как вы понимаете, это отнюдь не облегчает мою жизнь.
   - Почему?
   - Потому что я, по его замыслу, должен привлечь  в  картину  американские
деньги, а наши финансисты не приучены работать таким образом - по сути дела,
втемную. Они хотят точно знать, во что вкладывают деньги.
   - Вы итальянец?
   - Американец. Мои родители были итальянцами.
   - Вы родились в Нью-Йорке?
   - В Бруклине. Отец и братья имеют там  свое  дело.  И  тут  я  вспомнила,
почему его фамилия мне знакома. Семья Да Коста... У них, действительно, было
свое дело в Бруклине. Они владели прибрежной полосой. Одна  из  пяти  семей,
которые разделили на сферы влияния Нью-Йорк. Только теперь я поняла все  то,
на что намекал и чего опасался Лу Брэдли.
   Да Коста понимающе улыбнулся, словно прочитал мои мысли.
   - В нашей семье я белая ворона. В том смысле, что не хочу идти в семейное
дело. Они все считают меня придурком, потому что я  всем  делам  предпочитаю
эстрадный бизнес и с удовольствием ломаю мозги над его проблемами.
   Совершенно неожиданно я почувствовала, что он мне нравится.  В  нем  было
что-то обезоруживающе открытое, честное.
   - Лично я не считаю вас придурком. Дверь, ведущая в спальню, открылась, и
появилась чета Паолуччи. Я просто не могла не таращить на нее глаза -  Боже,
да ни одна картина, в которой  я  ее  видела,  не  смогла  показать  всю  ее
красоту! Без всякого сомнения, она была самой  красивой  женщиной  из  всех,
кого я когда-либо видела.
   Я заметила ее быстрый оценивающий взгляд  в  сторону  Мардж  Смол.  Почти
сразу же она отвернулась и обратилась ко мне. Я поняла, что  она  вычеркнула
мисс Смол из своих мыслей, словно ее вообще никогда не существовало.
   - Простите, что заняла так много времени, - сказала она приятным  голосом
и с легким акцентом.
   Да Коста подвел нас к машине и открыл дверцу. В машине  он  сел  впереди,
рядом с шофером. Юрист и Мардж сели на откидных, а Маэстро - между  женой  и
мною.
   Мы поехали в ресторан "Ромео Салтаз", расположенный в двух  кварталах  от
отеля.
   Пока мы ужинали, все вокруг могли безошибочно определить, кто  именно  за
нашим столиком звезда. У нас был лучший столик, а  Марию  усадили  на  самое
лучшее место. Точно так же она царила и в баре клуба "Эль-Марокко", куда  мы
поехали  после  ужина.  Каким-то  таинственным  образом   фотокорреспонденты
появлялись всюду, куда мы приходили, и,  что  было  еще  более  непонятно  и
странно, мне нравилась вся эта кутерьма, хотя,  казалось,  все  должно  было
быть наоборот. Прошло уже много времени с тех пор, когда  и  я  была  частью
всего этого возбуждения, столь характерного для  всего  театрально-киношного
мира.
   - Вы танцуете? - спросил Да Коста.  Мы  вышли  на  крохотный  задымленный
кусочек паркета, предназначенный для танцев. Музыканты играли  что-то  очень
соблазнительное. Только после часа ночи они  стали  играть  рок.  Он  крепко
обнял меня, и мы медленно двигались под звуки песни Синатры.
   - Вы получаете удовольствие от вечера? - спросил он.
   Я кивнула.
   - Развлекаюсь.
   - У вас действительно есть какая-то срочная горящая роль?
   - Нет.
   - Я так и думал.
   - Почему?
   - Если бы у вас была работа, вы  бы  не  были  с  Лу.  Он  обычно  служит
прибежищем для тех, кто уже потерял надежду, - он  смотрел  теперь  на  меня
серьезно, с высоты своего роста. - А у вас есть талант. Что же произошло?
   Почему вы связались с Лу? Я засомневалась, стоит ли говорить.
   - Не знаю. Все. Так бывает - один день перед вами  -  все,  на  другой  -
ничего.
   - У вас идет черная полоса, - сказал Да Коста. - Иногда так происходит  с
людьми.
   Я ничего не сказала.
   - Вы понравились Карле Марии, - сказал он.
   Мне было приятно это услышать.
   - Она мне тоже понравилась.  Она  в  полном  смысле  слова  фантастически
хороша. Вы можете ей это передать.
   - И Маэстро вы понравились.
   - Чудесно. Он, мне кажется, талантливый  человек.  Он  высмотрел  просвет
между танцующими парами и увлек меня в него, направляясь к углу танцевальной
площадки, ближе к стене.
   - Он хотел бы узнать, согласитесь ли вы сыграть сцену с Карлой Марией.
   - Соглашусь, - сказала я, не думая, и только потом взглянула на его  лицо
и поняла, что мы  с  ним  говорим  о  разных  вещах.  Я  почувствовала,  что
неудержимо краснею. Все слова куда-то улетучились из моей головы.
   - О'кей, - сказал он наконец. - Вам не придется играть эту сцену.
   - Это все от  неожиданности,  -  пробормотала  я.  -  Я  никак  не  могла
предположить...
   - У них свои собственные представления о том, как следует развлекаться  и
получать удовольствие, - сказал он. -  Я  же  просто  выполняю  поручение  и
передаю вам предложение.
   - Это входит в ваши обязанности?
   - Это и многое другое.
   Когда мы вернулись к столику, Герчио и другая девушка  ушли.  Я  уловила,
как Паолуччи и Да Коста обменялись взглядами. Затем продюсер поднялся  из-за
столика и что-то сказал по-итальянски.
   - Маэстро просит его простить, но уже время уходить. Завтра с утра у него
важная встреча.
   Мы все поднялись и вызвали нечто вроде небольшого затора из-за того,  что
и младшие, и старшие официанты бросились отодвигать нам стулья. Карла  Мария
и ее муж пошли  к  выходу  из  клуба.  Да  Коста  и  я  молча  замыкали  это
торжественное шествие.
   Как только они появились в дверях, подкатил лимузин.
   - Маэстро спрашивает, сможем ли мы подбросить вас домой по пути в  отель?
- спросил Да Коста.
   - Нет, благодарю вас. Я живу в Вест-Сайде.  Скажите  ему,  что  я  поймаю
такси. И поблагодарите за приятный вечер.
   Да Коста перевел. Паолуччи улыбнулся, поклонился и  поцеловал  мне  руку.
Затем посмотрел мне прямо в глаза и что-то сказал.
   Да Коста перевел:
   - Он надеется, что судьба ему улыбнется, и он сможет однажды снять  фильм
с вашим участием.
   - Я тоже надеюсь.
   Я протянула руку Карле Марии. Она улыбнулась и сказала:
   - У нас, в Италии, мы прощаемся не так.
   Она нагнулась, прижалась губами к моей щеке  и  громко  чмокнула  меня  в
одну, потом в другую щеку.
   - Чао!
   - Чао, - повторила я.
   Они сели в лимузин. Да Коста проводил меня к свободному такси и сунул мне
в руку банкноту.
   - Плата за такси, - сказал он несколько смущенно.
   - Нет, - я попыталась оттолкнуть его руку.
   - Да берите, берите, - это входит в  финансовый  отчет  фильма,  -  и  он
оставил в моих руках деньги, закрыв  дверцу  машины  прежде,  чем  я  смогла
серьезно возразить. - Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, - машинально ответила я" хотя  такси  уже  отъехало  от
стоянки.
   - Куда прикажете, леди? - спросил таксист. Я дала ему адрес.
   - Это Карла Мария Перино садилась в ту машину?
   - Да.
   -  Бог  мой!  -  в  его  голосе  слышался  неподдельный  восторг.  -  Она
действительно нечто совершенно потрясающее, правда, леди?
   - Действительно, - согласилась я, потому что думала точно так же,  как  и
он. Но тут я вспомнила о банкноте, зажатой в руке, и взглянула на нее. Я  не
поверила своим глазам - никогда еще  до  этого  мне  не  приходилось  видеть
пятисотдолларовой, банкноты.

Глава 19

   Я позвонила ему по внутреннему телефону ровно в девять утра на  следующий
день.
   - Говорит Джери-Ли Рэндол, - сказала я. - Я не, думала, что разбужу вас.
   - Ничего страшного.
   - Я просто хочу сказать,  что  оставила  деньги,  которые  вы  вчера  мне
всучили, в конверте на ваше имя у портье, - выпалила я. -  В  любом  случае,
спасибо.
   - Минутку, минутку... - закричал он, и по голосу его  я  поняла,  что  он
окончательно проснулся. - Откуда вы звоните?
   - Из вестибюля.
   - Не уходите. Я спущусь через минуту. Мы можем выпить по чашечке  кофе  и
позавтракать.
   - Я бы не хотела причинять вам беспокойство.
   - Но я хочу вас видеть.
   Я положила трубку. Меньше чем через три  минуты  он  вышел  из  лифта.  Я
думала, что разбудила его, но он не спал. Я поняла это, потому  что  он  был
выбрит и полностью одет.
   Он ничего не говорил до того момента, пока официант в ресторане не принес
кофе.
   - Не нужно было этого делать.
   - Это скорее относится к вам.
   - Вы не понимаете. Это входит в бизнес...
   - Но это не мой бизнес.
   - Вы на самом деле старомодная девочка, правда?
   - Нет, новомодная. Я не верю в деньги, которые я не заработала.
   - А что вы делаете - в смысле работы?
   - Поглядываю.
   - Я поговорю с Луиджи о вас. Предупрежу его, чтобы он вас не использовал.
   - Я не собираюсь возвращаться к нему, - сказала я не очень уверенно.
   - Скажите, Паолуччи действительно собирается снимать картину,  в  которой
ему нужна американская актриса?
   - Паолуччи снимает только картины со своей женой в главной роли, - сказал
он честно.
   - Другими словами, ни о какой работе вчера речи не могло идти?
   - Угу.
   - Собственно говоря, в конечном итоге,  я  пришла  к  такому  же  выводу.
Думаю, что я, действительно, глупа.
   - Просто это глупый бизнес. В нем миллион девушек  и  очень  мало  ролей.
Даже те, у кого на самом деле есть талант, редко получают их.
   - Я получу, - сказала я. - Я уже однажды поднялась.
   - Когда вы были женой Уолтера Торнтона? - спросил он.
   Я поняла, что он хотел сказать.
   - Но мне дали приз Тони за исполнение роли, а  не  за  пьесу,  написанную
мужем.
   - Но любому человеку нужен друг, - сказал он. -  По  крайней  мере,  друг
поможет вам пройти мимо секретарши.
   - К чему вы клоните?
   - Паолуччи не дал мне заснуть полночи, разговаривая о вас. Он сказал, что
в Италии вы можете получить столько ролей, сколько сможете сыграть,  и  даже
больше. Конечно, при условии, что у вас будет именно тот спонсор, который  в
этом деле требуется.
   - Он имеет в виду себя? Да Коста кивнул.
   - Нет, спасибо, - сказала я и собралась уходить. Он положил руку  мне  на
плечо, чтобы придержать.
   - Не глупите. Я могу назвать вам с десяток звезд, которые начинали именно
так, включая Карлу Марию. Ей было всего семнадцать, между прочим,  когда  он
отыскал ее в Неаполе лет двенадцать тому назад.
   - Это не мой стиль, - сказала я. - Я чуть было не вступила на эту дорожку
однажды и до сих пор у меня ощущение, что я не совсем полноценный человек.
   - Независимость нынче вовсе не то, что не так давно было принято считать.
И большинство независимых людей, которых я знаю, вернее, знал,  в  настоящее
время сломались.
   - А как обстоит дело с вами? - спросила я. - Насколько мне  известно,  вы
не пошли в семейное дело? Он слегка покраснел.
   - Это не совсем то?
   - Потому что я мужчина, а вы  девушка.  И  я  могу  позаботиться  о  себе
гораздо лучше, чем вы о себе.
   - Может быть, в данный  момент  вы  и  правы  -  сейчас  вы  в  состоянии
позаботиться о себе лучше. Но я научусь.  И  когда  я  выучусь,  то  никакой
разницы уже не будет.
   - Мир не изменится. Если вы-умная девочка, вы  найдете  себе  подходящего
парня, выйдете за него замуж и заведете пару детей.
   - Это единственный ответ, который есть у вас для меня?
   - Да. И еще другой, о котором вы уже сказали, что он вас не интересует.
   - Иными словами, мой выбор невелик:  я  должна  стать  либо  женой,  либо
шлюхой. И никаких иных путей, чтобы подняться на самый верх, для таких,  как
я, нет.
   - Есть. Невероятный случай, - сказал он. - Один на миллион!
   - Как раз мое любимое соотношение... - сказала  я.  -  Благодарю  вас  за
кофе. Он взял меня за руку.
   - Вы мне нравитесь. Я был бы рад встретиться с вами еще раз.
   - Я не возражаю. Но только при одном условии.
   - Каком?
   - Никакого дела. И никакого собачьего дерьма. Он ухмыльнулся.
   - Обещаю, ваша взяла. Как я могу связаться с  вами?  Я  продиктовала  ему
номер своего телефона, и мы вышли в вестибюль.
   - Я позвоню вам на следующей неделе, когда спроважу их из города.
   - О'кей, - сказала я.
   Мы обменялись рукопожатием, и я вышла на улицу.
   Солнце  светило,  было  тепло,  и  я,  сама   не   знаю   почему,   вдруг
почувствовала, что жизнь не так уж и плоха.
   Правда, он появился на моем горизонте только через три месяца. Но за  это
время дела каждого из нас сильно изменились. У меня летом  умер  отец.  И  я
впервые по-настоящему поняла, что это значит - остаться совершенно одной.
   Этим летом не было никакой работы, даже в рекламах для летних  распродаж.
Каждый день я совершала полный обход тех мест, где можно  было  бы  получить
работу. Читала газету "Новости о фильмах в производстве", отвечала на каждый
телефонный звонок. Но без агента добиться  чего-нибудь  было  очень  трудно.
Даже для того,  чтобы  получить  работу  на  телевидении  -  чахлую  роль  в
коммерческой рекламе, - нужен был  агент,  который  мог  бы  ввести  меня  и
представить рекламным агентствам.
   Каждый вечер я возвращалась в свою  маленькую  квартирку  опустошенная  и
усталая, но уже через несколько часов сна просыпалась и никакими  силами  не
могла себя заставить заснуть снова.
   Я работала над новой пьесой, но концы с концами в ней  упорно  не  желали
сходиться. Все, что я писала, казалось  надуманным,  состоящим  из  сплошных
натяжек, и поэтому спустя некоторое время я вообще бросила писать. Обычно  я
просиживала  за  машинкой,  бессмысленно  уставившись  в  окно,  за  которым
скрывалась темная ночная улица, и ни о чем не думала.
   Отец каким-то необъяснимым образом почувствовал, что происходит со  мной,
и однажды я получила чек на сто  долларов  без  единого  слова.  И  с  этого
времени чеки стали приходить каждый понедельник. Без них я бы не справилась.
   Однажды я попыталась поговорить с ним об этом, но он не захотел обсуждать
со мной этот вопрос. Все, что он сказал,  -  это  были  весьма  расплывчатые
фразы насчет того, что они с матерью приняли совместное решение помочь  мне,
потому что они любят меня и верят - в меня. А когда я  решила  поблагодарить
мать, она холодно взглянула на меня и сказала:
   - Это все идея твоего отца. Я лично считаю, что ты должна вернуться домой
и жить с нами. Лично мне не нравится то, что молодая девушка  живет  одна  в
огромном городе.
   После этого мне гораздо  сильнее  захотелось  доказать  ей,  что  я  могу
добиться всего сама. И я снова атаковала  свою  пишущую  машинку  с  прежней
яростью, но это ни к чему не привело.
   Я чувствовала себя одинокой  до  полного  опустошения.  Не  было  никаких
друзей - ни мужчин, ни  женщин.  Товарищества  в  театральном  деле,  как  я
постепенно убеждалась, просто не существовало на том уровне,  на  котором  я
вынуждена была жить. Во всяком случае, для меня  его  не  было.  А  тут  еще
случилось так, что в один прекрасный день я самым  жестоким  образом  поняла
еще и то, что я больше уже не молоденькая девочка. Случилось это вот как.
   Я ответила на приглашение сниматься в массовке в роли девочки.
   Массовка должна была изображать сцену на пляже в каком-то фильме, который
снимался на Лонг-Айленде. Просмотр должен был состояться в большом  зале  на
Бродвее, и мы все должны были предстать перед режиссером в бикини.
   Я была почти последней в очереди из тридцати девушек. В  ожидании  своего
выхода я стояла и  думала,  что  к  тому  моменту,  когда  мне  нужно  будет
проходить мимо режиссера-постановщика и продюсера,  наверное,  все  вакансии
уже будут заполнены.
   У меня всегда была хорошая  фигура.  Я  это  точно  знала/Кроме  того,  я
поддерживала  ее,  занимаясь  каждое  утро  не  менее  получаса  и  выполняя
всевозможные упражнения.
   Я услышала свое имя и пересекла по диагонали маленькую  сцену.  В  центре
сцены я остановилась, медленно повернулась, как нам  было  ведено,  и  пошла
дальше, удаляясь от режиссера и продюсера, покачивая при этом бедрами,  что,
мне казалось, должно выглядеть  весьма  соблазнительно.  Я  почти  дошла  до
кулис, когда услышала шопот продюсера:
   - Нет.
   - Но у нее роскошная фигура и сенсационная задница, - сказал режиссер.
   Продюсер пытался  шептать,  но  я  отлично  слышала  его.  В  его  словах
прозвучал окончательный приговор для меня:
   - Слишком стара. Ей по крайней мере двадцать пять.
   Я пошла к тому месту за сценой, где раздевалась, чтобы взять  свои  вещи.
Другие девушки болтали, одеваясь, но ни у кого не возникло  желания  сказать
мне хоть слово. Сказанные продюсером слова начинали впиваться  в  меня,  как
колючки - слишком старая! Все они были гораздо  моложе  меня  -  семнадцать,
восемнадцать - открытые, свеженькие и не потускневшие.
   И тут мне вдруг пришел в голову простой  вопрос:  что  я  делаю  в  мире,
который переросла?
   Бродвей корчился в июльской жаре, но, тем не менее, я решила  идти  домой
пешком. К тому  времени,  когда  я  добралась  наконец  до  своей  улицы,  я
выдохлась и истекала потом. Я заглянула  в  винный  магазинчик,  купила  там
бутылку холодного белого калифорнийского вина. Поднялась к себе в квартиру и
стала пить. Примерно через час я набралась. Вино действовало лучше на пустой
желудок, а я не ела с утра, потому что боялась - а вдруг мой живот чуть-чуть
выпятится, когда я влезу в бикини.
   Затем я уселась у  окна  и  бессмысленно  уставилась  на  плавящуюся  под
солнцем улицу. Что со мной? Что случилось со мной?
   Зазвонил телефон, но я не ждала ничьих звонков и поэтому не пошевелилась.
Однако телефон настойчиво звонил, и я в конце концов подняла трубку.
   Звонила  моя  мать.  В  ее  голосе  я  уловила  знакомое   мне   железное
самообладание и поняла, что случилось что-то.
   - Джери-ли? Где ты была целый день? Я пыталась к тебе дозвониться.
   Я разозлилась и в то же время испугалась чего-то.
   - Ради Бога, мама, не надо! Я  ходила  искать  работу.  Что  я  еще  могу
делать, как ты думаешь? Железо в голосе возобладало надо всем.
   - Твой отец... у него  был  сердечный  припадок.  Он  умер  по  дороге  в
госпиталь.
   Боль сковала сердце. Затем я смогла проговорить:
   - Я немедленно еду домой, мама.

Глава 20

   Казалось, что весь город пришел на его похороны. Многие магазины утром не
открылись. Толпа в церкви просто  не  уместилась,  выплеснувшись  на  улицы.
Прощальные слова священника разносил громкоговоритель.
   - Джон Рэндол был хорошим человеком. Он  щедро  отдавал  соседям  и  свою
жизнь, и свое благополучие. Многие из  нас,  сегодня  здесь  присутствующих,
стали богаче благодаря его помощи и добрым советам - в прямом  и  переносном
смысле. Нам будет не хватать его. И мы всегда будем помнить его.
   Затем засыпанный цветами гроб вынесли и поставили на катафалк и повезли к
кладбищу, где он и успокоился навеки.
   Когда все соседи разошлись по домам, мы с мамой остались вдвоем.
   - Позволь мне приготовить тебе чаю, - сказала я. Она кивнула.
   - Он плохо себя чувствовал в то утро перед уходом на  работу,  -  сказала
она между крохотными глотками, которыми пила  чай.  -  Я  хотела,  чтобы  он
остался и отдохнул. Но он сказал, что у него слишком много  дел,  намеченных
на этот день. Его секретарь рассказывала, что он  диктовал  письмо  и  вдруг
неожиданно упал на письменный стол. Она позвала  на  помощь  немедленно,  но
никто уже ничего не мог сделать.
   - Попытайся не думать об этом, - сказала я. Она посмотрела  мне  прямо  в
глаза.
   - Иногда мне казалось, что я давала  ему  недостаточно.  Может  быть,  он
хотел бы иметь своего  собственного  сына.  Но  он  никогда  ничего  мне  не
говорил. Он знал, как я была занята вами двумя.
   - Он любил тебя, - сказала я. - И он был счастлив.
   - Надеюсь, - ответила она. - Мне было бы тяжело  думать,  что  я  хоть  в
чем-то обманула его, не дала ему то, чего он хотел.
   - Все, что он хотел, - это ты, мама, - сказала я. Мы очень долго молчали.
Наконец она сказала:
   - Ты, конечно, понимаешь, что теперь придется изменить очень многое.
   Без заработка отца нам придется сократить расходы.
   Я ничего не сказала.
   - Мне кажется, если бы ты вернулась жить домой, было бы лучше.
   - А что я здесь буду делать, ма? - спросила  я,  -  Здесь  для