благодарностью улыбнулась, потом повернулась спиной.
Поезд тронулся, прибавляя скорость. Я думаю,  секунд  через  тридцать  у
меня уже начал вставать.
   Я чувствовал, как пот стекает по липу на воротник рубашки. Толпа  еще
сильнее прижала ее ко мне. Ее ягодицы были притиснуты к  моему  паху.  Я
попытался думать о чем-нибудь постороннем, но  ничего  не  вышло.  Трусы
внезапно показались мне ужасно тесными. Я засунул руку в карман штанов и
переместил член так, чтобы она не смогла ни о чем  догадаться.  Я  снова
посмотрел на нее и слегка приободрился, когда мне  показалось,  что  она
ничего не заметила.
   Поезд остановился в туннеле между станциями, лампы в вагоне  погасли.
Девушка взглянула на меня, обернувшись через плечо.
   - Вам удобно? - спросила она.
   Я кивнул. Я не мог разговаривать. Мне необходимо  было  отвлечься  от
своего состояния и сосредоточиться на чем-то отвлеченном.
   - Все в порядке, - ответил я.
   - Я тебя чувствую - Она  улыбнулась  мне  в  мерцающем  отблеске  фар
вагона.
   Я посмотрел на нее. Она не казалась рассерженной.
   - Извините, - сказал я.
   - Ничего страшного, - ответила она. - Ты не поверишь, сколько  мужчин
занимаются этим в подземке.
   Она явно ожидала ответа, но я не знал, что сказать Она кивнула.
   - Ты четвертый на этой неделе. Мне  это  совсем  не  нравится  -  они
настоящие свиньи. Но против тебя я не возражаю, с виду ты симпатичный  и
чистый.
   - Спасибо, - выдавил я.
   Она посмотрела на меня.
   - Ты уже кончил?
   Я затряс головой: нет.
   - А хочешь? - спросила она.
   Я уставился на нее, но прежде, чем я смог ответить, она засунула руку
за спину и схватила меня за яйца сквозь ткань брюк. Это решило дело.
   В ту же минуту поезд  тронулся,  лампы  зажглись,  и  мы  въехали  на
станцию. Ноги мои подкосились от оргазма, я уцепился за поручень,  чтобы
не упасть, ощущая, как от горячей липкой влаги промокают мои трусы.
   Потом двери вагона раскрылись, и она, улыбаясь, обернулась ко мне.
   - Это было замечательно, - сказала она и вышла.
   Все еще вися на поручне, - я смотрел, как она идет  по  платформе.  Я
должен был догнать ее, спросить, как зовут, пригласить на  свидание,  но
не мог сделать ни шагу. Тут я почувствовал, что  влага  уже  просочилась
сквозь брюки, и прикрылся перекинутым через руку пиджаком.
   Когда поезд тронулся, я попытался поймать на себе ее взгляд.  Но  уже
через несколько секунд она пропала из виду, смешавшись с толпой.
   "Дерьмо, - подумал я. - В самом деле сглупил. Все было в моих  руках,
а я упустил удачу. Мне всего лишь нужно  было  чуть  побольше  говорить,
вместо того, чтобы стоять, как истукан".
   Я прищурился, чтобы взглянуть назад, на станцию,  потом  моргнул,  но
когда открыл глаза, то увидел свою ногу, висящую надо мной на вытяжении.
   Я огляделся. Вычищенные, вымытые до блеска голубые  стены  и  потолок
палаты. Я услышал шаги и, повернув голову, увидел медсестру,  подходящую
ко мне с влажной салфеткой в руках.
   Это была полная женщина лет сорока. Она протянула мне салфетку.
   - Вытрите себе интимные места.
   - Зачем? - спросил я, беря салфетку.
   - У вас была поллюция,  пока  вы  спали,  -  сказала  она.  -  Но  не
беспокойтесь.  Это   совершенно   нормально,   когда   пациенту   вводят
обезболивающее.
   - Я помню только, как меня везли на каталке по коридору.
   - Когда вас привезли сюда, вы уже спали.
   - Я припоминаю, что каталка напомнила мне подземку, - сказал я. - Как
странно.
   - Вымойтесь и забудьте об этом, - сказала она. - Вы спали больше трех
часов, и ваш доктор может прийти с минуты на минуту.
   Меньше чем через пять минут в палату вошел Эд.  Он  оглядел  вытяжное
устройство, потом придвинул стул к моей постели.
   - Тебе порядком повезло, старина, - сказал он.
   - Рад, что  ты  так  считаешь,  -  саркастически  ответил  я.  -  Это
чертовски больно.
   - Могло быть и хуже. Твои переломы со временем заживут, а  я  повидал
другие, которые усадили бы тебя в инвалидную коляску на всю жизнь.
   Я посмотрел на него,  впервые  увидев  бесконечную  усталость  в  его
водянисто-голубых, покрасневших от постоянного недосыпания глазах.
   - Извини, - сказал я. - Боюсь, я оторвал тебя от дел.
   - Все в порядке, - ответил он. -  Тебе  придется  провести  некоторое
время в бездействии, так что готовься залезть  в  отложенное  на  черный
день.
   - Когда я буду здоров?
   - На этот вопрос ответить нелегко Это происходит  постепенно.  Стадия
первая - ты лежишь в больнице на вытяжении  около  недели,  пока  мы  не
удостоверимся, что все кости встали на место. Потом можешь ехать  домой.
Ходишь очень осторожно, сначала с  каталкой  для  первых  шагов,  всегда
медленно и понемножку, потом на костылях, по-прежнему  много  отдыхая  в
постели. Через месяц мы сделаем  еще  несколько  рентгеновских  снимков.
Если все будет идти хорошо, разрешим двигаться чуть побольше, но все еще
на костылях. Еще через месяц снова сделаем  снимки,  и  к  тому  времени
переломы уже должны будут срастись. Потом будешь  ходить  потихоньку,  с
одним костылем или палкой еще пару месяцев, пока  мы  не  убедимся,  что
сустав в полном порядке. А потом сможешь вернуться к нормальной жизни.
   Я быстро подсчитал.
   - Полгода?
   - Около того, - сказал он.
   - Могу я работать?
   - Думаю, да, - ответил он. - Но у тебя будут постоянные боли, так что
работать в хорошем темпе не получится.
   - Когда боли пройдут?
   - Если по десятичной шкале принять  ту  боль,  что  есть  сейчас,  за
десять, через три месяца она опустится примерно  до  отметки  "пять",  а
когда ты будешь полностью здоров, она понизится до двух или  одного,  но
тебе нужно будет привыкать жить с ней. По-настоящему она мешать тебе  не
будет.
   Я взглянул на него. Было кое-что, что я в нем уважал,  -  он  говорил
правду. Никаких пустых обещаний.
   - Все мое расписание летит к черту, - сказал я -  В  эти  выходные  я
должен был сдавать сценарий для телесериала, через  неделю  -  статью  в
английскую газету. Потом я собирался приняться за новую  книгу  и  через
три месяца закончить ее первую часть.
   - Боюсь, ты не сможешь придерживаться своего расписания,  -  серьезно
сказал Эд. - Но о чем тебе беспокоиться? Твоя последняя книга все еще  в
списке бестселлеров и продержалась там больше года.
   - И за это время  я  успел  истратить  все  деньги,  которые  за  нее
получил. Мне нужно поддерживать в рабочем состоянии большой механизм.
   Он секунду помолчал, потом кивнул.
   - Думаю, ты прав. Имея дома здесь, на Беверли-Хиллз,  на  Ривьере  во
Франции, виллу и яхту и зимний домик в Акапулько, как тебе это удается?
   - Так же, как и тебе, - ответил я. - Работаю.
   - Ты еще и выбрасываешь кучу денег на выпивку, вечеринки, наркотики и
девочек. Слегка урежь эти расходы, и ты здорово сэкономишь.
   - То же самое говорит мне и Пол, мой юрист. Вы оба не понимаете,  что
это - как глазурь на торте, которая не дает ему  развалиться  и  придает
смысл всему остальному. Просто класть деньги в банк  не  доставляет  мне
никакой радости. По крайней мере, я трачу свои деньги  на  стиль  жизни,
который приносит мне удовольствие.
   - Но тебе приходится все время работать.
   - Да? А тебе?
   - Да, - сказал он. - Но о тебе люди думают иначе.
   Я рассмеялся.
   - Они думают о моих книгах, и это  заставляет  их  считать,  что  мои
книги и я - одно и то же.
   - Ты хочешь сказать, что всегда так работал? Даже когда начинал?
   - Всегда, - ответил я - Может быть, даже больше.
 
ЧАСТЬ 1 
1942 
 
1 
 
   - Джо! - Голос матери слабым эхом достиг  его  спальни.  Он  медленно
перевернулся  и  взглянул  на  будильник.  Было  одиннадцать  утра.   Он
повернулся обратно и закрыл голову подушкой.
   На этот  раз  голос  матери  прозвучал  громче.  Он  выглянул  из-под
подушки. Дверь в его комнату была открыта,  и  двоюродная  сестра  Мотти
стояла в коридоре рядом с дверным проемом. Он уставился на нее.
   - Какого черта ты здесь делаешь?
   - Ты нужен своей маме, - сказала она.
   - Я слышал, - резко ответил он. - Я еще не выспался.
   - Тебе лучше встать, - сказала Мотти - Это важно.
   - Подождите еще полчасика, -  сказал  он,  снова  ныряя  головой  под
подушку.
   Через секунду он почувствовал, что с него срывают одеяло.
   - Что, черт тебя  дери,  ты  делаешь?  -  взорвался  он,  прикрываясь
руками.
   Мотти засмеялась.
   - Ты опять дрочил.
   - Нет, - сердито ответил он, садясь на постели.
   - Дерьмо трепливое, - сказала она - Я же вижу пятна на простыне.
   Он взглянул на простыню.
   - Это во сне.
   - Угу, - саркастически сказала она. - Ты  всегда  так  говоришь.  Мне
лучше знать. Я ведь знаю тебя с тех пор, как ты был совсем малышом.
   - Когда ты успела стать таким специалистом? - поинтересовался  он.  -
Ты же ненамного старше меня.
   - Мне уже двадцать пять, - ответила  она  почти  высокомерно.  -  Это
вполне достаточно. Я помню еще то время, когда я  купала  тебя,  ты  был
практически еще младенцем.
   - И все это время ты играла моим членом, - сказал он.
   - Не правда! - возмутилась она.
   Он убрал руки.
   - У меня стоит, - сказал он. - Не хотела бы ты опять меня искупать?
   - Свинья! - огрызнулась она.  -  У  тебя  извращенный  ум.  Я  читала
рассказы, которые ты пишешь для этих журналов. Сомнительные  эротические
рассказы,    сомнительные     детективные     рассказы,     сомнительные
приключенческие рассказы.
   Он взглянул на нее.
   - Тебя никто не заставлял их читать.
   - Мне было интересно узнать, чем ты занимаешься.
   - Они зацепили тебя?
   - Они отвратительны, - сказала она. - Если тебе хочется называть себя
писателем, почему ты не  пишешь  для  каких-нибудь  приличных  журналов?
"Сетердей ивнинг пост", "Коллиерз", "Ледиз хоумджорнал".
   - Я пытался, - ответил он. - Я не  могу  писать  в  их  стиле.  -  Он
секунду помолчал. - Но все не так уж плохо Я получаю  за  свои  рассказы
пятьдесят долларов в неделю.
   - Это не так уж много, - сказала она - Я зарабатываю тридцать пять  в
неделю за то, что пишу рекламные образцы.
   - Я бы не назвал это "писанием", - сказал он. - Кроме  того,  ты  еще
стоишь в магазине за стойкой.
   Проигнорировав это замечание, она направилась к двери.
   - Лучше бы тебе спуститься, - сказала она. - Твоя мама расстроена.
   Прежде чем вылезти из кровати, он переждал, пока не услышал, как  она
спускается по лестнице, ведущей  в  нижний  холл.  Он  выпрямился  перед
широко раскрытым окном и глубоко  вздохнул.  Уже  наступил  октябрь,  но
воздух был по-прежнему теплым  и  влажным.  Казалось,  лето  никогда  не
уйдет. Он перевесился  через  подоконник  и  посмотрел  вниз,  на  узкий
проезд, разделявший их дом и соседний. Он  увидел  Мотти,  выходящую  из
боковой двери.
   - Ты, похоже, опоздаешь на работу, - прокричал он.
   - Сегодня четверг. Магазин по  четвергам  открывается  позже.  -  Она
посмотрела - вверх, на него. - Ты сегодня работаешь допоздна?
   - Нет, - сказал он.
   - Может, зайдешь за мной  в  магазин?  Мне  не  хочется  возвращаться
одной. Вечером это кошмарный район.
   - Я тебе позвоню, - ответил он. - Я постараюсь.
   - О'кей, - сказала она и пошла по проезду по направлению к улице.
   Он повернулся лицом к комнате.  Мотти  вообще-то  классная  девчонка,
несмотря на то, что иногда бывает настоящей язвой. Она жила с ними с тех
пор, как ей исполнилось десять. Ее мать и отец погибли в автокатастрофе.
И теперь его мать была ее единственной родственницей.
   Он  окинул  комнату  взглядом.  Кровать  брата  все  еще   стояла   у
противоположной стены, как будто его ожидали в любой день. Стивен был на
семь лет старше и учился на третьем курсе  Высшей  медицинской  школы  в
Оклахоме, а домой приезжал только на две недели  в  году,  на  каникулы.
Иногда он сомневался, что Стивен  действительно  его  брат.  Стивен  был
всегда серьезен, всегда занимался и с  детства  знал,  что  хочет  стать
врачом. Он обычно дразнил Стивена тем, что тот хочет  стать  врачом  для
того, чтобы Мотти перед ним  раздевалась,  а  он  осматривал  ее.  Но  у
Стивена не было чувства юмора. Он никогда не смеялся.
   Джо вытащил сигарету из  пачки,  лежавшей  на  столике,  зажег  ее  и
затянулся. Вкус не был, строго говоря, потрясающим.  На  самом  деле  он
предпочитал "Лаки", но они стоили дороже, чем "Твенти  Грандз",  которые
он курил сейчас. Он затушил сигарету, не докурив до конца,  и  осторожно
положил ее в пепельницу, так, чтобы можно было докурить позже. Он  надел
халат и вышел в коридор, пройдя мимо комнаты родителей в ванную.
   Когда он вошел в кухню, мать стояла к нему спиной. Она не повернулась
к  нему.  Продолжая  чистить  морковку  над  раковиной,   она   сказала,
обернувшись через плечо:
   - Ты будешь завтракать?
   - Нет, спасибо, мама, - сказал он. - Только чашку кофе, пожалуйста.
   Она все еще не повернулась к нему лицом.
   - Тебе вредно пить кофе на голодный желудок.
   - Я не хочу есть, - ответил он, усаживаясь за кухонный стол  и  крутя
окурок между пальцами, пока горелый конец сигареты не отвалился.
   Ставя перед ним кофе, мать заметила сигарету.
   - Сигареты для тебя - самое худшее, - сказала она. -  Ты  перестанешь
расти.
   Он рассмеялся.
   - Мама, во мне уже пять футов десять дюймов  Сомневаюсь,  что  я  еще
вырасту.
   - Ты уже видел письмо? - внезапно спросила она.
   Он поставил обратно на стол чашку с кофе, так и не отхлебнув.
   - Какое письмо?
   Оно лежало на кухонном столе. Она пододвинула письмо к  Джо.  Конверт
выглядел официальным. Он был уже вскрыт. Джо взял письмо,  действительно
оказавшееся официальным, - оно  пришло  из  его  призывного  пункта.  Он
быстро достал письмо из конверта. Ему  было  вполне  достаточно  увидеть
первую строчку: "Здравствуйте".
   - Черт! - вырвалось у него, и он посмотрел на мать.
   Она уже плакала.
   - Перестань, мама, - сказал он. - Все-таки это еще не конец света.
   - Один-А, - сказала она, - они хотят, чтобы в течение трех недель  ты
пришел в Главный центральный пункт для прохождения медицинской комиссии.
   - Это еще ничего не значит, - возразил он. - Я -  один-А  уже  больше
года.  Кроме  того,  в  газетах  пишут,  что  только   сорок   процентов
призывников проходят комиссию. Я могу не пройти.
   - Тебе для этого должно очень повезти, - шмыгая носом, сказала она.
   Он засмеялся.
   - Я уверен, что мы сможем что-то сделать. Папа - очень  близкий  друг
Эйба Старка. И есть еще кое-кто, с кем мы могли бы поговорить. -  Он  не
хотел говорить при ней, что папа в прекрасных отношениях с  ребятами  из
Браунсвилля. Она и сама это знала, но никогда не упоминала об этом.  Она
даже не хотела допустить, что ее муж занимается не только своим  птичьим
рынком на Питкин-авеню, но еще и берет деньги под проценты.
   - На призывные пункты никто не может повлиять, - сказала она - У тебя
действительно должно быть что-то не в порядке.
   - Может быть, они обнаружат у меня триппер.
   Она посмотрела на него.
   - У тебя он  в  самом  деле  есть?  -  Она  не  знала,  нужно  ли  ей
обрадоваться или рассердиться.
   - Нет, - сказал он.
   - Что произошло с твоей работой в "Дейли ньюс"?  -  спросила  она.  -
Газетчиков не призывают. Ты не должен был уходить оттуда.
   - Я оттуда не уходил, - сказал он, - я тысячу раз тебе  говорил,  что
они меня выставили. Они не хотят, чтобы у них работал кто-нибудь разряда
один-А, потому что не могут зависеть от неопределенной  ситуации:  может
быть, человек будет работать у них постоянно, а может быть, и нет.
   - Эта твоя девушка, она же там пишет. Она могла бы как-нибудь  помочь
тебе.
   Он промолчал. Он никак не мог сказать ей, что  его  выставили  именно
из-за того, что он трахал Китти. Он зажег окурок,  выпустил  дым,  потом
поднес чашку с кофе к губам.
   - По крайней мере, тебе не нужно  беспокоиться  о  Стивене,  мама,  -
сказал он. - Его не будут трогать еще четыре года.
   - Тебя бы тоже не  трогали,  -  сказала  она,  -  если  бы  ты  тогда
устроился в магазин к дяде Иззи.
   - Тогда еще не было войны, - ответил он. - Кроме того, ты же  знаешь,
что я не могу заниматься такой работой. Я писатель.
   - Ты должен был пойти в Городской колледж, -  сказала  она.  -  Может
быть, ты получил бы отсрочку.
   - Может быть, - ответил он. - Но я не сдал вступительные экзамены.
   - Вся беда в том, что ты никогда ни к чему не относился  серьезно,  -
сказала она, - только шатался с разными шлюшками.
   - Продолжай, мама, - сказал он. - Теперь ты скажешь, что я должен был
жениться.
   - Для отсрочки, - сказала мать. - Я бы не жаловалась, даже если бы ты
женился на одной из этих шлюх.
   - И что бы я выиграл в таком случае?
   - Три-А, - сказала она, - а если бы был ребенок, может, и больше.
   Он покачал головой.
   - Поздно сокрушаться.. Я уже не сделал ни одной из  этих  вещей,  так
что давай о них забудем.
   Она посмотрела на него, и у нее снова потекли слезы.
   - Я говорила с твоим отцом. Он хочет, чтобы ты зашел к нему на работу
и побеседовал с ним.
   - О'кей, - сказал он и улыбнулся. -  Может,  мне  поспать  три-четыре
ночки на птичьем рынке, прежде чем идти  в  Главный  центральный.  Может
быть, на мне будет кишеть  столько  куриных  блох,  что  меня  сразу  же
выкинут вон.
   - Не делай посмешище из своего отца, - сказала она.
   Он промолчал. Она заставила отца построить  душ  в  гараже,  где  тот
оставлял свою рабочую одежду и мылся перед тем, как идти домой.
   Она пошла обратно к раковине.
   - Иди наверх и оденься, - сказала она. -  Я  все-таки  накормлю  тебя
завтраком перед тем, как ты уйдешь.
 
*** 
 
   Он медленно пробирался сквозь толпу на Питкин-авеню. Заглянув в  окна
ресторанчика "Литл Ориентал", он мог видеть, что все столики уже  заняты
и  целая  очередь  ожидает,  когда  освободится  место.   Через   дорогу
перевешивали рекламу дневных сеансов кинотеатра "Лоевз  Питкин";  теперь
до шести часов вечера вход будет стоить всего двадцать пять центов.  Его
не интересовали  двойные  сеансы,  объявленные  в  рекламе.  Ему  больше
нравилось,  когда  там  представляли  фильм  и  сценическое  шоу.  Тогда
выступали великие мастера - Дик Пауэлл, Оззи Нелсон, и все  было  просто
чудесно. Были и другие, но сейчас все они уехали сниматься в Голливуд.
   Он прошел еще четыре квартала. Здесь уже не было дорогих магазинов; а
те, что были, - проще и хуже оформлены. Даже у Розенкранца не  продавали
такой пиццы, как у Вулверта, а расстояние между ними только пять улиц.
   Он свернул в переулок, где находился птичий рынок его отца и  занимал
довольно большую территорию, полностью обнесенную проволочной изгородью.
В углу  площадки  помещалось  маленькое  строение  площадью  примерно  в
двадцать квадратных  футов,  затем,  за  зданием,  проволочная  изгородь
продолжалась, а в ее середине  находились  широкие  ворота,  позволявшие
заезжать грузовикам, привозившим птицу из-за  города.  В  дальнем  конце
площадки был длинный навес, под которым  в  узких  клетках  беспорядочно
бегали цыплята и прочие птицы, добавляя к уличному шуму свое  кудахтанье
и пронзительные крики. Джо еще не  перешел  на  противоположную  сторону
улицы и теперь смотрел на  большую  вывеску,  занимавшую  целую  сторону
изгороди.
 
ФИЛ КРОНОВИТЗ - АЛЬБЕРТ ПАВОНЕ ЖИВЫЕ ЦЫПЛЯТА БЕРИТЕ КОШЕР 
Находится под наблюдением раввина. Оптом и в розницу. 
 
   Вывеска была написана белыми буквами на сияюще-зеленом фоне. Он стоял
здесь, на обочине, пока не докурил сигарету. Отцу не нравилось, когда он
курил.
   Он бросил сигарету на землю и, перейдя улицу,  подошел  к  небольшому
строению. Подергал за ручку. Дверь была заперта. "Вот черт!" - сказал он
себе. Джо ненавидел проходить через рынок, ненавидел вонь, шум  и  кровь
птиц, пронзительно вопящих в клетках.
   Он прошел за зданием,  миновав  длинный  навес.  Первые  клетки  были
отведены под кошерную птицу. Перед ними находилось около дюжины