Маккуллоу,  синьор  Джованни  Диконстанцо  и  еще
несколько представителей местной итальянской общины,  сделавшие  невесте
крупные денежные подарки, соседи, друзья, одноклассники Энн.
   - Славу Богу, что не все, - кивнула Бетси. - Знаешь, пожалуй, впервые
я испытываю к отцу человеческие чувства. Это же надо, тюрьма!  Я  думаю,
Анджело, даже ты не желал ему такого конца.
   - Он же пытался...
   - Да. Я знаю. Но все-таки.
   - Он собирается  признать  себя  виновным.  Так  что,  скорее  всего,
получит небольшой срок. Шесть, семь, восемь лет, и он выйдет на свободу.
   Бетси оглядела веселящихся гостей.
   - Зря я упомянула его. Не  хочу  о  нем  думать.  -  Квартет  заиграл
танцевальную мелодию.
   - Потанцуй, чтобы отвлечься, - предложил  Анджело.  -  Не  зря  же  я
сооружал танцплощадку.
   Ярко светило  заходящее  солнце.  Дул  легкий,  теплый  ветерок.  Ван
танцевал  со  своей  молодой  женой.  Потом   пришла   очередь   Анджело
потанцевать с новобрачной.
   - Спасибо тебе, папа, - прошептала она с влажными от слез глазами.  -
За все. Большое тебе спасибо.
   - И тебе спасибо, -  также  шепотом  ответил  он.  -  Я  очень  тобой
горжусь. Сама видишь, жизнь хороша... если живешь по совести.



   Гарольд РОББИНС 
   НИКОГДА НЕ ЛЮБИ НЕЗНАКОМЦА 
 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
   Не называя ближнего врагом,
   Не доверяйся все же незнакомцу.
   Не строй судьбу по звездам и солнцу,
   Все в мире суета сует кругом!
   Найди того, кто в смог понять тебя.
   Жить одному и страшно и опасно.
   На Бога уповать, поверь, напрасно!
   Сумей, мой друг, познать хотя в себя.
   Стелла Бенсон "Неродившемуся"
 
ЧТО БЫЛО РАНЬШЕ 
 
   Миссис Коззолина попробовала суп. В  густой  жидкости  ощущался  вкус
томатной пасты и легкий чесночный запах. От предвкушения вкусной еды она
облизнулась,  затем  со  вздохом  повернулась  к   столу,   на   котором
фаршировала равиоли мясом цыпленка.  Жаркий  июньский  день  клонился  к
вечеру. Сейчас хоть стало свежее. Небо  за  окном  потемнело,  и  миссис
Коззолина включила на кухне свет.
   Эти американские девчонки,  думала  она,  легко  раскатывая  толстыми
пальцами кусочки теста и раскладывая на них фарш, так  планируют  детей,
чтобы не носить их летом. Это  неслыханно!  На  родине,  в  Италии  (она
улыбнулась, вспомнив молодость) детей не планируют, их просто рожают.
   Летом пациентки почти исчезали, а ей приходилось  после  смерти  мужа
самой кормить семерых детей. Миссис Коззолина  была  акушеркой  и  имела
полное право считать американок дурами.
   На ее лбу и под едва заметными усиками  блестели  капельки  пота.  Из
темного коридора  донесся  звонок.  Миссис  Коззолина  слегка  наклонила
голову набок, словно  пыталась  угадать,  кто  это.  Ни  у  кого  из  ее
пациенток в этом месяце срок еще не подходил, и  поэтому  она  пришла  к
выводу, что это какой-нибудь продавец.
   - Мария! - Ее громкий голос эхом отозвался в квартире. - Пойди открой
дверь.
   От долгих лет ругани с уличными продавцами ее голос охрип. Ответа  не
последовало. Звонок зазвонил вновь, на этот раз не робко, а  настойчиво.
Миссис Коззолина  неохотно  вытерла  руки  о  фартук  и  направилась  по
длинному узкому коридору к входной  двери.  Через  цветное  стекло  окна
виднелись неясные очертания фигуры.
   На ступеньках стояла молоденькая девушка с  узким  усталым  лицом,  в
руках у нее был небольшой чемоданчик. Ее глаза испуганно светились,  как
у  животных  в  темноте.  Наметанным  глазом  миссис   Коззолина   сразу
определила, что незнакомка на последнем месяце.
   - Вы  акушерка?  -  спросила  незнакомка  мягким,  слегка  испуганным
голосом.
   - Да, мадам. - Миссис Коззолина с  первого  же  взгляда  поняла,  что
перед  ней  леди.  Даже  в  трудные  времена  таким  женщинам  удавалось
сохранять что-то особое, присущее только леди.
   - Извините за беспокойство, но я совсем не знаю Нью-Йорка, и  я...  -
незнакомка умолкла и задрожала. Когда она вновь заговорила, в ее  голосе
послышались уже настойчивые нотки:
   - У меня подошел срок, - просто добавила она, - а  я  не  знаю,  куда
идти.
   Несколько секунд миссис Коззолина молчала. Если впустить  незнакомку,
значит, ее придется положить в комнату Марии. Марии это  не  понравится,
потому что она не любит спать с сестрами. Вполне вероятно,  что  у  этой
женщины нет денег, а может,  она  вообще  не  замужем.  Взгляд  акушерки
автоматически опустился на руки незнакомки. На  тонком  пальце  блестело
золотое кольцо.
   - Я... у меня есть немного  денег,  -  отважилась  незнакомка,  будто
прочитав мысли акушерки.
   - Но мне негде вас положить.
   - Не может  быть,  чтобы  у  вас  не  нашлось  свободной  комнаты,  -
настаивала посетительница. - У меня есть времени искать другую акушерку.
Я увидела вывеску у вас на двери и позвонила.
   Миссис Коззолина сдалась. Делать нечего  -  Марии  придется  спать  с
сестрами, нравится ей это или нет.
   - Входите, - пригласила она женщину и взяла чемоданчик.
   Они прошли по темному коридору и поднялись в комнату Марии, в которой
было еще довольно светло. Из окна виднелся соседний дом из  песчаника  и
мальчик, пытающийся прогнать голубей с крыши длинным шестом.
   - Снимайте  жакет  и  устраивайтесь  поудобнее.  -  Миссис  Коззолина
помогла незнакомке раздеться и лечь. - Схватки давно начались?
   - Около часа назад. Я знала, что больше не  смогу  сделать  ни  шагу.
Поэтому пришлось побеспокоить вас.
   Миссис Коззолина внимательно посмотрела на гостью и та смутилась. Она
не предполагала, что роды будут проходить в  такой  обстановке.  Думала,
что придется рожать в больнице, где рядом будет находиться  Джордж,  или
дома в окружении родных. Столкнувшись с суровой  действительностью,  она
испугалась.
   Миссис Коззолина выпрямилась. Маленькой и  хрупкой  незнакомке  будет
нелегко рожать  с  такими  узкими  бедрами.  Роды  продлятся  не  меньше
шести-семи часов.  Хотя  кто  знает,  может,  ей  удастся  хоть  немного
облегчить  положение?  Миссис  Коззолина  всегда  поражалась  волшебному
превращению, когда у нее на глазах во время родов  молоденькие  девчушки
превращались в настоящих женщин. Правда, эта выглядела уж очень  слабой!
Миссис Коззолина продолжила бесстрастно разглядывать незнакомку.
   - Придется подождать, - улыбнулась она. - Не беспокойтесь, все  будет
в порядке. Уж я-то знаю, у меня у самой семь детей!
   - Спасибо. Большое вам спасибо, - слабо улыбнулась незнакомка.
   - А сейчас попытайтесь уснуть, -  Акушерка  направилась  к  двери.  -
Через пару часов я поднимусь посмотреть,  как  у  вас  дела.  Сон  перед
родами всегда здорово помогает.
   Она вышла из комнаты и опустилась на  кухню.  Только  почти  закончив
готовить ужин, миссис Коззолина вспомнила,  что  не  узнала,  как  зовут
незнакомку. Ничего, подумала она, спрошу, когда пойду наверх.
   Незнакомка закрыла глаза и постаралась уснуть, но сон не  шел.  Мысли
медленно сменяли друг друга, словно далекие виды из окна поезда.  Родные
и Джордж, самое  важное  в  жизни,  к  ним  мысленно  возвращалась  она.
Интересно, что они думают обо мне? Куда пропал Джордж? Они  должны  были
встретиться в тот вечер.
   Они должны были  встретиться  с  Джорджем  в  тот  вечер  на  углу  у
ресторана. Шел дождь, дул холодный ветер, и она здорово замерзла  за  те
два часа, пока ждала. Потом вернулась  домой.  Утром  позвонила  ему  на
работу, но ей сказали, что вчера он ушел, как обычно, а сегодня  еще  не
пришел. Джордж исчез, и с тех пор она его не видела. Она ничего не могла
понять - Джордж был хорошим парнем, он не мог вот так  взять  и  бросить
ее. Наверняка с ним случилась беда.
   Она посмотрела в окно. Стемнело.  Вдали  время  от  времени  сверкала
молния и гремел гром, но дождь еще не начался. Воздух словно  наполнился
электричеством и потяжелел.  Из  кухни  доносились  тихие  звуки,  через
приоткрытое окно в комнату проникал запах еды.
   Когда дети собрались на ужин,  миссис  Коззолина  велела  не  шуметь.
Мария хотела рассердиться из-за своей комнаты,  но  быстро  успокоилась,
когда мать  пообещала  что-нибудь  ей  подарить.  После  ужина  акушерка
взглянула на часы, стоящие на  холодильнике,  и  испуганно  вскочила  на
ноги. Восемь. Бедняжка пролежала почти четыре часа, и за все  это  время
сверху не донеслось ни малейшего стона. Смелая женщина, подумала  миссис
Коззолина, вспомнив о пациентках, чьи роды на три четверти  состояли  из
криков и стонов.
   Велев девочкам помыть посуду, она отправилась наверх.
   - Как вы себя чувствуете?
   - Хорошо, кажется, - не очень уверенно ответила незнакомка.
   - Схватки частые?  -  спросила  миссис  Коззолина  и  склонилась  над
кроватью.
   - Примерно через каждые полчаса.
   - Это хорошо. - Миссис  Коззолина  выпрямилась.  Ничего  хорошего  не
было, потому что расширение так и не произошло.
   Она спустилась вниз и  велела  дочерям  согреть  воды  и  приготовить
чистые полотенца.
   Перед самой полуночью, когда полил дождь, начались  роды.  Незнакомка
молча извивалась от боли, угрюмо сжав губы и вцепившись в привязанное  к
спинке кровати  полотенце.  На  белом,  как  мел,  лице  темнели  широко
раскрытые глаза, черные озера боли и страха.
   Около двух часов ночи  миссис  Коззолина  послала  старшего  сына  за
доктором Буонавента, который жил на углу,  а  на  обратном  пути  велела
зайти за священником.
   Доктор  сделал  кесарево  сечение  и  вытащил  синего   извивающегося
ребенка, который громко кричал и не  хотел  покидать  теплое  и  удобное
жилище. Потом Буонавента отчаянно попытался спасти жизнь матери.  Миссис
Коззолина поняла, что у него  ничего  не  получается,  когда  он  кивнул
священнику.
   Она опустилась на колени у постели и принялась  молиться,  чтобы  Бог
сохранил жизнь такой храброй и молодой матери. Роженица повернула голову
и слабо улыбнулась.
   Она вопросительно посмотрела  на  миссис  Коззолину,  и  та  принесла
ребенка и положила рядом с матерью. Незнакомка  посмотрела  на  ребенка,
прижалась щекой к крошечной  головке  кричащего  младенца,  и  ее  глаза
начали медленно закрываться.
   И тут миссис Коззолина вспомнила, что так и не узнала как  ее  зовут.
Она быстро наклонилась к умирающей.
   - Как тебя зовут? - в ее голосе слышался страх, что ребенку  придется
жить без имени.
   Незнакомка медленно открыла глаза, и это отняло у нее последние силы.
   - Франсис Кейн, - так тихо прошептала  она,  что  акушерка  с  трудом
услышала ее.
   Франсис Кейн закрыла глаза. Через несколько секунд они открылись,  но
теперь из них ушла жизнь. Губы разомкнулись.
   Миссис Коззолина встала, взяла ребенка. Доктор  накрыл  Франсис  Кейн
простыней,  затем  достал   из   своего   саквояжа   бумагу   и   сказал
по-итальянски:
   - Надо заполнить свидетельство о рождении.
   Миссис Коззолина кивнула. Все  правильно  -  мертвой  торопиться  уже
некуда.
   - Как его зовут?
   - Фрэнсис Кейн, - ответила она.
   Этим именем можно гордиться. Жизнь мальчика будет трудной, так  пусть
же имя матери, отважной женщины, поможет ему преодолеть все трудности  и
лишения.
 
Часть 1 
 
Глава 1 
 
   Колокола на высоком шпиле  церкви  Святой  Терезы  прозвонили  восемь
часов, утреннюю мессу. Дети, выстроившись в колонну по два, ждали начала
занятий. Только что спустились сестры. За мгновение  до  их  прихода  во
дворе стоял сильный шум, но сейчас царила тишина. Мы  вошли  в  школу  и
поднялись по винтовой лестнице в классные комнаты.  Мальчики  сидели  на
одной стороне, а девочки - на другой.
   - Начнем день с молитвы, дети мои, - сказала сестра Анна.
   Мы сложили руки на партах и склонили головы. Я не упустил возможности
бросить шарик из жеваной бумаги в Джерри Коуэна. Шарик прилип к его шее.
Это было так смешно, что я чуть не покатился  со  смеху.  Когда  молитва
закончилась, Джерри огляделся по сторонам, но я притворился,  что  читаю
учебник.
   - Фрэнсис! - обратилась ко мне сестра Анна.
   Я виновато встал. На какую-то долю секунды мне стало страшно, что она
все заметила, но сестра лишь попросила написать на доске день и число. Я
вышел к доске, взял из  ящика  огромный  кусок  мела  и  вывел  большими
буквами: "Пятница, 6 июня 1926 года".
   Потом повернулся к учительнице.
   - Хорошо, Фрэнсис. Садись.
   Душное и жаркое утро тянулось ужасно медленно. Еще несколько  недель,
и начнутся каникулы. В школу я ходил, как на каторгу. В свои  тринадцать
я был выше и крепче большинства ребят.  Летом  Джимми  Кеуф  обещал  мне
работу. Я должен буду собирать ставки на скачки и  смогу  зашибать  кучу
бабок, может, даже баков десять в неделю. Плевать я хотел на эту школу!
   Во время обеда, когда  другие  дети  побегут  домой,  я  поднимусь  в
столовую приюта, где питались  мы,  дети-сироты.  Наш  обед  состоял  из
стакана молока, сэндвича  и  маленького  пирожного.  Возможно,  мы  даже
питались лучше большинства детей,  живущих  по  соседству.  После  обеда
возвращались в школу. Во второй половине дня  заниматься  было  особенно
тяжело.
   Господи, какая жара! Можно, конечно, сбегать искупаться  в  доках  на
Пятьдесят четвертую улицу, но я вспомнил недавний скандал.
   По-моему, я установил мировой рекорд по  прогулам,  ставя  его  шесть
недель подряд. Я научился перехватывать  письма,  в  которых  сестры  из
школы жаловались брату Бернарду на мои прогулы. Брат  Бернард  руководил
приютом Святой Терезы. Я сам  писал  им,  что  плохо  себя  чувствую,  и
подделывал его подпись. Это продолжалось до тех пор, пока одна из сестер
не пришла в приют и не узнала правду.  В  тот  вечер  я  вернулся  после
напряженного дня, проведенного в кинотеатрах. Я посмотрел  целых  четыре
фильма. В холле меня ждали сестра Анна и брат Бернард.
   - Вот он, негодяй! - вскричал брат Бернард и  угрожающе  двинулся  ко
мне. - Сейчас я ему покажу, как болеть. Где ты шлялся? - Чем  больше  он
злился, тем сильнее в его речи слышался валлийский акцент. В конце  даже
трудно было понять, что он говорит.
   - Работал, - ответил я.
   - Работал? Ах ты лгун! - Он ударил меня по лицу, и моя рука метнулась
к щеке.
   -  Фрэнсис,  Фрэнсис,  как   ты   мог   это   сделать?   -   печально
поинтересовалась сестра Анна. - Я так на тебя надеялась.
   Я не ответил. Брат Бернард ударил меня еще раз.
   - Отвечай учительнице!
   Я сердито посмотрел на них,  из  меня  сами  собой  полились  гневные
слова:
   - Мне надоело все это... надоела школа, надоел сиротский приют! Здесь
хуже, чем в тюрьме. У заключенных в тюрьме даже больше  свободы,  чем  у
меня! Что я сделал, чтобы меня упрятали за решетку и запирали на ночь? В
Библии говорится,  что  правда  дарит  свободу.  Вы  учили  меня  любить
Господа, потому что он так много нам дал!  Вы  начинали  каждый  день  с
благодарных молитв. Вы благодарили его за то, что мы родились в  тюрьме!
- Моя грудь судорожно вздымалась и я почти плакал.
   В уголках глаз  сестры  Анны  заблестели  слезы,  даже  брат  Бернард
замолчал. Сестра Анна обняла меня и прижала к себе.
   - Бедный Фрэнсис! Неужели ты не понимаешь, что мы хотим помочь  тебе?
- спокойно проговорила она. - Ты поступил плохо, очень плохо!
   Я зашевелился в ее объятиях. Попытался поднять руки и вытереть глаза,
но руки запутались в платье и каким-то образом очутились на груди сестры
Анны. Я затаил дыхание. Она стояла спиной к брату Бернарду, и он не  мог
видеть, что я делаю. Сестра Анна смутилась. Я невинно смотрел ей в лицо.
   - Ты должен дать слово, что никогда больше не будешь этого делать,  -
строго сказала она.
   Интересно, что она имеет в виду: прогулы или?..
   - Обещаю.
   Когда сестра Анна повернулась к брату Бернарду,  на  ее  бледном  лбу
блестели капли пота.
   - Фрэнсис уже достаточно наказан, брат. Теперь он  будет  вести  себя
хорошо. Он дал слово. Я пойду молиться  за  спасение  его  души.  -  Она
отвернулась от брата Бернарда и направилась к двери.
   Несколько секунд брат Бернард молча смотрел на меня,  затем  пошел  в
столовую.
   - Иди поужинай.
   Я был большим парнем и все понимал. Сегодня я решил не идти  купаться
и вернулся в школу мучить сестру Анну. По ее взглядам я понял,  что  она
не забыла тот вечер в приюте. Тогда я осознал, что сестры тоже женщины.
   Когда я вернулся в школьный двор, еще была большая перемена. У  ворот
проходила шумная игра в мяч. Я увлекся и очнулся, только  оказавшись  на
земле. Один парень  подставил  ногу,  а  Джерри  Коуэн  толкнул.  Джерри
расхохотался.
   - Что смешного, черт побери? - рассердился я.
   - Это тебе за шарик. Думал, я не заметил? - продолжал хохотать он.
   - О'кей, - произнес  я,  вставая.  -  Квиты.  Мы  сели  на  бордюр  и
принялись наблюдать за игрой. Так мы и сидели до начала занятий - Джерри
Коуэн и я, сын мэра Нью-Йорка и сирота из приюта Святой Терезы,  которые
милостью Божьей ходили в одну приходскую школу и были близкими друзьями.
Глава 2
 
   Сколько себя помню, всегда жил в приюте. Жизнь  там  не  такая  уж  и
плохая, как все думают. Нас хорошо кормили, одевали  и  учили.  Меня  не
очень  беспокоило  отсутствие  родительской  ласки.  Среди  других  черт
характера я  был  щедро  наделен  самостоятельностью  и  независимостью,
которые большинство детей приобретают значительно позже.
   Я вечно где-то подрабатывал и занимал деньги другим ребятам,  которые
по идее должны были занимать мне. Я знал,  когда  им  выдают  деньги  на
карманные расходы, и всегда возвращал  свои  бабки.  Около  двух  недель
назад я занял двадцать центов Питеру  Санперо.  Раз  он  просто  смылся,
потом ответил, что на мели, но сегодня я собирался вернуть свои двадцать
центов.
   После занятий я остановил Пита  и  двух  его  приятелей  на  школьном
дворе.
   - Эй, Пит, как насчет моих двадцати центов? - поинтересовался я.
   Питер считал себя крутым парнем и думал,  что  знает  ответы  на  все
вопросы. Он был чуть ниже меня, но значительно шире в плечах и тяжелее.
   - А что насчет твоих двадцати центов? - издевательски переспросил он.
   - Я хочу получить их. Я занял тебе бабки, а не подарил.
   - Да пошел ты со своими двадцатью центами! -  прогнусавил  Санперо  и
повернулся к друзьям. - Знаете, чего я терпеть не могу в  этих  сиротках
из приюта? Мы содержим для них школу, а они ведут себя словно хозяева. Я
тебе отдам твои двадцать центов, когда захочу и когда они у меня будут!
   Я начал злиться, но не потому, что меня обозвали  сироткой.  Плевать!
Меня часто называли сиротой. Я не был похож на Маккрери,  который  очень
переживал, когда его обзывали  сироткой.  Брат  Бернард  часто  говорил:
"Дети, вы самые счастливые! Все мы Божьи  дети,  но  вас  Господь  любит
больше всех, потому что он единственный ваш родитель". Нет,  когда  меня
называли сиротой, я не злился. Но я никому не собирался позволять водить
себя за нос.
   Я бросился на Питера Санперо. Он сделал шаг в сторону и заехал мне  в
челюсть. Я упал.
   - Ах, ты вшивый итальяшка!
   Он бросился на меня сверху и ударил кулаком в лицо.  Я  почувствовал,
как из носа потекла кровь,  и  двинул  Питу  коленом  в  пах.  Его  лицо
побелело, и он начал сползать с меня. Я освободил одну руку и ударил его
по шее прямо под подбородком. Он скатился с меня и замер. Питер держался
одной рукой за пах, а другой за бок и тихо стонал.
   Я встал и нагнулся над ним. Кровь из разбитого носа капала прямо  ему
на рубашку. Достал из кармана горсть мелочи, отсчитал двадцать центов  и
показал его друзьям.
   - Видите, я беру только свои двадцать центов?  Если  хотите,  с  вами
будет то же самое, что с ним!
   Они молча смотрели, как я пошел, вытирая кровь из носа, потом подняли
своего друга.
   Я отправился в бильярдную Джимми Кеуфа. Кеуф в зеленых очках сидел за
стойкой.
   - Что стряслось, малыш? - рассмеялся он.
   - Ничего особенного, мистер Кеуф, - гордо ответил я.  -  Просто  один
тип подумал, что может не вернуть мне долг, но он ошибся.
   -