з. Он ждал ее возвращения, спрятавшись в кустах.
   - Почему же вы не арестовали его тогда же?
   - Мы выжидали, так как предполагали, что  он  доставил  ей  вести  об
оружии. Никто не подумал о том, что он будет стрелять.
   Я вновь посмотрел на дядю Беатрис. Его лицо было бледным от боли.
   - Почему ты хотел убить меня? Наши взгляды встретились.
   - Моя племянница - порядочная девушка. Я понял, что ты захочешь с ней
сделать.
   - Значит, политика здесь не при чем? Он покачал головой.
   - Нет. Все это только ради нее. Она единственный ребенок моего брата.
Я предупреждал ее о твоей репутации, но, очевидно, мои  советы  пришлись
ей не по вкусу.
   - Все это чушь! - вновь гневно проревел президент. - В последний  раз
- где происходит выгрузка оружия?
   - Я сказал уже, что не знаю.
   - Лжец! - Президент почти не владел собой от злобы.  -  Зачем  же  ты
вернулся, если не из-за оружия? Дядя Беатрис уставился на него.
   - Куда же мне было еще возвращаться? Кортегуа - это мой дом.
   В  течение  нескольких  секунд  президент  смотрел  на  него,   затем
повернулся к Хойосу.
   - Отвезите его в Эскобар. Вы знаете, что нужно делать.
   - Слушаюсь, ваше превосходительство.
   Хойос сделал узнику знак двигаться к выходу.
   - Нет!
   Я знал, что такое Эскобар. Это была тюрьма,  в  которой  ждали  своей
участи приговоренные к смерти. Присутствующие в удивлении  повернули  ко
мне головы. Более других был удивлен президент.
   - Отпустите его!
   - Отпустить?! -  В  голосе  президента  звучало  недоумение.  -  Этот
человек хотел убить тебя.
   - Отпустите его, - повторил я.
   - Ты глупец! - крикнул президент. - Он же сделает новую попытку.  Мне
эти типы известны. Я молчал.
   - Слишком долго ты пробыл в другом мире,  ты  совсем  забыл,  на  что
похожа жизнь здесь.
   Я смотрел на президента, а в ушах моих звучали его слова,  которые  я
услышал еще мальчишкой, требуя от него смерти убийце. "Нет нужды убивать
его, сынок, - сказал он тогда. - Теперь мы живем не в джунглях".
   - Неужели мы так быстро вернулись в джунгли? - спросил  я.  Президент
смотрел на меня не понимая, мне стало ясно, что он все  забыл.  -  Вчера
вечером вы  назначили  меня  Верховным  судьей.  Вы  облекли  меня  всей
полнотой власти. - Он нехотя наклонил голову. - Значит,  ответственность
ложится на меня. У меня найдется для  него  роль  поважнее,  чем  просто
умереть. - Я посмотрел на мужчину. - Я дам тебе письмо для твоего брата.
   Дядя Беатрис бросил на меня подозрительный взгляд.
   -  В  сегодняшних  газетах  ты  прочтешь,   что   всем   политическим
заключенным, а также беженцам  объявлена  полная  амнистия.  Ты  увидишь
также, что я назначен Верховным судьей. Я призвал тех, кто не согласен с
нами, вернуться на родину и попытаться разрешить все  разногласия  перед
лицом народа, путем свободных выборов. Передай своему брату, что к  нему
это относится в той же мере, как и к любому другому кортегуанцу.
   Дядя Беатрис только усмехнулся.
   - Это всего-навсего еще один трюк. Мы знаем, что  бывает  после  этих
амнистий.
   - Тогда это неплохой трюк, ведь  благодаря  ему  ты  выходишь  отсюда
живым и свободным.
   Он вдруг заволновался, переводя свой взгляд  с  одного  охранника  на
другого и опять на меня, как бы не зная, кому верить.
   Заговорил президент. Голос его был полон отвращения. - Вышвырните эту
дрянь вон. Пусть молится в благодарность за такое правосудие.  Хойос  не
мог этого выдержать.
   - Вы имеете в виду - отпустить его? Пусть так прямо и уходит?
   -  Вы  слышали,  что  сказал  его  превосходительство.   Арестованный
свободен. - Президент повернулся к Хойосу спиной.
   Тот направился к двери, подталкивая перед собой родственника Беатрис.
За ними проследовал Прието. В комнате наступила тишина. Мы с президентом
молча смотрели друг на друга, пока он не начал улыбаться.  Затем  улыбка
его перешла в смех, а смех в хохот.
   - Над чем вы смеетесь? - спросил я, совершенно сбитый с толку.
   - А я - то до самого последнего момента был уверен, -  едва  выдохнул
он, - что ты уже отымел ее. Теперь же я знаю, что тебе повезло ничуть не
больше, чем всем остальным.
   Я молчал.
   Взрывы смеха закончились старческим смешком.
   - Прекрасно.
   - Что прекрасно?
   - Твой план. - Он улыбнулся. - Я в почтении снимаю  шляпу.  Он  такой
хитроумный, такой тонкий. Я был бы  чертовски  горд,  если  бы  сам  его
придумал.
   - Да? - заинтересованно спросил я, желая узнать, насколько  же  я,  в
конце концов, умен.
   - Освобождая ее родственника, ты завоевываешь ее доверие, а  завоевав
доверие, ее самое - целиком. И когда ты сделаешь это, она призовет  сюда
своего папочку - прямо к нам в руки. - Президент проницательно посмотрел
на меня. - Тебе хоть раз приходилось иметь  дело  с  женщиной,  которая,
когда ее трахают, не раскрывала бы рта?

9

   Прошло две недели, но от Беатрис не было ни слуху ни духу.  Несколько
раз я ловил себя на том, что моя рука тянется к телефону, и лишь усилием
воли сдерживал желание позвонить ей. Пусть все будет так, как  она  сама
захочет.
   Эти две недели оказались беспокойными:  все  дни  и  немало  ночей  я
провел во дворце, в отведенном мне по приказу президента кабинете. Через
мой стол текла река информации, характеризующей экономическое  положение
страны,  на  него  ложились  диаграммы  и   аналитические   справки   из
соответствующих департаментов. В конце концов из отдельных мазков начала
вырисовываться общая картина.
   Я понял, что он говорит о Джордже Болдуине.
   В одну из ночей, когда я сидел в кабинете и изучал сводный  документ,
неожиданно появился президент. Подойдя к столу, он  склонился  над  моим
плечом.
   - Ну, что ты об этом думаешь?
   -  Если  цифры,  подготовленные  нашими  экономистами,  соответствуют
действительности, то у нас есть шанс.
   - У нас будет шанс, если появятся деньги. От нашего друга  ничего  не
слышно?
   - Нет.
   - Непонятно, чего они ждут.
   - Не знаю.
   - Может, тебе стоит слетать в Нью-Йорк, не дожидаясь их приглашения?
   - Американцы - люди странные, - ответил я. - Им не нравятся  те,  кто
приходит просить денег без приглашения.
   - Но ты же отправишься не в Вашингтон, - ответил  президент,  -  а  в
Нью-Йорк. Это совершенно логично, ведь ты - глава нашей миссии в ООН.  И
пока ты будешь там находиться, может, удастся сдвинуть дело и  в  другом
направлении.
   - Неплохая идея. - Я с уважением посмотрел на старика.  Не  проходило
дня без того, чтобы он хотя  бы  на  чуточку  не  продвинулся  вперед  в
завоевании моего восхищения. Да, он был стар, но далеко не дурак.
   - Это будет получше, чем сидеть здесь, занимаясь всякой чушью.  Когда
ты отправишься?
   - Наверное, во вторник или в среду, - ответил я. - На этой неделе мне
бы хотелось покончить кое с какими личными делами.
   Он улыбнулся.
   - Никаких новостей от нее?
   Я покачал головой.
   С философским видом президент пожал плечами.
   - И от ее отца тоже?
   - Ничего.
   - Еще бы, - в голосе его я услышал презрение.  -  Все  они  -  черви,
боящиеся дневного света.
   Я промолчал. Какой был смысл  напоминать  ему  о  том,  что  две  его
прошлые амнистии закончились смертями тех,  кто,  поверив  ему,  сдался.
Почему же нынешняя должна отличаться от предыдущих?
   Президент положил мне на плечо руку, легонько похлопал.
   - Ничего, научишься. Тебе следовало  бы  убить  ее  родственника  при
первом же случае. Только такой язык им понятен.
   Он направился к двери, но на полпути обернулся.
   - Удачи тебе с девчонкой.
   Я кивнул. Дверь за президентом закрылась. Я совсем не хотел  говорить
ему о том, что Беатрис в моих планах вовсе не значилась.  В  уикенд  мне
предстояло немало сделать, и я предполагал сделать это в одиночестве.
   Мне было необходимо провести какое-то время на своей гасиенде, побыть
наедине с воспоминаниями о семье. По меньшей мере два дня уйдет  на  то,
чтобы навести порядок на маленьком  кладбище  -  наконец-то  оно  примет
подобающий вид. Я посажу там цветы, так, как это сделала бы мама.

***

   Я услышал звук мотора еще задолго  до  того,  как  машина  показалась
из-за холма. Положив лопату на землю, я  выпрямился,  подошел  к  старой
металлической ограде и подобрал стоявшее  около  нее  ружье.  Передернув
затвор, посмотрел, заряжено ли оно, и принялся ждать.  Отсюда  наблюдать
было гораздо удобнее, чем от дома, а вот меня видеть было нельзя.
   Мартинес отправился в свою хижину примерно с час назад,  а  Котяру  я
ждал не раньше, чем к завтрашнему утру. В  пятницу  мы  приехали  с  ним
вместе, но я тут же отправил его назад в город, с  тем  чтобы  он  замел
наши следы: если  я  не  смогу  объяснить  свое  отсутствие,  то  им  не
потребуется много времени, чтобы вычислить, где я нахожусь. А  уж  тогда
сюда припрутся солдаты - лейтенант Хиральдо не захочет  рисковать  своей
карьерой.
   Я увидел, как машина поднялась на самый верх  холма,  затем  до  меня
донесся прерывистый звук гудка -  сигнал,  о  котором  мы  условились  с
Котярой. Когда автомобиль начал двигаться  вниз,  я  вытащил  патрон  из
патронника, вставил его в магазин. Без всякого напряжения  держа  ружье,
направился к дому; Каждый шаг болью отдавался в  мышцах:  давненько  уже
мне не приходилось так работать. Но это была приятная  усталость,  да  и
кладбище выглядело теперь почти таким, каким я его помнил.
   Приблизившись к крыльцу, я с любопытством следил за тем,  как  ползет
по дороге машина. Только что-то весьма  важное  могло  заставить  Котяру
вернуться на день раньше. Когда автомобиль въезжал во  двор,  я  заметил
справа от водителя еще чью-то фигуру.
   Машина остановилась, и из нее выбралась Беатрис. Несколько  мгновений
она стояла неподвижно, глядя на меня. Вид у меня, наверное, был  ужасный
- голый по пояс, перепачканный землей да еще и с оружием в  руках.  Я  и
рта не успел раскрыть, как она заговорила:
   - Не сердись. Я заставила Котяру привезти меня сюда.  Я  был  слишком
удивлен, чтобы отвечать.
   - Я узнала из газет, что во вторник ты уезжаешь в  Нью-Йорк.  Мне  не
хотелось, чтобы ты уехал, а я бы тебя так и  не  увидела.  В  пятницу  я
дважды звонила тебе в номер, но к телефону никто не подходил. А  сегодня
я вдруг наткнулась на Котяру. Он не хотел везти меня сюда,  но  когда  я
сказала ему, что тогда доберусь сама, он с неохотой согласился.
   Я продолжал стоять у крыльца.
   - Можно было и подождать. В понедельник я вернулся бы в Курату.
   Когда Беатрис посмотрела на меня снизу вверх,  глаза  ее  были  цвета
молодой листвы.
   - Знаю, - голос ее чуть дрожал. - Но я не могла больше ждать. Я и так
уже ждала слишком долго.
   Я  сделал  несколько  шагов.  В  узеньких,  обтягивающих  брюках  она
выглядела стройнее, чем я ее  помнил.  Мужская  рубашка  с  расстегнутым
воротником  и  закатанными  рукавами  делала  ее  похожей  на  маленькую
девочку, наряженную в одежду старшего брата.  И  только  восхитительная,
волнующая линия груди ставила все на свои места. Я остановился в шаге от
Беатрис.
   - Чего же ты ждала?
   Она посмотрела на меня чуть ли не с вызовом.
   - Твоего звонка. А когда не дождалась, то вспомнила  твои  слова.  Ты
говорил, что только детям говорят, как  они  должны  думать.  Мужчины  и
женщины должны думать сами.
   - И что же ты думаешь?
   Мне было хорошо видно, как снизу, от шеи, к  лицу  ее  стал  медленно
подниматься румянец.
   - Я думаю... - она заколебалась, глаза ее устремились вниз и  тут  же
снова вверх, на меня. - Я думаю, что влюбилась в тебя.
   Я принял ее в свои объятия.

***

   Поднося спичку  к  сигарете,  я  краем  глаза  наблюдал  за  Беатрис,
которая, запрокинув голову, смотрела в ночное небо, прислонившись  к  не
очень высокой оградке  галереи.  Но  вот  она  сделала  шаг  ко  мне.  Я
отшвырнул спичку.
   - Теперь я понимаю, почему ты так любишь это место. Здесь так хорошо,
что кажется в целом мире нет никого, кроме тебя.
   Я улыбнулся ей.
   - И даже больше. Это мой дом. Я родился в комнате наверху.  А  позади
дома, в мягкой земле, покоятся мои отец, мать и сестра. Здесь мои корни.
   Она уселась напротив и взяла мою руку в свои.
   -  Наши  отцы  были  знакомы.  Папа  говорил,  что  твой   отец   был
по-настоящему великим человеком.
   Я посмотрел в ночь. В густой траве негромко шуршал ветер.
   - Мой отец, - сказал я и смолк. Как можно словами выразить доброту  и
тепло, любовь? Я вновь устремил  взгляд  на  Беатрис.  -  Мой  отец  был
мужчиной. Настоящим мужчиной. Для любого человека в  этом  мире  у  него
было наготове сочувствие и прощение. Для любого, только не для себя.
   - Ты и сам такой же. Я медленно поднялся.
   - Пора спать. Крестьяне должны просыпаться с рассветом.
   Беатрис неохотно встала. Заметив ее волнение, я улыбнулся.  Она  даже
не понимала, какой она в сущности еще ребенок.
   - Будешь спать в комнате моей сестры, - сказал я. - Котяра приготовил
ее для тебя.
   Я лежал, вытянувшись на постели и слушая в темноте,  как  она  что-то
напевает у себя в комнате; иногда ее голосок прерывался звуком  льющейся
из кувшина воды. И все это было настоящим, это был не сон.
   Я вслушивался изо всех сил. Котяра был прав. Других звуков в доме  не
было. Жившие здесь  в  заточении  души  моих  близких  наконец  получили
свободу.
   Перевернувшись на другой  бок,  я  улыбнулся  и  закрыл  глаза.  Едва
слышная мелодия песни начала удаляться, я  заснул,  но  почти  в  то  же
мгновение проснулся: в моей комнате кто-то был. Я  заворочался,  и  рука
моя коснулась ее упругой  высокой  груди.  Сквозь  тонкую  ткань  ночной
рубашки пальцы ощутили твердый, набухший сосок.
   Голос ее звучал низко.
   - Меня о тебе предупреждали. А тебе неужели никто не говорил о таких,
как я? Я пришла сюда вовсе не для того, чтобы оставаться одной.
   Исходившие от нее токи побежали по моей руке, наполняя дикой энергией
мышцы тела. Я притянул ее к себе  и  поцеловал  так,  что  она  едва  не
закричала. Для нее  это  было  впервые,  как  впервые,  похоже,  испытал
подобное чувство и я. Никогда, даже в мечтах, я не мог себе представить,
что человеку может быть так хорошо.
   Ни одна женщина до этого не кричала мне в момент своей наивысшей боли
и наслаждения:
   - Дай же мне ребенка, любимый! Дай же мне ребенка!

10

   Я проснулся, когда  первый  солнечный  луч  упал  в  окно.  Сдерживая
дыхание, осторожно повернулся,  стараясь  не  потревожить  Беатрис.  Она
лежала на спине, ноги чуть укрыты легкой простыней, длинные, шелковистые
черные  волосы  разметались  по  белоснежной  подушке.  Она  спала,   ее
приоткрытый рот чему-то таинственно улыбался.
   Я посмотрел на ее полные тугие груди - под нежной кожей  просвечивали
голубые ниточки кровеносных сосудов, небольшие соски трогательно торчали
вверх. Взгляд мой скользнул по ее совершенному телу  ниже,  где  изящный
изгиб талии переходил в плавный подъем бедра, темный  треугольник  внизу
живота чуть влажно поблескивал.
   - Я красива? - услышал я мягкий голос.  Оказывается,  она  не  спала.
Зеленые глаза улыбались.
   - Я не знал, что ты проснулась.
   - Я красива?
   - Очень.
   - Я была... Все было хорошо? - она прикрыла глаза.
   - Ты была просто великолепна, - успокоил ее я, причем  сказал  чистую
правду.
   - Сначала мне стало страшно, - прошептала она. -  Не  за  себя  -  за
тебя. Ведь могло ничего и не получиться. Такое случается, я слышала.  Ты
и сам знаешь. Как это может быть больно,  как  девушка  сама  может  все
испортить. Мне очень  не  хотелось,  чтобы  это  произошло  со  мной,  я
старалась, чтобы все было хорошо.
   - Так оно и было.
   Беатрис вновь открыла глаза и посмотрела на меня.
   - А то, что ты сказал ночью - ты и вправду имел это в  виду?  -  Чуть
запнувшись, она тут же добавила:
   - Нет, тебе нет нужды отвечать. С моей стороны это  нечестно.  Ты  не
должен думать, что я тебе не верю.
   - На слишком  уж  личные  вопросы  я,  как  правило,  не  отвечаю,  -
улыбнулся я. - Но на этот отвечу с удовольствием.
   Она смотрела на меня широко открытыми глазами.
   - Именно это я и имел в виду. Я люблю  тебя.  На  губах  ее  заиграла
улыбка, она смежила веки.
   - Я люблю тебя. - Она прикоснулась к моей щеке и, не раскрывая  глаз,
повернулась и поцеловала меня. Потом глаза ее медленно раскрылись.
   - Он так великолепен, -  прошептала  Беатрис,  -  он  такой  сильный.
Никогда не думала, что это может быть так хорошо.
   Я рассмеялся. Скорее  бы  я  лишил  себя  жизни,  чем  позволил  себе
разочаровать ее.
   - Ну, вот  и  все,  -  сказал  я,  уминая  землю  вокруг  только  что
посаженного последнего цветка.
   Беатрис стояла рядом, прислонясь к ограде. Когда  я  выпрямился,  она
подошла ко мне и поцеловала.
   - В следующий раз я обязательно помогу тебе. Сейчас,  я  понимаю,  ты
должен был сделать все сам.
   - Я давно уже должен был это сделать.
   - Твоей вины здесь нет, ты же был далеко от дома.  -  У  могилы  моей
сестры Беатрис опустилась на  колени.  -  Такая  маленькая,  -  печально
проговорила она, - всего тринадцать лет. Как она умерла?
   - Бандиты спустились с гор, -  не  сводя  с  нее  взгляда,  несколько
напряженным голосом ответил я, - и  убили  ее,  мою  мать  и  Ла  Перлу,
кухарку.
   - А отца твоего здесь не было? Я покачал головой.
   - Милях в десяти отсюда была деревенька. Он находился там.
   - А ты?
   - Я прятался в подвале, позади какого-то ящика,  куда  меня  запихала
сестра.
   - Значит, ты видел...
   - Абсолютно все, - закончил я. - И ничего не  мог  сделать.  Когда  в
конце концов они меня нашли, я вырвался и убежал. К счастью, как  раз  в
это время к гасиенде подъезжал отец вместе с генералом и его солдатами.
   - Генерал? Я кивнул.
   -  Теперешний  президент.  Но  все  это  было  очень  давно.  Беатрис
поднялась, в глазах ее я увидел блеснувшие слезы.
   - Бедный Дакс, - прошептала она, - как же ты был тогда напуган!
   - В общем, не так уж. В то время я был слишком мал,  чтобы  понимать,
что на самом деле происходит вокруг  меня.  Другое  дело  отец  -  после
случившегося он уже никогда не был таким, как прежде. Нет, он,  конечно,
продолжал жить, работать, заботиться обо мне. Но что-то навсегда ушло из
него.
   Сделав еще один шаг, Беатрис прижала свои губы к моим. Я почувствовал
соленый привкус ее слез.
   - Когда-нибудь, - шепотом произнесла она, - этот дом вновь  оживет  и
наполнится детскими голосами. Голосами твоих детей. Тогда  горечь  твоих
воспоминаний притупится.
   Позади меня послышалась тяжелая поступь. Я обернулся и увидел Котяру.
   - Уже второй час, - сказал он, - а Мартинеса все еще нет.
   - Видимо, его что-то задержало.  На  обед  у  нас  есть  какая-нибудь
провизия?
   - Да, если вы согласитесь на то же, что было на завтрак.
   Мы с Беатрис расхохотались.
   - Никаких возражений. Яичница с бобами пришлась нам по вкусу.
   Он направился к дому,  а  я  собрал  инструмент:  лопату,  мотыжку  и
грабли. Забросив их на плечо, я повернулся к Беатрис.
   - Ты не поможешь мне донести ружье?
   - Хорошо. - Она подняла его, держа дулом к себе.
   - Не так. - Я повернул оружие стволом вниз. - Эту штуку всегда  нужно
держать в сторону от себя, опустив дуло к земле.
   - Не люблю оружие и никогда его не любила. Не понимаю, зачем оно тебе
здесь нужно. Тут же на мили вокруг никого нет.
   - А ты видишь вон ту траву? - я показал рукой. Она кивнула.
   - В ней может скрываться  целая  сотня  вооруженных  людей,  а  ты  и
подозревать ничего не будешь, пока они не окружат тебя.
   - Если бы они даже и были там, то чего  бы  они  добились,  напав  на
нас?
   - А чего они добивались, напав на мою мать и сестру - холодно спросил
я.
   Беатрис промолчала.
   - С них вполне хватает того, что в руках у них оружие. Винтовка  дает
человеку ощущение власти, и количество мужчин, у  которых  есть  оружие,
растет с каждым днем.
   - Кому-то из них оно необходимо, чтоб