бности, которые все видели, когда я была его
женой.
   - Согласен.
   - Ты что-то пытаешься мне сказать и юлишь. Говори.
   Он не ответил.
   И тут в глубине сознания  стала  смутно  вырисовы-ваться  одна  мысль.  Я
интуитивно почувствовала, что мысль эта не так уж и далека от истины.  Но  я
не сразу спросила его - так ли это.
   -  Фэннон  по-прежнему  считает  мою  пьесу  интересной.  Насколько   мне
известно, он приобретает на нее права, - сказала я очень осторожно.
   - Да, он по-прежнему считает твою пьесу интересной, но он  не  собирается
приобретать на нее права до тех пор, пока не увидит переработанный вариант.
   Я молча обдумывала услышанное - в  начале  этой  недели  Фэннон  крутился
вокруг меня и чуть ли не силой пытался всучить мне чек. Так, значит, за один
день буквально все изменилось. О разводе он мог прочитать в утренних газетах
- они успели с информацией...
   - Получается, что он считал - именно Уолтер будет переписывать  пьесу  за
меня? - спросила я.
   - Не совсем так, конечно, но... Скорее  всего,  он  полагал,  что  Уолтер
всегда окажется  рядом  в  случае,  если  что-то  нужно  будет  основательно
переделать.
   Я почувствовала, как во мне поднимается возмущение.
   - Вот же дерьмо! Теперь он не получит ньесу, даже если всерьез захочет.
   - Ты дослушай меня, дослушай, потому что я твой друг и  я  тебя  искренне
люблю. И кроме того, я верю в тебя - так уж получилось, да. Итак, урок номер
один. Фэннон на сегодня лучший театральный продюсер в городе, и если он  все
же захочет получить твою пьесу, ты отдашь ее.
   - Он грязный, сальный старикашка! Каждый раз, когда я с ним разговариваю,
он раздевает меня глазами, и так, что я чувствую себя вываленной в грязи!
   - А это уже  урок  номер  два.  Ты  занялась  делом,  которым  заправляют
сальные, грязные старикашки и гомики. И с ними придется уживаться.
   -  Может  быть,  есть   кто-то,   кто   находится   между   этими   двумя
малопривлекательными группами дельцов от искусства? - спросила я.
   - Между ними находится тихий городишко Порт-Клер.
   - Спасибо, знаю.
   - Тогда ты должна понять и то, о чем я тебе толкую.  Нью-Йорк  -  Великий
Город! Бо-оль-шой И если ты добилась чего-то здесь,  это  означает,  что  ты
добилась успеха во всем мире!
   - Я начинаю бояться! - хихикнула я. - Хотя, если говорить  откровенно,  я
понимаю, что Уолтер умудрялся каким-то образом делать так, что  асе,  вроде,
казалось легким и простым.
   Он взял меня за руку.
   - А вот бояться не надо. Ты отлично справишься. У тебя есть талант.
   Тебе нужно только научиться бороться.
   - Если бы я знала - как, - сказала я. - Мне никогда раньше не приходилось
делать это. Я ведь прямо из  родительского  дома  попала  в  налаженный  дом
Уолтера. Маленькой девочкой... А он не хотел, чтобы я выросла.
   - Ну, в этом всегда заключалась одна из стоящих перед Уолтером проблем, -
заметил Гай. - Он вечно пытается переписать жизнь так, как  он  переписывает
свои пьесы, если ему что-то не понравилось. Но в реальной  жизни  многое  от
него ускользало, и он никак не мог  понять,  что  же  происходит  и  почему.
Именно так. А ты выросла, несмотря ни на что.
   Правильно я говорю?
   - Сейчас я вовсе не так уверена, что выросла.
   - Во всяком случае, я так считаю! - провозгласил он и поднялся на ноги. -
Уже три часа утра. Пожалуй, пора дать тебе немного поспать.
   Я проводила его до двери.
   - Приходи ко мне в офис во вторник, в  десять  утра.  Мы  поработаем  над
пьесой, И я угощу тебя ленчем.
   - Спасибо, Гай, но не надо угощать меня ленчем - наверное,  у  тебя  есть
дела поважнее.
   - И урок номер три: когда режиссер или продюсер приглашает тебя на  ленч,
ты говоришь: "Да, сэр!".
   - Да, сэр.
   Он рассмеялся и поцеловал меня в щеку.
   Я закрыла за ним дверь, вернулась в комнату,  огляделась  -  необъяснимым
образом она вдруг показалась мне совершенно незнакомой, чужой.
   И вдруг я отчетливо поняла почему.
   Я больше здесь не жила.

Глава 3

   Автомашина отца стояла у самой двери, поэтому мне пришлось  "становиться,
не доезжая до поворота к нашему старому дому. Я выключила мотор,  и  в  этот
момент из дома вышел мой брат и быстро пошел к моей машине.
   В первый момент трудно было даже поверить, что это Бобби. Он  вымахал  за
шесть футов, да еще серо-голубая форма военно-воздушных  сил  делала  его  и
выше ростом, и старше на вид, чем его двадцать лет.
   Он обошел машину и открыл дверцу.
   - Священная корова! - воскликнул он, перегнулся, заглянул в машину и  так
и впился глазами в отделанную деревом панель управления  "ягуара"  последней
модели.
   - Ты бы мог вначале сказать сестре "хэлло".
   - Сестра, она всегда сестра. А новая машина - это радость  без  конца,  -
сказал он, целуя меня в обе щеки.
   - Почему ты в форме?  Или  учебный  центр  военной  подготовки  студентов
перебазировался в наш дом? Вместе с тобой?
   - Не-а! - ответил он.  -  Я  зачислен  в  этот  центр  и  уже  заканчиваю
подготовку. Кроме того,  я  подумал,  что  пока  буду  доучиваться  в  своем
колледже, война может кончиться без меня. Тогда я решил - почему бы и нет?
   И вот я подал рапорт. Словом,  в  понедельник  я  уезжаю  на  авиабазу  в
Сан-Антонио, - выпалил он одним духом.
   - А что сказала мама? - спросила я.
   - Ты же знаешь... - он скривился. - Скандалила и плакала.
   - На этот раз я ее не осуждаю - она была права, -  сказала  я,  вышла  из
машины и открыла багажник. Он достал мой небольшой чемодан.
   - Ради всего святого, не начинай и ты! - взмолился он. - Мать выдала  мне
более чем достаточно.
   Я захлопнула с силой багажник и пошла за ним по дорожке к дому.
   - Нам нечего делать во Вьетнаме, - сказала я ему в спину. - У нас там нет
никаких дел. Мы там ничего не забыли. Но до тех пор, пока наши  медноголовые
будут находить парней вроде тебя, война продолжится.
   - Слушай, ты стала походить на всех этих нью-йорских комми.
   - Не будь дерьмом, Бобби, ты же отлично знаешь, что я просто не хочу даже
думать о том, что мой маленький брат  поедет  подставлять  свою  голову  под
выстрелы в эти идиотские джунгли.
   - Вот о чем бы уж  не  стал  беспокоиться"  сестричка,  -  сказал  он.  -
Президент утверждает, что к Рождеству все будет кончена, а мне еще корпеть в
военной училище два года, так что скорее всего я упущу  этот  шанс  в  любом
случае.
   Он остановился перед крыльцом, оглянулся ва машину и сказал:
   - А я не знал, что у тебя такая новая машина.
   - Ей уже скоро год.
   - А выглядит как новенькая.
   - Не люблю да и не умею особенно ездить на машине в городе.
   - Какие обводы... - вздохнул он. - Дорогая?
   - Пять тысяч. Он свистнул-Твоя или Уолтера?
   - Моя. Заплатила из своих собственных денег. Уолтер считает, что  ничего,
кроме кадиллака, не стоит покупать.
   - Значит, она у тебя и останется?
   - Конечно.
   Он впервые с момента встречи посмотрел мне в глаза.
   - Мне очень жаль, что у тебя так получилось - развод и все такое.
   Уолтер мне нравился. Я выдержала его взгляд.
   - Мне тоже нравился. Но у нас ничего не  получилось.  И  развод  оказался
наилучшим выходом для нас обоих.
   Он открыл передо мною дверь.
   - Собираешься куда-нибудь вечером пойти? Я сразу же сообразила, к чему он
клонит.
   - Хочешь попросить машину?
   - У меня сегодня несколько свиданий, что-то вроде отвальной.
   Я отдала ему ключи.
   - Только смотри, будь осторожен: машина - зверь.
   Он ухмыльнулся, и на мгновение я узнала  в  нем  маленького  мальчика  из
нашего детства, которого всегда вспоминала.
   - Спасибо, сестренка. Я поведу ее, словно коляску с младенцем.
   Мать до окончания обеда помалкивала, во всяком случае, не взялась за меня
всерьез. Но когда со стола все было убрано, она  прошла  вслед  за  мной  на
веранду.
   Я закурила, и некоторое время она молчала. По лицу было  видно,  что  она
категорически не одобряет мое курение, но пока сдерживается.
   - У тебя уже готова квартира? - наконец спросила она.
   - Да. Перебираюсь в понедельник.
   - Надеюсь, дом в безопасном месте, - я каждый  день  читаю  в  газетах  о
всяких кошмарных случаях.
   - В безопасном.
   - А швейцар есть?
   - Нет. Дома со швейцарами для меня слишком дороги. Не могу позволить себе
такую роскошь.
   - Удивляюсь, что Уолтер позволил тебе.
   - Мы развелись, и это все его теперь не касается.
   - Я уверена, что он выделил бы тебе больше денег, если бы ты только прямо
сказала ему об этом.
   Вот теперь стало ясно, к чему она завела весь разговор.
   - Почему бы тебе не спросить меня прямо и откровенно о том, что у тебя на
уме, мать? Ты хочешь выяснить, сколько денег выделил мне Уолтер?
   - Тебе не никакой необходимости сообщать мне об этом. Это не мое дело.
   - А я не собираюсь скрывать. Он не выделил мне ничего.
   -  Ничего?  -  повторила  мать,  и  в  голосе  ее  отчетливо  послышалось
недоверие. - Как он смог поступить так с тобой? Мне кажется, что это  просто
ужасно!
   - Это я так поступила. Я отказалась от его денег. Мне ничего не нужно  от
него.
   - Но ты же говорила мне, какую солидную  сумму  он  платит  своей  первой
жене. Так почему же. ты не получила ничего?
   - Я сказала - я ничего от него не хочу, мать!
   - Но ты была его женой шесть лет! -  запротестовала  она.  -  Как  же  ты
собираешься теперь жить?
   - Я буду работать, мать. И у меня  закончена  пьеса,  которую,  вероятно,
поставят. Кроме того,  у  меня  приглашения  на  несколько  ролей  в  разных
обозрениях и шоу.
   - А вдруг ничего не реализуется? Что ты будешь делать?
   - У меня есть  небольшие  сбережения.  Уолтер  никогда  не  позволял  мне
тратить из моих денег ни пенса. Так что все так и лежит в банке.
   Она молчала, ожидая продолжения.
   - Ты бы хотела услышать, сколько?
   - Тебе нет никакой необходимости сообщать мне и об этом, - повторила  она
свою фразу, но при этом поглядела на меня выжидательно. - Все это меня не...
   - Я знаю, мать, что все это тебя не касается, - сказала я  с  неприкрытым
сарказмом в голосе. - Но я скажу тебе  тем  не  менее:  у  меня  на  сегодня
одиннадцать тысяч долларов.
   - Всего-навсего? Мне казалось, что ты получала семьсот пятьдесят долларов
в неделю, пока шла пьеса, и ты была занята в ней. Что ты  сделала  со  всеми
этими деньгами?
   - Большую часть съели налоги. У Уолтера самый высокий процент, а мы с ним
не разделяли доходы. Кроме того, машина. Платья,  Наконец,  мебель  в  новой
квартире.
   - Может быть, тебе следовало бы продать машину. С моей  точки  зрения,  в
городе машина вообще не нужна. Особенно такая дорогая, как эта.
   - Но она мне нравится, мать. Если бы не нравилась" я бы ее не купила.
   - Я думаю, что было бы лучше, если бы ты советовалась  со  мной  и  отцом
перед тем, как что-то сделать.
   Я промолчала.
   - Уолтер хороший человек и был тебе хорошим  мужем.  Ты  не  должна  была
покидать его.
   - Я обнаружила, что не люблю его больше, мать.  Зная  это,  оставаться  с
ним, мне кажется, по крайней мерг нечестно.
   - Ты влюбилась еще в кого-то другого?
   - Нет.
   - В таком случае ты не должна  была  уходить  от  него,  -  сказала  она,
подчеркивая каждое слово. - Ты не имеешь  права  разбивать  счастливый  брак
из-за каких-то фанаберии.
   - Никакие это не фанаберии, мама, - стала я объяснять терпеливо матери. -
Просто я убедилась, что если бы я не ушла,  мы  бы  расстались  с  кровью  и
болью, ненавидя друг друга. А так мы остались друзьями.
   - Брось, я никогда не смогу понять тебя, Джери-Ли.  Ты  хотя  бы  знаешь,
чего ищешь в жизни?
   - Да. Себя.
   На этот раз а ее озадаченности не было ни капли притворства:
   - Это не ответ! Разве это ответ?
   Я устала и пошла спать рано. Но как  только  я  улеглась  в  свою  старую
постель, я почувствовала, что  сна  нет  ни  в  одном  глазу.  Выбралась  из
постели, уселась у окна с сигаретой. В голове ни одной мысли. Я  помню  себя
сидящей у этого самого окна и глядящей на эту самую улицу  с  тех  пор,  как
стала ходить.
   И сразу же перед моими глазами возникла картина: крохотная девочка  сидит
на верхних ступеньках лестницы и плачет. Это я  -  маленькая  девочка...  Но
сегодня-то я ведь уже не та маленькая девочка, так почему же я плачу?
   В дверь осторожно постучали.
   - Ты еще не спишь, девочка? - послышался тихий голос отца.
   Я открыла дверь. Его лицо, освещенное боковым светом из холла, показалось
мне более осунувшимся и еще более морщинистым, чем было раньше.
   - Не спится? - спросил он. Я молча кивнула.
   - Может, я приготовлю тебе горячего молока?
   - Все будет в порядке, па.
   - Надеюсь, мама не очень разволновала тебя. Понимаешь, она очень  о  тебе
беспокоится и переживает...
   - Я знаю. Нет, дело не в ней.
   - На нее свалилось столько забот - она все время крутит это в голове... А
больше всего она переживает из-за того, что Бобби  пошел  в  армию.  Гораздо
больше, чем она пытается показать.
   - А теперь еще и я. Мой развод не принес ей облегчения.
   - Ты за нас не волнуйся, мы справимся... Главное, чтобы  оба  вы  были  в
порядке. - Он поколебался, но потом все же сказал:
   - Ты же знаешь, что если тебе хоть что-то понадобится -  что  бы  это  ни
было, тебе достаточно просто позвонить нам.
   Я поцеловала его в щеку.
   Он погладил меня по голове.
   - И мне не нравится, когда тебе причиняют боль.
   - Я сама во всем виновата, - сказала  я.  -  И  я  сама  должна  со  всем
разобраться и справиться. Но теперь, когда у меня  появился  шанс,  надеюсь,
все пойдет хорошо. Он долго и внимательно на меня смотрел, потом сказал:
   - Уверен, что так и будет. - И добавил:
   - Просто тебе не нужен еще один отец.
   Я была настолько удивлена его словами, что он прочитал это в моих  глазах
и не дал мне возможности заговорить.
   - Мы оба с Уолтером столкнулись с одной и той же проблемой: ни я,  ни  он
не захотели поверить в то, что  ты  выросла,  стала  взрослой.  -  Внезапная
улыбка согрела его морщинистое лицо. - Я понял это в тот самый момент, когда
увидел тебя в заглавной роли в его пьесе. Он бы хотел сохранить тебя такой -
девочкой - навсегда и ни о чем лучшем не мечтал. Но разница между  пьесой  и
жизнью в том, что жизнь меняется, а события в пьесе - нет.
   Девушка в пьесе и сегодня все та же, какой была пять лет назад. А ты  уже
совсем другая.
   Я чувствовала, как по моим щекам бегут слезы. Он обнял меня и прижал  мою
голову к груди. В его голосе появилась задумчивая интонация:
   - Не следует так расстраиваться и чувствовать себя  виноватой,  Джери-Ли.
Все могло бы оказаться гораздо хуже. Некоторые люди так и не  взрослеют  всю
жизнь.

Глава 4

   Я смотрела, как мой отец спускается по лестнице в холл первого этажа.
   Он скрылся в своей комнате. Я закурила сигарету, закрыла  дверь  и  опять
присела к окну.
   Девушка в пьесе никогда не вырастет...
   Когда-то я была девушкой в пьесе. Не осталась ли я ею? Может быть,  мысль
о том, что я повзрослела, выросла, - ошибочная, просто иллюзия?
   Я до сих пор помню все до мельчайших подробностей, что  произошло  в  тот
день, на второй неделе, репетиций. Именно тогда началось мое взросление.
   Я не хотела репетировать.
   Я твердила, что я не актриса. Но Уолтер и Гай твердили обратное и  давили
на меня - давили непрерывно, так что я в конце концов сдалась.
   Вначале я чувствовала себя отвратительно, все время не в своей тарелке  -
любитель среди профессионалов. Но постепенно я  училась.  Шаг  за  шагом.  К
концу первой недели они уже могли слышать меня, например, с балкона.  И  все
были так заботливы, так внимательны, что я постепенно почувствовала себя как
бы на своем месте - появилась уверенность. Вплоть до  того  дня,  когда  это
вдруг свалилось на меня, как кирпич на голову.
   "Красавчик" Дрейк вернулся из Голливуда в Нью-Йорк через  пятнадцать  лет
после того, как он отправился  туда  сниматься.  И  его  первая  роль  после
возвращения была в нашей пьесе. Он был звездой и отлично знал это. И еще  он
был профессионалом и никому не позволял забыть это, особенно  мне.  Он  знал
все  актерские  штучки  и  приемчики.  Например,  половину   времени   моего
пребывания на сцене  я  играла  спиной  к  зрителям,  как  выяснилось  после
репетиции. Или оказывалась за его широкой спиной,  так  что  меня  никто  не
видел. Или застревала в одной стороне сцены, а он оказывался в другом  конце
и, захватив зрительское внимание, купался в нем.
   Вначале я  просто  не  понимала  всего,  что  происходит,  и  поэтому  не
беспокоилась и не переживала.  Но  постепенно  я  начала  замечать,  что  он
вытворяет, и стала злиться. Нет, я вовсе не хотела  сделать  из  своей  роли
нечто большее, чем следовало по пьесе, но и не меньше, поскольку чувствовала
в себе способность полностью отвечать требованиям пьесы. И я начала бороться
- так, как я могла.
   К этому времени я обнаружила, что Дрейк  помнит  только  последние  слова
реплики партнера и отвечает на них. Это - как рефлекс. И малейшее отклонение
в "хвосте " фразы, как называют актеры, ставит его в тупик.
   Тогда я стала менять "хвосты" своих реплик, тем более, что это  мне  было
очень легко сделать, потому что Уолтер писал их с моих слов.
   В тот день мы прогоняли пьесу целиком уже во второй раз. Мы  приближались
к кульминации второго акта. И вдруг, неожиданно для всех, он сорвался:
   - Да будь оно все проклято! - взревел он.
   Мы замерли. Дэн Кейт, игравший роль моего отца, уставился на него,  потом
перевел взгляд на меня. Джейн Картер, стоявшая в кулисе и  ожидавшая  своего
выхода, непроизвольно открыла рот да так  и  не  закрыла  его,  когда  Дрейк
промаршировал, топая ногами, к рампе в центре сцены и  крикнул  в  зал,  где
сидели Уолтер и Гай:
   - Мне недостаточно платят, чтобы я выступал здесь в роли  Станиславского!
Если бы я  хотел  открыть  студию  актерского  мастерства  и  собрал  девиц,
ошалевших от желания выходить на сцену, я бы сделал это в Голливуде. Если вы
не можете заставить  миссис  Торнтон  произносить  те  реплики,  которые  вы
написали для нее, можете искать другого актера на мою роль. Я ухожу!
   И он ушел со сцены.
   - Зал замер - ни звука,  ни  шороха,  ни  вздоха.  В  мертвой  тишине  мы
услышали, как где-то далеко, в глубине театрального  здания  хлопнула  дверь
его уборной. Затем все заговорили одновременно.
   - Тихо! - голос Гая был властным, твердым. Он шел к сцене, сопровождаемый
Уолтером, и мы умолкли. Он посмотрел на Дэна и Джейн и быстро сказал:
   - Отдохните полчасика.
   Они тут же ушли со сцены, не сказав ни слова. Гай и Уолтер молча  глядели
на меня. Я отлично помню, что в этот момент  я  чувствовала  себя  маленьким
ребенком, осмелившимся возражать родителям.
   - Вы же все видели, что он вытворяет со мной! - , бросилась я в атаку.  -
Это просто издевательство! Он делал  все,  чтобы  выставить  меня  дурочкой,
показать, что я - ничто!
   Больше мне нечего было сказать, и поэтому я заплакала.
   - Ладно, - всхлипывала я, - я ведь никогда не говорила,  что  я  актриса,
это вы... Теперь я уйду...
   - А это не тебе решать, - сказал Гай  совершенно.  спокойно.  -  Здесь  я
режиссер.
   - Так будет лучше для пьесы  и  для  спектакля,  -  Продолжала  я  сквозь
всхлипывания. - Он меня ненавидит. С другой девушкой у вас не будет  никаких
осложнений.
   - Дрейк прав. Ты меняешь слова в репликах и сбиваешь его. Зачем?
   - Он не должен поступать со мной так, как он делает!
   - Ты не ответила на мой вопрос.
   - А ты не ответил на мой - выкрикнула я с вызовом.
   - Мне и не нужно отвечать. Я не порчу написанное автором.
   - Но если ты считаешь, что порчу я, почему ты молчишь?
   - Потому что сейчас  не  время.  Сейчас  я  хочу  знать,  почему  ты  это
делаешь?
   - Потому что это единственный способ заставить его дать  мне  возможность
играть роль так, как я считаю нужным.
   Гай и Уолтер понимающе переглянулись.
   - Но причина недост