й их прихода к власти, - продолжал я. - А
есть и другой, даже более  простой.  Американская  поддержка  фактически
означает  стабильность  для  любого  латиноамериканского  правительства.
Уберите эту поддержку - и правительство рухнет. Сделав так,  вы  тут  же
отдадите страну в их руки. Болдуин горько улыбнулся.
   - Из ваших слов следует, что мы будем прокляты в любом случае, как бы
мы ни поступили.
   - В некотором смысле да.
   - И обречены поддерживать этих диктаторов, вне зависимости  от  того,
хотим этого или нет.
   - Не совсем. В обмен на свою помощь вы можете  получить  определенные
выгоды. Например, концессии, которые мы готовы вам предоставить.
   - Мы уже знаем, что такие концессии означают в понимании  президента,
- напрямик заявил Болдуин. - Он известен  вовсе  не  тем,  что  нерушимо
держит слово.
   - На этот раз он его сдержит. Время  его  подходит  к  концу,  а  ему
захочется, чтобы о нем вспоминали с почтением.
   Джордж задумался.
   - Может статься, что он зашел слишком далеко, чтобы ему  помогла  чья
бы то ни было помощь.
   - Я прошу не ради него. А ради Кортегуа. Болдуин молчал,  внимательно
глядя на меня.
   - С каждым днем, - добавил я, - в страну ввозится все больше  оружия.
И не просто винтовок - автоматов, гранатометов, легких  пушек.  И  когда
они заговорят - это лишь вопрос времени. К нам они приходят не  с  ваших
заводов, а из-за Железного занавеса. Если  революция  победит,  то  кому
будут благодарны люди? Вам или тем, кто им помог?
   Болдуин глубоко вздохнул.
   - Я дам знать нашим людям. Но,  сами  понимаете,  обещать  ничего  не
могу.
   - Понимаю. - Я поднялся. - Благодарю за то, что нашли время выслушать
меня. Болдуин протянул руку.
   - Если как-нибудь вечером у вас будет время,  позвоните  мне.  Может,
поужинаем вместе.
   - Постараюсь, - ответил я.
   Но когда из его кабинета с  кондиционированным  воздухом  я  вышел  в
знойное пекло улицы и перешел на противоположную от посольства  сторону,
то уже знал, что звонить ему не буду. Точно так же я знал и классическую
модель  поведения  американцев  в  подобной  ситуации.  Используя  любые
причины, они постараются не замарать рук. И сохранить  в  карманах  свои
денежки.
   Я посмотрел на часы: начало пятого.  Сиеста  уже  закончилась,  улицы
стали вновь заполняться народом. Возвращаться во дворец было еще слишком
рано. До пяти часов президента все равно не будет.
   Неторопливой походкой  я  спустился  с  холма  в  направлении  порта,
миновал рынок, где  разносчики  начинали  раскладывать  свой  немудреный
послеобеденный товар. Я вдыхал  ароматы  тропических  фруктов,  до  меня
доносились призывные голоса женщин, высовывавшихся из окон лачуг.  У  их
стен копошились босоногие детишки в тряпье, занятые своими таинственными
играми, в которые и я играл когда-то, но которые давно позабыл.
   Я купил у торговца замороженный  плод  манго  и  уселся  на  знакомые
ступени с видом на бухту,  на  которых  много  лет  тому  назад,  будучи
мальчишкой, вот так же набивал себе рот какой-нибудь сладкой  дрянью.  У
причала  стояло  всего  два  судна,  в  дальнем  конце  бухты  виднелись
заброшенные нефтяные вышки, ржавеющие в морской воде.
   Солнце медленно клонилось к западу, и тени становились  все  длиннее.
Ноздри начал щекотать запах жареной рыбы - то, что  торговцы  не  смогли
продать, они тут же съедали сами. Курату. Когда-то он казался мне  самым
большим городом в мире.
   Я скользнул взглядом по циферблату часов. Почти пять.  Я  поднялся  и
направился в город.  Путь  мой  пересек  разносчик  лотерейных  билетов.
Отпечатанные в виде длинной ленты, счастливые билетики  свисали  из  его
руки, волочась по земле. Я чуть было  не  наступил  на  них,  а  человек
прошел мимо, даже не оглянувшись.
   Я улыбнулся. Нет, ничего здесь не изменилось. Трюки,  к  которым  они
прибегали, чтобы сбыть свой товар, сохранились в своем первозданном виде
со времени моего детства. Стоило мне только  обратить  его  внимание  на
ползущую за ним по земле ленту, как он тотчас  же  принялся  бы  уверять
меня в том, что сама Удача шлет мне знак, что  именно  эти  запылившиеся
бумажные лоскутки таят в себе счастье, которое я так  долго  ищу.  И  не
важно, что билетики эти мне ни к чему, - паренек будет тащиться за  мной
целые  кварталы,  сокрушаясь  о  том,  что  я   упускаю   такую   редкую
возможность.
   Он сделал еще несколько шагов и затем, уже не в состоянии бороться  с
искушением, остановился и посмотрел на меня. Усмехнувшись, я наступил на
бумажную змею. Лицо его потемнело, он моргнул  несколько  раз,  когда  я
сделал еще шаг по направлению к нему. Тогда он схватил меня за  руку,  а
другой указал на землю.
   - Ну и что? - спросил я, пожимая плечами. - Вот они, твои билеты, все
целы.
   - Подбери их! - прошипел он. - Там послание для тебя.
   Я смерил парня взглядом, затем отступил назад и подобрал валяющееся в
пыли счастье. На обратной стороне одного из  билетиков  шли  карандашные
каракули:
   ИЗМЕННИК! УБИРАЙСЯ, ПОКА  ЕЩЕ  НЕ  ПОЗДНО.  ПРЕДАТЕЛЯ  МОЕГО  ОТЦА  В
КОРТЕГУА ЖДЕТ ТОЛЬКО СМЕРТЬ. КОНДОР.
   Я оглянулся  -  парень  уже  исчез.  Растворился  в  толпе  прохожих,
спешащих к рынку. Я со злостью смял билетики  и  засунул  их  в  карман.
Чувство опасности, которое я внезапно  испытал,  стоя  на  переполненной
людьми улице, было до жути реальным. Любой из окружавших меня  мог  быть
подослан бандитами.
   Я набрал полную грудь воздуха и решил, что никогда впредь не выйду на
улицы без Котяры, который может надежно прикрыть  мой  тыл.  Немного  же
потребовалось времени, чтобы выяснить, что я вернулся.
   По рыночной площади пробиралось одинокое такси. Я махнул водителю и с
чувством огромного  облегчения  забрался  внутрь.  Теперь  я  знал,  что
заставляло президента  быть  таким  осторожным.  Теперь  я  знал,  какие
ощущения он испытывает. Поехать домой, вернуться в горы - вот  настоящее
спасение. По крайней мере, там можно будет  не  беспокоиться  по  поводу
того, кто стоит у тебя за спиной.

5

   Из окна автомобиля я посмотрел туда, куда указывал Котяра. Из  печной
трубы поднимался слабый дымок.
   - В доме кто-нибудь живет? - спросил лейтенант Хиральдо.
   Я покачал головой.
   - Нет. С того времени, как я впервые уехал за границу, - никто.
   - Остановите на минуту машину.
   Хиральдо выбрался из автомобиля и  подошел  к  следовавшему  за  нами
джипу. В  зеркале  заднего  вида  я  заметил,  что  он  разговаривает  с
солдатами. Они подхватили оружие, и через мгновение Хиральдо подошел  ко
мне.
   - Теперь мы можем идти. Но первыми во двор войдут они.
   - Скорее всего, ничего страшного там нет.
   - Возможно. Но я не вижу смысла рисковать.
   Мы пропустили джип вперед, и следом за ним подъехали к окружавшей дом
галерее. В молчании мы сидели и смотрели на закрытую дверь.
   Затем я вышел из машины.
   - Глупости все это. Будь там внутри бандиты, они бы давно уже открыли
по нам огонь, - сказал я и начал подниматься по лестнице.
   Когда моя  правая  нога  коснулась  верхней  ступеньки,  дверь  стала
медленно раскрываться. Я ощутил  в  животе  неприятный  холодок.  Позади
затопали тяжелые солдатские ботинки, и в то же мгновение в  затылок  мне
жарко задышал Котяра.
   - Добро пожаловать в ваш дом, сеньор Ксенос.
   Голос, раздавшийся из темного дверного проема, был мне знаком, и  все
же  мне  потребовалось  несколько  секунд,  чтобы  вспомнить,  кому   он
принадлежал.
   - Мартинес!
   Старик сделал шаг вперед, мы обнялись.
   - Ах, сеньор, - вздохнул он. - Как я рад снова видеть вас.
   - Мартинес! - улыбнулся я ему.
   Он остался тем же стариком, жившим  у  края  наших  земель,  милях  в
десяти  от  гасиенды,  державшим  заблудившихся  животных  и  питавшимся
исключительно  овощами,  поскольку  и  в  мыслях  не  допускал  зарезать
цыпленка.  Тем  самым  крестьянином,  который  подарил   когда-то   мне,
мальчишке, маленького щенка.
   - Когда я услышал, что вы вернулись, то сразу же понял,  что  вам  не
потребуется много времени, чтобы заглянуть домой. Мне не хотелось, чтобы
ваш дом встретил вас пустым и холодным. Вот я и решил развести  огонь  и
принести кое-что из еды.
   Я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
   - Спасибо тебе, Мартинес.
   Краем глаза я заметил, что солдаты усаживаются в джип. Я махнул рукой
лейтенанту.
   - Это Мартинес, мой старый друг.
   - Я тут немного прибрался,  навел,  как  мог,  порядок,  -  продолжал
Мартинес, вводя меня внутрь. - Если бы вы дали мне чуть больше  времени,
я бы разыскал женщину, и уж она бы тут расстаралась.
   - Ты все отлично сделал, старина. Не знаю, как и благодарить тебя.
   - Это слишком ничтожная плата за то, что сделал для меня ваш отец.
   Много лет назад отец позволил Мартинесу поселиться в старой хижине на
краю засаженного тростником поля. Хижина твоя, сказал  ему  отец,  живи,
пока не надоест. В благодарность за это Мартинес взял  себе  за  правило
раз в неделю приносить нам пару-тройку цыплят,  а  иногда  и  поросенка.
Причем приносил их всегда живыми. Ла Перла вынуждена была сама резать их
- у старика было слишком мягкое сердце.
   - Как дела, старина? - спросил я.
   - Неплохо.
   - Никаких неприятностей? Я слышал, в округе появились бандиты.
   - Что им может понадобиться от меня? - Мартинес широко развел руки  в
стороны. - У меня ничего нет. Они меня не тревожат.
   - Тебе приходилось встречать их?
   - Нет. Здесь только мои друзья, твари Божьи, с которыми я живу. И  мы
чувствуем себя вполне счастливыми.
   Я взглянул на лейтенанта. Лицо его было непроницаемо, но он  не  хуже
моего знал, что если даже старик всего десять минут назад видел в кустах
бандитов, он и словом не обмолвится об этом.
   - Могу я просить вашего разрешения, сеньор, на то, чтобы мои  солдаты
поставили во дворе палатку? - вежливо обратился к Мартинесу Хиральдо.
   - Конечно, лейтенант.
   - Я распоряжусь, чтобы и для меня поставили палатку.
   - Нет, лейтенант, - ответил я. - И слышать об этом не хочу. Вы будете
жить в доме со мной.
   - Вы слишком добры ко мне.
   - Пойду за едой, - сказал Котяра, и Мартинес устремился за ним.
   После того, как они скрылись за дверью, Хиральдо повернулся ко мне.
   - Как вы считаете, сеньор, старику приходилось их видеть?
   - Естественно, лейтенант, - ответил я. - А  вы  не  задумывались  над
тем, как ему удается выжить здесь, - совершенно беззащитному,  в  полном
одиночестве и столь долгое время? Глаза-то у него  открыты,  а  вот  рот
крепко сжат.

***

   Я проснулся,  услышав,  как  на  дереве,  что  напротив  моего  окна,
привычно, как в детстве, запели птицы. Я  лежал,  не  раскрывая  глаз  и
вновь ощущал себя маленьким пальчиком.
   Наконец  я  размежил  веки.  Потолок   надо   мной   был   желтым   и
потрескавшимся, хотя я помнил его ослепительно белым. Я мог смотреть  на
него часами, особенно в жаркие ночи, когда он представлялся мне  снегом,
сверкающим на горных  вершинах.  С  него  струилась  вниз  прохлада,  и,
объятый ею, я засыпал.
   Я  лежал  и  вслушивался  в  звуки  своего  ушедшего  детства:  шепот
босоногих  слуг,   проходящих   мимо   двери,   доносящийся   из   кухни
пронзительный голос Ла Перлы,  поскрипывание  тележки,  ржание  лошадей,
негромкое тявканье моего щенка.
   И я слышал голосок сестры, слышал, как она льет  из  кувшина  воду  в
тазик для умывания и что-то негромко напевает. Потом  прозвучали  легкие
шаги матери, а за ними - твердая поступь отца. Вот-вот мама должна  была
спросить Ла Перлу,  как  она  всегда  делала  по  утрам:  "Дакс  еще  не
спустился?"
   Я помнил легкое негодование в ее голосе, когда она, узнав, что я  еще
не  вставал  с  постели,  обращалась  к   отцу:   "Негодный   мальчишка!
Когда-нибудь, когда он женится и заведет собственных детишек, он поймет,
как важно начать день пораньше".
   За этим следовал негромкий удивленный смешок  отца:  "Он  еще  совсем
ребенок, а ты уже и женила его и отцом сделала".
   Я улыбнулся, согретый воспоминаниями.
   Женила и отцом сделала... Как поразилась бы мать,  узнай  она,  какую
жизнь ведет ее сын. Интересно, что бы она сказала. Скорее всего, ничего.
Ведь не по моей же злой воле все так  выходит.  Теперь-то  я  это  знаю.
Видимо, сызначала жила во мне какая-то слабость, которой не было в  моем
отце. Вот уж кто действительно умел любить. Это  чувствовали  все  люди,
окружавшие его, но только моя мать пользовалась всей полнотой его любви.
Других женщин для него не существовало.
   Со мной совсем другое  дело.  Я  был  жертвой  собственных  страстей.
Одного вида новой  женщины,  исходящего  от  нее  аромата  часто  бывало
достаточно  для  того,  чтобы  она  вытеснила  из  моего   сердца   свою
предшественницу. А мысль о том, что  за  ней  последует  другая,  только
подстегивала мою жадность. Вот и получилось так, что ни разу не пришлось
мне испытать чувство той нежной и ласковой любви,  в  которой  жили  мои
родители. Может, во мне просто не было для нее места?
   Любовь к  женщине  всегда  была  для  меня  чувством  физическим,  не
оставляющим места для размышлений, толкавшим к действиям. Я мог  быть  с
женщиной и доставлять удовольствие и ей и  себе,  изнурять  наслаждением
нас  обоих,  но  как  только  экстаз  проходил,  я  вновь  оказывался  в
одиночестве. А значит, и она тоже. Получалось так, будто мы  оба  знали,
что большего я дать ей не в состоянии.
   Возможно, это большее и искала во мне Каролина, и не могла найти. Или
тот ребенок, которого так хотелось иметь Жизель и которого я не смог  ей
дать. Даже с теми двумя, кто  был  так  похож  на  меня  в  своей  жажде
физических удовольствий и ничего иного - с Ампаро и Сью-Энн,  -  даже  в
отношениях с ними чего-то все же не хватало. Может, потому что  мы  были
совсем уж одинаковы, требуя друг от  друга  лишь  того,  что  партнер  в
состоянии дать?
   Мы  были  как  бы  спутниками  в  коротком  путешествии,  когда  люди
обмениваются любезностями, оказывают друг другу  мелкие  услуги,  но  не
более - ведь вояж вот-вот закончится. Если судьба сведет нас еще раз, то
мы можем и вовсе не узнать друг друга. Ночь прошла, и вновь каждый  идет
собственной дорогой, зная, что в течение  яркого  дня  он  будет  искать
следующего спутника, который разделил бы с ним ночной кров, избавляя  от
необходимости просыпаться по утрам в пустой постели.
   Внезапно за окном наступила тишина, как будто  птицы  разом  покинули
дерево, напуганные кем-то. Я поднялся с постели, бросил взгляд наружу. В
дальнем конце двора солдат мочился у забора, другой, стоя на  коленях  у
палатки, разжигал костер.
   Позади раздался стук в дверь. Погруженный в собственные мысли, я едва
расслышал его. Постучали еще раз, громче.
   - Кто там?
   - Я.
   Я  распахнул  дверь.  На  пороге  стоял  Котяра.  При  виде  меня  он
проворчал:
   - Я поджарил яичницу, с бобами и ветчиной. Я стучал и раньше,  но  ты
не слышал.
   - Вспоминал детство, - с улыбкой ответил я. Котяра посмотрел на  меня
своим мудрым проницательным взглядом.
   - Иногда бывает полезно прислушаться к  голосам  призраков  в  родном
доме.
   - Что такое? - я поглядел на него в недоумении.
   - Я тоже слушал, что они тебе говорят, - серьезно ответил он.
   - И что же ты услышал? Взгляд его стал странным.
   - Слишком долго они живут здесь одни, в пустом доме. Они ждут,  чтобы
ты привел сюда женщину, которая принесет им мир.
   Он повернулся и зашагал по  коридору  прочь.  Увидев,  как  он  начал
спускаться по лестнице, я закрыл дверь, через которую до меня продолжали
доноситься звуки его тяжелых шагов.  Усевшись  на  кровать,  я  принялся
одеваться.
   Ну что ж. Может быть. Никогда еще не приводил я  в  дом  женщину,  за
исключением Ампаро - да и то очень давно и всего один раз. Но я  до  сих
пор не был знаком ни с одной, которая смогла бы полюбить это  место  так
же, как я. Неожиданно в голову мне пришла любопытная мысль, и я  выругал
себя за то, что не подумал об этом раньше. Одна все-таки была.
   Беатрис. Почти в тот же момент, когда я увидел  ее,  я  почувствовал,
что мы с ней из одного мира, из  одного  времени.  С  другими  женщинами
такого чувства не возникало.
   В конце концов, моя мать, может быть, и права.

6

   - Я устраиваю  небольшую  вечеринку,  -  сказал  президент  -  Можешь
привести с собой кого-нибудь.
   - Приглашу Ампаро, - тут же ответил я.
   - Нет, Ампаро не пойдет.
   Я знал, что о причине лучше не спрашивать. Если он  не  хотел,  чтобы
она присутствовала, она не будет присутствовать.
   - А ты позови эту Гуайанос, если хочешь, - неожиданно предложил он.
   - Я думал...
   Но президент не дал мне договорить.
   - Я не воюю с детьми. Это с отцом ее я действительно в ссоре.
   Я  промолчал.  Странно.  У  меня  было  такое  ощущение,   будто   он
действительно хочет, чтобы Беатрис пришла.
   - Я слышал, что вы часто видитесь. Или это не так?
   - Так.
   -  Тогда  пусть  приходит.   -   В   голосе   президента   прозвучала
категоричность приказа.

***

   - Как я выгляжу? -  несколько  возбужденно  спросила  Беатрис,  когда
Котяра завернул машину на территорию дворца.
   - Ты будешь там самой очаровательной женщиной.
   Машина остановилась, охранник раскрыл дверцу.  Я  выбрался  первым  и
помог выйти Беатрис.  Ее  фигура  в  длинном  темном  платье  была  само
совершенство.
   Я ободряюще улыбнулся ей, когда дворецкий объявил о нашем прибытии, и
все же ее рука судорожно стискивала мою, пока мы шли по просторному залу
для рисования, где президент решил устроить вечеринку. Гости смолкли  и,
не отрываясь, глядели на нас. На лицах их  было  написано  удивление  по
поводу встречи, которую президент оказывал дочери своего злейшего врага.
   Президент был одет в простой, без  всяких  орденов,  мундир  голубого
цвета. Молодыми в его  облике  остались  только  взгляд  и  походка.  Он
пересек комнату и подошел к нам. Бережно взял руку Беатрис, поднес ее  к
губам. Беатрис сделала реверанс.
   - Вы стали еще очаровательней,  чем  были  в  детстве,  -  с  улыбкой
произнес он.
   - Благодарю вас, ваше превосходительство. Из угла комнаты, где  сидел
небольшой оркестр, раздались звуки музыки.
   - Вы появились как раз вовремя, - продолжал президент, со старомодной
учтивостью отвешивая поклон в мою сторону:
   - Вы позволите мне один танец с вашей дамой?
   Я поклонился в ответ и  некоторое  время  следил  взглядом  за  ними,
кружащимися в медленном вальсе. Затем направился к бару.
   - Виски с содовой, пожалуйста.
   - В чем дело, Дакс? - Рядом стоял Джордж Болдуин.  -  Не  верю  своим
глазам. Старик танцует с дочерью заклятого врага?
   Я пожал плечами.
   - Он враждует с отцом, а не с дочерью.
   - Это звучит как цитата, - проницательно заметил Джордж.
   - Это цитата и есть. - Я отпил из высокого стакана.
   - Что же за нею кроется?
   - Этого я не знаю. Может, он хочет показать, что вовсе  не  чудовище,
каким вы привыкли его представлять.
   - Нет, тут что-то другое, -  улыбнулся  Джордж.  -  Что-то  поважнее.
Когда это его беспокоило, что о нем думают?
   Взрыв  хохота  раздался  со   стороны   парадной   лестницы.   Головы
присутствующих повернулись как по команде. На верхней  ступеньке  стояла
Ампаро в белом платье, слегка покачиваясь и глядя на  нас  сверху  вниз.
Молоденький офицер в капитанских погонах пытался  поймать  ее  руку,  но
Ампаро в гневе вырывала ее. Музыка смолкла.
   - Давайте, давайте! Не останавливайтесь! - прокричала  она  и  начала
неуверенно спускаться. - В конце концов, почему бы и мне не повеселиться
вместе с вами?
   Посмотрев на замершие пары, я остановил свой взгляд на  президенте  и
заметил, что в глазах его  сверкает  неприкрытая  ярость.  Радом  с  ним
стояла Беатрис, бледная и испуганная.  Мне  захотелось  подойти  к  ней,
однако вместо этого я направился к лестнице.
   - Ампаро, - обратился я к ней, беря за руку, чтобы  успокоить.