу, верно?
   - Я стараюсь.
   - Ты даже выпотрошить его не сумел. Весь позеленел, когда  показались
внутренности.
   Рек швырнул огрызок лепешки за останками кролика.
   - Пусть барсуки и на сладкое что-нибудь получат.
   Вирэ весело хихикнула.
   - Ты просто чудо, Рек. Ты не похож ни на кого из знакомых мне мужчин.
   - Подозреваю, что дальше ничего хорошего не услышу.
   Не лечь ли нам спать?
   - Нет. Послушай меня. Я серьезно. Всю жизнь  я  мечтала  о  человеке,
которого когда-нибудь встречу.  Я  представляла  его  высоким,  сильным,
добрым и понимающим.
   И любящим. Я не верила, что он и вправду существует.  Почти  все  мои
знакомые были солдаты - грубые, прямые как копье и столь же способные на
нежные чувства, как бык в охоте. Встречались мне и поэты,  сладкоречивые
и нежные. С солдатами я тосковала о поэтах, с поэтами -  о  солдатах.  И
совсем уже разуверилась, что на свете есть человек, которого хочу я.  Ты
меня понимаешь?
   - Значит, ты всю жизнь искала человека,  который  не  умеет  готовить
кроликов? Как тут не понять.
   - Ты правда понимаешь? - тихо спросила она.
   - Да. Но ты говори дальше.
   - Ты и есть тот, о ком я мечтала, - зарделась она. - Ты мой Трусливый
Герой - мой любимый.
   - Я так и знал, что добром это не кончится.
   Она подбросила дров в огонь, и он протянул к ней руку.
   - Сядь поближе. Так теплее.
   - Я поделюсь с тобой одеялом. - Она села поближе  и  положила  голову
ему на плечо. - Ничего, если я буду звать тебя моим Трусливым Героем?
   - Зови меня как хочешь -  только  будь  всегда  рядом,  чтобы  я  мог
откликнуться.
   - Всегда-всегда?
   Ветер сбил пламя набок, и Рек вздрогнул.
   - "Всегда" - не такой уж долгий срок для нас, верно?
   Только пока стоит Дрос-Дельнох. Впрочем, может,  я  надоем  тебе  еще
раньше, и ты меня прогонишь.
   - Никогда!
   - "Никогда", "всегда". Прежде  я  как-то  не  задумывался  над  этими
словами. Почему мы не встретились десять лет назад? Тогда они еще  могли
бы иметь какой-то смысл.
   - Сомневаюсь. Мне тогда было всего девять лет.
   - Я не буквально. Поэтически.
   - Мой отец написал Друссу и ждет ответа - только поэтому  он  до  сих
пор жив.
   - Друссу? Но Друсс, если еще  и  числится  в  живых,  теперь  дряхлый
старец - это просто смешно. Сражение при Скельне  состоялось  пятнадцать
лет назад, и он уже тогда был в годах - его пришлось бы нести в Дрос  на
носилках.
   - Возможно. Но отец возлагает на него большие надежды.
   Отец  всегда  преклонялся  перед  Друссом.  Считал  его  непобедимым.
Бессмертным. Сказал мне как-то, что  это  величайший  воин  наших  дней.
Сказал, что Скельнский перевал - победа одного Друсса, а он  сам  и  все
остальные находились там только для счета. Отец  часто  рассказывал  мне
эту историю, когда я была маленькая. Мы сидели у костра, вот как сейчас,
и поджаривали хлеб на огне. И он рассказывал  мне  о  Скельне.  Чудесное
было время. - И Вирэ умолкла, глядя на угли.
   - Расскажи мне. - Рек привлек ее к себе и отвел волосы, упавшие ей на
лицо.
   - Да ты знаешь. О Скельне все знают.
   - Верно. Но я никогда не слышал эту историю из уст  очевидца.  Только
смотрел представления да слушал певцов.
   - Скажи мне, что слышал, а я доскажу остальное.
   - Ладно. Скельнский перевал обороняли несколько сотен  воинов,  в  то
время все дренайское войско пребывало  где-то  в  другом  месте.  Дренаи
опасались Горбена, вентрийского короля. Они знали, что Горбен выступил в
поход, но не знали, куда он ударит. Он  двинулся  через  Скельн.  Врагов
было в пятьдесят раз больше, чем защитников, но те  держались,  пока  не
подошло подкрепление. Вот и все.
   - Нет, не совсем все. У Горбена была еще  и  гвардия  -  они  звались
Бессмертными. Их никто никогда не побеждал, но Друсс побил их.
   - Да полно тебе. Не может один человек побить целое войско. Разве что
в сагах.
   - Нет, ты послушай. Отец говорил, в последний день, когда Бессмертные
наконец вступили в бой, дренаи стали гнуться. Мой  отец  всю  жизнь  был
воином. Он  знает  толк  в  битвах  и  способен  увидеть,  когда  отвага
сменяется паникой.  Казалось,  дренаи  вот-вот  побегут.  Но  тут  Друсс
проревел боевой клич и ринулся вперед, круша  своим  топором  направо  и
налево. Вентрийцы дрогнули перед ним, а те, что  поближе,  обратились  в
бегство. Паника распространилась словно лесной пожар, и ряды  вентрийцев
смешались. Друсс повернул прилив в обратную сторону. Отец  говорил,  что
Друсс в тот день казался не человеком, а гигантом. Богом войны.
   - Но это было тогда.  Не  вижу,  какой  может  быть  прок  теперь  от
беззубого старца. Против старости не устоит никто.
   - Согласна. Но разве ты не  понимаешь,  как  подняло  бы  боевой  дух
присутствие Друсса? Люди валом повалили  бы  под  его  знамя.  Сражаться
рядом с Друссом-Легендой - все равно что обрести бессмертие.
   - А ты сама когда-нибудь видела старика?
   - Нет. Отец не  говорил  мне,  в  чем  дело,  но  между  ними  что-то
произошло. Друсс никогда не показывался в  Дрос-Дельнохе.  Мне  кажется,
это как-то связано с моей матерью.
   - Он ей не нравился?
   - Нет, тут другое. Там был еще как-то замешан друг Друсса -  кажется,
его звали Зибен.
   - И что же он?
   - Его убили при Скельне. Он был лучшим другом Друсса.
   Это все, что я знаю.
   Рек знал, что она лжет, но не стал настаивать. Все это теперь  старая
история.
   Как и сам Друсс-Легенда.

***

   Старик смял письмо и бросил его.
   Не возраст угнетал Друсса. Он наслаждался мудростью своих шестидесяти
лет, накопленным за долгую жизнь знанием и уважением людей. Иное дело  -
телесный ущерб, который нанесло ему время. Плечи были все еще могучи,  и
грудь выдавалась колесом, но мускулы на спине натянулись, как веревки.
   И в поясе он сильно располнел за  последнюю  зиму.  А  его  черная  с
проседью борода чуть ли не за ночь превратилась в  седую  с  чернью.  Но
острые глаза, глядящие теперь на его отражение в серебряном зеркале,  не
утратили зоркости. Некогда их взгляд  обращал  вспять  армии,  заставлял
героических противников отступать с  позором  и  зажигал  сердца  людей,
нуждавшихся в славном примере.
   Он был Друссом-Легендой, Друссом Непобедимым, Мастером Топора.  Детям
рассказывали сказки о нем - настоящие сказки. Друсс-герой,  бессмертный,
подобный богам.
   Он мог бы жить во дворце, мог бы иметь сотню наложниц.
   Сам Абалаин пятнадцать лет назад, после победы  при  Скельне,  осыпал
его драгоценностями.
   Но на следующее утро Друсс вернулся в Скодийские  горы,  в  пустынный
край, выше которого только облака. Поседевший воин  возвратился  в  свой
одинокий приют среди сосен, в общество снежных  барсов.  Там,  в  горах,
покоилась его жена, с которой он прожил тридцать лет. Друсс  тоже  хотел
умереть там, хотя и знал: хоронить его будет некому.
   Эти пятнадцать лет он не сидел сиднем. Он бывал в  разных  странах  и
сражался за разных невеликих владык. Но прошлой зимой он пришел  в  свое
горное жилище, чтобы поразмышлять и умереть.  Он  давно  уже  знал,  что
умрет на шестидесятом году  своей  жизни,  -  еще  до  того,  как  вещун
предсказал ему это  много  лет  назад.  Он  мог  представить  себе  себя
шестидесятилетним - но не старше. Сколько его  воображение  ни  пыталось
проникнуть за эту грань, там всегда царил полный мрак.
   Узлова