гаток,  об  уменьшенной
подати  князьям?  Почему же  царь,  данный богом,  не  утвердил деяний друга
народа? Мы, выборные от Дзегви, спрашиваем - почему?
     - Вы  снова  можете  вернуть  счастливое время  Георгия Саакадзе,  если
возьмете оружие и приметесь колотить по башке и по заду чужого врага,  потом
полтора года  по  голове своего князя и  еще  полтора года  -  кого  и  куда
придется: сборщиков, нацвали и гзири, чтоб не воровали.
     Дружный  смех   встретил  предложение  Димитрия.   На   верхних  ветках
шарахнулась потревоженная птица,  забила крыльями,  где-то  внизу подхватили
смех -  не  то  эхо,  не то каджи.  И  задвигались кусты в  косматых зеленых
бурках.
     Вторым, по палочному старшинству, заговорил Пациа:
     - Я рядом с Великим Моурави шашку обнажил,  как раз была.  После жаркой
битвы с персами Моурави поцеловал меня в сухие губы... Помню, слезы упали, -
молодой был.  Потом Моурави ханского коня подарил и  его же богатую саблю...
вот  она  на  мне...  Так разве при первом зове Моурави не  брошу очаг и  не
побегу за ним хоть в огонь?
     Говорили и другие выборные от царских деревень: все они готовы покинуть
теплые сакли, благословить семьи и бежать по ледникам, через пропасти, через
горы и долины навстречу смерти...
     - Почему смерти?  Навстречу жизни будете вы бежать,  - задушевно сказал
Даутбек.  -  Георгий Саакадзе за лучшую жизнь вашу сражался, сражается и еще
долго намерен сражаться... И вас призывает стать рядом с ним!..
     - Все! Все готовы!
     - Можем сейчас на  коней вскочить,  у  кого есть,  а  у  кого нет,  еще
быстрее помчится.
     - Э, э!.. Люди, снова Саакадзе зовет!
     - Э, э!.. Хоть сейчас готовы!
     Переждав взрыв  восторга,  Даутбек обещал подробно рассказать Моурави о
хорошей памяти  картлийского народа,  о  гордом желании защищать прекрасную,
как утренняя заря, родину, о непоколебимом решении сохранить для своих семей
очаги  с  веселым дымом  над  саклей.  Потом  Даутбек передал совет Саакадзе
готовиться к войне тихо, не возбуждая подозрения не только царских гзири, но
и князей,  чтоб не заперли своих крестьян в замках.  И еще -  нельзя воевать
без  хлеба и  вина,  нельзя обрекать семьи на  голод.  Надо быстро собрать и
умножить урожай.  Хотя Моурави и заботится об этом, все же трудно без помощи
народа всех  накормить...  Коней,  сколько сможет,  Моурави даст,  остальных
обещает у  врагов отнять...  И  еще  просит Саакадзе непрерывно снаряжать на
войну ополченцев: чем больше воинов, тем ближе победа...
     Темнота навалилась, словно медвежья шкура. В грудах похолодевших камней
путался  ветерок.  Нетерпеливо  пофыркивали кони,  смутно  видневшиеся между
черными стволами.  Зажгли  костры,  потянуло прогорклым дымком.  Как  искры,
взлетали жаркие  слова.  Дружинники вынули  из  хурджини целиком  зажаренных
барашков,  белые чуреки, сыр, зелень, бурдючки с вином, сушеные персики и, к
удивлению выборных, сложенные в горшочках гозинаки...
     Ярко разгорались костры, трещал хворост: окружив огонь, весело пировали
воины,  предвкушая сладостную победу над кизилбашами,  над... всеми врагами!
"Ваша!  Ваша  Великому  Моурави,  зажегшему костер  мести  в  сердцах  сынов
Картли!.."
     Братские бурки расстелили у входа в Медвежью пещеру, где были укрыты от
хищников буйволы  и  кони.  По  очереди  два  ополченца поддерживали костер,
оберегая сон остальных...
     Ранний рассвет.  Радостный гомон птиц,  не потерявших за ночь никого из
близких, благодарный шелест листьев, упивающихся росою, бледно-желто-розовые
блики на верхушках еще не проснувшихся деревьев и свежий аромат цветов...
     Торжественно  состоялась  передача   кизиловых  палочек   для   Георгия
Саакадзе.  Выборные волновались,  но Даутбек поклялся, что скорее хан примет
кизяк за золото,  чем он, азнаур Даутбек, спутает ополченцев. Да сохранит их
бог  на  долгую  жизнь!  Вынув  тонкий нож,  он  вырезал на  одной  палочке:
"Дружинники от  Дзегви",  и,  к  изумлению и  восхищению выборных,  сорвав с
куладжи  атласную полоску,  связал  ею  пучок  кизиловых палочек.  Таким  же
способом были отмечены и Ниаби, Гракали, Ахал-Убани, Цители-Сагдари...
     Прощаясь,   Даутбек  прочувствованно  напутствовал  выборных,  еще  раз
посоветовав сочетать осторожность с кипучей подготовкой к войне.
     Не  преминул и  Димитрий напомнить о  своем  совете.  А  также усвоить:
"Лучше  полтора  часа  прожить  с  Георгием Саакадзе,  чем  полтора  века  с
князьями!"
     И  еще  долго  Ничбисский лес  оглашали  возгласы крестьян,  сливаясь с
птичьим гомоном:
     - Победа! Победа Картли!
     - Ваша! Ваша Великому Моурави!

     Царская чернильница до  краев  наполнена пурпурными чернилами,  перо  в
хрустальной оправе заострено как стрела,  -  но на вощеную бумагу не ложатся
взволнованные  строфы   шаири.   Напрасно  муза   с   распущенными  волосами
нашептывает царю сладкозвучные напевы,  напрасно за окнами,  искрясь,  мягко
слетают с  неба  снежинки-звезды.  Затуманенные гневом мысли царя  Теймураза
гонят  назойливое вдохновение.  Нет,  он  не  может мириться с  возрастающим
влиянием Саакадзе на города и  деревни.  И  сброшенная чернильница покрывает
пурпурными брызгами мраморные плиты.
     По  Телавскому дворцу  мечутся  перепуганные придворные.  С  фиолетовой
подушки нервно снимается реликвия Кахети - меч Багратиони.
     И  совершенно неожиданно для  Картли,  в  один  из  зимних дней,  когда
холодное солнце предвещало вьюгу, в Тбилиси въехал Теймураз.
     Тбилели,  митрополиты и епископы с нарочитой торжественностью встретили
царя и проводили его в резиденцию Багратиони - Метехский замок.
     И  началось...  Радуя шаха Аббаса,  предвкушающего окончательный захват
Восточной  Грузии,   и   тревожа   султана,   опасающегося  усиления  Ирана,
картли-кахетинские князья,  ничего не видя и  не слыша,  продолжали раздоры,
разбиваясь на партии.  Некоторые, боясь Саакадзе, тянулись к царю Теймуразу,
иные, возмущаясь царем, начали тяготеть к Саакадзе.
     Могущественные  владетели  Мухран-батони  и  сильные  войском  Ксанские
Эристави объявили себя снова сторонниками Моурави.
     Но Зураб Эристави,  оправившись от ран,  вновь грозно гремел доспехами.
Предостерегающе  стучали  фамильные  мечи  сторонников  Теймураза.   Мрачнел
Тбилиси...
     Не ради вина собирались озабоченные амкары в  духане "Золотой верблюд".
Уже  давно  зловеще затих  перестук веселых молотков,  глохли  цеховые ряды,
грудами лежали никому не нужные, выкованные для боевых коней подковы.
     Не  ради  азартного торгового спора  собрались купцы у  мелика Вардана.
Расползались,  как залежалый шелк,  торговые пути Востока и  Запада.  Никому
здесь не нужные тюки до лучших времен отправили в надежные места,  -  словно
крепостная башня уродливой кладки, громоздились они в чужих складах.
     И вдруг загудел Тбилиси...
     - Пойдем к Моурави, - кричали горожане, - скажем ему: разве не при тебе
блистал город,  как весенние листья после утренней росы?  Разве не  при тебе
гремели дапи,  провожая и встречая блеск дающие караваны? Разве не при твоем
моуравстве будоражили звездную ночь  веселые песни  праздника Дарбази Славы?
Так почему ты  разлюбил скрип ароб из деревень?  Почему не видишь опустевшее
Дигомское поле,  где сейчас,  подобно волку,  рыщет ветер?  Почему так скоро
надоела тебе радость народа?  Ведь ведомо тебе,  что по  одну сторону ущелья
крепостью Тбилиси владеет магометанин Симон Второй,  по  другую -  Метехским
замком -  кахетинский царь Теймураз,  а  по  третью лежит путь хищного "льва
Ирана".  И эти три враждующие между собою силы не дают дышать царству.  Один
ты,  Великий Моурави, можешь противостоять им. Так не оставляй же Картли без
защиты твоего меча!
     Как  ни  высоки были зубчатые стены Метехского замка,  как  ни  парил в
облаках самомнения царь Теймураз,  все чаще долетали до его слуха негодующие
возгласы,  а  за  ними уже слышался угрожающий скрежет клинков.  Родственные
друг   другу   картлийцы  и   кахетинцы,   подстрекаемые  своими   князьями,
превращались в открытых врагов.  На майдане,  в караван-сараях, в духанах, в
банях - драки, ссоры, непочтительные выкрики.
     Теймураз понял:  небезопасно ему оставаться в ставшей ему чужой Картли.
Неспроста в его пальцах потускнели янтарные четки.
     Гудел Тбилиси... И внезапно в одно утро сумрачный и безмолвный Теймураз
покинул город.  За ним следовали в Кахети Зураб Эристави, Фиран Амилахвари и
множество других могущественных и  малознатных князей.  Липарит,  потерявший
ключ к  пониманию действий врагов и друзей,  и Джавахишвили,  запутавшийся в
мыслях своих и чужих, наглухо заперлись в собственных замках.
     Шадиман  не  стремился быть  загадочным.  Он  спокойно выпил  сок  двух
лимонов,  когда  потерпели поражение гилянцы  и  арабы.  Сейчас  в  Марабде,
прогуливаясь по зубчатым стенам, он улыбайся, разглаживая выхоленную бороду:
скоро муэдзины с  минаретов известят о  счастливом возвращении в Метехи царя
Симона Второго.
     Война  между  избранником народа Георгием Саакадзе и  кахетинским царем
Теймуразом стала неизбежной...

     Шах Аббас любил Ганджу.  Разрушенная в  начале XVII века врагами шиизма
Ганджа,  по  повелению шаха Аббаса,  восстала из  пепла.  В  новый город шах
переселил персиян  и  азербайджанцев и  много  заботился о  его  украшении и
процветании.
     Иса-хан  и  прибывший  наконец  Хосро-мирза,  который  расположил вдоль
городских стен отборное войско, вверенное ему шахом Аббасом, рьяно принялись
укреплять Ганджу.
     Хосро-мирза  обладал  чувством  благодарности.   Он  решил  преподнести
Теймуразу самый  роскошный дар,  ибо  всецело  благодаря проискам  телавской
клики  важнейший  иранский  пункт  в  Закавказье -  Ганджа,  находившаяся на
подступах к Картли, не была взята Георгием Саакадзе.
     Хосро-мирза и  Иса-хан поселились во  дворце вблизи мечети,  увенчанной
двумя высокими минаретами.  Этим они хотели внушить своим минбаши и  юзбаши,
что если от Ганджи до шаха Аббаса далеко, то до аллаха близко. Муллы, так же
как и военачальники, готовились к захвату Картли-Кахетинского царства.
     Царевич кахетинский Багратид Хосро нетерпеливо ждал весны.

     Саакадзе спешил  использовать краткую зимнюю  передышку.  Уже  вторично
Дато и Гиви выехали в Кутаиси, разумеется, не ради одних переговоров с царем
Имерети о переводе туда на срок войны "дымов" - семейств картлийцев.
     Идея объединения Грузии в  единое царство не оставляла Георгия Саакадзе
и  в  тяжелые  дни  ожидания нашествия Хосро-мирзы  и  Иса-хана.  В  поисках
подходящего претендента на  трон Багратиони Саакадзе остановил свой выбор на
имеретинском,  наследнике,  царевиче Александре.  Картли и  Кахети сулил  он
царевичу, а Имерети царевич получит и так по наследству.
     - И  не будет сильнее царя Александра Багратиони,  -  так говорил Дато,
склоняя царя  Георгия Имеретинского,  отца Александра,  на  отправку Моурави
имеретинского  войска,   долженствовавшего  помочь   и   отразить  персов  и
приструнить Теймураза.
     Имеретинский царь  с  каждой встречей все  более охотно прислушивался к
увещаниям посланца Моурави,  он  понимал выгоду объединения трех  царств под
одним скипетром имеретинского Багратиони...  Ведь  Имерети все  чаще и  чаще
подвергается нападению мегрельского владетеля Левана. С воцарением Теймураза
распался союз грузинских царств и  княжеств.  Уже никто не устрашается гнева
Великого Моурави,  ибо он сам опрометчиво отдал власть честолюбцу... И вновь
междоусобицы ослабляют Имерети.
     Царские  дружинники  на   цепях  втаскивали  огромные  каменные  плиты,
укрепляя  Кутаисскую  цитадель.   В   загоны  сгонялось  конское  поголовье.
Подвозилось в склады новое холодное оружие.
     "Пусть  раньше Моурави изгонит Теймураза из  Картли,  -  настаивал царь
Георгий,  -  а потом царевич с конным войском придет на помощь, да будет над
нами благодать Гелати! Война с персами под сильной десницей Великого Моурави
кончится победой".
     Так Дато, вернувшись в Носте, и передал Георгию Саакадзе.
     - Конное  войско?   Но  сколько  всадников?   Сколько  сабель?   Почему
умалчивает хитрый  царь?  -  И  Саакадзе  заключил:  -  Спешно  нужен  съезд
азнауров.
     - Что намерен предпринять, дорогой Георгий?
     - Изгнать из Картли Теймураза.
     Бушевал февральский ветер,  лил дождь, точно смывал горы. Но это не был
весенний буян,  подымающий всходы,  и не был это ливень,  умеряющий зной,  -
нудно, тоскливо висела промозглая серая завеса.
     Закутанные в бурки и башлыки,  двигались к Носте всадники.  Кони устало
месили  жидкую  дорожную грязь  и,  лишь  почуяв  жилье,  громко  заржали  и
прибавили шагу.
     В  Носте съехались азнауры.  Но  не  пенится в  чашах вино,  не  звенят
застольные песни.  Суровы старые воины,  сдержанны молодые.  Решается судьба
царства, а значит - судьба азнаурского сословия.
     Долго говорил Саакадзе,  без прикрас обрисовал положение Картли: князья
вновь раздробили царство, а грядущая весна полна угроз и загадок.
     - В чем наша сила?  В азнаурских дружинах. Но мы слишком много потеряли
под Марабдой, нам нужен сильный союзник.
     - Ты  прав,  Георгий,  но  кто?  -  рявкнул Квливидзе,  резко подкрутив
поседевший ус. - Кто из сильных захочет помочь нам? Тушины? Против Теймураза
не пойдут. Мтиульцы? Хевсуры? Пшавы?
     - Нет,  дорогой Квливидзе,  не  о  них  думаю.  Хотя  знаю -  горцы нам
сочувствуют. Но опоздали мы, сейчас побоятся Зураба Эристави, - убеждены: за
ним  сейчас не  только арагвское отважное и  многочисленное войско,  за  ним
Кахети.
     - Тогда на кого рассчитываешь? - озабоченно спросил Асламаз.
     - На Имерети.
     - На Имерети?!
     - На... на царя Георгия?!
     - Кто? Кто сказал, что он согласен?
     Не  скрывали  волнения  старые  и   молодые  азнауры.   Как  и  встарь,
забрасывали своего  вождя  вопросами,  но  ответил им  лучший уговоритель из
"Дружины барсов":
     - Два  раза я  направлял своего коня в  Кутаиси...  Много слов пришлось
потратить, много обещаний выложить, дары преподнести, чтобы не оскорбили наш
Союз азнауров подозрениями в бедности...  Согласен имеретинский царь оказать
нам помощь, но условия его слишком тяжелы... об этом надо говорить.
     - Какие условия, азнаур Дато? Что обещал ему?
     - Не  только  ему,  друг  Квливидзе,  католикосу  имеретинскому  обещал
поддержку Великого Моурави при  избрании после войны католикоса объединенной
грузинской церкови.
     Ни  изумление одних,  ни  растерянность других не  поколебали решимости
Саакадзе  добиться согласия Союза  азнауров на  проведение его  сокровенного
плана. И он спокойно проговорил:
     - Царю  Имерети я,  Моурави,  от  имени  картлийского азнаурства обещал
возвести царевича имеретинского Александра на престол Картли-Кахети.
     Ошеломленные азнауры не знали,  радоваться им или пугаться. Вдруг Гуния
не своим голосом выкрикнул:
     - Впустить к нам имеретинца?!
     - Подчиниться чуждому Картли царевичу?!
     - Неужели,  Моурави,  так  плохо  дело  Картли?  -  почти  рыдал старый
Беридзе.
     - Прямо скажу,  друзья: больше чем плохо... мы остались одни. Но почему
Александр Имеретинский -  чужой?  Разве он не Багратиони?  Или его предок не
был одним из  сыновей общегрузинского царя Александра Первого?  Обсудим,  и,
если после моих доводов не согласитесь, я против Союза не пойду.
     Азнауры  горделиво переглянулись и  чинно  расселись на  скамьях.  Лишь
Нодар Квливидзе буйно выкрикнул:
     - Моурави, еще не знаем твои мысли, а уже мы, молодые азнауры, согласны
с тобою!
     Нодар хотел еще что-то  добавить,  но старый Квливидзе так цыкнул,  что
молодой азнаур даже закашлялся.
     - Так вот,  друзья,  - снова заговорил Саакадзе, - какая нужда толкнула
меня  к   Имерети.   Я  давно  присматривался  к  царевичу  Александру;   по
благородству  и   приятности  он   равен  Кайхосро  Мухран-батони,   но   по
решительности и  властолюбию скорее  напоминает  незабываемого нами  старого
Мухран-батони...  Для вас не тайна,  что я  хотел объединить в  одно царство
Грузию,  как  это  было  до  рокового распада*.  Можно  использовать удобный
случай,  Александр  -  наследник  имеретинского  престола,  значит,  Картли,
Кахети,  Имерети,  неразумно разъединенные, наконец опять объединятся в одно
сильное царство.  Потом...  кто  осмелится лротивиться?  Надо всем напомнить
прошлое: имеретинские цари - те же Багратиони и в силу вековых законов имеют
право венчаться на грузинское царство.  Царевич Александр еще не в браке,  -
можно  женить,  скажем,  на  княжне Мухран-батони.  Царицей будет картлийка.
Подумайте,  азнауры,  какая  выгода!  Едва  Александр воцарится,  мы  словом
убеждения,  а если не поможет,  оружием, принудим Гурию и Абхазети слиться с
Картли.  Войско Гурии и Абхазети соединим с картлийским, и тогда легко будет
заставить Левана  Дадиани признать Картли главенствующей над  Самегрело.  Не
согласится  -   уничтожим,   ибо   чем  больше  окажется  побежденных,   тем
значительнее будет победа.
     ______________
     *  Распад Грузии на отдельные Картлийское,  Кахетинское и  Имеретинское
царства  и   Самцхийское  атабагство,   начавшийся  в   середине  XV   века,
окончательно произошел в конце XV - начале XVI вв.

     - О  твоих  замыслах  знает  имеретинский  царь  Георгий?  -  вскрикнул
пораженный Гуния.
     - Да, правда, знает? - закричали азнауры.
     - Знает и  радуется,  во  сне  и  наяву,  ибо Леван Дадиани,  пользуясь
положением Картли, вот-вот вонзит свои ястребиные когти в Имерети.
     - Если царь Имерети голубь, почему сам выставил тяжелые условия?
     - Тяжелые для Теймураза: он требует его изгнания...
     Восторженный гул  подхватил  эту  радостную  весть.  Саакадзе  скрыл  в
пушистых усах невольную улыбку.
     - Царевич Александр обещал прибыть с войском в Картли в срок.  Под моим
знаменем он будет сражаться с Иса-ханом... Понять нетрудно, азнауры, огласка
нашего замысла до победы над шахом Аббасом смерти подобна.
     - Молчать должны,  как рыба. В этом поклянемся! - и Асламаз выхватил из
ножен клинок.
     Молодые и старые азнауры скрестили боевые шашки:
     - Клянемся своей кровью!
     Когда  шашки  с  шумом вновь вложились в  ножны,  Саакадзе торжественно
сказал:
     - Итак,  друзья,  Союз  азнауров,  ради  воссоединения многострадальной
Грузии в единое царство,  возведет на престол Багратиони царевича Александра
Багратиони Имеретинского.
     Долго  не  смолкал громкий говор  воспрявших духом азнауров.  Квливидзе
впопыхах поцеловал своего  "догадливого" сына.  Азнауры помоложе бросились к
Дато с жадными расспросами.  Всем казалось - препятствия к победе над Ираном
теперь   легко   преодолимы.   Но   Саакадзе   посоветовал  воздержаться  от
преждевременного ликования и призвал напрячь свои силы, дабы собрать дружины
и  быть  наготове выступить при  первом сигнале.  Поэтому,  нарушая традицию
азарпеши, тотчас после полуденной еды азнауры разъехались по своим имениям.

     Ни  месяц ветров,  громыхавший обвалами,  ни  дела владений,  требующих
повседневного присмотра, не удержали "барсов". Сосредоточив личные дружины в
Носте,  они в  промокших бурках мчались к  рубежу,  за  которым притаился от
стужи Иса-хан и, как стало известно, Хосро-мирза.
     Воздвигались новые  укрепления,  замыкающие входы  в  ущелья  и  дающие
возможность обстрела на две стороны,  на поворотах горных троп рылись волчьи
ямы,  а над путями, круто поднимающимися к перевалам, устраивались завалы из
камней,  прикрытые  кустарником.  В  сторожевых башнях  обновлялось сено,  в
подвесных котлах чернела смола,  был  подвезен хворост для  полета "огненных
птиц".
     Нежаркое солнце февраля зарылось в груды облаков.  Падал обильный снег,
бушевали метели,  загоняя в глухую чащу рысь. По ночам южные склоны оглашала
жалобными  криками  полосатая  гиена.  Причудливо  ложились  н