ак просто.
   Она встала и направилась в домик.  Дакс  повернул  ей  вслед  голову.
Послышался звук расстегиваемой молнии,  и  через  мгновение  она  стояла
перед ним совершенно обнаженная.
   - А что, в Латинской Америке любовники умеют только болтать?
   Часом позже они лежали  на  широкой  грубой  кушетке  в  единственной
комнате домика и курили.  Внезапно  входная  дверь  раскрылась.  Дакс  с
проклятием сел, а Сэм схватилась за вещи,  пытаясь  прикрыть  наготу.  В
этот самый момент их коснулся луч фонаря.
   Заслонив глаза, Дакс старался рассмотреть,  в  чьих  руках  находится
фонарь. Это была Мэри Джейн.
   - И ты по-прежнему думаешь, будто я поверю в то, что  вы  встретились
совершенно случайно? - сказала она.
   - Не будь идиоткой, Мэри Джейн, - грубо оборвал ее  Дакс.  -  Выключи
фонарь, а то перебудишь всех соседей. Она засмеялась.
   - Вам обоим это пошло бы только на пользу. Посмотрим, как Сью-Энн  не
поверит этому.
   - Выключи свет, - повторил он, приближаясь к ней. Она чуть  отступила
назад, направляя свет вниз.
   - Ах! Ах! - с издевкой вздохнула она. - Какой же он стал маленький! -
Мэри Джейн продолжала отступать. Свет фонаря по-прежнему падал на Дакса.
Но вот она уперлась спиной в стену, дальше идти  было  некуда.  Протянув
руку, Дакс вырвал у нее фонарь, швырнул в угол.
   Схватив Мэри Джейн за руку, оторвал от стены.
   - Тебя можно успокоить одним-единственным способом, не правда  ли?  -
со злостью спросил он.
   Мэри Джейн не сводила с него глаз. Вдруг она начала  биться,  пытаясь
вырваться из крепкой хватки, норовя ткнуть Даксу в лицо.
   - Отпусти!
   Резким движением Дакс сорвал с нее платье, обнажив маленькие, крепкие
белые груди, потом толкнул ее на пол и оседлал сверху, стиснув  ей  бока
коленями.
   - Держи ее за руки! - скомандовал он Сэм хриплым голосом. -  Я  знаю,
как ее можно утихомирить.

***

   Через два дня во время завтрака пришел второй конверт с фотографиями.
Адресован он был Сью-Энн. Она  вскрыла  его,  и  снимки  рассыпались  по
столу. Сью-Энн взяла один и в гневе швырнула его в Дакса.
   - Так вот чем ты занимаешься, пока меня нет!
   Он  посмотрел  на  фотографии.  На  них  были  изображены  все  трое:
Простушка Сэм, Мэри Джейн и  он  собственной  персоной.  Снимки,  скорее
всего, были сделаны той же камерой. Президент не упустил случая.
   Дакс бросил взгляд на Сью-Энн.
   - Прежде чем выходить из себя, может, посмотришь и эти?
   Он  подошел  к  столику,  достал  из  кармана  ключ,   открыл   ящик.
Извлеченный конверт был как две капли воды похож на  тот,  что  принесли
утром. Дакс вытряхнул из него карточки.
   Сью-Энн молча смотрела на них. Затем подняла голову, на  лице  ее  не
было и следа злости.
   - Один ноль. Когда они у тебя появились?
   - В тот день, когда ты улетела в Атланту и не вернулась к вечеру,  за
день до того, как были сделаны эти.
   - О! - вздохнула она. - А я, оказывается, не больно-то  умею  держать
себя в руках, как привыкла думать. Интересно, кто их сделал?
   - Знаю кто - президент. Его нисколько  не  волнуют  средств,  которые
следует применить ко мне и моим близким, чтобы заставить меня вернуться.
   - Понятно,  -  задумчиво  протянула  Сью-Энн.  -  Поэтому,  когда  не
сработали мои снимки, он решил, что сработают твои.
   - Именно так.
   В комнате повисла тишина.
   - Что ты собираешься делать? - спросила наконец Сью-Энн.
   Их взгляды встретились.
   - Я возвращаюсь.
   - После всего того, что он тебе сделал?
   - Да. Но не для него и не из-за  него.  А  по  ряду  совершенно  иных
причин. Я возвращаюсь к своей родине, к своей матери, к сестрам, к отцу.
Чтобы их смерть не стала бесцельной.
   Сью-Энн не сводила с него глаз.
   - Хочешь получить развод?
   - Займись этим сама. У меня нет времени.
   - Мой юрист устроит все, как не раз уже делал.
   - Мне ничего не нужно.
   - Но, может, оставишь хотя бы то, что я  тебе  подарила?  Я  была  бы
рада.
   - Как скажешь.
   Оба на мгновение смолкли.
   - Ну, наверное, мы сказали друг другу все.
   - По-видимому, так. - Дакс повернулся и направился к двери.  Услышав,
что она окликнула его, он остановился.
   - Да?
   В руке Сью-Энн держала две фотографии.
   - А знаешь, - сказала она, - все-таки я выгляжу куда лучше, чем любая
из них.

КНИГА VI
ПОЛИТИКА И НАСИЛИЕ

1

   - Мне это не нравится, - сказал я, когда  машина  свернула  на  узкую
грунтовую дорогу. - Должны бы уже лаять собаки.
   - Он держит собак? - спросила девушка. Я повернул к  ней  голову.  На
лице ее был написан искренний интерес.
   - Собак, кошек, коз, свиней, цыплят и прочую  живность.  Были  бы  мы
сейчас где-нибудь во Флориде, у автострады наверняка стоял бы  указатель
"Звероферма".
   Самого дома из-за холма еще не было видно.
   - А может, он уже не держит животных, - сказала она.  -  Сколько  лет
прошло с тех пор, когда ты бывал здесь.
   Я кивнул. Это было действительно давно, лет пять или шесть назад.
   - Нет, если здесь  нет  собак,  то  это  может  только  значить,  что
Мартинес  умер.  Когда  я  был  мальчишкой,  именно   он   подарил   мне
единственную в моей жизни собаку, маленькую дворняжку непонятной масти.
   С вершины холма мы увидели дом, стоящий в  центре  небольшой  залитой
знойным солнцем долины.
   - Взгляните, - вытянул руку Котяра.
   Я посмотрел. Высоко в небе, раскинув неподвижно крылья, в  восходящих
потоках воздуха кругами парили два кондора - прямо  над  домом.  Пока  я
сидел, высунув голову, к ним присоединился третий, взлетевший  откуда-то
из-за дома.
   В молчании мы доехали до  ворот.  Деревянная  изгородь  местами  была
сломана, чуть в стороне лежало тело  мертвой  собаки,  череп  проломлен,
мозги - наружу.
   Я выключил двигатель и сидел не шевелясь. В воздухе был разлит  запах
смерти. В том, что представало перед глазами, было нечто вечное, никогда
не меняющееся. Полная неподвижность и витающий над ней запах жестокости,
который ни с чем нельзя спутать.
   У меня было такое ощущение,  что  волосы  на  затылке  встают  дыбом.
Посмотрев на Котяру, я убедился, что у него именно так и было. В руке он
судорожно сжимал пистолет, лицо блестело от пота.
   Я повернулся к девушке.
   - Сиди в машине и жди, пока мы сходим взглянуть, что тут произошло.
   Даже загар не мог скрыть,  как  она  побледнела.  Тем  не  менее  она
покачала головой.
   - Я пойду с вами. Одна я здесь не останусь.
   Голова Котяры, отражавшаяся  в  водительском  зеркальце,  невозмутимо
кивнула. Он выбрался из машины, вежливо придержал дверцу для девушки.  Я
направился по тропинке к дому, они последовали за мной.
   Дверь висела на сломанных петлях. Изнутри не доносилось ни  звука.  Я
сделал знак Котяре, одновременно оттеснив девушку к  стене  дома  позади
себя. Резким движением ноги Котяра распахнул дверь  настежь  и  впрыгнул
внутрь. Я не отставал ни на шаг.
   Очутившись в единственной комнате  дома,  я  мгновенно  повернулся  к
девушке, чтобы не дать ей войти, но опоздал. Она уже стояла на пороге  с
белым от ужаса лицом, не в силах отвести взгляда  от  головы  Мартинеса,
жутко усмехавшейся  с  небольшого  деревянного  стола,  стоявшего  прямо
напротив двери. Тело его лежало на полу рядом.
   Обхватив  девушку  руками,  я  мягко  вытолкал  ее  за   дверь.   Она
покачнулась, и  я  поддержал  ее,  подумал,  что  она  вот-вот  потеряет
сознание, однако она, выпрямившись, отпрянула от меня.
   - Прикрой глаза и постарайся дышать глубже,  -  посоветовал  я,  чуть
касаясь ее плеча.
   У нее было мужество, у этой девчонки. Через  пару  минут  она  совсем
пришла в себя.
   Во двор вышел Котяра, держа в руке клочок бумага.
   - Очаг еще теплый. Они были тут утром, когда мы еще спали.
   На бумаге я с трудом разобрал карандашные каракули:
   ТАКАЯ СУДЬБА ЖДЕТ  КАЖДОГО,  КТО  СЛУЖИТ  ПРЕДАТЕЛЯМ  СВОЕГО  НАРОДА.
КОНДОР.
   Я сложил листок и засунул его в карман. На память мне пришел мальчик,
бежавший ночью после того, как его отца убили. Теперь мальчик  вырос,  и
имя его стало неразрывно связано с насилием и смертью. И еще кое с  чем,
чего никогда не было у его отца, - с могущественной помощью  извне.  Его
специально обучали тактике не только  политической,  но  и  партизанской
борьбы.
   Только оружие оставалось тем  же,  что  и  раньше.  Насилие,  террор,
смерть. После возвращения в Кортегуа я во  многом  замечал  перемены,  в
этой же области не изменилось ничего. Произвол царил по-прежнему.
   - Тебе лучше? - обратился я к девушке. Она молча кивнула.
   - Возвращайся и жди нас в машине. Она сделала, как я сказал, усевшись
на заднее сиденье. Я повернулся к Котяре.
   - Странно, почему они не пришли к нам? Ведь мы  были  меньше,  чем  в
десяти милях.
   - Может, они просто не знали, что мы здесь, - предположил он.
   - Знали. Поэтому и оставили нам записку, - ответил я. - Им было ясно,
что мы придем проведать Мартинеса.
   - Значит, испугались ловушки.
   Я кивнул. Скорее всего, именно  так.  Впервые  я  появился  на  своей
гасиенде без охраны, на которой президент настаивал всякий раз, когда  я
покидал город.
   - Пойдем посмотрим, не найдется ли здесь лопаты, - сказал я. -  Нужно
похоронить старика, чтобы до  него  не  добрались  эти  стервятники  или
шакалы.
   В постройках позади дома тоже  царила  тишина.  Козы,  овцы,  свиньи,
цыплята - все были  мертвы.  Даже  старого  мула,  на  котором  Мартинес
разъезжал туда-сюда, не  пощадили.  Я  покачал  головой.  Нет,  все-таки
кое-какая разница была. Еще несколько лет назад животных  бандиты  увели
бы с собой. Теперь же нет. Теперь убивали ради того, чтобы убить.
   Мы разыскали лопаты и начали  копать  землю.  Когда  мы  заканчивали,
солнце уже клонилось к горизонту.  Бросив  на  могилу  последнюю  лопату
земли, я выпрямился, посмотрел на  небо.  Над  нашими  головами  кружили
десять-двенадцать огромных птиц.
   - Пора нам выбираться отсюда, - обратился я к Котя Ре. -  Я  не  хочу
угодить, ночью в засаду.
   Он кивнул, швыряя лопату на землю.
   - Я готов. - Он обернулся и, указывая взглядом на дом, спросил:
   - Может, сожжем его? Я покачал головой.
   - Нет, они заметят дым. Поймут, что мы здесь, и заявятся.  -  Я  тоже
выпустил лопату из рук. - Бедный старик.  В  общем,  Котяра,  ничего  не
меняется, а?
   Лицо его исказила гримаса.
   - Только окружающий нас мир.
   Я знал, что он имеет в виду. Для других война и  мир  были  предметом
дискуссии. Ужасы и запах смерти никогда не проникали в кабинеты  Высоких
Договаривающихся Сторон, они не знали, что такое агония. Только  чистые,
обеззараженные слова, ложившиеся на бумагу или магнитофонную ленту.
   Мы вернулись к машине. Котяра полез  на  заднее  сиденье,  а  девушка
пересела вперед. Я сел за руль. Она сидела и  смотрела  на  меня  широко
раскрытыми  глазами,  вздрагивая  временами  от  спустившейся  вместе  с
сумерками прохлады.
   Я повернул ключ зажигания, пробежался  глазами  по  приборной  доске.
Бензина оставалось меньше четверти бака. Обернулся к Котяре.
   - Нам хватит, чтобы добраться до города?
   - В багажнике две канистры по десять галлонов, - кивнул он.
   - Лучше залить сейчас. Мне не хочется останавливаться  ночью  посреди
дороги.
   До Курату было более трехсот миль. Я дал Котяре ключи  от  багажника,
он выбрался из автомобиля. Я повернулся к девушке, она  все  дрожала,  и
набросил ей на плечи свой пиджак.
   - Спасибо.
   Мне нечего было ей сказать.
   - Мы не вернемся на твою гасиенду?
   - Нет, - покачал я головой. - Во  всяком  случае,  не  сейчас,  когда
бандиты рядом.
   - Мне никогда не приходило в голову, что такое может  быть,  -  после
паузы сказала она.
   - А кому такое может прийти в голову? - Я закурил.
   - Мой отец говорил...
   - Твой отец!.. - грубо остановил ее я. - Что он может знать? Он же не
из этих  гор,  он  жил  в  университетском  городке,  в  мире  и  покое.
Окружающее представлялось ему абстракцией. Что ему известно о  том,  как
пахнет смерть?
   Она закуталась в пиджак.
   - Ружья, - тихонько, словно бы самой себе,  произнесла  она,  -  были
предназначены вовсе не для этого.
   - Ружья предназначены для того, чтобы убивать, - сурово сказал  я.  -
Он что, думал, они должны украшать стены?
   - В таких вещах он ничего не понимал, - упрямо ответила  она.  -  Они
обещали ему...
   - Они? Кто "они"? Бандиты? Коммунисты? Какие-нибудь почтенные старцы,
словам которых привыкли верить  целые  поколения?  Да  его  провели  как
последнего простака.
   - Во всем виноват президент! - со злостью  ответила  она.  -  Это  он
сломал тот мир, в котором жил отец.
   - Твой отец был участником заговора против президента. Но заговор  не
удался, и твоему отцу пришлось спасать свою жизнь. Теперь же он, сидя  в
безопасности за границей, шлет сюда оружие, чтобы чужими руками  сделать
то, что не смог сделать сам. И ему нет никакого дела  до  того,  сколько
невинных, вроде Мартинеса, должны будут умереть.
   - Демократия, - сказала она. - Мой отец верит в нее.
   - Как и все мы. Подобно  любви,  демократия  лежит  в  основе  многих
преступлений. Все, в конце концов, почему-то кончается одним. Демократия
как Бог - она со всеми сразу.
   - Так ты думаешь, что президент прав, говоря, что на коррупцию  среди
правительственных чиновников можно закрыть глаза?
   Я вытащил сигару изо рта.
   - Нет, глаза закрывать нельзя. Но ты слишком молода для  того,  чтобы
помнить, как было до него. Президент - это все-таки шаг вперед.  Сделать
предстоит еще очень и очень многое. Но не таким путем.
   Повернувшись, она посмотрела на опустевший дом.
   - И ты в это веришь, да?
   - Да, - просто ответил я.
   - Ты считаешь, что если ружья смолкнут, то все это прекратится?
   - Если ружья смолкнут, это станет началом. Я увидел, как распрямились
под пиджаком ее плечи. Она испытующе смотрела на меня.
   - Я могу тебе доверять?
   Я молчал. Ответ ей нужно было найти самой.
   - Ты не предашь моего отца? Или меня? Это было уже проще.
   - Нет.
   Помолчав, она сделала глубокий вдох.
   - Завтра утром, в Курату, в  порту...  С  утренним  приливом  в  порт
приходит судно...
   Это было то самое, что я безуспешно  искал  на  протяжении  всех  тех
месяцев, что прошли после моего возвращения. Мне показалось, что  именно
здесь я найду выход из той паутины обмана, которую начинал плести вокруг
меня каждый, с кем я заговаривал, начиная с самого президента.
   Может, мне все же удастся отыскать правду,  ускользнувшую  много  лет
назад от моего отца.

2

   Беатрис Элизабет Гуайанос. Таково было ее имя.  Но  когда  я  впервые
увидел ее в аэропорту Майами, я этого еще не знал. Я сидел и ждал, когда
объявят посадку на рейс, а она стояла перед билетной кассой.
   Я сразу  же  обратил  внимание  на  гордую  посадку  ее  головы.  Для
латиноамериканки она была довольно высокого роста, смоляно-черные волосы
ее были высоко подобраны. Изящная и все же чуточку  округлая  фигурка  в
летнем платье из черного шифона  будила  в  моей  голове  восхитительные
мысли. На вкус американца ее грудь могла показаться  великоватой,  изгиб
бедер слишком уж крутым, а небольшой животик -  выпирающим,  однако  для
поколений наших мужчин она являла  собой  классический  образец  женской
красоты. Но больше  всего  меня  привлекли  в  ней  глаза,  пронзительно
зеленые, окаймленные длинными густыми ресницами.
   Она почувствовала на себе мой взгляд и чуть отвернулась, но  с  таким
сдержанным негодованием, которое на протяжении  долгих  лет  могло  быть
привито только верной дуэньей. Я улыбнулся  в  душе.  Много  же  времени
прошло с тех пор, когда я в последний раз видел подобное движение.
   Она  сказала  что-то  мужчине,  стоявшему   рядом,   и   голова   его
непроизвольно повернулась в мою сторону. Я  заметил,  как  блеснули  его
глаза, когда он быстро проговорил ей в ответ несколько слов. Похоже,  он
узнал меня. Теперь наступила ее очередь изучать меня своими  прекрасными
глазами. Я не переставал улыбаться. Этот женский взгляд был мне  знаком,
он, казалось, спрашивал: с чего это ты взял, что  ты  так  неотразим?  В
тебе ни роста, ни особой привлекательности. И все же  женщины,  говорят,
от тебя без ума. Почему, интересно?
   В ее глазах  я  увидел  нечто  похожее  на  откровенную  насмешку.  Я
улыбнулся шире и почувствовал, как  в  висках  начинают  бешено  стучать
молоточки пульса. Такого мне не приходилось испытывать прежде ни с одной
женщиной. Она бросала мне вызов, и я не мог не принять его.  Во  взгляде
ясно читался вопрос: так ты действительно мужчина?
   Вы встречаете женщину.  В  вас  вспыхивает  желание.  И  пока  вы  не
овладеете ею, мир перестает что-либо значить для вас. Вы не можете есть,
не можете спать. Жажду плоти можно утолить только одним способом.
   Медленным шагом я стал приближаться  к  ней,  наблюдая  за  тем,  как
меняется выражение ее глаз. Мне показалось, что в них мелькнул страх, но
тут на мое плечо легла чья-то рука, и я обернулся.
   У меня за спиной стояли Хойос и Прието.
   - Добрый день, сеньоры, - вежливо приветствовал их я.
   - Какая удача, сеньор, - ответил Хойос, -  я  возвращаюсь  на  родину
этим же рейсом.
   - Действительно, удача,  -  отозвался  я,  впустую  растрачивая  свой
сарказм. Уж на такие-то ухищрения президенту вовсе не стоило  пускаться.
Я же дал слово, что вернусь. Мне не терпелось подойти к девушке,  а  они
меня задерживали.
   Теперь настал черед более молодого Прието.
   - А я лечу в Нью-Йорк,  чтобы  приготовить  все  к  вашему  прибытию.
Представляю,  как  там  обрадуются  вашему  приезду  после   того,   как
закончатся ваши консультации с президентом.
   - Благодарю  вас,  -  ответил  я  кратко.  Непонятно  откуда  взялись
репортер и человек с фотоаппаратом, в глаза мне ударила вспышка.
   - Сеньор Ксенос, - обратился ко мне газетчик, - после того, как  мисс
Дэйли подала на развод, у вас, возможно, появились новые планы в  личной
жизни?
   - Прежде всего я возвращаюсь домой на краткий отдых.
   - А потом?
   - Потом? - я уныло улыбнулся. - Я как-то об этом  не  думал.  Видимо,
займусь работой.
   - Как жестока жизнь, - усмехнулся репортер.
   - Да, легче она за эти годы не стала, - засмеялся я.
   - Вы вернетесь в Майами?
   - Надеюсь. Майами очень приятный город.
   - Благодарю вас, сеньор Ксенос.
   Они удалились, и я повернулся к девушке,  но  она,  оказывается,  уже
ушла.
   Моего локтя коснулся Прието.
   - Вы должны извинить меня, сеньор, - торопливо сказал он. - Меня ждут
срочные дела в Майами. Я кивнул.
   - Да благословит вас Господь, - сказал он уже на ходу.
   - Всего доброго, - крикнул я вслед.
   По радио объявили посадку на наш  рейс.  Я  махнул  рукой  Котяре,  в
стороне  подпиравшему  плечом  стену,  и  мы  направились  к   билетному
контролю. Спускаясь по лестнице, я вновь увидел ее: она стояла у  стойки
туристского класса.
   Девушка тоже заметила меня и гордо отвернулась.  Я  вновь  улыбнулся:
именно это я и ожидал увидеть.
   - Здесь мы на некоторое время расстанемся, сеньор, - произнес Хойос.
   - А я-то думал, что мы летим одним рейсом.
   - Так оно и есть, ваше превосходительство. - Он улыбнулся. - Но такие
малозначащие личности, как я, летают туристским классом.
   - В таком случае, встретимся уже в Кортегуа.
   - С Божьей помощью.
   Мы с Котярой прошли к стойке первого  класса.  Я  помахал  контролеру
билетами, он кивнул, и мы прошли. Присоединившись к группе пассажиров, я
бросил взгляд через перегородку. Девушка прятала лицо за яркой  обложкой
журнала, однако я был уверен, она прекрасно знает, что я на нее смотрю.
   Краем глаза я заметил,  что  стоящий  позади  нее  мужчина  -  Хойос.
Внезапно мною овладело желание поменяться с ним билетами, и, не успев до
конца осознать, что делаю, я стал махать ему рукой.
   Когда он подошел к разделяющей нас  перегородке,  на  лице  его  было
недоумение.
   - Не будете ли вы, сеньор, столь любезны, чтобы