ачения - завтра утром  я  уже
не буду жить в этой квартире.
   Оценщик вышел из спальни.
   - Вы забрали отсюда уже кое-какую мебель, - сказал он прокурорским тоном.
- Я обнаружил следы от ножек мебели на ковре. И потом я не вижу ни столового
серебра, ни кухонной утвари!
   - Вы видите все  то,  что  предназначено  для  продажи,  -  сказала  я  с
раздражением.
   Неужели он полагает, что, уехав отсюда, я буду жить в  чемодане?  Все  те
вещи,   которые   я   решила   оставить,   уже   находились   в    крохотной
квартирке-студии, которую я арендовала в районе Вест-Сайда.
   - Не знаю, не знаю, - сказал оценщик с подчеркнутым сомнением. - Все  это
трудно будет продать...
   - Мебель практически совершенно новая. Ей чуть больше года. И я  покупала
лучшее, что было тогда. Она, обошлась мне в девять тысяч долларов.
   - Вам бы следовало обратиться к нам, - сказал оценщик. -  Мы  бы  помогли
вам сэкономить кучу денег.
   - Тогда я понятия не имела о вашем существовании...
   - В этом заключается  беда  многих  людей.  Они  обычно  начинают  что-то
узнавать только тогда, когда уже слишком поздно... да... - он умолк и указал
на мою любимую кушетку:
   - Сколько вы за нее хотите?
   - Пять тысяч.
   - Столько вам никто не даст.
   - Тогда назовите вашу цену.
   - Тысяча.
   - Забудем, - сказала я и  пошла  к  двери.  -  Спасибо,  что  потрудились
приехать.
   - Эй, подождите, у вас что - есть более выгодное предложение?
   - Конечно, гораздо более выгодное.
   - "Но насколько более выгодное? На сотню? На две сотни?
   Я даже не дала себе труда ответить.
   - Если здесь уже  побывал  оценщик  от  Хаммер-смита,  он  никак  не  мог
предложить вам больше, чем двенадцать сотен.
   Ничего не скажешь - он знал рынок: это была точно та сумма,  которую  мне
предложили.
   - Я готов рискнуть, - сказал он. - Я дам вам тринадцать сотен.
   Тринадцать - мой предел.
   - Спасибо, но я говорю - нет, - ответила я" не  спуская  с  него  глаз  и
продолжая держать дверь открытой.
   Он еще раз быстро оглядел комнату.
   - Когда я могу забрать вещи?
   - По мне, хоть прямо сейчас, - ответила я.
   - Значит, сегодня, допустим, после полудня?
   - Как вам будет угодно.
   - Ничего не заложено? Никаких просроченных платежей? Все полностью ваше и
принадлежит только вам? И вы можете подписать соответственную бумагу?
   - Конечно.
   Он тяжело вздохнул.
   - Партнер решит, что я свихнулся, но  я  все  же  рискну  предложить  вам
пятнадцать сотен. И на сей раз это действительно мой предел.
   Он предлагал мне на три сотни больше, что кто-либо из побывавших  у  меня
раньше. А он был, кажется... да, четвертым.
   - Наличными, - сказала я. - Никаких чеков. Чек не  успеет  прийти  в  мой
банк вовремя, чтобы я смогла расплатиться за аренду и выписать чек за  новую
квартиру.
   - Конечно, наличными.
   - Продано, - сказала я и закрыла дверь.
   - Я могу позвонить по вашему телефону? - спросил он. - Если  вы  согласны
подождать, грузовик подъедет максимум через час.
   - Я подожду.
   Я успела в банк до трех часов. Положив  деньги  на  свой  счет  и  сделав
необходимые платежи, я с облегчением  вышла  на  улицу.  Приближался  чудный
майский вечер, и я подумала, что поскольку я в этот удачный день еще  ничего
не слышала от моего агента, то неплохо было бы пойти  и  навестить  его.  По
дороге я сделала в уме несложные расчеты. Получалось, что после выплаты всех
платежей, у меня на жизнь остается около восьми сотен долларов.
   Шумный офис моего нового агента Лу Брздли в  здании  "Брилл  Билдинг"  не
имел ничего общего с  утонченным  и  одновременно  деловым  обликом  конторы
Джорджа.
   Да и сам Лу был далеко не тем агентом, с которым я бы хотела иметь  дело,
- если бы, конечно, я имела право выбора.  До  того,  как  подписать  с  ним
контракт, я побывала во всех больших агентствах: и у Уильяма  Морриса,  и  в
Эй-Эф-Эй, и в Си-Эм-Эй. Все  были  исключительно  вежливы  со  мной,  но  не
выразили никакого интереса. Словно я внезапно попала в касту  неприкасаемых.
Я попыталась взглянуть на происходящее реалистически - в  конце  концов,  их
трудно было винить, ведь это естественно, что никто не хочет  связываться  с
закоренелым неудачником.
   Независимо от того, по моей ли вине или по объективным причинам, но  надо
признать, что с моим именем связаны три громких неудачи. Три шумных провала.
Вопреки тому, что сказал мне Джон, его братец вырезал мою роль из картины  -
это раз; во-вторых, сплетни о моем скандале в "Юниверсал" и позорном падении
с лошади разнеслись достаточно широко; и,  наконец,  последнее  провал  моей
пьесы.
   Как я ни крепилась, этот провал причинил  мне  самую  большую  и,  честно
говоря, незатихающую боль.  И  не  только  потому,  что  спектакль  оказался
действительно неудачным, но и потому, что Гай стал болтать по всему  городу,
что всему виной я, стал катить на  меня  бочку,  утверждать,  что  именно  я
отказалась делать исправления, не пошла на  переработку,  которая  могла  бы
спасти дело, а он, якобы, настаивал на этой переработке.
   Я  попыталась  дозвонить  ему  в  надежде,  что   смогу   заставить   его
остановиться. Но его всегда не оказывалось дома, когда бы я  ни  звонила.  И
наконец, это сообщение из  конторы  Джорджа,  что  они  расторгают  со  мной
контракт.
   Оно в полном смысле слова ошеломило меня. Поставило в тупик.  Тем  более,
что Гарри Крег при нашей встрече мне ничего не сказал.
   Я помню, как я схватила телефон, набрала его номер. Его  голос  прозвучал
настороженно и как-то по чужому:
   - Да?
   - Гарри, вероятно, произошла ошибка. Я только что  получила  уведомление,
что вы расторгаете со мной контракт. Но ты же мне ничего не сказал?
   - Расторжение - не в моей компетенции, -  ответил  он  осторожно,  -  Это
парни там, наверху.
   - Но ты знал, что готовится? Он ответил не сразу - видимо, колебался,  не
знал, что сказать.
   - Да.
   - Тогда почему ты меня не предупредил? Я думала, что ты мне друг.
   - Я твой друг. Но кроме того, я работаю у Джорджа. И я не вмешиваюсь в те
вопросы, которые не входят в круг моих обязанностей.
   - Но мы же с тобой обсуждали мои планы, говорили о том, что можно  начать
делать уже сейчас, - крикнула я. - А ты все это время знал,  что  не  будешь
делать ничего, что все разговоры, все планы - блеф?!
   - А что бы ты хотела, чтобы я тебе сказал: "Не беспокойся, крошка, ты уже
допрыгалась"?
   - Но ты бы мог сказать хоть что-то!
   - О'кей, я скажу: не беспокой меня,  крошка,  ты  уже  допрыгалась!  -  и
трубка у моего уха умолкла, словно на другом конце все вымерли.
   Трудно сказать, что в тот момент терзало  меня  больше  -  обида  на  его
предательство или растерянность от того, что я оказалась без поддержки. Но у
меня просто не было времени на слезы и  причитания.  Нужно  было  как  можно
быстрее раздобыть другого агента и хоть какую-нибудь работу.
   Сказать быстрее - просто, а вот найти оказалось куда сложнее. Тем  более,
что деньги  из  последней  выплаты  за  пьесу  улетучивались  с  невероятной
быстротой. Думаю, что родители почувствовали, что со мной что-то не так, что
я оказалась без гроша, и  прислали  мне  на  мое  двадцатипятилетие  чек  на
двадцать пять сотен долларов. И тогда я снова разревелась.
   Мне пришлось ждать никак не меньше получаса, пока Лу соизволит  закончить
очередной телефонный разговор. В этом отношении он  ничем  не  отличался  от
любого другого агента.  Они  все  были  телефоноголиками,  свихнувшимися  на
телефоне.
   Наконец его секретарша подала мне знак, что я ькну войти в кабинет.
   Он поднял на меня глаза - они были голубые и водянистые, так  же,  как  и
его бесцветное лицо.
   - Привет, беби, - быстро сказал он. - Я тут думал о тебе. Но мне никак не
удается поймать этого сукиного сына по телефону, - и он закричал в  открытую
дверь:
   - Эй, Ширли, попробуй еще раз поймать Да Косту!
   Затем он снизил голос почти до конфиденциального шепота:
   - Думаю, что он сейчас с мальчиками.
   - Кто? - спросила я в недоумении. Его голос стал еще тише:
   - Ты же знаешь, кого я имею в виду. Мальчики. Большой Фрэнк Джо.
   Где, как ты думаешь, эти скотские продюсеры достают деньги?
   - Ты подразумеваешь рэкет? - спросила я.
   - Тес! - зашипел он тут же. - Мы не употребляем этого слова в офисе.
   Мальчики - все отличные, замечательные парни. Друзья. Ты понимаешь, что я
имею в виду?
   Зазвенел телефон.
   - Привет, Винченцо! - сказал он радостно в телефонную трубку. -  Как  оно
движется?
   Некоторое время он слушал, потом опять заговорил:
   - Звучит здорово, право слово. Между прочим, я заполучил  ту  девушку,  о
которой мы говорили тогда в моем офисе. Скажите, вы не  могли  бы  назначить
время, чтобы бросить на нее взгляд? - Он оглядел меня и покивал  в  телефон,
словно собеседник мог его видеть. - Я когда-нибудь давал вам дурные  советы?
Она действительно хороша - вы понимаете, что я имею в виду?
   Огромный опыт: Бродвей, фильмы, Голливуд и все такое.
   Он прикрыл трубку ладонью.
   - Он говорит, что ближайшие два дня занят, а потом улетает в Италию.
   Где ты сегодня вечером ужинаешь? Могла бы пойти с ним?
   Я поколебалась.
   - Если ты беспокоишься по поводу этого мужика, то напрасно - он настоящий
джентльмен.
   Я согласилась и кивнула. Даже если я не получу работу,  ужин  в  обществе
лучше, чем есть гамбургер в одиночку, сидя дома.
   - Она говорит, что свободна, - сказал он в трубку, затем опять прикрыл ее
ладонью. - Он спрашивает, - у тебя есть друг?
   Я покачала отрицательно головой.
   - Она говорит, что нету. Но не волнуйтесь, я кого-нибудь  подберу,  чтобы
послать с ней, - он кивнул. - Усек.  В  восемь.  Ваши  апартаменты  в  отеле
"Сейнт .Регис".
   - Тебе повезло, - объявил он мне, кладя трубку. -  Такие  типы,  как  он,
редко  соглашаются  что-то  изменить  в  распорядке,  чтобы  встретиться   с
незнакомым человеком. К его услугам все эти известные итальянские актрисы:
   Лорен, Лоллобриджида,  Маньяни.  С  ними  единственная  сложность  -  они
говорят на хреновом английском.
   - А что за роль? - спросила я.
   - Откуда мне знать?  Черт  бы  ее  взял!  У  нас  не  Принято  спрашивать
зарубежного продюсера или режиссера, а  тем  более,  просить  сценарий.  Они
подумают, что ты спятил или еще что  похуже.  При  том,  что  половина  этих
парней делает фильмы без всяких там сценариев. И, заметь, все получают призы
на фестивалях.
   - Может быть, я не тот тип, который ему нужен?
   - Ты американка - так или нет? Я кивнула.
   - Ты актриса? Я кивнула снова.
   - В таком случае, ты идеально подходишь на роль. Точно то, что он  просил
меня подобрать. Американскую актрису, - он поднялся из-за письменного стола,
взял меня под руку и повел  к  двери.  -  Теперь  отправляйся  домой,  прими
горячую ванну и сядь к зеркалу. Сделай себя еще более красивой, чем ты есть.
Надень длинное сексуальное платье. Эти типы носят черные  галстуки  к  ужину
каждый вечер.
   Он открыл передо мной дверь в холл.
   - И не забудь - в восемь вечера в его апартаментах в отеле "Сейнт Рерис!"
Не опаздывай. Эти парни очень точны.
   - О'кей, - сказала я, - Но ты забыл одну вещь.
   - Какую?
   - Назвать мне имя продюсера.
   - А-а-а... Да  Коста.  Винсент  Да  Коста.  Да  Коста?  Имя  было  смутно
знакомым, но я так и не смогла вспомнить, где я его слышала раньше.

Глава 18

   Когда я подошла к апартаментам по застланному пушистым  ковром  коридору,
голоса стали слышны громче. Шум был весьма вульгарным, особенно в обстановке
изысканной и уже уходящей в прошлое аристократичности отеля.
   Я остановилась перед двойной дверью и постучала. Голоса утихли. Я  смогла
различить женский голос. Пока все кричали, я не  могла  разобрать,  что  она
говорила.  Но  когда  шум  стал  тише,  мне  показалось,  что  она   говорит
по-итальянски. Однако дверь мне не  открывали.  Решив,  что  они  просто  не
расслышали моего стука, я постучала вторично.
   Дверь почти немедленно открыл мне высокий, красивый черноволосый  молодой
человек, одетый в консервативный черный костюм с белой крахмальной  сорочкой
и белым же галстуком. По его лицу я сделала заключение,  что  он  никого  не
ожидал.
   - Мистер Да Коста? - спросила я.
   Он кивнул.
   - Джери-Ли Рэндол, - представилась я. - Мистер Брэдли  просил  меня  быть
здесь в восемь вечера.
   Его лицо осветилось улыбкой, блеснули ослепительные зубы.
   - А, так это Луиджи послал вас! Входите, - в его английском  не  было  ни
намека на акцент.
   Я пошла за  ним.  Мы  прошли  через  крохотную  прихожую  и  оказались  в
просторной гостиной. Двое мужчин сидели на кушетке. Они даже не взглянули  в
моем направлении. Оба смотрели  на  женщину,  одетую  в  тоненькую  короткую
сорочку, кричавшую на одного из них - низенького лысого человека.
   Я остановилась в дверях, не зная, входить или нет. И тут вдруг  я  узнала
женщину - это была Карла Мария Перино! Два  года  назад  она  получила  приз
Академии за роль в  фильме  "Уцелевшие  в  войне".  И  тут  же  я  узнала  и
маленького лысого человека, на  которого  она  кричала,  -  Джино  Паолуччи,
продюсера и режиссера-постановщика этого фильма.
   Но тут Паолуччи сделался агрессивным, в глазах его засверкал огонь ярости
- да, именно ярости! - он вскочил на ноги, при  этом  оказавшись  на  голову
ниже  своей  жены,  что,   однако,   никак   не   умаляло   его   энергичной
мужественности. Более того, он  оставался  самым  крупным  мужчиной  в  этой
комнате, видимо, благодаря необъяснимому ощущению силы, исходившей от  него.
Его  рука  стремительно  поднялась,  и  тотчас  же  раздался  хлесткий  звук
пощечины, и вслед за ним его грубый, хриплый голос произнес:
   - Проститутка!
   Она умолкла на полуслове  и  залилась  слезами.  Он  отвернулся  от  нее,
пересек комнату и подошел ко мне. Второй мужчина тоже поднялся с  кушетки  и
последовал за ним.
   Да Коста вышел вперед и представил его мне:
   - Мистер Паолуччи, прославленный режиссер. Он!  не  говорит  по-английски
совершенно.
   Потом Да Коста обратился к режиссеру:
   - Iо рresenro Джери-Ли Рэндол.
   Паолуччи улыбнулся, и я протянула руку.  Сделав  быстрый  полупоклон,  он
поцеловал мне руку так, что его губы скорее скользнули  по  его  собственной
руке, накрывшей мою.
   И тут, еще раз взглянув на меня, Да Коста вдруг щелкнул пальцами.
   - Я знаю вас! - воскликнул он возбужденно, - Не вы ли получили приз  Тони
лет пять тому назад?
   Я подтвердила кивком головы его догадку.
   - Я видел спектакль. Вы были великолепны! - он  обратился  к  Паолуччи  и
разразился стремительной тирадой по-итальянски.
   Мне удалось  разобрать  только  несколько  слов:  Бродвей,  Тони,  Уолтер
Торнтон.
   Паолуччи кивнул и посмотрел на меня с некоторым уважением.  Потом  что-то
сказал на своем языке.
   Да Коста перевел:
   - Маэстро говорит, что он  слышал  о  вас.  Он  полыцен  тем,  что  имеет
возможность познакомиться с вами.
   - Благодарю вас.
   Да Коста представил  и  второго  мужчину  -  высокого,  седовласого  и  с
брюшком:
   - Пьеро Герчио.
   И опять последовал странный поцелуй руки.
   - Как вы поживаете? - спросил он с сильным акцентом.
   - Синьор Герчио является консультантом Маэстро, - сказал Да Коста.
   Заметив на моем лице непонимание, он пояснил:
   - Он юрист.
   - Джино, - услышала я женский голос, почти жалобное всхлипывание.
   Мужчины словно забыли о ее присутствии в комнате. Ее муж обернулся к  ней
и что-то сказал. Она слушала, кивала маленькой изящной головой и смотрела на
меня оценивающе.
   Паолуччи еще что-то сказал ей. На этот раз я разобрала, что речь идет обо
мне. Как только он умолк, она подошла ко мне.
   Он сказал:
   - Мia sposa.
   Мы обменялись рукопожатием. Меня поразила та сила, которая  скрывалась  в
ее тонких пальцах. Я попросила Да Косту:
   - Скажите ей, что я ее  поклонница.  Мне  очень  понравилась  ее  игра  в
фильме.
   Да Коста перевел, и она смущенно улыбнулась:
   - Grazia, - и вышла из комнаты.
   - Она ужасно переживает из-за того, что  горничная  прожгла  ее  вечернее
платье, когда гладила его, - пояснил Да Коста.
   Если подобная мелочь способна вызвать такую бурю эмоций, подумала я,  мне
бы не хотелось оказаться поблизости, когда случится что-нибудь действительно
серьезное.
   - Вы хотите что-нибудь выпить? - спросил меня Да Коста.  -  Тут  есть  на
любой вкус.
   - Бокал белого вина, может быть.
   - Одну минутку.
   Я взяла у него бокал и села  на  кушетку.  Мужчины  сели  вокруг  меня  в
кресла. Да Коста переводил.
   - Вы заняты сейчас? - спросил Паолуччи.
   - Нет, но я рассматриваю несколько предложений. Паолуччи покивал,  словно
он все понял до того, как ему перевели.
   - Вы предпочитаете театр или кино? - спросил Да Коста.
   - Мне трудно сказать, - ответила я, - у меня никогда не было роли в кино,
которая по-настоящему захватила бы меня.
   Теперь Паолуччи закивал только после перевода и-потом заговорил.
   -  Маэстро  говорит,  -  перевел  Да  Коста,  -  что  Голливуд   разрушил
американскую кинопромышленность тем, что сделал ставку на телевидение.
   Некоторое время американское кино лидировало в мире,  но  теперь  главная
роль принадлежит Европе. Только там сейчас делают  фильмы,  в  которых  есть
настоящее искусство и художественные ценности.
   Он закончил свою тираду, и  мы  сидели  молча.  Я  потягивала  вино,  они
смотрели на меня. Молчание уже становилось неловким,  когда  наконец  кто-то
постучал в дверь.
   Да Коста вскочил на ноги и поспешил в прихожую. Вскоре он вернулся и ввел
высокую ярко-рыжую женщину в зеленом вечернем платье, унизанном  бусами,  на
котором  красиво  выделялась  черная  норковая  накидка.  Мужчины  встали  и
церемонно поцеловали ей руку, будучи предварительно представлены Да  Костой.
Затем Да Коста познакомил нас.
   - Мардж Смол - Джери-Ли Рэндол, - сказал он просто.
   В глазах девушки промелькнула неприязнь.
   - Привет, - сказала она.
   - Привет, - ответила я.
   - Это ваш юрист. - сказал Да Коста, указав на Герчио.
   Она небрежно кивнула:
   - Хорошо.
   Юрист спросил ее с вежливой улыбкой:
   - Вы что-нибудь выпьете?
   - Да, - ответила она. - Шампанское есть? Он кивнул и пошел к бару.
   Она двинулась за ним. Там он наполнил два фужера - один для  нее,  другой
для себя. Они так и остались стоять около бара, разговаривая вполголоса.
   Интересно было бы услышать, что они говорят.
   Мои мысли прервал голос Да Коста:
   - Маэстро хотел бы узнать, думали ли вы когда-нибудь о возможности работы
в Италии?
   - Мне никто еще этого не предлагал.
   - Он сказал, что вас там хорошо примут и у вас пойдет дело. Вы именно тот
тип, который они ищут.
   - В таком случае, скажите ему, что сейчас я не занята.
   Паолуччи улыбнулся, встал и ушел в другую комнату. До Коста стал отдавать
указания по телефону:
   - Мне центральный выход. Передайте, пожалуйста, шоферу Паолуччи,  что  он
спустится через десять минут. Он повесил трубку, обернулся ко мне и спросил:
   - Вы давно работаете с Лу?
   - Уже целую неделю. Он рассмеялся.
   - Я всегда удивляюсь, как этот маленький  подлец  ухитряется  каждый  раз
отыскивать бесспорных победителей!
   - Вы меня немного смущаете, - сказала я, - Мистер Брэдли сообщил мне, что
вы продюсер. Да Коста опять рассмеялся.
   -  Этот  Лу  никогда  ничего  толком  не  в  состоянии  запомнить.  Я   -
представитель продюсера, а продюсер - Паолуччи.
   - Понимаю, - сказала я, хотя так ничего и не поняла.  -  А  о  чем  будет
картина?
   - Пропади я пропадом, если знаю. На каждом совещании, на которые  он  нас
собирает,  он  рассказывает  новую  историю,  новый   сюжет.   И   я   готов
прозакладывать свою душу, что ни один из них не ляжет в  основу  фильма.  На
самом деле, это будет нечто совершенно иное... Дело в том, что он боится.
   Боится, что если он расскажет настоящий сюжет, кто-нибудь сопрет идею. И,