ом.  Да будет известно осторожным: когда витязь под
скрежет сабель вместо зеленой долины видит бездну,  обязан насторожиться.  А
на  случай  непредвиденной встречи с  черным  ангелом можно  просить церковь
отпустить грехи.
     - Аллах сегодня лишил меня  догадливости,  но  раз  мы  не  на  сборище
дервишей,  то повернем наши мысли в  сторону Кахетинской дороги,  -  холодно
произнес Иса-хан.
     Тут  послышались удары копий о  каменные плиты,  громкие голоса стражи,
торопливые шаги.  Порывисто вошел чубукчи и,  стоя  у  дверей,  взволнованно
проговорил:
     - Князь  Зураб  Эристави Арагвский,  гонец  из  Ананури прискакал!  Лоб
белый, как доска, а от усталости шатается, как волчок. Тебя просит, князь!
     Зураб в тревоге вскочил, но тотчас решительно опустился на тахту.
     - Если уважаемые советники не против, пусть гонец сюда войдет.
     - Пусть войдет! - нетерпеливо подтвердил Иса-хан.
     Вошел  гонец  -  бледный,  одежда  в  местах,  не  прикрытых кольчугой,
изодрана; заплетающимся языком он пробормотал что-то невнятное.
     Зураб  наполнил свою  чашу  вином  и,  попросив позволения у  Шадимана,
протянул гонцу.
     - А теперь, Ясон, говори. Ничего не скрывай перед советниками царя! Что
случилось?
     - Мой князь!  Еле живой вырвался, сам не верю как! Саакадзевцы чудом не
убили.  Ночью  крались  по  Горийской дороге...  Я,  Спиридон и  Реваз,  как
приказал Миха,  их выслеживали.  Не знаем,  как днем,  но ночью много конных
видели. Спиридону удалось совсем близко подползти, и такое услышал: "Хорошо,
Сафар-паша войско дал,  но  на  целую неделю турки запаздывают.  А  разве не
время  испытать крепость тбилисских стен?"  Тогда  другой такое сказал:  "Не
хочет Моурави трогать Тбилиси,  и  без этого в одну сеть попадутся несколько
птичек...  Стойте,  тут  кто-то  прячется!"  Спиридон отполз и  на  коня уже
вскочил,  как вдруг саакадзевцы закричали:  "Хватай!  Вот они! Вот лазутчики
Иса-хана!" И такое пошло,  господин,  страшно вспомнить! Хорошо, луна еще не
вышла.  Стрелы  осыпали нас,  в  темноте сверкали клинки...  Тогда  Спиридон
прохрипел: "Скачи, Ясон, в Тбилиси, предупреди князя!" Я погнал коня, и наши
рванулись в  разные стороны,  сбивая преследующих.  Не знаю,  живы,  нет ли,
только я все же ускакал, светлый князь.
     - Вижу,  -  засмеялся Зураб. - Верно, Спиридон и Реваз тоже прорвались,
недаром они арагвинцы. А среди всадников не заметили Моурави?
     - Не заметили,  мой князь,  темно было;  все же я веселый голос "барса"
Дато узнал.  Может,  и  другие там,  только не успели заметить.  Если отсюда
лазутчиков послать, от Уплисцихе недалеко стоят...
     Не  один  Иса-хан  испытующе  расспрашивал  гонца,   но  и   Шадиман  и
Хосро-мирза тщательно допытывались,  где Саакадзе. В конце концов убедились,
что предводитель "барсов" обосновался в Уплисцихе и стал недосягаем. Значит,
дождавшись турок, он ринется на Тбилиси?
     Едва  телохранители закрыли дверь  за  гонцом и  вновь скрестили копья,
Хосро-мирза воскликнул:
     - Святой Хуссейн услышал мою  мольбу и  еще  раз посылает мне встречу с
Непобедимым.
     - Как, Хосро-мирза намерен вступить в бой?
     - Ты угадал, князь Зураб! Ведь Саакадзе на картлийской земле!
     Зураб силился скрыть волнение,  он то вскакивал, то грузно опускался на
сиденье.
     - Но,  уважаемые советники,  вы  же  слышали,  гонец не видел Саакадзе.
"Барс" не покинул Ахалцихе! - раздраженно процедил он сквозь зубы.
     Шадиман  пристально всматривался в  объятого  тревогой Зураба:  "Тут  в
чем-то хитрость! Нет, не следует доверять Зурабу", и твердо сказал:
     - Саакадзе на большое дело не посылает одних "барсят".  Умный из умных,
Хосро-мирза прав.  И пусть никто не думает, что победа над Саакадзе не будет
одержана тем, кого "солнце Ирана", великий шах-ин-шах, удостоил доверия!
     Поднявшись,  Хосро заявил,  что  промедление смерти подобно.  Он  велит
минбашам через два часа выступать и  сам проследует в Уплисцихе.  Пусть бьют
барабаны тысяч!
     "Бежать!  Бежать  немедля!  -  ужасался Зураб.  -  Двойной игре  конец!
Проклятие!  О жалкая участь!.. Бежать? А если задержат?.. Прорвусь!" - Зураб
нащупал под кольчугой короткий меч.
     Вновь звякнули копья,  и  в  шумно распахнувшиеся двери вбежал чубукчи,
рукавом отирая со лба крупный пот.
     - Све-ет-лый князь! Опять го-нец ве-есь в кро-о-о-о-о-ви!
     Гримаса  неудовольствия исказила лицо  Зураба.  Он  вскочил и  мысленно
послал  гонцу  тысячу проклятий.  "Свидетель сатана!  Этого  глупца заставят
вести сарбазов к несуществующей стоянке Саакадзе. Бежать немедля!"
     - Введи гонца!  - Шадиман искоса, еще подозрительнее следил за Зурабом.
- Что с тобою, князь? Не слишком ли ты тревожишься?
     - Если бы к Марабде стремились хищники,  был бы спокоен,  как мраморный
ангел? Надо спасать замок! Надо!
     Зураб чуть не рявкнул:  "бежать!",  но,  взглянув на гонца,  который не
вошел, а, переступив порог, повалился навзничь, почувствовал, что прирастает
к скамье.
     Широко раскрытыми глазами Зураб,  не мигая,  смотрел на гонца: "Клянусь
хвостатым  сатаной,  это  наваждение!.."  Перед  ним  поднялся  с  ковра  не
арагвинец, а саакадзевец Ило, лучший лазутчик Георгия Саакадзе.
     - Говори! И крепко запомни, арагвинец: за ложь будешь наказан пыткой! -
Шадиман с ненавистью перевел взгляд на оцепеневшего Зураба.
     - Князь князей,  -  хрипло начал гонец,  - если не говорить, то зачем я
здесь?
     - Откуда ты? - не вытерпев, прорычал Зураб.
     - Как откуда,  светлый князь?  Сам знаешь,  моя сестра в  Душети живет,
замужем за твоим конюхом,  в гости к ней поехал,  кто запретит? Уже к Мцхета
подъезжал, вдруг верный тебе Реваз навстречу. "Слыхал, говорит, Саакадзе все
же турок привел!" -  "Без такого не живет",  -  это я ответил. "Хочешь, Ило,
вместе благодарность князя заслужить?" -  "Дурак от такого откажется", - это
я  сказал...   Часа  не  прошло,   а  мы  уже  крались  к  Уплисцихе...  Сам
догадываешься, доблестный князь Зураб, что там высмотрели.
     Гонец пустился в  подробные описания:  как  они привязали своих коней к
кусту  орешника,   как,   стараясь  не  дышать,   поползли  за  уступ,   где
расположились саакадзевцы,  как  неожиданно из  зарослей выскочили всадники;
среди них было много янычар -  по-турецки с азнаурами говорили, как пришлось
ждать, пока не скрылись они за поворотом Тбилисской дороги:
     - Наверно, лазутчики...
     Зураб кусал губы,  стараясь подавить ярость.  Ило продолжал плести свой
вымысел, и на его наглом лица играла сатанинская усмешка.
     "Собака!  Помесь ишака и свиньи! - в памяти Зураба всплыло, как некогда
этот  Ило  бежал из  Ананури в  Носте вместе с  Арчилом (казненным позже под
стенами Гори шахом Аббасом) и  стал лучшим лазутчиком Саакадзе.  -  Разве не
Ило  в  Марткоби пролез в  персидский стан?  Но  зачем пролез сюда?  Неужели
осмелится меня  выдать?  Ведь  в  Уплисцихе столько же  янычар  и  азнауров,
сколько алмазных замков!  Проклятие!  Саакадзе разгадал мой замысел! "Барсы"
выследили моих гонцов,  а  главный хищник прислал Ило погубить меня!  Видно,
ишачий сын подрался с моим гонцом и вместо него сам проник под гостеприимную
крышу Метехи. Сатана!"
     - Почему же другой арагвинец с тобою не прибыл? - все еще подозрительно
спросил Шадиман.
     - Светлый князь,  сам знаешь,  чтобы на коня сесть,  нужно зад иметь, а
Реваз месяц будет,  лежа на животе,  угощение янычар вином запивать.  -  Ило
весело подмигнул Зурабу.
     Арагвский владетель резко  положил руку  на  пояс.  Звучно расхохотался
Иса-хан,  Хосро  сдерживал улыбку.  Зураб  хрустнул  пальцами:  "Понял  все!
Проклятый хвост  проклятых "барсов" поймал  моего  гонца  и  в  драке,  ради
насмешки, колол его не в грудь, как подобает..."
     - Почему же у тебя зад целый? - заинтересованно осведомился Андукапар.
     - Э-э,  князь,  от привычки зависит:  я  ни разу не повернулся к  врагу
спиной.  Хотя видишь?  -  Ило распахнул рубашку:  из  глубокой раны на груди
сочилась кровь.
     Шадиман вздрогнул и твердо решил: "Царевич Хосро будет царем, ибо..."
     Хосро,  вынув шелковый платок,  надушенный тонким благовонием, протянул
его Ило.
     - Возьми, прикрой рану и... говори, что дальше?
     - Во  имя  Картли,  царевич,  скажу,  что надо.  Да  воссияет над твоей
короной грузинское солнце! Да...
     - Молчи,  презренный!  Как  смеешь голос подымать?  Или тебе мало одной
раны, еще хочешь?
     - Больше некуда, князь Кувшинский.
     - Как?  Как ты сказал?  - Зураб затрясся от хохота. - На, возьми кисет,
это излечит твою вымазанную кровью голову.
     - Не излечит,  князь. Если б бычьей кровью смочить... Счастливый Реваз,
он так поступил.
     - Ты что,  ишачий сын, сказал? - Андукапар свирепо сжал кулаки. - Я при
твоем князе тебя в кизяк превращу!
     - Правду  сказал,  князь  Аршанский...  больше  некуда.  -  Ило  сорвал
повязку:  на лбу зияла рана от удара клинка.  - Янычар полоснул, но я об его
башку тоже шашку сломал, тогда только ускакал.
     Зураб сосредоточенно разглядывал рану: "Сам себя ранил, так кинжалом не
бьют.  Только цель какая? Пока в мою пользу мелет ложь. А может, играет, как
с  пойманной мышью?  Убью на месте!"  -  и он притворно улыбнулся,  чтобы не
заскрежетать зубами.
     - Очевидно,  раны мешают говорить? Чувствую, тебе удалось подслушать, о
чем совещались за выступом.
     - Если б не удалось, светлый князь, как осмелился бы прийти? Все знают:
князь Зураб Эристави лучших лазутчиков имеет.  И  потом,  у  того,  кого бог
осчастливил родиться в Арагвском княжестве,  слух подобен оленьему. Не успел
я  как следует скрыться,  сразу такое услыхал:  "В  чем дело,  Нодар,  турки
запаздывают на  восемь  дней?  Очень  хорошо!  Саакадзе сейчас у  Сафар-паши
выбирает из двухсот янычар,  присланных Осман-пашой, сто умеющих стрелять из
пушек?  Еще  лучше!  Возьмем их  пушки  и  заставим их  янычар выучить наших
дружинников..."
     - Постой, - прервал гонца Шадиман, - выходит, Саакадзе в Ахалцихе?
     - Ты угадал,  светлый князь,  и почти все отчаянные "барсы" с ним.  Еще
такое  подслушал,  господин:  больше пятнадцати тысяч  через  восемь дней  к
Ахалцихе подойдет.  Тогда всю Картли окружат,  чтобы ни один хан...  ни один
сарбаз целым не  ушел.  Еще такое услышал,  какой-то азнаур другому говорил:
"Наш Моурави поклялся живым Иса-хана взять... Султану так обещал", - "Почему
не Хосро-мирзу?" - удивился другой. - "Э, какой ты недогадливый! Хосро-мирза
султану нужен,  как гусю папаха.  Иса-хан другое дело -  близкий родственник
шаха Аббаса..." -  "Э-э,  Пануш, у меня руки чешутся! Я первый на ананурскую
стену взберусь, хорошо знаю дорогу". - "Почему не на марабдинскую?" - "Опять
глупость показываешь! Наш Моурави сказал: "Марабда мне самому нужна". Взамен
Марабды два княжества султану обещал:  Сацициано и Саджавахо".  -  "Выходит,
три  князя  пострадают?"  -  "Почему три,  а  Арша?"  Султан так  и  сказал:
"Арагвское княжество и Арша мне, как золотой рог, нужны". А Марабда...
     - Ты,  верблюжий навоз,  хочешь уверить, что час напролет слушал и тебя
не поймали?
     - Мог бы еще час слушать,  но этот дурак Реваз вдруг предпочел обратить
свой зад в решето.
     Зураб  раздумывал:  "Выдать собаку  значит  выдать себя.  А  какая  мне
польза? И так чуть не погиб. Выручил лазутчик "барса". Он хрипло выругался.
     - Как  же  ты  спасся?  -  громко  спросил  Хосро-мирза,  заглушая смех
Андукапара.
     - Спасибо коню! Выскочили саакадзевцы, янычары тоже, ночь темная, а они
без коней.  Помахали мы шашками,  потом я схватил Реваза, перекинул на коня,
как вьюк,  и как ветер взвился.  Долго слышали издали конский топот,  только
опоздали,  пиначи.  Реваз как увидел,  что спаслись,  сразу со стоном с коня
сполз,  а  я сюда прискакал.  Еще благородная,  высокорожденная княгиня Нато
наказала тебе,  князь князей,  передать, - вдруг, нахально смотря на Зураба,
протянул Ило,  -  когда  в  Ананури будешь  возвращаться,  купи  два  отреза
бархата:  внучкам  хочет  послать.  Голубой к  лицу  княгине Маро,  Ксанской
Эристави,  а розовый -  Хварамзе,  княгине Мухран-батони.  Хотя обе - дочери
Георгия Саакадзе, все же очень любит...
     - Молчи,  презренный!  - не выдержав, вскипел Зураб. - Не испытывай мое
терпение!
     - Князь князей, что передать Миха? Слать еще гонцов или уже довольно?
     - Убирайся,  гиена!  Или я...  -  Зураб запнулся,  почувствовав на себе
проницательный взгляд Шадимана.  "Где моя зоркость?" - упрекнул себя Зураб и
уже добродушно произнес:  -  Иди, верный воин, пусть цирюльник тебя вылечит,
дня   через  два  отправишься  с   посланием  и   бархатом  к   благородной,
высокорожденной княгине Нато.
     Шадиман ладонью мягко провел по  выхоленной бороде и  предложил вечером
устроить состязание в  нарды,  а  пока  разойтись,  дабы  в  тишине обдумать
слышанное.
     Гонца никто не наградил:  пусть Зураб о своих лазутчиках заботится; тем
более, вести привез - лишь черту на радость.
     Хуже  остальных  чувствовал себя  Иса-хан:  "Если  Непобедимый что-либо
обещает -  непременно исполнит.  Да  защитит меня аллах от подобного позора!
Лучше пасть в бою. Но разве мало других дорог! Чем плох путь в Исфахан?"
     Конюхам показалось,  что  Иса-хан слишком поспешно вскочил на  серого в
яблоках скакуна и умчался в крепость.
     Очутившись в  своих  покоях,  Зураб наконец дал  волю  ярости:  схватил
кувшин, грохнул о пол и, отшвырнув ногой осколки, разразился проклятиями:
     "Чтоб тебя гиена проглотила!  Родоначальник сатаны!  Это ли  не позор?!
Какой-то  Саакадзе из Носте высмеял меня,  князя Арагвского,  как последнего
глупца!  Вот подлая плата за доброту! Не я ли, Зураб Эристави, восхищаясь на
Марткобской равнине,  одарил лазутчика Ило?  И  вот эта помесь жабы и  змеи,
извиваясь и  прыгая,  неотступно следил  за  Миха.  А  что,  если,  -  Зураб
ужаснулся,  -  и  о фальшивых дружинниках проведал?  Не хватает мне насмешек
заносчивых Мухран-батони!  И  как бесстыдно предстал предо мною!  А  сейчас,
наверно,  разгуливая по Тбилиси,  пьет с амкарами,  выведывая все сведения о
Метехи...  Да, но почему Саакадзе решил помочь мне выпроводить Хосро-мирзу и
Иса-хана из Картли?  Узнаю хищника. Вот он, распушив усы, извергает из пасти
"барсов" мудрость:  "В борьбе то оружие хорошо, которое под руку попадется".
Я ему под когтистую лапу угодил,  ибо еще месяц - и азнаурам уже нечем будет
противостоять персам.  И в Кахети ему Иса-хан не нужен, и здесь Симон Второй
ни к чему "барсу"...  значит,  выгодно действовать со мною заодно. О сатана!
Оторвусь ли я когда-нибудь от тебя?!  И не как равный с равным действует,  а
вертит мною,  как рукояткой.  Но...  какими мерами Ило добился предательства
верного мне Реваза?  Неужели угрожал евнухом сделать,  а  в  задаток исколол
зад?.."
     Осененный коварной мыслью, Зураб злорадно усмехнулся и, вызвав старшего
дружинника, приказал немедля притащить к нему Ило.
     Затрубил арагвский рог,  заметались арагвинцы. Но сколько ни искали, не
только в Метехи,  но и по всему Тбилиси не могли найти. Ило словно в воздухе
растворился, ибо ни через какие ворота не проезжал.

     Шадиман устал считать шаги и опустился на угловую тахту.  Блеклые блики
скользили по  узорам  ковра,  словно не  могли  выбраться из  лабиринта;  от
подушек исходил терпкий запах роз, не вовремя одурманивая.
     "Нет,  -  размышлял Шадиман, проводя носком цаги по ковровым арабескам,
словно стремясь задержать блики.  -  Георгий не отдаст Марабду султану и сам
не нападет:  дружен со мною.  Но и  я  не смею искушать его терпение.  Персы
должны уйти: и церковь того требует, и кормить сарбазов осталось фиалками, и
делать ханам здесь больше нечего -  все равно Саакадзе им  не уничтожить.  А
уйдут,  -  возможно, сговоримся с неповторимым Моурави... Как мог я спокойно
допустить приближение турок?  Разве  мсахури князя  Церетели не  рассказал о
поездке Дато Кавтарадзе в  Константинополь?  А я не проверил,  достоверно ли
пребывание Дато и  в Серале султана.  Или Иса-хан тайно от меня не посылал в
Константинополь своего скоростного лазутчика?  Или  не  встревожились Иса  и
Хосро, когда вернулся их лазутчик? Два дня и одну ночь Хосро-мирза прогостил
у  Иса-хана.  Я  притворился,  что  поверил  желанию  притворщиков совместно
написать  шаху  Аббасу  поздравительное  послание.   Где  же  скиталась  моя
зоркость?  Даже когда вернулись из Константинополя посланцы-монахи и донесли
католикосу об  успехах Дато-"уговорителя",  я  не  пробудился от  персидской
спячки.  И вот,  по законам неба,  пожинаю то,  что посеял. "Святой отец" со
мною неумолим,  он не боится персов,  - турки сейчас сильнее. Сильнее, ибо с
ними Саакадзе...  Он нужен султану для большой войны с  шахом Аббасом.  Даже
Симону,  слепцу в короне, видно, что носитель полумесяца исполнит требование
Непобедимого и даст ему янычар,  пушки,  монеты,  коней.  Отдал бы и любимую
одалиску,  если бы не опасался,  что Дато не довезет ее в сохранности... Что
ж,  торг неубыточный,  взамен Моурав-бек обещает Стамбулу отвоевать у  Ирана
захваченные шахом  Аббасом  земли.  И...  отвоюет!  А  грузинские  княжества
султану нужны  лишь  на  легкую закуску перед сытным пиром.  Но  если  персы
покинут Картли,  то и закуски не будет. Да, неразумно гладить "барса" против
шерсти. Царевич Хосро должен это понять... немедленно..."

     Как  раз  в  этот  час  Хосро и  обдумывал немедленный отход иранцев из
Картли.  Он отстранил тонкогорлый кувшин с  красным кахетинским,  стоящий на
изящном арабском столике,  и  повелел Гассану пододвинуть к  нему персидский
сосуд с дюшабом -  напитком,  лишенным,  как мерин,  самого важного - хмеля.
Исфахан не Тбилиси, надо привыкать!
     "Но  святой  Антоний  видит,   отступление  будет  временным.   Шах  не
успокоится,  пока,  живой или мертвый,  Непобедимый не  предстанет перед его
мечом мщения.  Нам вдвоем в  Картли тесно.  В Картли?  А разве не Кахети мой
удел?  Кахети и Картли... Раз сам Саакадзе объединил, разъединять неразумно.
А  Теймураз?  Шах не допустит.  А Симон?  Саакадзе не допустит.  А Саакадзе?
Князья не допустят -  устрашатся.  А католикос?  Не допустит ни Саакадзе, ни
Симона.  Этот  глупый  петух  любым  средством старался  заслужить ненависть
церкви.  Разве трудно было и  шаху служить и  церковь задабривать?  Церковь!
Сильнее оружия нет!  А  я  церковь ничем не  разгневал,  напротив -  богатые
подарки  с  Гассаном  послал.   Приняли,  благословение  тайно  от  Гульшари
прислали.  У Шадимана монаха выслушал,  крест поцеловал.  Хочешь винограду -
ухаживай за лозой!  Монах растрогался,  говорил:  "За целость Тбилиси святой
отец благодарит".  А я думаю - за подарки тоже. Жемчужные четки святому отцу
послал,  алмазный орех,  изумрудное ожерелье для святой девы Марии.  Ларец с
золотыми изделиями для свиты послал - Гассан посоветовал. Монаха уверил, что
благодарность  за   добро  занимает  в   моем  сердце  избранное  место,   а
мохамметанство не душою принял,  а чтобы не погибнуть, в мыслях же все равно
сыном  Грузии остался.  Шадиман очень одобрил мои  ходы  на  шахматной доске
судьбы.  Но искушать небо неразумно. Аллах не скуп на милосердие, но даже он
не может превратить восемь дней в восемь лун.  Потом -  Гассан сердится, сны
плохие видит, а я не внемлю..."
     Удобно устроившись,  на подушках цвета неба и моря,  Хосро-мирза вызвал
Гассана,  велел подать бирюзовый кальян и...  начать скрытно от  слуг Метехи
складывать в сундуки дорогую одежду и ларцы с ценностями.


        "ГЛАВА ШЕСТАЯ"

     Уже  третью куладжу подает чубукчи князю Шадиману из  рода Бараташвили,
везиру царя Симона Второго,  но и эта - сиреневая, отороченная лисьим мехом,
вызывает у  него  гримасу неудовольствия.  Она  более  соответствует ночному
пиру,  но не подходит к сегодняшнему дню - дню трезвых разговоров и холодных
расчетов.
     Поднялся  Шадиман  раньше  обыкновенно