заставку.
     - Так будет не всегда, - покачал головой Джек. - А теперь смотрите, что получается. За годы своего существования компания "Карлтон-хауз" сняла больше сотни фильмов. Приобретя "Доместик", "Карлтон-хауз" стала владельцем их киноархива, а это и комедии из английской жизни восемнадцатого века, и батальные фильмы. В 1944 году "Карлтон-хауз" присоединила к себе "Белл", это еще под сотню фильмов. В целом у них громадная фильмотека. Мы можем заключить контракт на показ этих фильмов по телевидению. В некоторых играют известные актеры. Есть даже оскаровские лауреаты. Фильмами можно заполнить немалую часть эфирного времени, и люди будут их смотреть.
     - А как насчет последних фильмов? - спросил Пейнтер. - Вроде "Сорняка"?
     Джек покачал головой.
     - Пока его копии берут кинотеатры, ничего не выйдет. Но это еще не все. По контрактам с "Карлтон-хауз" работают пять или шесть кинозвезд. И уж они-то, конечно, смогут принять участие в "Шоу Салли Аллен". Мы, возможно, сумеем поставить новый телеспектакль.
     - Все это я и хотел сделать после слияния компаний, - объяснил Пейнтер.
     - Все это можно сделать и без слияния, - ответил ему Джек.

5

     Кэти Маккормак стояла на четвереньках в своей гостиной. На ней был белый пояс для чулок, черные чулки и лакированные кожаные туфельки. Голова и плечи опущены к полу, голая задница поднята вверх. На кофейном столике стояла большая бутыль оливкового масла, под Кэти лежали расстеленные в три слоя банные полотенца, это должно было уберечь ковер.
     Дик Пейнтер наливал масло на ладонь левой руки и пальцами правой втирал его в зазор между ягодицами Кэти. Затем щедро смазал маслом свой пенис.
     Кэти застонала, когда он начал вводить свой конец в ее анус. Она к этому уже привыкла и теперь не испытывала такой резкой боли, как вначале, но боль все-таки оставалась. Сколько бы раз они все это ни проделывали, тело Кэти инстинктивно сопротивлялось, и лишь когда член входил до конца, мышцы расслаблялись, и она уже могла не сжимать зубы, чтобы подавить крик.
     - Нормально? - спросил Дик.
     - Да, дорогой. Но, прошу тебя, полегче.
     Ради него она шла на все. Если ему это нравилось, она не возражала. Хотя и спрашивала себя, почему ему правится вставлять свой прибор именно туда, а не в положенное для этого место. Дик тем временем активно задвигался, а потом быстро кончил. Кэти почувствовала, как выливается его сперма, и вздохнула с облегчением, когда он повалился на спину, удовлетворенно постанывая.
     "Дик все-таки странный человек", - думала Кэти. Вместе они не жили. Она никогда не была в его квартире. Они могли потрахаться, пойти поужинать в ресторан, поесть у нее в квартире, провести вечер вместе, но спать Дик в любом случае отправлялся в свою квартиру. Один. Поначалу Кэти подозревала, что у него там живет другая женщина, возможно, мать. Но нет. Дик хотел спать один, просыпаться один, принимать душ, бриться, завтракать, читать утреннюю газету, и все один, чтобы ему никто не мешал, не отвлекал.
     Он жил по правилам, установленным им самим. Устанавливал он правила и для Кэти. На работу ходить в белой блузе и черной юбке. Трахаться, не снимая пояса, чулок и туфель. Обходиться без трусиков. Всегда. Он не желал видеть ее в брюках или джинсах - только в юбке. Если они были вдвоем, ей полагалось ходить с обнаженной грудью. Дик не жаловался и не дулся, если Кэти нарушала какое-то из правил, но она не видела в этом особого смысла. Правила эти не слишком обременяли ее, а она получала от Пейнтера слишком много, чтобы подвергать риску их взаимоотношения.
     Он страшно ее ревновал и не позволял заводить подруг. Она и тут особо не возражала. На работе не было женщин, с кем ей хотелось бы сойтись поближе.
     Единственным другом Кэти стал белый пудель, которого она назвала Белянчик. Он всегда с интересом наблюдал, как Дик долбит сзади его хозяйку. Иной раз Белянчик склонял голову набок, словно, как казалось Кэти, пытаясь попять, не причиняет ли этот мужчина вреда его Мамочке.
     Тем временем Дик сел и потянул на себя полотенце. Он обтер свои пенис, потом ягодицы и промежность Кэти. Поцеловал ее, это означало, что с сексом покончено. Дик встал и оделся. На стуле остались только пиджак и галстук.
     Кэти надела черную юбку и комбинацию, не тронув блузу и бюстгальтер, груди она вывалила наружу, как это требовал Дик. Кэти радовало, что ее груди нравятся Дику. Хотя ей казалось, что они уже стали слишком большими и мягкими.
     - Что-нибудь выпьешь? - спросила она, заранее зная, что ответ будет утвердительным.
     - Да, - выдохнул он, глотнув виски, - эти чертовы Лиры пытаются выползти из-под нас.
     - Это проблема, Дик. Ты же знал, что тебе придется с ней столкнуться.
     - Унаследовав половину "Карлтон-хауз продакшн", этот мерзавец вновь обрел независимость, о чем сегодня и заявил во всеуслышание.
     - А как отреагировал Дуг?
     - Не столь решительно, как я ожидал. Но цель у нас с ним одна - взять бразды правления в свои руки и проводить политику, какую мы считаем нужной. Я найму человека, который присмотрится к "Карлтон-хауз". Надеюсь, мы найдем слабые места. Мне хотелось бы получить контроль над обеими компаниями.

Глава 25

1

1952 год

     Вернувшись из Аннаполиса, Джон сидел за обеденным столом в доме на Луисбург-сквер. Он смотрел на мать и содрогался от ужаса. В сорок пять лет, когда многие женщины еще находятся на пике, она стремительно катилась вниз. Теперь Джон приезжал домой только на каникулы, и перемены особенно бросались в глаза.
     Джон помнил, что еще совсем недавно гордился матерью. Он помнил, что она по праву считалась одной из самых элегантных женщин Бостона. Теперь же, по его мнению, она являла собой карикатуру на элегантность. Кимберли пила и курила, перебарщивала с косметикой, которая, однако, не скрывала морщинок у глаз и жестких складок, отходящих от уголков рта. Волосы она красила в более темный цвет и начесывала их, как молодая. Ее запястья украшали широкие браслеты, которые, смещаясь чуть выше, открывали черные синяки. Джони говорила, что это следы наручников, в которые Додж заковывает Кимберли, когда они уединяются на чердаке. Джони утверждала, что на спине у матери белые шрамы от ударов хлыста. Летом Кимберли уже не могла выходить на пляж в купальном костюме.
     Додж куда успешнее противостоял возрасту. Он оставался подтянутым, уверенным в себе, спокойным. В присутствии Джона, Джони и слуг всегда целовал и обнимал Кимберли.
     - Сколько времени этим летом ты проведешь дома, Джон? - спросил Додж.
     - К сожалению, немного. В этом году у меня морская практика.
     - На каком корабле?
     - Я просился на авианосец.
     - Почему на авианосец? - спросила Кимберли. - Ты по-прежнему одержим желанием летать?
     - Да, мама. Я прохожу начальную летную подготовку. И я буду летать.
     Кимберли фыркнула:
     - Детская причуда. Как только ты поднимешься в воздух, тебя вырвет. Пора тебе уже повзрослеть.
     Джон бросил короткий взгляд на Джони.
     - Меня не вырвет. И в воздух я уже поднимался. У меня есть лицензия летчика-любителя.
     - И кто заплатил за?.. Черт! Конечно же, твой отец!
     - Джон - хороший пилот, - вступилась за брата Джони.
     - А ты откуда знаешь?
     - Так говорят его инструкторы. Да и я с ним летала. И совсем не боялась. Джон крепко держит штурвал.
     Кимберли повернулась к Доджу.
     - И это мои дети. - Она едва сдерживала ярость. - Я потеряла обоих. Какой же говнюк этот Джек!
     - Как раз нет, - вскинулась Джони.
     - Нет? Оставь свое мнение при себе. Этим летом ты к нему не поедешь!
     - Мама, в августе мне исполняется восемнадцать. И я проведу часть лета в Гринвиче... хочешь ты этого... или нет.
     - Так почему бы тебе не поехать туда прямо сейчас? Собери вещички и уматывай к своему отцу. Сейчас... Сегодня вечером

2

     За рулем автомобиля Джони, "бьюика" с откидным верхом, который год назад подарил ей Джек, сидел Джон. По пути из Бостона в Гринвич Джони дважды сделала ему минет. Сказала, что и не помнит, когда занималась этим последний раз, но давно уже только об этом и думала. Джон признал, что и ему этого недоставало. В Гринвич брат с сестрой прибыли в два часа ночи, но, поскольку они предварительно позвонили из дома на Луисбург-сквер, Джек и Энн дожидались их.
     - Мать сошла с ума, - сразу же выложил Джон. - Я не хотел говорить этого по телефону, потому что она могла подслушивать по параллельной линии. Но она сошла с ума. Джони больше нельзя у нее жить.
     - В этом уже нет необходимости, - вставила Энн.
     - Уэллесли <престижный частный гуманитарный колледж высшей ступени для женщин в пригороде Бостона.>... - начал Джон.
     - Я не хочу поступать в Уэллесли. Слишком близко от нее. Там она будет меня доставать.
     - Но тебя же туда приняли, - заметил Джек. - А в другой колледж документы, возможно, подавать уже поздно.
     - Если так, я год поработаю.
     - Кем?
     - Папа, если придется, официанткой.
     - Давайте не принимать решений глубокой ночью, - вмешалась Энн. - Если ты останешься у нас, Джони, мы будем только рады. Насчет работы или учебы что-нибудь придумаем. Кстати, мы собираемся перебраться в Гринвич, но оставим за собой и дом в Нью-Йорке. Ты сможешь жить и здесь, и там. Не волнуйся, Джони, все образуется.
     - Если только ты вновь не забеременеешь, - рассмеялся Джек, похлопав дочь по плечу.

3

1952 - 1953 годы

     Джони окончательно решила поработать год, а потом уже поступать в колледж. Она сказала, что пока не знает, чем ей хочется заниматься в жизни, а потому берет год на раздумья.
     Джони горько плакала после отъезда Джона. Энн это показалось странным, но догадаться о причине она, естественно, не могла. А Джони тем временем занялась поисками работы.
     И сразу столкнулась с трудностями. Секретарских навыков она не имела, да и не хотелось ей идти в секретари. Джек предложил найти дочери место в своей компании. "И что я смогу там делать?" - спросила Джони. Внятного ответа у Джека, разумеется, не нашлось. Какое-то время Джони кружила на своем автомобиле по Гринвичу, Стемфорду и Уайт-Плейнсу, отзываясь на объявления местных работодателей. А в августе, когда ей исполнилось восемнадцать, она перебралась в нью-йоркский особняк Джека и Энн. В Гринвич Джони приезжала только на уик-энды. Джек выдавал ей ежемесячное пособие, но она стеснялась брать его деньги.
     Наконец в октябре Джони сообщила Джеку и Энн, что нашла работу, и спросила, может ли она постоянно жить в их городском доме. Они ответили согласием и поинтересовались, что у нее будет за работа. Ее взяли манекенщицей, ответила Джони. В "Мейси" <сеть универсальных магазинов. Речь идет о самом большом из них, который занимает целый квартал между Тридцать четвертом и Тридцать пятой улицами, Седьмой авеню и Бродвеем.>. Ее будут фотографировать в разнообразной одежде, продаваемой в универмаге, для рекламных объявлений в "Нью-Йорк таймс" и других газетах.
     Джони так и сияла. Конечно, работа эта была не из самых престижных, и платили не очень, но она вполне могла обходиться без денег отца при условии, что ей позволят жить в его особняке.
     Вскоре Джек и Энн начали встречать в "Таймс" фотографии Джони. Какое-то время она рекламировала платья и пальто, потом начала появляться в бюстгальтере и трусиках.
     Перед Рождеством из Бостона пришла телеграмма:
     УНИЖЕНА И ОСКОРБЛЕНА ФОТОГРАФИЯМИ ДЖОНИ В НИЖНЕМ БЕЛЬЕ НА СТРАНИЦАХ "ТАЙМС" ТЧК ПОЛАГАЮ ТЫ РАД ПРЕВРАТИВ НАШУ ДОЧЬ В ШЛЮХУ ТЧК ДУМАЮ И ОНА ЭТИМ СЧАСТЛИВА ТЧК
     МИССИС ДОДЖ ХЭЛЛОУЭЛЛ
     Джек и Энн эту телеграмму Джони не показали. Но старались они напрасно. Джони получила другую:
     ТЫ СОЗНАТЕЛЬНО УНИЗИЛА ДЕДА И БАБУШКУ А ТАКЖЕ ДОДЖА И МЕНЯ РАЗРЕШИВ ФОТОГРАФИРОВАТЬ СЕБЯ ПРАКТИЧЕСКИ ГОЛОЙ ДЛЯ ПУБЛИКАЦИИ В ГАЗЕТАХ ТЧК РЕКОМЕНДУЮ БОЛЬШЕ НЕ ПОЯВЛЯТЬСЯ В ЭТОМ ГОРОДЕ ТЧК
     МИССИС ДОДЖ ХЭЛЛОУЭЛЛ
     И Джони не показала телеграмму ни Джеку, ни Энн. Зато послала ответную матери:
     КАТИСЬ К ДЬЯВОЛУ ТЧК
     ДЖОНИ
     Телеграмма матери добавила ей решимости достичь успеха в выбранной профессии. Когда пришло время подавать документы в колледжи и университеты, Джони этой возможностью не воспользовалась. Вместо этого с комплектом своих фотографий она отправилась по модельным агентствам.
     В апреле 1953 года ее взяли в "Родман-Хаббел". Задания у нее стали более разнообразными, и ее фотографии теперь появлялись в журналах с глянцевыми обложками, а не в рекламных газетных объявлениях.

4

Октябрь 1953 года.

     Маленькому Джеку исполнилось уже шесть лет, его сестричке Энн-Элизабет - четыре. Джеку - сорок семь. Старшей Энн - сорок. Джек и Энн решили, что больше детей им не надо.
     Весной Энн побывала у гинеколога, и тот подобрал ей диафрагму. Этот способ предохранения не понравился ни ей, ни Джеку. Пришлось вновь вернуться к презервативам, хотя и их оба не жаловали. Слой резины, находившийся между ними, снижал остроту ощущений.
     Как-то поздним вечером, лежа в постели своего манхаттанского дома (они вернулись после торжественного обеда, который устроили в честь Кертиса Фредерика), они вновь затронули эту проблему.
     - Я так тебя люблю, Джек, - прошептала Энн. - Мне хочется, чтобы мы могли заниматься любовью в любое время, в любом месте. Я... я думала о том, чтобы перевязать трубы. Это простая операция. Я...
     - У меня есть идея получше, - прервал ее Джек. - Операция, которую могу сделать я, гораздо проще.
     - О нет!
     - Проще, проще. И она совершенно безболезненная. При этом ничего не меняется в смысле ощущений. Кертис сделал ее, когда ему исполнилось пятьдесят, а Бетси - сорок семь. Он заверяет меня, что разницы нет никакой. Говорит, что ему так же хорошо, как и прежде.
     - Но ты будешь чувствовать, что... Как бы это сказать?
     - Свою ущербность как мужчины? Наоборот, я буду в еще большей степени ощущать себя мужчиной, совершив ответственный поступок. Почему ты должна ложиться на операцию, если я могу достичь того же результата простой амбулаторной процедурой?
     Десять дней спустя он лежал на операционном столе в кабинете хирурга. Операция оказалась достаточно болезненной, но через неделю все неприятные ощущения исчезли.
     Трижды Энн гоняла ему шкурку, он спускал в стакан, а потом они относили сперму в лабораторию, где ее изучали под микроскопом. На третий раз анализ показал полное отсутствие сперматозоидов.
     Джек и Энн воспользовались вновь открывшимися возможностями. Энн ни в чем не отказывала мужу, словно хотела компенсировать те неудобства, которые принесла с собой операция. Они словно вернулись в свой медовый месяц.

5

     Время доказало правоту доктора Лоувенстайна. Не всем телевизионным станциям приходилось работать в автономном режиме. Из телестудии сигнал по проводам передавался на телестанции-сателлиты, а оттуда шел в эфир. Более того, в рекламные паузы на каждой станции-сателлите удавалось пускать местную рекламу. Так что при трансляции, скажем, одного из фильмов "Карлтон-хауз" местные бизнесмены могли рекламировать свои товары и услуги.
     В конце 1953 года Эл-си-ай начала эксперименты по передаче сигнала на телестанции-сателлиты в микроволновом диапазоне. Микроволновый передатчик мог посылать сигнал только в радиусе прямой видимости, не за горизонт. Но даже в этом случае при оптимальном расположении передатчика радиус распространения сигнала составлял двадцать пять, а то и тридцать миль. Цепочка ретрансляторов могла передавать программу из телестудии на станции-сателлиты с существенно меньшими затратами, чем при аренде линии связи.
     Другой проблемой стали частотные диапазоны. За имевшиеся в наличии двенадцать каналов высокой частоты шла жесткая конкурентная борьба. В то же время семьдесят каналов ультравысокой частоты, то есть дециметровый диапазон, практически игнорировались. Независимые телевизионные станции решили ими воспользоваться. Не отстала от них и Эл-си-ай.
     Однако большинство телевизоров имели только каналы высокой частоты. Телевизоры, принимающие передачи в дециметровом диапазоне, стоили несколько дороже. При этом сигнал УВЧ распространялся на меньшее расстояние. Выход, по словам доктора Лоувенстайна, был один: у потребителя должно возникнуть желание смотреть программы, которые транслировались в дециметровом диапазоне.
     Во многих регионах, особенно сельских, люди могли смотреть программу Милтона Берля или "Ваше лучшее шоу" <телешоу в жанре комедийного варьете (1950 - 1954 гг.), имевшее очень высокий рейтинг за счет большого количества приглашенных звезд и прекрасных скетчей знаменитых комиков.> на своих двенадцатиканальных телевизорах, но вот интересное, балансирующее на грани приличий "Шоу Салли Аллен" было им недоступно. Ради него они покупали телевизоры с дециметровым диапазоном и устанавливали дополнительные маленькие антенны, позволяющие принимать УВЧ-сигнал.
     К концу 1953 года "Лир нетуок" начали называть четвертой телевещательной сетью. Джек Лир не гнался за столь высоким статусом, но радовался, что его усилия оцепили по достоинству.

6

     Осенью 1953 года Джек и Энн прилетели в Лондон. С неделю днем они ходили по магазинам, вечером - в театры, потом на три дня отправились в "Уэлдон Эбби" с подарками и фотографиями дома, который они строили в Коннектикуте. Графиня разместила их в той самой спальне, где они провели свою первую брачную ночь.
     В большом камине пылал огонь. На этот раз его тепла вполне хватало, чтобы согреть комнату.
     - В ту ночь проку от камина не было, не так ли? - отметил Джек. - Постель нам согрели, но в спальне царил холод.
     - Я собиралась надеть белое неглиже, - добавила Энн. - Помнишь его? Купила специально для нашей первой брачной ночи. Но из-за этого холода мы просто не могли вылезти из-под одеял.
     - Если б вылезли, обязательно что-нибудь отморозили бы, - хохотнул Джек.
     Энн улыбнулась.
     - Зато лежать в такую ночь в постели - одно удовольствие. Там было тепло, но ты меня согрел бы и без всяких грелок.
     - Это неглиже ты смогла надеть только на Майорке. Жаль, что сейчас его нет.
     - Есть, - игриво улыбнулась Энн. - Я его привезла. Сейчас надену.
     Узкие бретельки оставляли обнаженными плечи, лиф только поддерживал груди, не закрывая их. Энн покрутилась перед мужем, совсем как на Майорке. Потом она села на маленький диванчик перед камином. Пока Джек снимал костюм и переодевался в халат из японского шелка, Энн наполнила два бокала коньяком. Джек сел рядом с женой и перед тем, как пригубить коньяк, поцеловал ее в губы и в оба соска. Затем обмакнул язык в коньяк и перенес несколько капелек сначала на ее губы, а потом на соски, отчего, он это знал, по коже Энн побежали мурашки.
     Энн тоже макнула язык в коньяк, и несколько капелек оказались на головке пениса Джека.
     Они рассмеялись.
     - Как мне выразить свою любовь к тебе? - спросил Джек.
     - Словами, наверное, не получится, - ответила Энн. - И потом, без этого можно обойтись. Я знаю, что ты меня любишь. Я это чувствую.
     Они перебрались на кровать. В одном Энн отличалась от других женщин: ее "дырочка" всегда была влажной! С остальными - конечно, не всегда, - Джеку приходилось прибегать к помощи слюны или даже вазелина, чтобы ввести свой прибор. С Энн - никогда. В нее он всегда входил как нож в масло.
     Что немного удивляло Джека, так это глубина влагалища Энн. При том, что размеры его хозяйства внушали уважение, для Энн это был не предел. И хотя Джек полностью удовлетворял ее, ей хотелось, чтобы его конец проникал в нее максимально глубоко. Наилучших результатов они добивались, когда она садилась на него, разводя ноги на максимальную ширину.
     - Дорогой, - шутила при этом она, - я чувствую тебя в горле!
     Вот и теперь, оседлав Джека, она прошептала: "А в нашу первую брачную ночь мы бы так не смогли. Черт бы побрал тогдашний холод!" - и начала набирать ход.
     Джек смотрел на нее снизу вверх. Закрытые глаза, прикушенная нижняя губа. Энн постанывала, приподнимая бедра, а потом резко пода