а заговорил.
     - Окружной прокурор привлек внимание суда к тому факту, что обвиняемая своими действиями продемонстрировала твердое намерение реабилитировать себя в глазах общества. Учитывая это обстоятельство, суд постановил, что осужденная будет отбывать все сроки одновременно.
     Зал зажужжал, как потревоженный улей. Вот это сюрприз! Значит, при хорошем поведении она выйдет через пару лет... Я повернулся к Алексу:
     - Ты знал о планах Старика?
     - Нет.
     По растерянному лицу Джоэла было видно, что он тоже ни о чем не подозревал.
     Я посмотрел через зал на Марию и поймал ее благодарный взгляд. Мне хотелось сказать, что помог ей вовсе не я, а Старик, но было уже поздно. Осужденную увели.
     Джоэл вышел за мной из зала:
     - Слушай, шеф становится слишком сентиментальным. Не хочешь выпить?
     Я покачал головой, поднялся наверх, но не успел сделать по коридору и нескольких шагов, как из моего кабинета вылетел разъяренный Старик. Размахивая какой-то бумагой, он завопил:
     - Я не собираюсь подписывать всякую чушь!
     Шеф имел в виду мое заявление.
     - Сэр, после случившегося отставка необходима.
     - Ты еще глупее, чем кажешься, Кейес!
     Прорычав этот комплимент, он порвал бумагу на мелкие клочки, швырнул их на пол и раздраженно растер ногой.
     Очнувшись от оцепенения, я бросился к нему:
     - Спасибо, Джон.
     Старик кивнул:
     - Все в порядке, Майк. Неужели ты думал, что я смогу отпустить своего самого толкового помощника?
     - Вы не поняли меня, сэр. Я хотел поблагодарить вас за Марию.
     Он мягко улыбнулся:
     - Запомни, сынок: на весах Фемиды правосудие всегда должно уравновешиваться милосердием.
     Я не нашелся, что ответить, поскольку не дорос еще до понимания высокого смысла этого слова.
     Старик похлопал меня по плечу:
     - Иди к себе, мальчик. Тебя там ждут.
     Он пошел к лифту, а я открыл дверь.
     В кабинете никого не было. Да, нервотрепка повредила шефу мозги. Спятил на старости лет.
     Из угла послышался какой-то шорох, и я повернулся на этот звук.
     Ко мне шла маленькая девочка. Никогда в жизни я не видел таких золотистых волос. На меня смотрели огромные, круглые, нестерпимо голубые глаза - мои глаза. В горле вырос ком, перехватило дыхание.
     Боясь поверить себе, я немо смотрел на это чудо.
     Девочка остановилась рядом со столом и звонким детским голоском серьезно произнесла:
     - Меня зовут Мишель.
     Ком в горле не давал говорить, и я молча кивнул.
     - Мама сказала, что некоторое время я поживу у вас. Еще она сказала, что вы позаботитесь обо мне и никому не отдадите.
     Из прекрасных голубых глаз, дороже которых у меня теперь ничего не могло быть, выкатились две прозрачные слезинки.
     Я проглотил ком, но он успел затянуть слезами и мои глаза.
     Девочка прижалась ко мне. Сев перед ней на корточки, я взял ее крошечные лапки в свои руки.
     - Конечно, я позабочусь о тебе, Мишель. И никому никогда не отдам.



134


135





ПИРАТ

Гарольд РОББИНС
Перевод с английского Илана Полоцка. OCR Денис






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


     Моим дочерям Карин и Адриане...

     Пусть их мир будет полон понимания, любви и покоя.
     Во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного
     Богатство будет радовать тебя,
     Пока ты не придешь на край могилы.
     И тут ты поймешь,
     И тут ты поймешь снова и снова,
     И тут ты обретешь наконец ясность взора!
     И глянешь в пламя геенны огненной.
     Святой Коран
     Из суры 102
     Изобилие Богатства

Книга первая
Конец весны
1973

Пролог
1933

     Восьмой день бушевал самум. Даже на памяти старого Мустафы, погонщика верблюдов, который был стариком еще, когда остальные погонщики были малышами, такого не случалось.
     Обмотав накидку вокруг головы, он упрямо прокладывал путь к палатке караванщика Фуада, каждые несколько мгновений вглядываясь в узкую щель, дабы убедиться, что не сбился с пути, потеряв хрупкое укрытие оазиса, и забрел в свирепые свистящие пески пустыни. Каждый раз, когда он останавливался, песчинки били в лицо как пули. Прежде, чем войти в маленькую палатку, он откашлялся и сплюнул, чтобы прочистить горло. Но во рту у него была не влага, а только наждачная сухость песка.
     Фуад сидел за небольшим столом и молчал. На столе стояла масляная лампа, блики которой бросали тени по углам. Человек гигантского роста, он вообще был немногословен.
     Как всегда, разговаривая с караванщиком, Мустафа выпрямился во весь свой пятифутовый рост.
     - Бог запорошил себе глаза песком, - сказал он. - Он ослеп и потерял нас из виду.
     Фуад, хмыкнув, обронил несколько слов.
     - Осел, - сказал он. - Теперь, после того, как мы совершили хадж в Мекку, неужели ты думаешь, что он оставит нас на пути домой?
     - Воздух полон смертью, - упрямо сказал Мустафа. - Даже верблюды чуют ее. В первый раз за все время они стали волноваться.
     - Замотай им головы одеялами, - сказал Фуад. - Ослепнув, они уснут и будут смотреть свои верблюжьи сны.
     - Я уже это сделал, - сказал Мустафа. - Но они срывают одеяла. Я уже потерял два одеяла в песке.
     - Дай им пожевать немного гашиша, - сказал Фуад. - Только, чтобы они не рехнулись. Немного - так, чтобы они успокоились.
     - Они будут спать два дня.
     Караванщик посмотрел на него.
     - Не важно. Мы никуда не двинемся.
     Маленький погонщик застыл.
     - Это плохой знак. Как дела у хозяина?
     - Он хороший человек, - сказал Фуад. - Он не жалуется. Он проводит время, ухаживая за своей женой, и его молитвенный коврик всегда обращен к Мекке.
     Погонщик облизал губы.
     - Ты думаешь, что теперь, после того, как он совершил хадж в Мекку, его молитвы будут услышаны?
     Фуад выразительно посмотрел на него.
     - Все в руках Аллаха. Но ее время уже близится. Скоро мы узнаем.
     - Сын, - сказал Мустафа. - Я молю Аллаха, чтобы он даровал ему сына. Три дочери - это уже непосильная ноша. Даже для такого хорошего человека, как он.
     - Сын, - повторил Фуад. - Аллах милостив. - Встав, он башней возвысился над маленьким погонщиком. - А теперь, осел, - неожиданно рявкнул он, - возвращайся к своим верблюдам и позаботься о них, а то я забросаю твои кости их навозом.
     Большой шатер, стоявший в центре оазиса под тремя большими пальмами, был залит светом электрических ламп, размещавшихся по углам основного помещения. Из-за одной из занавесок доносился ровный гул маленького керосинового генератора, который давал энергию. Из-за другой шел дразнящий запах мяса, жарящегося на углях переносной жаровни.
     В двадцатый раз за этот день доктор Самир Аль Фей, подняв полог шатра, вышел наружу, пристально вглядываясь в пелену бушевавшего самума.
     Песок резко бил его в глаза, и он не видел ни верхушек деревьев в пятнадцати футах от себя, ни края оазиса, за которым песок стоял стеной, готовой, казалось, достать до неба. Он опустил полог и протер глаза, возвращаясь в главное помещение. На ногах у него были мягкие туфли, и он двигался почти бесшумно, когда ступил на мягкий шерстяной ковер, покрывавший песчаный пол.
     Набила, его жена, посмотрела на него.
     - Все так же? - тихо спросила она.
     Он покачал головой.
     - Все так же.
     - Как ты думаешь, когда все это кончится? - спросила она.
     - Не знаю, - ответил он. - Во всяком случае, пока непохоже, что дело идет к концу.
     - Ты огорчен? - У нее был мягкий и добрый голос.
     Он пересек шатер, подойдя к ней и посмотрел на Набилу сверху вниз.
     - Нет.
     - Ты бы не пошел в этот хадж, если бы я не настаивала.
     - Я пошел не из-за этого. Причиной была наша любовь.
     - Но ты не верил, что путешествие в Мекку может что-то изменить, - сказала она. - Ты говорил мне, что пол ребенка определяется совсем другими условиями.
     - Я ведь врач, - сказал он. - Но я еще и мусульманин.
     - А если снова будет девочка? Он не ответил.
     - Тогда ты разведешься со мной и возьмешь другую жену, как того хочет принц, твой дядя?
     Он взял ее руки в свои.
     - Ты дурочка, Набила.
     Она посмотрела ему прямо в лицо, и по лицу ее пробежала тень.
     - Время подходит. И я боюсь все больше.
     - Тебе нечего бояться, - успокаивающе сказал он. - Кроме того, у нас будет сын. Разве я не говорил тебе, что биение сердца типично для мальчика?
     - Самир, Самир, - прошептала она. - Ты скажешь мне все, что угодно, лишь бы я не беспокоилась.
     Он поднес ее руку к губам.
     - Я люблю тебя. Набила. Я не хочу ни другой жены, ни другой женщины. И если на этот раз не будет сына, он будет в следующий раз.
     - Для меня следующего раза не будет, - грустно сказала она. - Твой отец уже дал слово принцу.
     - Мы покинем страну. Мы уедем жить в Англию. Я ходил там в школу, у меня там друзья.
     - Нет, Самир. Твое место дома. Ты нужен нашему народу. То, чему ты учился, поможет ему. Ведь мы мечтали о том, что генератор, который ты привез из Англии, чтобы оперировать при свете, положит начало компании, которая даст стране свет.
     - И много доходов нашей семье, - добавил он. - Доходов, в которых мы не нуждаемся, потому что у нас есть все.
     - Но ведь только ты можешь считать, что доходы должны идти на пользу многим, а не кое-кому. Нет, Самир, ты не можешь уезжать. Ты нужен нашему народу.
     Он молчал.
     - Ты должен обещать мне. - Лежа, она взглянула ему прямо в глаза. Если это будет девочка, ты дашь мне умереть. Я не мыслю себе жизни без тебя.
     - Самум, - сказал он. - Это, должно быть, самум. Иначе я не могу объяснить, откуда тебе приходят в голову такие сумасшедшие мысли.
     Она опустила глаза под его взглядом.
     - Это не самум, - прошептала она.
     - У меня уже начинаются боли.
     - Ты уверена? - спросил он. По его расчетам, схватки должны были начаться через три недели.
     - Я родила троих детей, - спокойно сказала она. - И я знаю. - Первые схватки были примерно три часа назад, а последние только что, когда ты выходил из шатра.

***

     Мустафа спал, укрывшись от самума тремя одеялами, которые он натянул на голову и согреваясь теплом верблюжьих боков с каждой стороны. Ему грезился рай, залитый золотыми потоками солнца, заполненный любвеобильными гуриями такого же золотистого цвета, с толстыми грудями, животами и ягодицами. То были прекрасные сны, навеянные гашишем, ибо он не был настолько эгоистичен, чтобы, дав верблюдам гашиш, пустить их пастись на райских пастбищах одних, без проводника. Без него бедные создания просто заблудятся.
     Над ним по-прежнему бушевал самум, и песок то заносил его с головой, то освобождал, когда менялся ветер. На краю рая верблюд пошел в другую сторону, и внезапный холод пронизал старые кости Мустафы. Инстинктивно он потянулся к его теплу, но животное отошло еще дальше. Завернувшись в одеяло, он постарался прижаться к другому верблюду, но и тот отошел. Холод охватил Мустафу со всех сторон. Он медленно начал просыпаться.
     Верблюды вставали на ноги. Как обычно, нервничая, они стали испражняться. Шлепнувшаяся сверху куча навоза заставила его сразу придти в себя. Яростно ругаясь из-за необходимости расстаться со столь прекрасными снами, Мустафа выполз из-под струи горячей едкой жидкости.
     Стоя на четвереньках, он приподнял край одеяла, чтобы осмотреться. И внезапно кровь застыла у него в жилах. С песчаной стены прямо на него спускался человек верхом на муле. За ним плелся еще один мул с пустым седлом. Всадник обернулся и взглянул на него.
     И в эту минуту Мустафа вскрикнул. У человека было две головы. Затуманенный взор Мустафы увидел два белых лица, принадлежащих одному телу.
     Мустафа вскочил на ноги. Забыв про песок, который сек его по глазам, он бросился к палатке караванщика.
     - Ой-и-и! Ой-и-и-и! К нам идет ангел смерти!
     Фуад молнией вылетел из своей палатки, схватил Мустафу гигантской рукой и приподняв его в воздух, встряхнул как ребенка.
     - Заткнись! - рявкнул караванщик. - Нашему хозяину хватает забот и со своей женой, у которой уже началось, чтобы слушать еще твои пьяные вопли!
     - Ангел смерти! Я его видел! - У Мустафы стучали зубы. Он показал пальцем. - Смотрите! За верблюдами!
     К тому времени к ним подошли еще несколько человек. Все они уставились в ту сторону, куда указывал вытянутый палец Мустафы и хором издали возглас ужаса, когда из слепящей тьмы песка появились два мула. И на первом сидел человек с двумя головами.
     Столь же быстро, как появились, все остальные исчезли, каждый нашел себе укрытие в своем собственном убежище, оставив Мустафу, барахтавшегося в руках Фуада. Непроизвольно Фуад ослабил хватку, и человечек, свалившись на землю, нырнул в его палатку, оставив Фуада лицом к лицу с ангелом смерти.
     Потеряв способность двигаться, Фуад заметил, что мул собирается остановиться рядом с ним. Ангел смерти сказал человеческим голосом:
     - Ас-салям алейкум.
     Автоматически Фуад ответил:
     - Алейкум ас-салям.
     - Я прошу вашей помощи, - сказал наездник. - Уже несколько дней мы блуждаем в самуме, а моя жена больна и вот-вот подходит ее время.
     Медленно и осторожно наездник стал слезать с седла. И тогда лишь Фуад увидел, что одеяло прикрывает двух человек. Он рванулся вперед.
     - Сейчас, - сказал он. - Давайте я помогу вам.
     Из тьмы показался Самир в тяжелой накидке некрашенной шерсти.
     - В чем дело? - спросил он.
     Как перышко держа на руках женщину, Фуад повернулся.
     - Путники, которые заблудились в самуме, хозяин.
     Мужчина, облокотившись на своего мула, еле стоял на ногах.
     - Не представляю себе, сколько дней мы блуждали. - Он начал сползать на землю.
     Самир подхватил его, обняв мужчину за плечи.
     - Обопритесь на меня, - сказал он.
     Мужчина с благодарностью облокотился на него.
     - Моя жена, - прошептал он. - Она больна. У нас нет воды.
     - Сейчас все будет в порядке, - спокойно сказал Самир. Он взглянул на караванщика. - Отнеси ее в мой шатер.
     - Мои мулы, - сказал мужчина.
     - О них позаботятся, - сказал Самир. - Добро пожаловать в мой дом.
     Лицо мужчины было изодрано ударами песчаных струй и кровоточило, губы опухли и потрескались. Исцарапанные руки едва удерживали маленькую чашечку чая. Он был высок, выше Самира, более шести футов ростом, с большим носом и пронзительными голубыми глазами, скрывавшимися под густыми бровями. Он наблюдал за Сатиром, склонившимся над матрацем, где лежала его жена.
     Самир повернулся к нему. Он не знал, что сказать. Женщина умирала. Организм ее был почти обезвожен; у нее был слабый, еле прощупывающийся пульс и угрожающе низкое давление.
     - Сколько дней вы шли через самум? - спросил он.
     Человек посмотрел на него и покачал головой.
     - Не знаю. Кажется, что всю жизнь.
     - Она очень слаба, - сказал Самир.
     Несколько мгновений мужчина молчал, глядя в свою чашку. Губы его шевельнулись, но Самир не услышал ни звука. Затем он посмотрел на Самира.
     - Вы врач?
     Самир кивнул.
     - Она выживет?
     - Не знаю, - сказал Самир.
     - Моя жена хотела, чтобы наш ребенок родился на святой земле, - сказал мужчина. - Но англичане не дали нам виз. Поэтому мы решили, что если пересечем пустыню, мы попадем в страну с тыла и растворимся в ней.
     В голосе Самира послышался ужас.
     - Всего лишь с двумя мулами? Перед вами лежит еще шестьсот миль пустыни.
     - Мы потеряли свои припасы, - сказал мужчина. - Это был кошмар.
     Самир снова повернулся к женщине. Он хлопнул в ладоши, и Аида, служанка его жены, вошла в помещение.
     - Приготовь подслащенной воды, - сказал он. Когда женщина оставила их, повернулся к путнику.
     - Вы должны постараться... надо заставить ее проглотить хоть немного, - сказал он.
     Человек кивнул. Мгновение он сидел молча, затем заговорил.
     - Вы, конечно, знаете, что мы евреи.
     - Да.
     - И вы по-прежнему хотите помочь нам?
     - Все мы путники в одном и том же море, - сказал Самир. - Неужели вы отказали бы мне в помощи, если бы оказались на моем месте?
     Человек покачал головой.
     - Нет. Если есть на свете гуманность, как бы я мог отказать вам?
     - Так оно и есть, - Самир улыбнулся и протянул руку. - Я Самир Аль Фей.
     Человек принял его рукопожатие.
     - Исайя Бен Эзра.
     Аида вернулась с маленькой мисочкой и ложкой. Самир взял их у нее.
     - Принеси чистое полотенце, - сказал он.
     Получив его, он сел рядом с матрацем. Обмакнув полотенце в теплую сладкую воду, он прижал ткань к губам женщины.
     - Смотрите, что я делаю, - сказал он мужчине. - Вы должны осторожно раздвигать ей губы, стараясь, чтобы вода попадала в горло. Это единственное, что может заменить внутривенное вливание глюкозы. Но только очень медленно, чтобы она не захлебнулась.
     - Я понимаю, - сказал Бен Эзра.
     Самир поднялся.
     - Я должен побыть со своей женой.
     Бен Эзра вопросительно посмотрел на него.
     - Мы возвращаемся домой после хаджа в Мекку, и нас застиг здесь самум. Так же, как и вы, мы хотим, чтобы наш ребенок родился дома, но теперь этому не бывать. Он решил появиться на свет на три недели раньше. - Самир выразительно махнул рукой. - Пути Аллаха неисповедимы. Не отправься мы в Мекку, чтобы просить Его о сыне, не захоти вы, чтобы ваш ребенок родился в святой земле, мы бы тут не встретились.
     - Я благодарю бога за то, что вы оказались здесь, - сказал Бен Эзра. - Да благословит он вас сыном, за которого вы молите.
     - Спасибо, - ответил Самир. - И пусть Аллах охраняет вашу жену и ребенка.
     Он опустил занавеску, которая разделяла помещения, а Бен Эзра повернулся к своей жене и начал выдавливать ей в рот влажную ткань.
     За час до заката самум достиг апогея. За стенами шатра ветер ревел, как гром отдаленной канонады, а песок бил в стенки, как град, летящий с хмурого неба. Как раз в этот момент Набила вскрикнула от боли и страха.
     - Ребенок во мне мертв. Я больше не чувствую, что он жив и шевелится.
     - Т-с-с, - тихо сказал Самир. - Все в порядке.
     Набила потянулась за его рукой. В голосе ее было отчаяние.
     - Самир, прошу тебя. Помни о своем обещании. Дай мне умереть.
     Сквозь слезы, застилающие глаза, он взглянул на нее.
     - Я люблю тебя, Набила. Ты будешь жить, чтобы подарить мне сына. - Он был нежен, так нежен и осторожен, что она почти не чувствовала, как игла ищет ее вену, а ощутила только приятное чувство уходящей боли, когда морфин стал оказывать свое действие.
     Самир устало разогнулся. Более двух часов он пытался стетоскопом обнаружить биение сердца ребенка, но его старания были безуспешны.
     - Аида, - сказал он старой служанке. - Позови караванщика. Мне нужна его помощь, чтобы извлечь ребенка. Только заставь его тщательно вымыться перед тем, как он зайдет в шатер.
     Кивнув, она испуганно покинула помещение. Самир начал торопливо раскладывать на чистом белом полотнище все необходимые ему инструменты.
     Внезапно Набила дернулась, и из нее хлынула кровь. Дела были плохи - у Набилы началось кровотечение. Ее тело словно старалось вытолкнуть ребенка. Но Самир не мог нащупать его головку. Теперь он знал, в чем было дело. Послед закупорил выход из матки.
     Кровавое пятно на простынях стремительно расширялось, и Самир работал как бешеный, борясь с чувством подступающего страха. Он ввел руку в ее тело и расширил шейку матки, чтобы дать выход последу. Отбросив пропитанный кровью тампон, он повернул тельце ребенка головкой вниз и извлек его наружу. Осторожно перерезав пуповину, он повернулся к Набиле. На мгновение у него прервалось дыхание, но увидев, что кровотечение прекратилось, он облегченно вздохнул. Лишь теперь он позволил себе взглянуть на ребенка.
     Ребенок был девочкой, и она была мертва. Он знал это, еще не притронувшись к ней. Слезы потекли по его щекам, он повернулся и снова посмотрел на Набилу. Теперь она уже никогда не принесет ему сына. И вообще ребенка. Он понимал, что отныне она нико