Не
уверен, что президенту понравится, если  еще  на  каком-то  твоем  судне
будет обнаружено оружие.
   - Да, они предупреждены, - быстро ответил Марсель.  -  Но  кто  знает
наверное? Каждому хочется заработать лишний доллар.
   - Надеюсь, что ради твоей безопасности они удержатся от соблазна. Еще
один сюрприз,  и  наш  старик,  боюсь,  расторгнет  соглашение  с  твоей
компанией.
   - Я стараюсь изо всех сил.
   Я с интересом взглянул на Марселя. Похоже, моя угроза его  ничуть  не
испугала, хотя перспектива расторжения  договора  означала  бы  для  его
судов невозможность ходить под  кортегуанским  флагом,  а  это,  в  свою
очередь, было чревато тем, что Марселя вытеснят из бизнеса другие. Но  я
решил, что у него все крепко схвачено, так что беспокоиться ему нечего.
   - Ну, я пошел. Если продержу тебя еще,  твоя  подружка  заснет,  чего
доброго.
   Когда я ставил стакан на стол, до меня вдруг дошло, кто был  мужчина,
вышедший из  дома.  Прието.  Я  увидел  в  пепельнице  свою  собственную
наполовину выкуренную сигару и вспомнил, как несколько  дней  назад  дал
одну Прието, он еще хвалил ее аромат. Пожелав Марселю спокойной ночи,  я
вышел на улицу и поймал такси.
   Откинувшись  на  спинку  сиденья,  я   расслабился.   Итак,   Прието.
Интересно, что у него за дела с Марселем? Вычислить это оказалось мне не
по силам. Но одно, по крайней мере, стало  ясным.  Прието  не  ходил  на
доклад Гуайаноса.
   Котяра ждал меня.
   - Ну, как там все прошло? - спросил я  его.  Он  протянул  мне  пачку
отпечатанных листков.
   - Здесь все, - исчерпывающе ответил он. - Это то, что  он  подготовил
для печати. Я не стал смотреть бумаги.
   - Кто еще там был?
   - Прието я не видел. Я молчал.
   - А! - добавил Котяра, как бы вспомнив.  -  Зато  присутствовала  его
дочь.
   - Она заметила тебя? Котяра кивнул.
   - Что-нибудь сказала?
   - Сказала. - Глаза его насмешливо улыбались. -  Только  я  ничего  не
понял. Что-то вроде встречи у Ройбена (Персонаж сказки Л Кэррола  "Алиса
в стране чудес") завтра в полночь. Не знаю никого с таким именем, а ты?

17

   - Дакс, познакомься с моим отцом.
   Из-за ветхого деревянного столика поднялся мужчина с  бледным  тонким
лицом, одетый в пальто из выцветшего серого драпа.  Протянул  мне  руку.
Ладонь его была худощавой и сухой, но пожатие твердым.
   - Доктор Гуайанос, - поклонился я ему.
   - Сеньор Ксенос.
   Губы его едва шевельнулись, как бы сведенные судорогой. Он  оглянулся
на сидящих рядом двоих человек, молчаливо взиравших на нас.
   - Вы встречались уже с моим братом, - сказал он. - Другой  джентльмен
- мой старый друг, которому я полностью доверяю.
   Я кивнул. Мне было понятно, почему он не называет его имени. Но этого
и не требовалось, поскольку я сразу узнал его.
   Альберто Мендоса, бывший армейский офицер, я видел его как-то раз  на
приеме. Интересно, понял ли он, что я опознал его?
   Несколько мгновений мы простояли в неловком молчании, затем  Гуайанос
повернулся к своим спутникам.
   - Прошу извинить нас. Мне бы хотелось поговорить с сеньором  Ксеносом
с глазу на глаз.
   Мендоса бросил на нас настороженный взгляд.
   - Все в порядке, - сказал Гуайанос. - Я уверен, что сеньор Ксенос  не
замышляет вреда.
   - Может, и нет, - произнес Мендоса странным голосом, - но за  машиной
мог увязаться хвост. Я не верю Прието.
   - За автомобилем слежки не  было,  -  вступил  брат  Гуайаноса.  -  Я
убежден в этом.
   - Откуда тебе знать? Ты же сидел за рулем.
   Я молчал. Говорить не было смысла. По просьбе Беатрис  я  согласился,
чтобы  мне  завязали  глаза,  так  что  теперь  не  имел  ни   малейшего
представления о том, где мы находимся.
   - За нами никто не следил, - ровным голосом сказала  Беатрис.  -  Всю
дорогу я смотрела в заднее стекло.
   Мендоса еще раз стрельнул в меня взглядом и молча вышел  из  комнаты.
За ним последовали  Беатрис  и  брат  Гуайаноса.  Когда  дверь  за  ними
закрылась, отец Беатрис повернулся ко мне.
   - Не присядете ли?
   - Благодарю вас. - Я опустился на стул напротив него.
   - Я был знаком с вашим  отцом,  -  начал  он.  -  Великий  человек  и
настоящий патриот.
   - Благодарю вас. Гуайанос сел.
   - Подобно вашему отцу,  я  тоже  сначала  был  очарован  президентом.
Однако позже все мои иллюзии пошли прахом. - Он посмотрел на свои тонкие
белые руки. - Я так и не смог понять, почему ваш отец не присоединился к
оппозиции.
   Я взглянул ему прямо в глаза.
   - Потому что он считал,  что  в  Кортегуа  уже  пролилось  достаточно
крови. Ему не хотелось, чтобы все началось сначала.  Он  был  убежден  в
том, что первым делом следует отстроить страну. Этому он и посвятил  всю
свою жизнь.
   - Равно как и мы, - тут  же  отозвался  Гуайанос.  -  Но  с  течением
времени даже самым упрямым из нас стало ясно, что все наши усилия только
укрепляют позиции президента. Он пользовался плодами нашего труда.
   - Я не вижу в этом  ничего  дурного.  Насколько  я  имел  возможность
заметить, так поступают главы государств во всем мире.  И  еще.  Скажите
мне, доктор, многого ли вы смогли бы добиться без президента?
   Гуайанос ничего не ответил.
   - Сегодня все наши  дети  до  четырнадцатилетнего  возраста  ходят  в
школу. До  прихода  президента  к  власти  такое  было  доступно  только
богатым. Сейчас у нас сорок процентов населения грамотны, а раньше -  не
более трех!
   Гуайанос поднял руку, останавливая меня.
   - Статистика мне известна, - устало сказал он. - Но она  не  отражает
степень коррумпированности  общества  и  то  личное  богатство,  которое
приобрел президент за счет народа.
   - Согласен. Но по сравнению с прошлым, когда к  этому  народу  вообще
ничего не просачивалось, теперешнее положение дел можно  считать  скорее
достижением.
   Желая закурить, я опустил руку в карман за сигаретами.  Это  движение
заставило Гуайаноса вздрогнуть.
   - Вы позволите мне закурить?
   - Конечно. - Мышцы его расслабились. Я вытащил сигарету, прикурил.
   - Но этот наш спор о прошлом ничего не доказывает. Сейчас  нам  нужно
заботиться о будущем. Думаю, что даже президент пришел к этому выводу.
   - Почему же вдруг именно сейчас он это сделал, а не раньше? - спросил
Гуайанос. - По-видимому, раньше его ничто  не  волновало,  разве  только
упрочение собственной власти.
   - На этот вопрос я не могу ответить. Для того,  чтобы  не  ошибиться,
мне потребовалось бы проникнуть в его мысли, понять, о  чем  он  думает.
Сам я считаю, что он начал осознавать, что тоже  смертен.  Ему  хочется,
чтобы потомки вспоминали о нем как о благодетеле.
   Гуайанос на мгновение задумался.
   - Я не верю в это, - проговорил он бесцветным голосом. - По-моему, он
просто напуган. Напуган возбуждением масс, их симпатиями  к  партизанам.
Он боится угрозы настоящей революции.
   - Если вы и на  самом  деле  так  думаете,  доктор  Гуайанос,  то  вы
совершаете ошибку. Президент - один из  немногих  известных  мне  людей,
которым неведомо чувство страха. Более того, он умен и образован,  и  он
думает, мыслит. Он отдает себе отчет в том, что те,  кого  вы  называете
партизанами, - те же самые люди, которых в течение многих  лет  называли
бандитами, чье существование  сводится  только  к  грабежам,  насилию  и
убийствам. Он прекрасно понимает, что их в политических целях используют
коммунисты. Но ситуация слишком взрывоопасна, и в  ней  могут  погибнуть
многие ради того, что вполне достижимо мирными средствами.
   Некоторое время Гуайанос не сводил с меня изучающего взгляда.
   - Вы рассуждаете почти так же, как ваш отец.
   - В противном случае я не был бы его сыном. - Я улыбнулся.
   - Значит, вы считаете, что президент  действует  искренне,  предлагая
проведение выборов и объявляя амнистию?
   - Да, считаю. С чего бы ему желать пролития новой  крови?  Он  знает,
что беспорядки только задерживают продвижение страны вперед. Если бы  не
бандиты, то один лишь туризм приносил  бы  казне  не  меньше  пятидесяти
миллионов долларов в год.
   - А дата выборов назначена? Я покачал головой.
   - Для чего? Пока от оппозиции не прозвучало  ни  одного  предложения.
Выборы с одним-единственным кандидатом неизбежно превратятся в фарс.
   - Есть ли какие-нибудь гарантии безопасности для членов оппозиции?
   - Какие бы вам хотелось иметь гарантии? Он посмотрел на меня.
   - Свобода передвижения по стране, доступ к газетам и радио без всяких
ограничений, право защищать себя с помощью людей по собственному выбору,
хотя бы  и  иностранных  подданных,  проведение  выборов  под  контролем
независимого наблюдателя - ООН, например, или  Организации  Американских
государств.
   - Вполне резонно, - ответил я. - Я передам ваши пожелания президенту.
Могу ли я, в свою очередь, тоже задать вам вопрос?
   Гуайанос склонил голову.
   -  В  состоянии  ли  вы  гарантировать,  что  нелегальная   оппозиция
правительству прекратит свою деятельность?
   - Такой гарантии я предоставить не могу, и вы  знаете  об  этом.  Мои
контакты с другими группировками ненадежны и поверхностны. Но вот что  я
скажу: возглавляемая мною  группировка  прекратит  всякую  оппозиционную
борьбу, и я употреблю все свое влияние, чтобы убедить  других  поступить
так же.
   - Благодарю вас. Именно это мне и хотелось услышать.
   - У меня тоже нет ни  малейшего  желания  видеть  льющуюся  кровь.  Я
встал.
   - Исходя из интересов нашей страны, мы можем  только  надеяться,  что
крови больше не будет.
   Гуайанос поднялся из-за  стола  и  направился  к  двери.  Прежде  чем
распахнуть ее, он оглянулся и посмотрел на меня.
   - Я не поблагодарил вас за то, что вы сделали для моего брата. Ему не
хватает выдержки, иногда он совершает дурацкие поступки.
   - Это мне уже объяснила Беатрис. В любом случае,  я  сделал  то,  что
считал правильным.
   На мгновение мне показалось, что Гуайанос хотел сказать  что-то  еще,
однако вместо этого он раскрыл дверь.
   - Войдите, - позвал он. - Мы с сеньором Ксеносом уже закончили.
   Повернувшись ко мне, он почти с сожалением произнес:
   -  Надеюсь,  вы  не  будете  против,  если  мы  вновь  попросим   вас
согласиться с тем, чтобы вам завязали глаза?
   Я кивнул.
   Ко мне подошла Беатрис с полоской  темной  материи  в  руке.  Я  чуть
наклонился вперед,  чтобы  ей  было  проще.  В  этот  момент  я  заметил
видневшееся за ее плечом лицо Мендосы и внезапно понял,  почему  он  был
так против меня настроен. Причиной была  не  только  политика.  Он  тоже
любил Беатрис.
   Когда повязку с  моих  глаз  сняли,  мы  вновь  были  у  ресторанчика
Ройбена. Моргнув несколько раз, я посмотрел на Беатрис.
   - Не согласишься ли зайти и выпить чашку кофе? Она посмотрела  мне  в
глаза, затем мягко покачала головой.
   - Думаю, будет лучше, если я вернусь. Я  взял  ее  за  руку.  Она  не
противилась, но и не ответила пожатием.
   - Я должен увидеть тебя. Одну. Не как сейчас. Она молчала.
   - Беатрис, то, что я сказал тебе той ночью,  -  правда.  Я  не  играл
тогда.
   Она смотрела на меня, изумрудная зелень ее глаз подернулась влагой.
   - Я... Я никак не  могу  понять  тебя.  -  Она  отняла  свою  руку  и
отвернулась. - Тебе лучше уйти. В молчании я стал выбираться из машины.
   - Дакс, отец будет в безопасности? - спросила она. - Ты действительно
в этом уверен?
   - Да, Беатрис, действительно.
   - Если... если с ним что-нибудь случится, - хрипло проговорила она, -
я буду всю жизнь винить себя.
   - С ним ничего не случится.
   Через минуту я уже смотрел, как машина все дальше удаляется  от  меня
по Мэдисон-авеню. В первый  раз  за  день  я  почувствовал  усталость  и
разочарование.  Тяжелым  грузом  на  плечи   легло   ощущение   какой-то
обреченности. В отвращении я потряс  головой.  Что  это  вдруг  на  меня
нашло?
   Я вошел в ресторан и заказал выпивку. Виски огнем пролилось внутрь, и
я тут же почувствовал себя гораздо лучше. Но все же это было не  то.  До
того дня, когда я буду вспоминать  свои  слова  и  удивляться,  с  какой
дурацкой  легкостью  дал  обещание,  которое  не  в   силах   выполнить,
оставалось уже совсем немного.

18

   Президент молча слушал, что я  говорил  ему  в  телефонную  трубку  о
встрече  с  доктором  Гуайаносом.  Я  перечислял  условия,  которые  тот
выдвинул, в том числе и последнее,  о  независимых  наблюдателях.  После
короткой паузы в трубке раздался рев:
   - Сукин сын! Ему осталось только попросить меня, чтобы  я  отдал  ему
свой голос! Я принужденно рассмеялся.
   - У меня такое ощущение, что он так и сделал бы, если бы считал,  что
получит его.
   - Ну, что скажешь? Если я соглашусь на эти пункты, он вернется?
   - Думаю, да.
   -  Мне  это  не  нравится.  Согласиться  на  присутствие  независимых
наблюдателей - то же самое, что признать собственную не правоту.
   - Какая разница? - спросил я. - Вы же не предполагаете, что  выиграет
он, не так ли? Ваша победа сделает абсолютно  очевидным  тот  факт,  что
большинство населения верит именно вам.
   - Что правда, то правда. Хорошо, я согласен с его условиями,  добавлю
только одно свое. К нему оно не имеет никакого отношения - оно  касается
тебя.
   - Слушаю вас.
   -  На  выборах  ты  будешь  рядом  со  мной  -  как  мой  кандидат  в
вице-президенты. Я долго размышлял об этом. Я не вечен. А мне нужно быть
уверенным в том, что правительство останется в хороших руках.
   Такого поворота я не ожидал. Мне не оставалось ничего другого, как  с
неохотой признать в  душе,  что  старик  загнал  меня  в  угол.  Если  я
действительно верил во все то, что говорил, я должен был  быть  рядом  с
ним. Сделай я так - и на  моей  фигуре  можно  поставить  крест  как  на
возможном кандидате от оппозиции.
   - Чего ты колеблешься? - резким голосом спросил президент.
   - Я поражен, это такая честь для меня. А вы уверены,  что  поступаете
правильно? Я могу явиться помехой для вас. Дома я  очень  многим  не  по
вкусу.
   Я не стал приводить причины этого - президент знал их не  хуже  меня.
Церковь, к примеру. И воскресенья не проходило без того, чтобы  с  одной
или с другой кафедры меня не проклинали как распутника и гуляку.
   - Если меня это не волнует,  то  чего  волноваться  тебе?  -  спросил
президент.
   - Ваше превосходительство, для меня большая радость и  честь  принять
ваше великодушное предложение.
   - Вот и хорошо. В таком случае можешь  сообщить  изменнику,  что  его
условия приняты. Дата выборов - пасхальное воскресенье.
   - Благодарю вас, ваше превосходительство. Я так и сообщу ему.
   - Да, сделай это. А когда переговоришь с ним, я сделаю заявление  для
прессы. - В трубке послышался довольный смешок. - Ты отлично справился с
делом, а у меня никогда и тени сомнения не  было  в  том,  что  девчонка
окажется воском у тебя в руках.
   Опуская трубку, я почувствовал во рту привкус горечи. Итак, всем  все
было ясно с самого начала. Латиноамериканский  любовник  Номер  Один.  С
досадой отогнав от себя неприятные мысли, я вновь потянулся к  телефону,
чтобы позвонить Гуайаносу.  Тут  до  меня  дошло,  что  сам  я  не  могу
связаться с ним, что  это  может  сделать  только  он.  Я  посмотрел  на
календарь.
   Восьмое января. Ему нужно поторопиться,  в  противном  случае  выборы
закончатся еще до того, как он узнает, что стал кандидатом.

***

   Когда я вернулся в консульство с одного из бесчисленных  заседаний  в
ООН, было уже четыре часа. В конце концов я вдруг почувствовал,  что  не
могу там больше сидеть, и  потихонечку  улизнул.  В  лежавшей  на  столе
записке значилось, что мне нужно срочно  позвонить  сенатору.  Я  поднял
трубку.
   Секретарша сразу же соединила меня с ним.
   - Думаю, у меня есть для вас неплохие  новости,  -  услышал  я  голос
сенатора. - Как скоро вы сможете быть у меня?
   Я посмотрел на часы.
   - Если вылечу шестичасовым рейсом, это не будет слишком поздно?
   - Нет, в самый раз. Жду вас к восьми. Сразу же отправляйтесь ко  мне,
поужинаем вместе.
   Помимо нас с сенатором за столом сидели еще трое мужчин. Жена,  побыв
с нами  немного,  поднялась  наверх,  чтобы  лечь.  Информация,  которую
сенатор собирался сообшить мне, должна была быть  весьма  важной,  иначе
эти  люди  не  сидели  бы  здесь.  Справа  от  меня  находился  помощник
государственного  секретаря,  отвечавший   за   южноамериканские   дела,
напротив расположились главы комитетов по  иностранным  делам  сената  и
палаты представителей.
   - Мы можем дождаться конца ужина либо начнем прямо сейчас, за  супом,
- сказал сенатор. - Я не против, когда за едой говорят о делах.
   - Оставляю выбор за вами, джентльмены, - отозвался я.
   - Тогда приступим, - сказал сидевший напротив меня мужчина.
   - Я  провел  несколько  бесед  о  Кортегуа  с  присутствующими  здесь
джентльменами, - начал сенатор. - Рассказал им о нашем с вами разговоре.
Информация произвела на них впечатление. Но все мы сошлись на  том,  что
есть кое-какие вопросы, которые необходимо уточнить.
   - Спрашивайте все, что сочтете нужным.
   Следующие двадцать минут я противостоял  лавине  вопросов.  К  своему
большому  удивлению  я  обнаружил,   что   сидевшие   за   столом   люди
информированы гораздо лучше,  чем  я  предполагал.  От  их  внимания  из
последних двадцати пяти лет жизни Кортегуа почти ничто не ускользнуло.
   Утомленные, мы в конце концов откинулись на спинки стульев, испытывая
довольно редкое в подобных ситуациях  чувство  взаимного  уважения.  Они
были беспощадны в своих вопросах, на которые мне приходилось отвечать  с
ранящей душу прямотой. Посмотрев на меня, сенатор обвел  взглядом  своих
гостей, как бы спрашивая их согласия на продолжение беседы. Трое  мужчин
по очереди кивнули, и сенатор вновь повернулся ко мне.
   - Как вам известно, вашу просьбу о  двадцатимиллионном  займе  долгое
время вообще не рассматривали. Я кивнул.
   - Одной из причин этого явилось  то,  что  мы  не  представляли  себе
точно, куда пойдут деньги. Мы отдавали себе отчет в том, что ваша страна
стоит перед лицом коммунистической угрозы, и нам бы хотелось помочь  вам
отразить ее. Но с другой стороны, нам было хорошо известно, что в совсем
недавнем прошлом ваше правительство довольно заметно грешило  коррупцией
и политическим терроризмом. И многие наши высокопоставленные  чиновники,
откровенно говоря, считали ваше  правительство  классическим  образчиком
фашизма, а вашего президента  -  диктатором,  который  ничуть  не  лучше
многих ему подобных.
   Я молчал.
   - Теперь вы понимаете, какой трудный выбор стоит перед нами. Однако с
полного  согласия  присутствующих  я  позволю  себе  сделать   следующее
предложение.
   Я поднял на сенатора взгляд. Глаза его были внимательны и серьезны.
   - Мы согласимся предоставить Кортегуа заем на  следующем  условии.  В
интересах своей страны ваш президент должен будет  уступить  свое  место
вам; в таком случае  Кортегуа  может  смело  рассчитывать  на  поддержку
Соединенных Штатов.
   Храня молчание, я обвел взглядом сидевших за столом. Они смотрели  на
меня с  интересом.  Наконец  в  голове  моей  сложились  слова,  которые
следовало произнести:
   - Говоря от себя лично, джентльмены, я должен  поблагодарить  вас  за
оказанное доверие.  Однако,  выступая  в  качестве  представителя  своей
страны, я не могу не выразить сожаления по поводу того,  что,  предлагая
заем,  вы  считаете  себя  вправе   вмешиваться   во   внутренние   дела
самостоятельного государства.  И  последнее.  Представляя  здесь  нашего
президента, я не могу сказать вам, что он сделает  в  будущем,  я  скажу
только, что он сделал сегодня утром.
   На лицах мужчин я прочитал откровенный интерес. Инстинкт, обостренный
долгим жизненным опытом, подсказывал им сейчас, что  они  чуть  было  не
угодили в ловушку.
   - Сегодня утром я принял предложение президента участвовать вместе  с
ним в выборах, назначенных на первый день Пасхи, в качестве  претендента
на пост  вице-президента.  Соперником  самого  п