забавы,  что  это  серьезно.  И  хотя  она
старалась не подглядывать,  она  не  могла  удержаться.  Зеркало  словно
зачаровало ее. Для нее все это  являлось  как  бы  воплощением  грязного
секса, но она, не зная того, сама попала в ловушку.
   Тогда Рут еще не могла понять, какие чувства вызывает у  нее  Фрэнки,
Она только догадывалась, что такие же  чувства  к  нему  испытывают  все
остальные, и что она не успокоится, пока не  выяснит,  что  в  нем  всех
привлекает.
   Она попыталась убедить себя, что он еще ребенок, но  ум  подсказывал,
что Джули не увлеклась бы ребенком. Рут пришла к себе и расплакалась.  Я
бы  назвал  ее  состояние  в  тот  вечер  "эмоциональным   шоком".   Она
проворочалась всю ночь  и  на  следующее  утро  встала  невыспавшейся  и
разбитой.  Рут  решила  как-то  попытаться  принизить  Фрэнки  в   своем
сознании.
   Она начала постоянно придираться к нему, отпускать  обидные  шуточки,
смеяться над его успехами. Интересно, догадывался ли Фрэнки, почему  она
это делает? Такие отношения между ними продолжались до тех пор, пока  он
однажды не поцеловал ее в школе. После этого поцелуя весь образ, который
она так долго строила у себя в голове, рассыпался, как карточный домик.
   Тогда Рут поняла, что Фрэнсис Кейн единственный мужчина, которого она
когда-либо полюбит, поняла, что это не детское, а серьезное  взрослое  и
честное чувство.
   Спустя годы Рут пришла ко мне и все рассказала.  Тогда  она  как  раз
начала  работать  в  больнице.  Помнишь,  Джерри,  твой  отец  помог  ей
устроиться на работу. Я  тогда  был  интерном  в  "Манхэттен  Дженерал".
Как-то я загулял и пришел домой часа в три ночи.
   В гостиной горел свет. Я пошел проверить,  в  чем  дело,  и  нашел  в
кресле спящую Рут. Она открыла глаза и сказала:  "Я  только  что  видела
Фрэнсиса".
   "Какого Фрэнсиса?" - глупо  переспросил  я.  По-моему,  она  даже  не
слышала меня. Из нее потоком потекли слова: "Ты бы не узнал его,  Марти.
Он так изменился. Он совсем поседел. У него усталый и разбитый  вид,  он
голодает. Его привели в больницу, потому что он потерял  сознание  прямо
на улице. Доктор сказал, что он не ел много дней".
   "Подожди, Рут, минуту, - остановил я сестру. - Помедленнее. О ком  ты
говоришь?"
   Она  изумленно  посмотрела  на  меня,  затем  медленно  ответила:  "О
Фрэнсисе Кейне".
   Неожиданно я разволновался так же, как и она. "Фрэнки!  -  заорал  я,
забыв, что было три часа ночи. - Где ты его видела?"
   "Я об этом тебе и говорю. Я видела его вечером в больнице".
   "Что он сказал? - возбужденно спросил я. - Он тебя узнал?"
   "Нет! - разрыдалась Рут. - Он стал врать, что не знает меня.  Отрицал
все даже после того, как я призналась ему в любви".
   Это оказалось для меня последним ударом, и я рухнул на диван.
   "Ты что сделала?" -  Мне  все  еще  казалось,  что  у  меня  слуховые
галлюцинации.
   Рут перестала плакать и спокойно посмотрела на меня. "Я сказала,  что
любила его и что он однажды  поцеловал  меня  в  школьном  коридоре.  Он
пошутил, что такое бы никогда не  забыл.  Тогда  я  пригрозила  привести
тебя, сказала, что, вероятно, у него  амнезия,  и  он  ничего  не  может
вспомнить, хотя глубоко внутри я не сомневалась, что он все помнит,  что
он воздвиг вокруг себя высокую стену, повесил на ней строгое объявление:
"Посторонним вход воспрещен" и отгородился от внешнего  мира.  Последние
сомнения я потеряла, когда вспомнила, как в детстве  при  насмешках  его
глаза затуманивались и между нами внезапно  возникала  невидимая  стена.
Тогда я сразу понимала, что бессмысленно продолжать  смеяться  над  ним,
что ни одно мое слово не проникнет через эту стену и что я  только  сама
себе причиню боль".
   Пару минут я молча смотрел на нее, и тысячи странностей  в  поведении
сестры начали выстраиваться в стройную картину. Теперь я понимал, почему
у нее не было постоянных увлечений, почему она так  и  не  вышла  замуж.
Тогда Рут было почти двадцать пять. Я знал ее  всю  жизнь,  видел  почти
каждый день, но только теперь начал по-настоящему  узнавать  собственную
сестру. Смешно. Хотя, с другой стороны, мы даже сами о  себе  знаем  так
мало, что нет ничего удивительного в том, что мы начинаем узнавать  Друг
друга только после того, как проживем вместе двадцать пять  лет.  "Утром
же поедем и поговорим с ним", - заявил я. "Бесполезно, - легко  покачала
головой Рут. - Его там не будет. Я прочитала это у него на лице".
   "Тогда поехали прямо сейчас!" - Я вскочил. Она  дотронулась  до  моей
руки и посмотрела на меня. "Нет, Мартин, мы сейчас никуда не  поедем,  -
мягко проговорила Рут. - Если мы сейчас туда поедем, он никогда  нас  не
простят. Единственное, что у Фрэнки было всю жизнь, это  гордость.  Если
отнять у него гордость, то можно  навеки  распрощаться  с  ним.  Он  уже
никогда не станет тем Фрэнки, которого мы знали. Надо позволить ему, как
всегда, выпутываться самому". "А как же ты?"
   "Я подожду, - просто ответила Рут.  -  Он  должен  использовать  этот
шанс". - Она посадила меня рядом и положила мою голову к себе на  плечо,
где я слышал ее тихое дыхание. -  "Понимаешь,  -  задумчиво  проговорила
сестра. - У него никогда не было шанса быть молодым. Ему  слишком  много
приходилось работать и бороться. Он никогда не был юношей  в  буквальном
смысле этого слова. У Фрэнки не было юности,  он  сразу  стал  взрослым.
Поэтому он и казался нам, детям, таким взрослым. Поэтому одни из нас так
любили его, а другие ненавидели. Но в душе  -  Фрэнки  всегда  оставался
обычным мальчишкой, который особенно нуждается в любви". Я посмотрел  на
Рут.
   "Но если он сейчас уйдет, он может никогда уже не вернуться".
   Рут смотрела куда-то поверх моей головы. "Я должна  рискнуть.  -  Она
слабо улыбнулась, словно что-то скрывая. -  Думаю,  он  вернется.  Когда
Фрэнки вернется, я выйду за  него  замуж,  сотру  с  его  лица  морщинки
одиночества и разрушу ту стену и построю свою собственную из любви, а не
подозрительности".
   "Но могут пройти долгие годы", -  стоял  я  на  своем.  Рут  уверенно
посмотрела на меня сверху вниз. "Можно  подождать.  Мы  молоды  и  можем
позволить себе ожидание. А пока я буду  помогать  другим.  В  этом  мире
слишком много мальчишек, таких, как  Фрэнсис  Кейн,  которым  приходится
перепрыгивать через юность, чтобы  выжить.  Каждый  ребенок  заслуживает
лучшей участи. И я бы хотела помочь им в этом".
   "Значит, мы не поедем сейчас в больницу?" "Нет, Мартин. Пусть  Фрэнки
отдыхает. Ему сейчас особенно необходим отдых".
   Следующим утром мы поехали в больницу,  но  не  застали  его,  как  и
говорила Рут.
   Летели годы. Я закончил учебу и стал  психиатром.  Вы  поженились,  и
Джерри начал работать у окружного прокурора.  Рут  возглавила  отдел  по
делам благотворительности. Все мы выросли, но мы росли друг у  друга  на
глазах. Я знал, где вы и чем занимаетесь, и вы знали то же обо мне.
   Но никто из нас ничего не знал о  Фрэнки  даже  после  того,  как  он
вернулся в наши жизни, даже после того, как он женился на Рут. Может, он
рассказал Рут, а может, и нет.  Во  всяком  случае  Рут  мне  ничего  не
рассказывала. Фрэнсис прошел через то,  что  я  бы  назвал  "потерянными
годами". "Потерянные годы"... Интересно, какими  они  были  у  него,  те
годы, когда мы росли? Знает ли это кто-нибудь? Сомневаюсь.
   Мартин допил коктейль, встал и подошел к окну. На его лице  появилось
выражение подавленности, вечер для него потерял свое очарование.
   - Мартин, - позвал его Джерри Коуэн.
   Кэбелл повернулся. Лицо Джерри посветлело, и он уверенно посмотрел на
него.
   - Может, я смогу рассказать вам об этих годах, - сказал Джерри Коуэн.
Часть 5
 
Глава 1 
 
   Сэм бросил школу и пошел работать помощником водителя  грузовика.  Он
зарабатывал двенадцать долларов в неделю и жил у каких-то  родственников
в Гарлеме. К середине лета я окончательно втянулся в работу. Хотя  Гарри
и ничего не говорил, по его  поведению  и  по  поведению  покупателей  я
видел, что у меня все в порядке. Большую часть времени занимала  работа,
а в воскресенье, единственный выходной, я слонялся по городу или ходил в
кино.
   Я ни с кем не подружился,  потому  что  моя  жизнь  вне  работы  была
ограничена до минимума. Меня не беспокоило отсутствие  друзей,  я  давно
привык к одиночеству. Несколько раз пытался найти дядю Морриса через его
магазин, но он, как в воду канул.
   Летом покупателей стало меньше, и Гарри пообещал осенью повысить  мне
жалованье.  Сейчас  я  получал  десять  долларов  плюс  два  доллара  от
Кроштейна, да чаевыми набиралось доллара три. Так что в неделю  набегала
вполне приличная сумма - пятнадцать баков. Конечно,  лишние  деньги  еще
никому не приносили вреда. Несмотря на  то,  что  сейчас  я  зарабатывал
намного меньше, чем много лет назад, когда работал у  Кеуфа,  к  старому
возвращаться не хотелось. Мне казалось, что я постепенно доработаюсь  до
приличного жалованья.
   В июле Отто, владелец кафе "Мороженое", предложил мне помогать ему по
воскресеньям после обеда за два доллара. Так как делать  мне  все  равно
было нечего, я согласился. Через несколько недель я уже вполне  прилично
научился разливать содовую. Мне нравилось болтать с  молодежью,  которая
постоянно околачивалась в кафе.
   Меня всегда  интересовал  клуб,  находившийся  над  нашим  магазином.
Надписи на окнах гласили "Рабочий союз", но мне казалось,  что  рабочими
там и не пахнет, и что все члены клуба живут на пособие по  безработице.
По субботам, когда мы работали допоздна, сверху доносился громкий шум.
   Как-то в субботу после закрытия я решил подняться к ним. Члены  клуба
меня часто приглашали, но я все  не  шел.  Наверное,  в  ту  ночь  стало
особенно одиноко и захотелось человеческого общения.
   Клуб располагался в квартире без внутренних перегородок. В углу играл
ансамбль из четырех инструментов, в другом -  стоял  стол,  заставленный
холодными закусками, хлебом и пуншем. Рядом находилась  пивная  бочка  и
галлоновые бутылки с красным вином. Ансамбль играл что-то  незнакомое  и
совсем  немелодичное.  Молодежь  танцевала,  а  люди   постарше   стояли
маленькими группками и что-то обсуждали, держа в руках сэндвичи.
   Я переступил через порог и сразу заметил знакомого. Его звали Джои, и
он часто покупал у нас в магазине продукты. Джои подошел ко мне.
   - Не ожидал тебя здесь увидеть, - удивился он. Я  пожал  ему  руку  и
рассмеялся.
   - Да вот решил посмотреть на вашу лавочку.
   - Пойдем. Я тебе все покажу.
   Он представил меня нескольким парням и девушкам. Кое-кого я  знал  по
магазину. Затем Джои подвел меня к столу, сунул в руку сэндвич, сказал:
   - Развлекайся, - и бросился к двери с кем-то здороваться.
   Я понял, что он является каким-то официальным лицом и,  похоже,  всех
здесь знает.
   Через несколько минут я увидел знакомую девушку, болтающую с каким-то
парнем. Мы с ней часто шутили в магазине.  Она  постоянно  приходила  за
бутылкой кетчупа и быстро делала заказ, смешно  шепелявя.  Я  подошел  к
ней, откусил сэндвич и пробормотал с набитым ртом:
   - Ты купила сегодня свой катшип?
   Она обернулась и удивленно взглянула на меня.
   - Какого черта ты здесь делаешь?
   - Да вот, пришел, - ответил я, проглатывая кусок. - Я член клуба.
   - Черта с два!
   - Ладно. Тогда я пришел бесплатно поесть.
   - Это ближе к правде, - насмешливо проговорила она.  -  Мы  все  сюда
ходим за этим.
   Ее собеседник отошел к другой девушке.
   - Потанцуем?
   - О'кей, - кивнула она. - Рискну.
   Я положил сэндвич на стул, и мы начали танцевать.
   - Прекрасное у вас тут заведение, - заметил я.
   - Зато бесплатно.
   Пока мы танцевали, народ все прибывал, несмотря на позднее  время.  Я
продолжал регулярно наступать ей на ноги из-за отсутствия практики.
   - Может, ты и умеешь резать сыр, - рассердилась моя  партнерша  после
того, как я в шестой раз наступил ей на ногу, - но  провалиться  мне  на
этом месте, если ты умеешь танцевать!
   - Это только предлог! - заявил я, притягивая ее к себе.
   - Вот оно что! - девчонка оттолкнула меня. Когда музыка  стихла,  она
сообщила:
   - Сейчас будет речь.
   - Может, смоемся? - У меня были другие планы на вечер.
   Девушка хотела  остаться,  поэтому  мы  вернулись  к  стулу  за  моим
сэндвичем. Я взял его, и мы уселись.
   - Не уходи, -  предупредила  она  меня.  -  Можешь  услышать  кое-что
интересное.
   Я оглядел большую комнату. Джои взобрался на стол, который вытащил  в
центр комнаты, и поднял руку.
   - Ребята, внимание! - закричал он. - Насколько вам известно,  сегодня
мы пригласили оратора,  которого  все  вы  слышали  раньше  и  прекрасно
знаете. Поэтому я  не  буду  его  представлять.  Работа  этого  человека
говорит сама за себя. Его усилия, направленные на пользу нам  и  партии,
широко известны. Итак, я представляю слово Джерро Браунингу.
   Он спрыгнул на пол, а его место, к  моему  удивлению,  занял  высокий
молодой негр. В комнате подобралась  разношерстная  компания:  ирландцы,
итальянцы, испанцы,  поляки  и  куча  остальных.  Несмотря  на  то,  что
Браунинг  оказался  единственным  негром,  ему  устроили   оглушительную
овацию. Все радостно топали ногами, пока он оглядывал помещение и  слабо
улыбался.
   Затем оратор поднял руки, и шум стих.
   -  Друзья!  -  начал  Джерро  Браунинг.  У  него   совсем   не   было
специфического выговора. - Сегодня вечером я вижу здесь много новых лиц,
но это добрые человеческие лица, лица людей, таких же, как  мы,  которые
хотят от жизни того же, что и мы, и я хочу поблагодарить их за  то,  что
они пришли сегодня сюда. - Все зааплодировали.  Оратор  дождался,  когда
аплодисменты стихнут, потом продолжил:
   - Я не собираюсь сегодня говорить о партии и ее целях, которые все вы
так хорошо знаете. Я не собираюсь  повторять  прописные  истины.  Вместо
этого я расскажу вам историю человека, который живет в вашем квартале.
   Он никогда не был здесь, никогда не ходил ни на какие собрания,  хотя
и я, и другие приглашали его. Как многие из вас, он долго жил на пособие
по безработице, псята недавно не получил работу в электрической компании
на Лонг Айленде. Возможно, одной из причин, из-за которых он не приходил
к нам, являлся страх, что его  уволят  и  ему  снова  придется  жить  на
пособие. Он не раз говорил,  что  его  предупреждали  держаться  от  нас
подальше и не иметь с нами никаких дел, что  мы  кучка  смутьянов  и  он
может лишиться того малого, чего достиг, если свяжется с нами.
   На прошлой неделе, копая траншею под кабель, он случайно задел старый
кабель. Удар тока отбросил его футов на десять и нанес сильные увечья  и
ожоги. Сейчас этот человек до сих пор лежит в больнице, и мы  не  знаем,
выживет он или нет.
   Когда я услышал о несчастном  случае,  то  пришел  к  его  жене  •  и
предложил помощь. Она не знала, чем мы можем помочь, но, тем  не  менее,
все рассказала. Тем же вечером я позвонил в  партийный  комитет,  и  они
прислали  опытного  врача,  разбирающегося  в  поражениях  электрическим
током, и детектива на место аварии.
   Сейчас  доктор  старается  спасти  жизнь  этого  человека,  а   отчет
детектива я держу в руках. Он ясно говорит, что этот  человек  пострадал
не  в  результате  простого  несчастного  случая,  а  аварии,  вызванной
халатностью и безалаберностью администрации  электрической  компании.  Я
читаю отчет: "По нормам электрические кабели  должны  прокладываться  на
определенной глубине под улицей. Этот кабель оказался  проложен  на  три
фута выше, чем положено". Обратите внимание, друзья, на три  фута  выше.
Эти футы могли спасти человеческую жизнь,  могли  спасти  его  семью  от
голодной смерти.
   Я уже советовался с нашими  адвокатами,  и  они  намерены  предъявить
администрации компании иск и добиться справедливости.
   Собравшиеся захлопали, но Браунинг поднял руки, прося тишины.  Сейчас
он напоминал ветхозаветного пророка.
   -  Друзья!  -  продолжил  он.  -  Сегодня  сюда  пришла  жена   этого
несчастного. Жалкой компенсации едва хватает на  еду  для  детей,  и  на
оплату жилья и счетов за электричество и газ ничего не остается. Я знаю,
что у вас самих почти ничего нет,  но  я  прошу  вас  пожертвовать  этой
женщине хотя бы несколько центов.
   Партия берет на себя  расходы  по  судебному  процессу  Я  знаю  вашу
доброту и не сомневаюсь, что вы поможете этой бедной женщине и ее детям.
Вы должны помнить, что на его месте мог оказаться любой из  нас,  и  что
беда, происшедшая с одним из нас, наша общая беда.
   Мы должны действовать сообща, сражаться  плечом  к  плечу.  Мы  имеем
право на жизнь, работу, еду, но никто не даст нам эти права просто  так.
Их нужно идти и завоевывать. Помните, чем сильнее партия и больше членов
в ее рядах, тем больше нас будут уважать. Я призываю вас  приложить  все
усилия к укреплению партии, росту ее рядов. Я прошу  вас  распространять
нашу газету и литературу. Но больше всего я прошу вас поддерживать  этот
клуб, который в свою очередь будет поддерживать вас.
   Он слез со стола, и его сразу окружила толпа.  Я  посмотрел  на  свою
соседку, которая сидела с открытым ртом и слезами на  глазах.  Я  раньше
никогда не задумывался о социальной справедливости, о партии.  Гарри  не
раз говорил, что многие из них не стали бы работать,  даже  если  бы  им
подвернулся шанс. Сейчас я немного засомневался в его словах.
   Я опять взглянул на свою соседку. Ее глаза блестели, на бледном  лице
краснели румяна, ярко накрашенные губы были приоткрыты. Она  повернулась
ко мне.
   - Дай что-нибудь!  -  потребовала  она,  протягивая  руку.  -  Ты  же
работаешь.
   Я вытащил четвертак.
   - Мог бы дать и побольше. Мне нужен доллар.
   Я рассмеялся и протянул доллар.
   - Кажется, ты говорила, что здесь все бесплатно, а приходится платить
так же, как и везде.
   - Сволочь!  -  холодно  проговорила  девушка.  -  Что  бы  ты  запел,
интересно, если бы это случилось с тобой?
   Она отнесла мой доллар  Джерро  Браунингу.  Наверное,  негр  спросил,
откуда доллар, потому что девчонка показала  на  меня.  Он  выбрался  из
толпы и подошел ко мне.
   - Спасибо, - поблагодарил Браунинг, протягивая руку. - Вы дали больше
всех.
   - Я работаю, - объяснил я, пожимая руку.
   - Они бы тоже работали, если бы представился шанс, - спокойно заметил
он.
   - Я не это имел в виду. Просто я могу себе это позволить.
   - Вы здесь новичок? Что-то я вас раньше не видел.
   - Фрэнсис Кейн. Я работаю в магазине внизу.
   - Рад познакомиться, - улыбнулся Джерро Браунинг. - Надеюсь,  мы  еще
увидимся.
   - Увидимся, - вежливо ответил я.
   Он опять улыбнулся и отошел.
   - Я вижу, ты разговаривал с Джерро, - сказала мне моя знакомая  таким
тоном, будто я беседовал с самим Господом Богом.
   - Ага. Если больше никаких выступлений не предвидится, пошли  отсюда.
Может, еще успеем на последний сеанс. Кстати, я до сих пор не знаю,  как
тебя зовут.
   - Терри. Я знаю, тебя зовут Фрэнк.
   - Пошли. Или ты собираешься торчать здесь всю ночь?
   - Хорошо, хорошо, -  сдалась  Терри.  -  Подожди  минутку,  я  только
напудрюсь.
   Я смотрел, как она идет к женской уборной. Неожиданно мне  захотелось
женской любви. Я очень давно не гулял с девчонками, очень давно!  А  она
недурна, подумал я, глядя ей вслед. Кто знает? Может сегодня повезет?
 
Глава 2 
 
   Мы договорились завтра пойти  купаться  на  остров.  Терри  оказалась
сообразительной малышкой,  но,  честно  говоря,  страшной  трусихой.  Ей
нравилось дразнить, обниматься со мной до тех пор,  пока  я  не  начинал
заводиться, но, как только я отваживался на более  решительный  шаг,  то
сразу получал пощечину.
   - Все вы, парни, одинаковые,  -  улыбнулась  она,  словно  забавляясь
моими муками.  -  Думаете,  если  девушка  согласилась  пойти  погулять,
значит, вам все позволено? Почему нельзя без этого развлекаться?
   Я объяснил, чувствуя, что говорю глупость.
   - Но, бэби, как же без этого