ь в Гар-аден всех, в ком есть номадская
кровь. По поручению герцога я занялся историей семей,  имеющих  обширных
связи с номадами, и обнаружил у нас в Макте две знатные семьи с нечистой
кровью.
   Эррин обвел взглядом сидящих. Граф Портерон сделался белым, как мел.
   - Как ни печально, но долг перед королем вынуждает  нас  отправить  в
Гар-аден и этих людей, - добавил Океса.
   - Я всегда был верен престолу, - встав с места,  заявил  Портерон.  -
Мой род сражался за короля в трех войнах.
   - Вашей верности, граф, никто  не  оспаривает,  -  с  легкой  улыбкой
заметил Океса. - И я уверен, что король очень скоро вернет вас назад.
   - Это просто неслыханно! Безумие какое-то!
   - Будьте добры, Портерон, подождите снаружи, - вмешался герцог. - Вас
проводят к вашему дому.
   - Господин Карбри! - вскричал Портерон. - Не может быть, чтобы король
расправлялся таким образом со знатными домами. В  нашем  роду  носителем
номадской крови был мой прадед!
   - Вы как нельзя яснее доказываете  присутствие  этой  крови  в  ваших
жилах, - холодно ответил красный рыцарь. - Вы  не  подчиняетесь  прямому
приказу вашего герцога, который велел вам выйти.  Более  того,  вы  сами
отсылали в Гар-аден людей, у которых этой крови еще меньше, чем  у  вас.
Не будь в вас этой скверны,  вы  сами  пришли  бы  к  герцогу  и  честно
рассказали ему о своих предках. Убирайтесь с глаз долой.
   Портерон пошатнулся, как от удара,  и  нетвердой  походкой  вышел  из
комнаты. Эррин догадался, что граф впал в немилость, еще  когда  получил
указание не приглашать его на пир, но чтобы такое?
   - Вы упомянули о двух семьях,  господин  Океса,  -  напомнил  молодой
барон Делаан.
   - Представителей второй здесь нет,  барон.  Я  имел  в  виду  госпожу
Диану, у чьей матери номадские корни.
   У Эррина гулко заколотилось сердце и задрожали руки.
   - Мать госпожи Дианы умерла в родах, - сказал он. -  Она  происходила
из Цитаэрона, и нет никаких сведений о том, что в  роду  у  нее  имелись
номады.
   - К сожалению, это не так, -  ответил  Океса,  не  в  силах  сдержать
торжествующей улыбки. - Она была дочерью человека по имени  Киал  Ордай,
который родился в  восточных  степях,  в  номадском  племени  Волков.  В
нечистой крови Дианы нет сомнений. Ее вызвали в Макту, а затем  отправят
в Гар-аден.
   Эррин сдержался и не стал спорить дальше.
   - Мои поздравления, Мудрейший. Вы с  большим  тщанием  относитесь  ко
всему, за что бы ни взялись.
   - Достаточно  тщательно,  барон,  чтобы  узнать,  что  вы  собирались
жениться на этой женщине. Теперь вам, к счастью, уже не грозит опасность
связаться с номадской шлюхой.
   Океса послал эти слова, как стрелы, но Эррин ожидал  чего-то  в  этом
роде.
   - Я, право, же не нахожу слов, чтобы поблагодарить вас.  -  При  виде
явного разочарования Окесы Эррин не сдержал усмешки  и  подался  вперед,
глядя прямо в глаза провидцу. - Хорошо, что в вашем происхождении  можно
не сомневаться. Ваша матушка была чистокровной габалийкой  и  занималась
своим почтенным ремеслом в Фурболгской гавани. Уверен, что  матросы,  ее
клиенты, тоже были габалийцами, без единой примеси номадской крови.
   - Да как вы смеете? - вскочив на ноги, завопил Океса.
   - А как смеет сын  портовой  шлюхи  оскорблять  честь  дамы  знатного
рода?
   - Насколько я понимаю,  Эррин,  вы  желаете  стать  ее  защитником  и
требуете испытания поединком? - прошипел Океса.
   Это обрушилось на Эррина, как удар молота. Все, что ему  внушали  как
рыцарю и дворянину, призывало его откликнуться на вызов, но человеческий
опыт напоминал об осторожности. Он был плохим  фехтовальщиком  и  хорошо
помнил, что случилось с первым бойцом Элоданом. Эррин перевел дыхание  и
сказал:
   - Я подумаю об этом. - Чувствуя, что все смотрят на него,  он  уперся
взглядом в стол и заставил себя подавить гнев.
   - Подумайте, подумайте, - усмехнулся Океса. - Это так по-рыцарски!
   - Довольно, - отрезал герцог. - Эррин  имеет  полное  право  обдумать
столь серьезный шаг. Мы все здесь любим... любили госпожу Диану. Но если
ее кровь нечиста, она должна отправиться  в  Гар-аден.  Слово  короля  -
закон для нас. Давайте продолжим совет.
   Остаток заседания Эррин просидел, как оглушенный. Права  была  Диана,
говоря, что страной правит зло. Теперь это зло может отнять у нее жизнь.
Ее лишат всех прав, и скоты, подобные Окесе, будут издеваться над ней. А
что с ней будет в Гар-адене? Нищую и обездоленную, ее  швырнут  в  толпу
других номадов - и чем она сможет заработать себе на жизнь, кроме  своей
красоты? Уж лучше бы ее убили сразу. Ему нельзя видеть Диану,  когда  ее
привезут: он не в силах будет смотреть ей в глаза. А когда ее отправят в
пустыню, придется день ото дня жить с мыслью, что он  ничего  не  сделал
для спасения женщины, которую любил.
   Любовь... Значение этого слова заставило  его  горло  сжаться,  и  он
сглотнул. Да, он любит Диану. Всегда  любил,  с  самого  детства.  Разве
сможет он жить, зная, что ничем не помог ей?
   Он обвел взглядом стол. Все, закончив, как видно,  совещаться,  снова
смотрели на него, и он сказал неожиданно звонким и сильным голосом:
   - Мой меч будет заступником госпожи Дианы.
   Океса с усмешкой перевел взгляд на ошеломленного герцога.
   - Теперь, ваша светлость, вы должны назначить бойца, который выступит
от имени короля.
   - Откажись от своих слов, Эррин, - прошептал герцог. - Это безумие.
   - Не могу.
   - И напрасно, - тихо вставил Карбри. - За короля выступлю  я,  и  нам
придется сразиться друг с другом.
   - Будь что будет, - пожал плечами Эррин.
   - Надеюсь, что вы хороший боец. Но вы должны знать, что это  я  отсек
руку Элодану, и он был лучшим, с кем мне доводилось встречаться.

***

   Когда Руад, Гвидион и трое волшебных собак вошли в  лес,  разразилась
буря. Руад вел свой маленький караван  на  восток,  в  самую  чащу,  ища
укрытия от дождя. Гвидион, смертельно  устав,  опустился  на  мох.  Руад
вернулся к нему, подозвал одну из собак и посадил на нее старого лекаря.
   - Вот она, участь стариков, - со слабой улыбкой сказал Гвидион. -  На
собаках ездить.
   - Хорошо еще, что она волшебная - усмехнулся Руад.
   - Ты уже бывал здесь раньше?
   - Да, пару лет назад - собирал травы. Где-то  в  миле  отсюда  должна
быть старая хижина. Тогда она стояла пустая, а теперь - кто знает?
   - Мрачные места, - заметил Гвидион.
   - На солнце станет веселее, вот увидишь.
   Они двинулись дальше, и  Гвидион  нашел  своего  скакуна  не  слишком
удобным. Листы металла на собачьей спине терлись один о другой и  щипали
за ляжки - но это было все-таки лучше, чем идти пешком.
   Руад плохо помнил дорогу, и до хижины они добрались только в середине
ночи. В ней кто-то поселился, и вокруг нее выросло еще четыре хибары.
   - Надеюсь, нас пустят переночевать, - сказал Гвидион.
   Руад не отвечая решительно постучался в первую же  дверь.  Ставня  на
окне приоткрылась, пролив наружу теплый золотой свет, и молодой человек,
вооруженный широким ножом, открыл дверь.
   - Чего надо? - Тут он увидел золотых собак, открыл рот  и  попятился,
забыв о ноже. - Чародеи! - крикнул он кому-то у себя за спиной.
   Руад быстро вошел вслед за ним.
   - Ты не ошибся, - с широкой улыбкой сказал  мастер.  -  Но  я  добрый
волшебник и хочу только одного: крыши над головой. Мы никому не причиним
зла и заплатим вам за постой. - В хижине он  увидел  пожилую  женщину  и
трех малых детей. Женщина помоложе лежала на кровати  у  огня.  Мужчина,
лет двадцати с небольшим, был крепыш с копной темных курчавых волос.
   - Хуже все равно уже не будет, - буркнул  он,  бросив  нож  на  грубо
оструганный стол.  -  Входите,  коли  желаете,  только  зверей  оставьте
снаружи.
   - Само собой. - Руад помог Гвидиону слезть, и  собаки  уселись  около
хижины. Дождь, попадая на их металлические  шкуры,  превращался  в  пар.
Руад скинул мокрый кожаный кафтан и стал у огня. Дети сидели тихо, глядя
на него большими, испуганными  глазами.  Старуха  подошла  к  кровати  и
вытерла пот с лица молодой женщины.
   - Она больна?  -  спросил  Гвидион.  Мужчина  молча  сел  за  стол  и
уставился в стену. Гвидион снял свой промокший балахон из белой  шерсти,
развесил его на стуле у  очага.  Оставшись  в  набедренной  повязке,  он
немного обсох и приблизился к женщине. Она исхудала, как скелет, и  кожа
у нее стала почти прозрачной. Под глазами залегли черные круги.  Гвидион
взял ее за руку. Пульс был слаб и трепетал,  как  пойманный  мотылек.  -
Можно я сяду? - сказал лекарь старухе. - Очень я устал с дороги.  -  Она
уступила ему место и отошла уложить детей спать у дальней стены. Гвидион
положил руку на лоб больной, закрыл глаза и обратился к Цветам. Красный,
хотя и сильный, был здесь менее могуч, чем в  Макте,  и  Гвидион  прошел
через него к Зеленому, а затем медленно слился с женщиной,  с  током  ее
крови и биением ее жизни. Рак поразил оба ее легких и проник в желудок.
   - Дайте мне кусок мяса, - сказал Гвидион.
   Мужчина не шевельнулся, и Руад тронул его за плечо.
   - Принеси мяса моему другу.
   - Умирающим мясо ни к чему.
   - Это не для еды. Сделай, как я прошу.
   Парень взял в кладовке окорок и принес Гвидиону.
   - Положи его в миску и поставь на кровать, -  велел  лекарь.  Старуха
подоспела с миской и сделала,  как  он  сказал.  Руад  подошел  поближе.
Гвидион ушел в Цвета, положив одну руку на лоб женщины, а другую на мясо
в деревянной плошке.  Лицо  лекаря  стало  еще  бледнее  прежнего,  тело
пронизывала дрожь. Руад стоял наготове. У больной вырвался стон.
   - Что он делает? - спросил хозяин дома.
   - Тихо! - прошипел Руад.
   Старуха ахнула и попятилась, зажав рукой рот. Мясо в миске потемнело,
в нем закопошились белые черви, и комнату наполнил тяжелый  смрад.  Мясо
разлагалось на глазах, синело, и черви ползали по пальцам Гвидиона.
   Лицо молодой женщины стало  чуть  менее  прозрачным,  и  щеки  слегка
порозовели. Рука Гвидиона соскользнула с ее лба. Руад подхватил упавшего
навзничь старика и уложил на козью шкуру у очага.
   - Дайте одеяло! - распорядился  он.  Старуха  принесла  сразу  два  и
укрыла спящего целителя одним,  а  другое,  свернув,  положила  ему  под
голову.
   Глаза женщины открылись, и ее муж воскликнул:
   - Амта!
   - Брион, - прошептала она в ответ. - Какой я сон видела...
   Муж со слезами на глазах обнял  ее.  Старуха,  отвернувшись,  плакала
навзрыд.
   Руад потрепал ее по плечу и спросил молодую:
   - Ну, как ты?
   - Я очень устала, сударь. А вы кто?
   - Путник, зашел к вам переночевать. Усни теперь.  Утром  тебе  станет
лучше.
   - Вряд ли, сударь, ведь я умираю.
   - Нет. Завтра ты встанешь, и все будет, как прежде. Ты излечилась.
   Женщина недоверчиво улыбнулась,  но  послушно  закрыла  глаза.  Брион
укутал ее одеялом и встал.
   - Это правда? - спросил он с мокрым от слез лицом.
   - Я никогда не  лгу...  почти  никогда.  Гвидион  -  лекарь,  великий
целитель.
   - Мне нечем вам заплатить. Даже эта хижина принадлежит не мне, и  еды
у нас мало. Но все, что у меня есть - ваше.
   - Ночлег и какой-никакой завтрак - больше нам ничего не  надо.  Мясо,
боюсь, протухло - ты бы выкинул его, пока весь дом не провонял.
   Брион выбросил мясо и предложил Руаду воды.
   - Вина и пива у нас нет, - сокрушенно пояснил он.
   - Это ничего.
   - Вы правда люди или только вид такой приняли?
   - Правда - а что в нас такого диковинного?
   - Да так. Я молился, и вы пришли, вот я и подумал... может, вы боги?
   - Разве я создал бы себя таким уродом, будь  я  богом?  -  усмехнулся
Руад.

***

   Он улегся рядом с Гвидионом на полу у  огня,  одолеваемый  горестными
мыслями.
   Гвидион очистил Амту  от  рака,  но  Руаду  это  только  напомнило  о
злокачественной  язве,  разъедающей  сердце   Габалы.   И   он,   будучи
Оружейником, помог этой язве разрастись. Несмотря на всю свою  мудрость,
а может быть, как раз из-за нее, он пал жертвой божества всех безумцев -
гордыни.
   Весть, которую прислал ему новый король Ахак, только  что  одержавший
победу в  Фоморианской  войне,  весть  о  мире,  лежащем  за  волшебными
вратами, показалась Оллатаиру ответом на его  молитву.  Всю  свою  жизнь
Оллатаир мечтал о великом подвиге. Сначала ради  того,  чтобы  завоевать
уважение своего отца Галибала, потом - чтобы стать  самым  прославленным
Оружейником за всю долгую историю Ордена.
   Он очень ясно помнил ту ночь,  когда  королевский  гонец  привез  ему
письмо. В письме говорилось, что к королю явился гость и сказал, что  он
пришел из земли под названием Вир и что земля эта одержима великим злом.
Жители ее просят помощи у легендарных рыцарей Габалы, а  взамен  обещают
искоренить  в  королевстве  все  болезни  и  подарить   Габале   мир   и
процветание.
   Поначалу Оллатаир отнесся к этому с недоверием, но король прислал ему
серебряное зеркало, наделенное могучей, неведомой ранее Оллатаиру силой.
С помощью этого зеркала он мог увидеть любую  часть  королевства.  Более
того - он мог проникнуть за таинственный занавес между Габалой и  Виром.
Там он увидел, как и сказал королевский гость, великие чудеса:  город  с
белыми башнями, населенный ангелоподобными существами, и окружающий  его
непроходимый лес, где  обитали  страшные  чудовища.  Город  был  райской
жемчужиной, помещенной среди ужасов ада.
   Зеркало позволило Оллатаиру вступить в разговор с Павлусом, одним  из
старейшин Вира. Павлус умолял Оружейника послать рыцарей в его  мир,  на
том же настаивал и Ахак.
   Мог   ли   честолюбивый   Оллатаир   упустить   такой   случай?   Ему
предоставлялась возможность превзойти своего отца и занять прочное место
в истории. Он позвал к себе Самильданаха, и магистр рыцарей расспрашивал
его до рассвета. Если город  Вир  окружен  злом,  как  он  мог  уцелеть?
Возможно ли победить  воющих  когтистых  демонов?  Как  рыцари  вернутся
назад, если Оллатаира не будет с ними?
   Оллатаир обещал, что все  будет  хорошо.  Он  сделает  им  еще  более
прочные доспехи, даст им мечи, которые  никогда  не  тупятся,  он  вновь
откроет ворота между мирами  в  назначенный  срок.  А  связь  они  будут
держать через волшебное зеркало.
   Самильданаха прельстили его обещания и  дары,  которые  сулил  стране
Вир. Магистру хотелось стать рыцарем, который положит конец  болезням  и
бедствиям.
   Шесть лет назад, в канун  середины  лета,  Оллатаир  открыл  заветные
врата, и рыцари во главе с Самильданахом прошли через них - но назад  не
вернулись.
   Оллатаир в ту ночь поспешил обратно в цитадель и взял зеркало, но  не
увидел в нем ничего, кроме своего отражения. Он прибег к помощи  Цветов,
усиливая Черный - луной, Синий - солнцем, Красный - собственной  кровью,
но зеркало утратило свою волшебную силу.
   Оллатаира охватил страх. Он много раз пытался послать свой дух на  ту
сторону врат, но за ними как будто  выросла  невидимая  и  непроницаемая
стена. Он обратился к королю, но посланник из Вира уже вернулся  в  свой
мир. Все магические искусства,  которыми  владел  Оллатаир,  оказывались
бессильными.
   Единственной его надеждой оставался Самильданах, величайший из воинов
и лучший из людей, потом королей и самый совершенный из  всех  известных
Оллатаиру рыцарей. Какие бы опасности ни таились  по  ту  сторону  врат,
Оруженосец верил, что Самильданах их преодолеет.
   Дни тянулись удручающе медленно. Наконец условленный срок  настал,  и
Оллатаир открыл врата. За ними во мраке собрались  какие-то  чудища,  но
чары Оружейника прогнали их прочь. Рыцари так и не появились.
   Ночь за ночью Оружейник открывал врата, пока вся его сила не иссякла,
а затем отправился в Фурболг. Король принял его как старого  друга.  Так
продолжалось  несколько  недель.  Потом  король  попросил  сделать   ему
волшебное оружие, и Оллатаир отказался.  По  закону  он,  как  Оружейник
рыцарей Габалы, не подчинялся Ахаку.
   Король приказал схватить Оллатаира и объявил его отказ изменой.  Пять
дней Оружейника пытали. Ему  выжгли  глаз  и  терзали  его  раскаленными
щипцами. Затем он притворился мертвым, и его бросили  в  мелкий  ров  за
стенками города.
   Он бежал, но прошел  почти  год,  прежде  чем  его  телесные  силы  и
чародейские способности восстановились. Он назвался Руадом  Ро-фессой  и
перебрался на север и три года изыскивал способы  пробраться  в  мир  за
воротами.
   В конце концов он пришел к неизбежному заключению, что рыцари  -  его
рыцари - погибли.
   Самильданах,  Эдрин,  Патеус,  Мананнан,  Берсис,  Кантарей,  Жоанин,
Кериста и Бодарх - все они мертвы, и вина жжет  сердце  Руада  Ро-фессы,
как пылающий уголь.
   Сейчас, лежа на твердом полу, он мучился сильнее обыкновенного.  Ахак
превратил свое королевство в царство ужаса и собрал вокруг  себя  других
рыцарей, страшных воинов, наделенных магической силой. Теперь  мир,  как
никогда, нуждается в тех, настоящих рыцарях.
   Через некоторое время Руад уснул, но в его снах царили огонь и кровь,
и рыцари в красных доспехах  преследовали  его  с  ножами  в  руках.  Он
проснулся, весь в поту, еще до рассвета. Гвидион спал,  хозяйская  семья
тоже. Руад добавил в очаг дров, перемешал угли и  раздул  огонь.  Брион,
пробудившись, поцеловал спящую жену, и она открыла глаза.
   - Это правда. Я здорова, - прошептала она и села. - У меня ничего  не
болит.
   - А мне спросонья померещилось, что это  был  только  сон,  -  сказал
Брион, взяв ее лицо в ладони. Руад усмехнулся и поднялся с пола.
   - Доброе утро, хозяева. Надеюсь, вам хорошо спалось.
   - Да. - Брион вылез из-под одеяла. - Я обещал вам завтрак, и  вы  его
получите - яичницу и ветчину, а пиво я возьму у Далика.
   Снаружи послышалось металлическое рычание, и Руад бросился  к  двери.
Вокруг собак собралась кучка  народу,  и  кто-то  попытался  отколупнуть
золотую  чешуйку.  Увидев  Руада,  селяне  попятились.  Брион   поспешно
объяснил им, что его гости - волшебники.
   Через час эта новость дошла до соседних селений, и у  дома  собрались
болящие с чириями, порезами и распухшими суставами.
   Руад разбудил Гвидиона:
   - Вставай и подкрепляйся, дружище. Боюсь, тебя ждет хлопотливый день.
   Все утро Гвидион занимался врачеванием  на  крыльце  хижины.  Больные
платили, чем могли: кроме серебра и меди, лекарь приобрел щербатый  нож,
два топорика, три одеяла, мешочек с мукой, свиной бок, бочонок эля, пару
сапог, плащ, двух кур, семь поросят, серебряное колечко с черным камнем,
а также обещания предоставить пищу и кров в случае надобности. К полудню
старик обессилел и  отправил  домой  еще  человек  пятнадцать,  пообещав
принять их завтра. Кур и свинину он отдал Бриону, а  эль  они  с  Руадом
распили вместе с хозяевами.
   - Если б я знал, что здесь моя сила так  окрепнет,  я  бы  перебрался
сюда еще пять лет назад, - сказал Гвидион. - Я без труда нахожу Зеленый,
и его мощь очень велика.
   В сумерки из леса выехал всадник. Жители  поспешно  заперли  двери  и
стали следить за ним сквозь щели в  ставнях.  Он  остановил  коня  перед
домом с тремя золотыми собаками и крикнул:
   - Оллатаир, выходи!
   Руад открыл дверь и вышел. Всадник показался  ему  знакомым,  но  его
лицо  трудно  было  разглядеть,  несмотря  на  поднятое  забрало  шлема:
заходящее солнце светило ему в спину.
   - Кто звал Оллатаира? - спросил Руад.
   -  Тот,  кто  хорошо  его  знает.  -  Всадник  спешился,  подошел   к
Оружейнику, и Руад побелел, узнав помятый шлем собственной работы и  эти
серые глаза.
   - Мананнан, - прошептал он. - Быть того не может!
   - Да, он перед тобой,  предатель  Мананнан.  Я  не  имею  права  тебя
просить, но было бы  неплохо,  если  б  ты  снял  этот  проклятый  шлем.
Отросшая под ним борода грозит задушить меня. Я проносил его шесть лет.
   - Как удалось тебе вернуться назад?
   - Неоткуда было  возвращаться.  Когда  Самильданах  сделал  нам  знак
следовать за ним, внутри меня что-то сломалось. Страх обуял  меня,  и  я
повернул коня о