ться    на
философа-священника Дардалиона, который  сказал:  ?Каждый  ответ  влечет  за
собой семь новых вопросов. Поэтому  умножение  знаний  всего  лишь  помогает
понять, сколько еще осталось непознанным?. Достаточно ли  будет  этих  слов,
мастер-бальзамировщик?
   Чорин-Цу, скрывая удивление, низко поклонился:
   - Вполне достаточно, молодой человек.  Прошу  тебя  простить  старика  за
невольную грубость. Для  меня  это  особые  дни,  и  боюсь,  волнение  дурно
сказывается на моих манерах.
   - Я не обижен. Степная жизнь сурова и  почти  не  оставляет  времени  для
философских размышлений.
   -  Не  хочу  усугублять  свою  невежливость,  молодой  человек,  -  снова
поклонился чиадзе, - но нельзя ли узнать, как мог надирский воин приобщиться
к мудрости Дардалиона, главы Тридцати?
   - Говорят, что не все секреты следует раскрывать -  это  придает  остроту
общению. Ты говорил о своих занятиях.
   Чорин-Цу все больше начинал нравиться этот юноша.
   - Да. В мои занятия входили также  астрология,  нумерология,  гадание  по
рунам, хиромантия и начала  магии.  И  все  же  столь  многое  еще  остается
непознанным! Вот тебе пример. - Старик достал из-за пояса нож с рукояткой из
слоновой кости и указал им на круглую настенную мишень шагах в  двадцати  от
себя. - Когда я был моложе, я попадал в золотой центр этой мишени. Но  годы,
как видишь, скрючили мои пальцы. Сделай это за меня, Талисман.
   Молодой надир  взвесил  клинок  на  ладони,  отвел  руку  и  метнул  нож.
Серебристая сталь, сверкнув в свете лампы, вонзилась  в  цель  на  палец  до
золотого ?яблочка?.
   - Эта мишень покрыта мелкими знаками. Подойди и назови мне тот, в который
вонзился нож.
   Талисман, подойдя, увидел, что вся мишень испещрена золотыми чиадзийскими
иероглифами. Большинства из них он не знал, но клинок пробил овал  с  тонким
когтем посередине - этот символ Талисман понимал.
   - Так что же? - спросил Чорин-Цу, и Талисман назвал ему знак.
   - Хорошо. Сядь снова рядом со мной, мой мальчик.
   - Я выдержал твое испытание?
   - Пока только первое. А вот второе: испей из одной из этих чаш.
   - В которой из них яд? - Чорин-Цу промолчал, и Талисман добавил:
   - Мне что-то расхотелось пить.
   - И все же ты должен.
   - Скажи мне, какую цель ты преследуешь, старик, - тогда я решу.
   - Я видел, Талисман, что нож ты метать умеешь. А вот умеешь ли ты думать?
Достоин ли того, чтобы служить  Собирателю,  чтобы  привести  его  к  своему
народу? Ты верно предположил: в одной из чаш содержится смертельный  яд.  Ты
умрешь, как только он коснется твоих губ. В другой -  чистая  вода.  Как  же
сделать правильный выбор?
   - Этих сведений недостаточно, - ответил Талисман.
   - Ошибаешься.
   Талисман задумался, прикрыв глаза,  припоминая  каждое  слово,  сказанное
стариком. Он повертел в пальцах левую чашу,  потом  взял  правую.  Обе  были
одинаковы. Талисман перевел взгляд на ковер, и внезапная улыбка тронула  его
губы. Ковер был покрыт теми же символами, что и  мишень,  и  овал  с  когтем
помещался под левой чашей. Талисман отпил из нее  -  вода  была  холодной  и
приятной на вкус.
   - Ты наблюдателен - это хорошо, - сказал Чорин-Цу. - Но  не  странно  ли,
что ты попал ножом в нужный знак, хотя на мишени начертано еще двенадцать?
   - Откуда же ты знал, что я в него попаду?
   - Об этом мне поведали звезды.  Носта-хан  тоже  знает.  Он  -  благодаря
своему Дару, я - благодаря своей науке. А теперь ответь: каким будет  третье
испытание?
   Талисман сделал глубокий вдох.
   - Коготь - знак Ошикая, Гонителя Демонов, овал - его жены Шуль-сен. Когда
Ошикай посватался к Шуль-сен, ее отец поставил перед ним три задачи.  Первая
требовала меткости, вторая - смекалки, третья  -  самопожертвования.  Ошикай
должен был убить демона, который был его другом. У меня нет друзей  демонов,
Чорин-Цу.
   - Этот миф, как и все прочие, имеет  свой  потаенный  смысл.  Ошикай  был
человеком беспокойным, подверженным вспышкам ярости. Демон  был  частью  его
самого, дикой и опасной стороной его натуры. Отец Шуль-сен знал  об  этом  и
хотел, чтобы Ошикай любил свою жену до гроба, никогда не причинял ей  зла  и
не оставил ее ради другой.
   - Но какое отношение все это имеет ко мне?
   - Прямое. - Чорин-Цу хлопнул в ладоши, и  вошла  молодая  женщина-чиадзе.
Поклонившись обоим мужчинам, она опустилась на колени и коснулась лбом  пола
у ног Чорин-Цу. Талисман хорошо видел  ее  при  свечах.  Очень  красивая,  с
волосами как вороново крыло и большими миндалевидными глазами. Губы  полные,
и фигура кажется  особенно  стройной  в  белой  шелковой  рубахе  и  длинной
атласной юбке.
   - Это Зусаи, моя внучка. Я хочу, чтобы ты взял ее с собой. Того же желают
Носта-хан и твой отец.
   - А если я откажусь?
   - Я не скажу тебе больше ни слова. Ты покинешь  мой  дом  и  вернешься  к
юртам своего племени.
   - А как же дело, которое я должен исполнить?
   - Оно совершится без моей помощи.
   - Я  еще  не  готов  взять  себе  жену.  Моя  жизнь  посвящена  мщению  и
Собирателю. И даже если бы я решил жениться, я как сын вождя имею право  сам
выбрать себе невесту. Я предпочел бы, конечно, чтобы она  была  надиркой.  Я
очень уважаю чиадзе - но это не мой народ.
   Чорин-Цу подался вперед:
   - Нет у вождя никаких прав - в этом  заключается  одна  из  тайн  власти.
Притом ты заблуждаешься, молодой человек.  Зусаи  не  тебе  предназначена  в
жены. Она обещана Собирателю и станет его Шуль-сен.
   - Тогда я не понимаю, - с заметным облегчением проговорил Талисман,  -  в
чем же здесь жертва с моей стороны?
   - Берешь ты Зусаи под свою  опеку?  Обязуешься  защищать  ее  даже  ценой
собственной жизни?
   - Если так надо, я готов. Но в чем здесь жертва?
   - Возможно, жертвы и не  потребуется.  Зусаи,  покажи  нашему  гостю  его
комнату.
   Девушка, поклонившись еще раз, молча встала,  и  Талисман  последовал  за
ней.
   В конце короткого коридора  Зусаи  открыла  дверь  в  комнату,  увешанную
коврами, с разостланными на полу одеялами. Стульев здесь не было,  украшений
тоже.
   - Спасибо, Зусаи, - сказал Талисман. - Скажи, ты  когда-нибудь  бывала  в
пустыне?
   - Нет, мой господин.
   - Тебя не волнует предстоящее путешествие?  Мы  поедем  через  враждебные
земли, где нас ждет много опасностей.
   - Меня страшит только одна, мой господин.
   - Какая же? - Когда он задал этот вопрос, в глазах Зусаи появился  блеск,
и лицо напряглось. Решительная женщина на миг сменила спокойную, приветливую
девушку - и тут же снова надела маску.
   - О страхах лучше не говорить, господин. Страх сродни магии.  Доброй  вам
ночи. - И она закрыла за собой дверь.

***

   Звучный смех Зибена наполнил всю комнату, и дренайский посол покраснел.
   - Не знаю, что смешного вы здесь находите. Мы говорим о дипломатии,  а  в
ней нет места чьим-то капризам.
   Поэт вгляделся в худощавое  лицо  посла.  Волосы  цвета  стали  тщательно
причесаны и слегка надушены, туалет безупречен  и  очень  дорого  стоит.  На
Майоне голубой шелковый камзол с золотой отделкой и  белый  шерстяной  плащ.
Пальцы посла теребят  багряный  шарф,  сколотый  серебряной  брошью  в  виде
ставшего на дыбы коня - символом его чина. Майон сердит и не скрывает  этого
- что, по мнению Зибена, просто оскорбительно. Дипломаты - отменные  лицедеи
и  при  всех  обстоятельствах  сохраняют  любезный  вид,  когда  говорят   с
вышестоящими.
   - Вы согласны со мной? - спросил Майон.
   - Я редко противоречу политикам. Даже самые плохонькие  из  вас  способны
убедить меня в том, что конский навоз имеет вкус медовой коврижки, а  лучшие
запросто внушат, что я один на целом свете не понимаю его сладости.
   - Вы меня оскорбляете, - возмутился Майон.
   - Прошу прощения, посол. Это было задумано как комплимент.
   - Беретесь вы уговорить его или нет? Это  дело  первостепенной  важности.
Клянусь памятью Миссаэля, речь может зайти о войне!
   - Не сомневаюсь, посол. Ведь я видел Бога-Короля. - Майон поспешно поднес
палец к губам, Зибен усмехнулся. - Вождь, вдохновленный свыше,  -  подмигнул
он. - Я всей  душой  стою  за  правителя,  способного  сместить  министра  и
посадить на его место своего любимого кота.
   Майон, подойдя к двери, приоткрыл ее и  выглянул  в  коридор.  Вернувшись
обратно, он встал перед поэтом.
   - Никогда не следует высмеивать правителя, особенно когда вы находитесь у
него в столице. Дренайский и готирский народы живут в мире  -  и  пусть  это
продолжается как можно дольше.
   - И чтобы обеспечить этот мир, Друсс  должен  проиграть  Клаю?  -  Улыбка
Зибена померкла.
   - Если говорить простыми словами, дело обстоит именно так. Победа  Друсса
была бы крайне нежелательна.
   - Понятно. Я вижу, вы не слишком верите в пророчество Бога-Короля?
   Майон налил себе вина и пропустил глоток.
   - Это вопрос не веры, Зибен, а политики. Бог-Король пророчествует  каждый
год в это самое время, и его  пророчества  сбываются.  Есть  такие,  которые
верят в это: ведь пророчества касаются большей частью людских  поступков,  и
сами люди заботятся о том, чтобы предсказания осуществились.  Другие  просто
признают божественную природу своего императора. А в данном  случае  даже  и
спорить незачем. Он предсказал, что золото достанется Клаю, - и  если  Друсс
победит, это будет расценено как оскорбление Бога-Короля  и  как  дренайский
заговор с целью подрыва его власти. Последствия подобного  шага  могут  быть
губительны.
   - Он поставит своего кота во главе войска и двинет его  на  Дрос-Дельнох?
Какой ужас!
   - Да есть ли хоть толика  мозгов  в  вашей  красивой  голове?  Войско,  о
котором вы говорите, насчитывает более пятидесяти тысяч человек, и многие из
них - ветераны, закаленные в битвах с надирскими  племенами  и  сатулийскими
захватчиками. Но дело даже не в  этом.  В  Готире  существуют  три  основные
партии. Одна из них верит  в  божественное  право  готиров  повелевать  всем
миром. Вторая желает завоевать мир, не утруждая себя вопросом о божественном
праве. Вам ясно? Каждая партия по причинам,  ведомым  только  ей,  ненавидит
другую. Эта страна балансирует на грани  гражданской  войны.  Пока  они  так
враждуют между собой, дренаи могут быть спокойны,  им  не  придется  платить
дорогой ценой за готирское нашествие.
   - Дорогой ценой? Вы о деньгах?
   - Да, и о деньгах тоже, - с неприкрытым  раздражением  ответил  Майон.  -
Набор рекрутов, их подготовка, новые доспехи и мечи. Провизия, чтобы кормить
их. А где брать рекрутов? От земли - крестьян и мелких хозяев.  А  когда  их
возьмут в солдаты, кто будет убирать урожай? Ответ прост: многие поля так  и
останутся несжатыми. Что будет с ценами на зерно? Они взлетят вверх. И что в
итоге? Крепость выстоит, люди отправятся по домам и  увидят,  что  налоги  в
связи с войной сильно возросли.  И  мы  получим  пятьдесят  тысяч  обученных
солдат, недовольных правительством.
   - Вы не упомянули о мертвецах.
   - Умно подмечено. Трупы - это опасность заразы  и  расходы  на  похороны.
Притом останутся калеки - вечная статья государственного призрения.
   - По-моему, вы высказались ясно, посол.  Ваше  человеколюбие  делает  вам
честь. Но вы говорили о трех партиях, а рассказали только о двух.
   - Третья - это королевская гвардия. Десять тысяч человек, цвет готирского
войска. Это они возвели Бога-Короля на трон после последнего переворота, они
его  там  и  удерживают.  Обе  другие  партии  недостаточно  сильны,   чтобы
обеспечить себе победу  без  поддержки  гвардии.  Поэтому  никто  не  делает
решительного шага - и хорошо бы такое положение продлить.
   - А безумец тем временем сидит себе  на  троне,  -  усмехнулся  Зибен,  -
отмечая свое царствование казнями, пытками и вынужденными самоубийствами.
   - Пусть об этом беспокоятся готиры, Зибен. Наша забота -  это  дренаи.  В
том числе и те три тысячи, которые живут на готирских землях и окажутся  под
угрозой при любом проявлении  враждебности.  Купцы,  работники,  врачи  -  и
дипломаты тоже. Разве их жизни ничего не значат, Зибен?
   - Браво, Майон, - похлопал в ладоши Зибен. - Итак, мы переходим к медовой
коврижке из лошадиного навоза. Конечно же, их жизни имеют великую  ценность.
Но Друсс не отвечает ни за них, ни за действия безумца. Разве  вы  этого  не
понимаете, посол? Ни вы, ни Бог-Король ничего не сможете изменить. Друсс  не
дурак, но на жизнь смотрит крайне просто. Он выйдет на бой с Клаем и сделает
все, чтобы победить. Никто не сможет  отговорить  его  от  этого.  Все  ваши
аргументы пропадут впустую. Друсс скажет, что Бог-Король может поступать как
угодно - что это дело  его  совести.  Впрочем,  причина,  по  которой  Друсс
откажет вам, будет еще проще.
   - Что же это за причина?
   - Сдаться было бы не правильно.
   - А вы еще говорите, что он  умен!  -  вспылил  Майон.  -  Не  правильно,
подумать только! При чем здесь не  правильно?  Мы  имеем  дело  с...  весьма
чувствительным и незаурядным правителем...
   - Мы имеем дело с сумасшедшим - не будь  он  королем,  его  следовало  бы
посадить под замок для его же блага.
   Майон потер усталые глаза.
   - Хорошо. Вы насмехаетесь над политикой, издеваетесь над дипломатией.  Но
как, по-вашему, нам удается сохранить мир? Я скажу  вам  как,  Зибен.  Такие
люди, как я, отправляются в такие места, как  это,  где  нас  кормят  вашими
коврижками из навоза. Мы же улыбаемся и говорим, что они весьма  питательны.
Мы лавируем между чужими амбициями, поглаживая при этом всех. И все  это  не
ради личной выгоды, а ради мира и благополучия. Ради того, чтобы  дренайские
купцы,  крестьяне,  чиновники  и  ремесленники  могли  растить  своих  детей
спокойно. Друсс у нас герой -  он  может  позволить  себе  жить  собственной
жизнью и резать правду в глаза. Дипломатам это недоступно. Ну что,  поможете
мне уговорить его?
   Зибен встал:
   - Нет, посол, я не стану помогать вам. Вы не  правы  -  пусть  даже  вами
руководят благие побуждения. - Поэт дошел до двери  и  остановился.  -  Быть
может, вы слишком долго питаетесь этими коврижками и вошли во вкус.
   Слуга за стенной панелью заторопился прочь, чтобы доложить о подслушанной
беседе.

***

   Гарен-Цзен, приподняв подол своего пурпурного одеяния, осторожно сошел по
истертым каменным ступеням в подземелье. Здесь царило зловоние, но чиадзе не
обращал  на  это  внимания.  В  темницах  должно  царить  зловоние.  Узники,
брошенные сюда, должны страдать и от мрака, и от сырости, и от  запаха.  Так
пахнет страх - это облегчает допрос.
   Министр постоял, прислушиваясь, в тюремном коридоре. Слева,  за  толстыми
стенами, слышались глухие рыдания.
   - Кто это плачет? - спросил Гарен-Цзен у несущих караул стражников.
   Один из них, жирный бородач с испорченными зубами, громко фыркнул.
   - Маурин, мой господин. Он здесь со вчерашнего дня.
   - Я повидаю его после разговора с сенатором, - сказал Гарен-Цзен.
   - Так точно. - Стражники  посторонились,  и  министр  медленно  прошел  в
застенок. Там ожидал  пожилой  человек  с  распухшим  синим  лицом  и  почти
закрывшимся правым глазом. Кровь запятнала его белую рубашку.
   - Доброе утро, сенатор, -  поздоровался  Гарен-Цзен,  садясь  на  стул  с
высокой спинкой, подставленный ему стражником. Узник смотрел на него злобно.
- Итак, вы отказываетесь содействовать нам?
   Узник глубоко, прерывисто вздохнул.
   - Я принадлежу к королевскому роду, Гарен-Цзен. И закон запрещает пытки.
   - Ах, закон. Он запрещает также заговоры с целью убийства  короля.  И  не
одобряет попыток свержения законного правительства.
   - Разумеется! - вспылил сенатор. -  Вот  почему  я  никогда  не  замышлял
ничего подобного. Этот человек - мой племянник. Вы полагаете, что я способен
убить моего кровного родственника?
   - Теперь вы добавляете к обвинениям  против  себя  еще  и  ересь.  Нельзя
именовать Бога-Короля человеком.
   - Я обмолвился.
   - Такие обмолвки обходятся дорого. Но перейдем  к  делу.  У  вас  имеется
четыре сына, три дочери, семеро внуков, четырнадцать  двоюродных  братьев  и
сестер, жена и две любовницы. Буду с вами откровенен, сенатор. Вы все  равно
умрете. Вопрос лишь в том, умрете вы в одиночестве или вместе со всей  своей
семьей.
   Все краски исчезли с лица узника - но мужества он не утратил.
   - Ты  хитрый  дьявол,  Гарен-Цзен.  Моего  племянника  короля  еще  можно
извинить - бедный мальчик не в своем уме. Но  ты-то  -  умный,  просвещенный
человек. Да проклянут тебя боги!
   - Не сомневаюсь, они это сделают. Что ж,  отдать  мне  приказ  об  аресте
вашей семьи? Не уверен, что вашей супруге понравится здешний воздух.
   - Чего ты от меня хочешь?
   - Мною готовится некий документ. Когда он будет готов  и  подписан  вами,
вам разрешат принять яд, и вашу семью оставят в покое. А теперь  прошу  меня
извинить. - Гарен-Цзен встал. - Меня ждут другие изменники.
   - Здесь только один изменник - и это ты,  чиадзийский  пес.  Когда-нибудь
тебя, визжащего, приволокут в этот самый застенок.
   - Возможно, сенатор, возможно - но вы этого уже не увидите.

***

   Час спустя  Гарен-Цзен  вышел  из  ароматной  ванны.  Молодой  прислужник
обернул его горячим полотенцем, осторожно обсушивая золотистую кожу.  Второй
слуга тем временем втирал душистое масло в спину и плечи министра. Когда  он
закончил,  мальчик  подал  свежее  пурпурное  платье.  Чиадзе  поднял  руки,
позволив себя облачить, вдел ноги в расшитые домашние туфли,  приготовленные
на ковре, и удалился в свой кабинет. Письменный стол из резного дуба  только
что натерли воском, надушенным лавандой. На столе стояли три  чернильницы  и
четыре  свежих  белых  гусиных  пера.  Усевшись  в  мягкое  кожаное  кресло,
Гарен-Цзен взял перо, чистый лист плотной бумаги и начал свой доклад.
   Когда на дворе прозвонил полуденный колокол, в дверь постучали.
   - Войдите, - сказал министр, и худощавый темноволосый человек с  поклоном
подошел к его столу. - Да, Орет, докладывай.
   - Сыновья сенатора Гиалла арестованы. Его жена покончила с собой.  Прочие
члены семьи разбежались, но мы их разыскиваем. Жена  Маурина  перевела  свои
сбережения банкиру в Дренане: восемьдесят тысяч золотом. Два его  брата  уже
там, в дренайской столице.
   -  Отправь  послание  нашим  людям  в  Дренане.   Пусть   расправятся   с
предателями.
   - Слушаюсь.
   - Что-нибудь еще, Орет?
   - Только одна мелочь, господин. Дренайский боец, Друсс. Он,  по-видимому,
намерен бороться за победу. Посол попытается уговорить его, но  друг  бойца,
Зибен, утверждает, что это невозможно.
   - Кто у нас пасет этого бойца?
   - Джарид и Копасс.
   - Я говорил с Клаем, и он сказал, что дренай будет нелегким  противником.
Хорошо - пусть Друсса подстерегут и порежут  немного.  Глубокой  раны  будет
довольно.
   - Дело может оказаться  не  таким  уж  простым,  господин.  Этот  человек
недавно вступил  в  драку  и  побил  нескольких  грабителей.  Возможно,  его
придется убить.
   - Ну так убейте. Я занят куда более важными делами, Орет, и не располагаю
временем для подобных пустяков. - Гарен-Цзен обмакнул перо в  чернильницу  и
снова начал писать.
   Орет с поклоном попятился прочь.
   Гарен-Цзен трудился еще около  часа,  и  все  это  время  слова  сенатора
продолжали  звучать  у  него  в  голове:  ?Когда-нибудь   тебя,   визжащего,
приволокут в этот  самый  застенок?.  Да,  в  нынешние  времена  это  вполне
возможно. Сейчас Гарен-Цзен находится  на  самой  вершине  горы.  Это  очень
нестойкая позиция, ибо зависит целиком от капризов  безумца.  Отложив  перо,
министр задумался  о  будущем.  Пока  что,  главным  образом  благодаря  его
усилиям, обе соперничающие партии сохраняют равновесие.  Но  такая  гармония
долго не продержится, болезнь  короля  развивается  с  ужасающей  быстротой.
Скоро его безумие станет слишком трудно сдерживать, и все кончится  кровавой
бойней.
   - Вершина горы, - со вздохом проговорил Гарен-Цзен. - Нет, это не гора, а
вулкан, к