епела, она рассчитывала, что княжеские фамилии будут всячески домогаться разрешения попасть на ее малые приемы.
     Но благодаря веселью в гостеприимном доме Мухран-батони вся знать собиралась там, и приемы Мариам заметно стали пустовать.
     Мариам  разразилась угрозами,  но  Шадиман насмешливо напомнил о невозможности воспретить Мухран-батони не только принимать гостей, но и самому ездить в гости.
     Саакадзе сразу был замечен на шумном вечере у Мухран-батони. С любопытством рассматривали его богатый наряд.  Двухлетняя давность не вырубила из памяти странного брака Русудан, после которого молодые ни разу не посетили Метехи. Приездом Саакадзе заинтересовались, его окружили, расспрашивали о причине отсутствия Русудан. Георгий уверял, что Русудан удерживает дома любовь к первенцу, а пережитая радость сделала ее еще прекраснее. Восторженность Саакадзе вызывала у княгинь одобрительный смех.
     Саакадзе быстро подошел к вошедшей Хорешани. Она имела свободный доступ в Метехи и с удовольствием делилась новостями.
     - Что, царь занят? Ха-ха-ха!.. Да, конечно, занят. В Метехи настоящая война. Нестан выбилась из сил. Весь Метехи горит в пламени ее волос. Гульшари знает, что больше всего Луарсаб любит золотое пламя, и если б не осторожность Нестан, давно бы отрезала ее пышные косы. Уже два раза поймали девушек Гульшари с ножницами в комнате Нестан... Как били! Говорят, одна с тремя глазами вышла. Луарсаб весь день хохотал. Очень понравилось. Нестан тоже не голубь. Гульшари нарядами хвастает. Платьем зеленым, вышитым розовым бисером. Луарсаб восхищался. Весь замок сладкими словами платье хвалил. Вчера Гульшари хотела надеть, а платье... скажем, не медом выпачкано... Гульшари бешенство охватило. Своих девушек чуть не убила, почему покои плохо берегли. Девушки клянутся, мамка Нестан - ведьма, в пчелу превратилась, незаметно влетела... Царица? Конечно, ненавидит Нестан. Шадиман тоже. Давно бы убили, но Луарсаб поклялся: если с Нестан случится несчастье, весь замок разгонит. Видеть Нестан? Зачем, Георгий? Большое дело? Хорошо, скажу... Не беспокойся, знаю, никто не услышит... Почему вместе с Дато не приехал? Хочешь,  Луарсабу о нем напомню? Еще рано? Можно подождать. Смотри, светлейший Симон прибыл. Первый раз его здесь вижу, князей задабривает. Все хочет попробовать, мягко ли сидеть на престоле Картли...

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

     Картли румянится. Балконы раскрашены дешевой розовой, голубой и желтой краской. Изгороди выправляют согнутые ребра, улицы разглаживают морщины, площади покрылись красным песком, мосты вытягивают каменные спины. С плоских крыш свешиваются паласы, с темных перил - пестрые ткани. У низких дверей лежат медвежьи шкуры.
     В кипучих зеркалах рек отражаются подрумяненные города и деревни.
     В жилищах - спор, мольба, плач: сборщики вытаскивают отобранное имущество.
     На базарах - крики, брань, угрозы: нацвали и гзири седлают чужих коней, режут чужих баранов, солят чужой сыр, жарят чужих птиц, пекут чужой чурек.
     По встревоженным улицам скачут охрипшие гзири, нагайки высвистывают приказания.
     Картли румянится. Торопится к радостной встрече с царем.
     О нетерпении народа доносят гзири своему тбилисскому начальнику, тот в свою очередь начальнику царской охоты, начальник царской охоты - начальнику замка, начальник замка - Шадиману, Шадиман - царю.
     Царь  торопится.  Приказывает  казнохранителю  наполнить  кисеты. Казнохранитель призывает меликов. Мелики - нацвали, нацвали - старост амкарств и деревенских сборщиков. Кисеты наполнены.
     Луарсаб торопится выполнить обычай предков и познакомиться с полученным царством. Шадиман под разными предлогами откладывает путешествие. Ему удалось блеском Метехи убедить Луарсаба в расцвете страны, но поездка по царству - другое дело.
     По осторожному совету Баака Луарсаб весной назначил выезд. Шадиман разослал по городам и деревням верных людей.
     В  мае  состоялся пышный выезд Луарсаба II.  Царь с  уважением прислушивался к тайным советам верного Баака и пригласил сопутствовать ему Арагвских Эристави,  Ксанских Эристави, Мухран-батони, Саакадзе и ряд блестящих фамилий. А по желанию Шадимана - светлейшего Симона, Баграта, Джавахишвили, Реваза Орбелиани, Магаладзе и других приверженцев Шадимана.
     Царица Мариам осталась в Метехи управлять царством.
     Гульшари роскошным нарядом и  многочисленной свитой затмила всех красавиц Картли. Напрасно, соперничая с ней, горделиво восседала Нестан на золотистом жеребце, подарке царя, сверкая на солнце золотыми косами и зелеными глазами.
     Непобедимая Гульшари путем подкупа узнала цвет куладжи Луарсаба и оделась в малиновое, вышитое жемчугами платье.
     Луарсаб гарцевал на белом коне. Белые цаги, украшенные яхонтами, белая папаха с горящей яхонтовой звездой, старинный меч с золотой рукояткой и драгоценный алмаз на мизинце дополняли изысканный наряд.
     Одетая в желтые, розовые и голубые цвета, блестела свита царя. Каждый оглядывался по сторонам, стараясь незаметным толчком придвинуть своего коня поближе к царю.
     Впереди, на расстоянии четверти версты, ехали телохранители в боевом порядке, за ними белая дружина, личная охрана Луарсаба, подобранная из верных людей Баака.
     Луарсаб, окруженный светлейшими и владетельными князьями, прибывшими целыми замками, был весел и остроумен. Он с удовольствием думал о веселом путешествии по доброй Картли. Блестящий караван замыкали под начальством Цицишвили многочисленные дружины. Слуги с навьюченной одеждой на верблюдах и конях выехали заранее.
     Саакадзе ехал рядом с Нугзаром и Зурабом. Эрасти - позади в числе телохранителей.
     На голубом ковре весенних цветов остановка.  В лесу, оцепленном дружинниками, разбиты пестрые шатры.
     Получив тайное приглашение, Луарсаб углубился в лес.
     У широкого дуба ждала Гульшари. Восхищенный царь смотрел на облако, колышущее золотые звезды, и ласково заинтересовался, зачем так таинственно лесная царица заманила его в царство надежд.
     - Надежды, царь, не всегда в лесу растут, иногда и на аспарези.
     - На аспарези растут надежды, а вблизи Гульшари - желания...
     - Ты смеешься, царь?
     - Нет, любуюсь! - Луарсаб властно привлек к себе Гульшари.
     Она вырвалась, беспокойно оглядываясь.
     - Скажи, царь, кого выберешь жемчужиной турнира?
     Луарсаб подозрительно посмотрел на Гульшари: подослана мужем, желающим всенародно прослыть другом царя... Помолчав, ответил:
     - Еще не подумал...  Конечно, сердцем хочу тебя, но... открытое предпочтение может не понравиться Андукапару.
     - Что ты, царь! Он очень хочет... - и, спохватившись, добавила: - Какой подданный пожелает иначе?
     Луарсаб улыбнулся: к счастью, красота женщин не всегда равна уму, иначе бы мужчины совсем погибли, и вслух сказал:
     - Знаю, каждый подданный стремится сделать царю приятное, но нехорошо злоупотреблять своей властью... До турнира далеко, прекрасная Гульшари, а до ночи совсем близко... Ну? Опять молчишь?
     - Мне послышался шорох...
     Действительно,  Саакадзе нечаянно оступился за деревом и  быстро скользнул в чащу, обдумывая слышанное. "Луарсаб не такая тупая шашка, как думают князья. Дорожит достоинством витязя и отбросит слишком зазнавшихся". Такое открытие сильно обрадовало Саакадзе. Конечно, Гульшари купит себе право на первенство в Метехи, но царь молод, страсти гаснут быстрее, чем думает Гульшари...
     Вскоре Саакадзе убедился, что не только князья и Гульшари, но и он не знает царя.
     На всем пути торжественного выезда Луарсаба заранее извещенные деревни, в которых останавливался царь, представляли необычное зрелище. Тбилисский гзири вместе с местным сборщиком облагали каждый дом натуральной данью для царского стола и всех сопровождающих на все время отдыха царя в этой деревне.
     И вот на церковную площадь сгонялось стадо рогатого скота. Притаскивали кувшины с медом, сыром и маслом, отложенными на зиму. Стаскивали мешки с зерном, бурдюки, корзины с фруктами. Из собранного строго отделялась одиннадцатая часть для начальника замка Андукапара и мдиванбега, которого на этот раз заменял Шадиман. Законный доход за тяжелый труд, понесенный ими в пути, угонялся и увозился в замки Андукапара и Шадимана.
     На все время пребывания царя все крестьяне обязаны были неотлучно находиться при царе, сидеть во время царской еды на почтительном расстоянии полукругом и остроумными речами, сказаниями, песнями и пляской выражать свою радость высокому гостю.
     Луарсаб восхищен: патриархальный обычай прадедов им выполняется, и встреча царя с народом показывает незыблемое единство грузин.
     Днем царя провожали разодетые толпы. Ночью по дороге крестьяне, подбадриваемые передовыми  гзири,  бежали  впереди,  освещая  факелами торжественный путь.
     И деревня после отъезда царя походила на пажити, опустошенные налетом саранчи.
     Несмотря на красоту Гульшари и великолепие Нестан, несмотря на сотни жадных глаз других красавиц, Луарсаб все же заметил кислые улыбки крестьян, их странную радость и спрятанные глаза женщин.
     И только приветливость царя умеряла ожесточение народа.
     У колючих плетней, на поворотах, в садах Луарсаб усиленно расспрашивал крестьянок о причинах изнуренности, но напуганные женщины благодарили царя за доброту, а худы они "по желанию бога".
     Разбрасывая кисеты, Луарсаб обещал обнародовать закон о применении муравьиных пыток к мужчинам, не умеющим вызывать на щеках женщин румянец. Крестьянки стыдливо прикладывали к губам палец, прятались в платки и тихо смеялись шуткам доброго царя.
     Шадиман решил загладить неприятное впечатление и разослал по пути царского следования людей с соответствующим приказом.
     И в деревне Руиси Луарсаб чуть с коня не упал от безудержного смеха. Захохотали надменные  князья,  визжали  княгини,  захлебывалась свита, надрывались чубукчи,  тряслись телохранители, хихикала стража, фыркали копьеносцы, ржали кони... Вымазанные красной краской женщины и дети жалобно смотрели на веселый караван. Шадиман кусал губы, а недогадливый караван хохотал до слез, до изнеможения над диким обычаем Руиси.
     На ночлеге, у пылающих костров, в искрах оранжевого вина и изменчивого веселья Саакадзе, улучив минуту, шепнул Нестан о находчивости Шадимана. Огорченная явным равнодушием царя, Нестан обрадовалась возможности ущемить родственника ведьмы.
     Не случайно Георгий остановил выбор на Нестан. Он заметил восхищение ею Зураба Эристави и решил путем брака водворить Зураба в Метехи и этим ослабить влияние на царя Амилахвари и Шадимана.
     Великолепный турнир завершил пребывание царя в Гори.
     От восхода солнца до луны гремела зурна. От крепостных ворот до улицы Трех чинар толпились почетные амкары и мокалаке, ошеломленно глазели на роскошь картлийского царя, большое здание, отданное князьям, вызывало не меньшее изумление пышностью и многочисленностью разодетых слуг.
     В доме богатого купца, отведенном Эристави, Саакадзе поместился со своим любимцем Зурабом и однажды ночью посоветовал влюбленному не вздыхать, а действовать: перед таким знатным мужем разве не расплавится сердце? Изумленный Зураб вскочил:  откуда друг знает его волнение?  Саакадзе засмеялся: разве трудно проследить, куда отворачивает голову неучтивый собеседник?

***

     Пирует с горлицами Луарсаб на крепостном валу, под щитом царицы Тамар.
     В круговой пляске чеканят ритм суровые плясуны. Звеня цинцилями, проплывают в тумане стройные горийки. И снова в тяжелые чары льются потоки вин.
     Песни ширились, потрясая крепостной вал. Тонкие голоса подхватывались мощными басами, и оживали легенды о героях Грузии.
     Из круга народных певцов вышел голубоглазый юноша, задорно встряхнул огненными кудрями и ударил по струнам чанги:

     Буйно я встряхнул кудрями, грянул гром до Гуджарета,
     Подкрутил свой ус багровый, вся Кура огнем согрета.
     Затянуть собрался песню, распустилась роза лета.
     Струн коснулся только чанги, оживает песня эта.

     Гей! Послушайте, грузины, это было в век Тамар.
     Кто не знает из картвелов век царя царей Тамар?
     Вот однажды шел по Картли путь вдоль гор и рек Тамар.
     И с долин и гор стекался весь народ скорей к Тамар.

     За конем арабским беки, и паши, и агалары.
     И князья, и азнауры гарцевали. Видно, чары
     Раздвигали гор ущелья, до копыт пригнув чинары,
     Вечерами били бубны, под зурну сдвигались чары.

     Но царю царей дороже звон мечей и пляска стрел.
     Отдает приказ, и лагерь черепками запестрел.
     На охоту! И в колчанах задрожали перья стрел,
     Переливом перьев берег злой Лиахвы запестрел.

     Меткость рук Тамар познали круторогие олени.
     Белогрудый сокол цаплю клювом бил до исступленья.
     Оробел медведь, и стал он на мохнатые колени.
     Волк седой бежал от страха за ограду поселенья.

     За зверьми летят джигиты, не щадя лихих коней,
     Но Тамар желает каждый, жадно думает о ней.
     Взор Тамар ночей чернее и белее белых дней.
     Холодней воды подземной, жарче солнечных огней.

     Где пируем мы, в то время пировали только тучи.
     Вместо башен Горисцихе подымались к небу кручи,
     Над Лиахвою клубился лишь один туман летучий,
     Да порой скалы осколок обрывался вниз, гремучий.

     На наездников не смотрит - изогнула бровь Тамар,
     Улетел любимый сокол, он презрел любовь Тамар,
     Он с добычей за рекою, на крутой горе, Тамар.
     И под звуки рога скачет витязь в серебре к Тамар.

     Прискакали агалары, и князья, и азнауры.
     Но не переплыть Лиахву, волны бешеные бурь.
     Перед кем дрожали тигры, от кого не скрылись туры,
     Кто врага сражал в сраженье, те стрелки стоят понуры.

     Их Тамар разит презреньем, в каждом слове острый яд.
     Говорит Тамар: "Любую тот получит из наград,
     Кто осилит бег Лиахвы, переплыв кипучий ад,
     Снимет сокола с вершины и вернется с ним назад".

     Был певец голубоглазый, на Тамар смотрел он прямо,
     Он встряхнул кудрями буйно, в реку бросился упрямо.
     Пусть ревет Лиахва гневно, но смельчак плывет все прямо.
     Высоко взлетает сокол, ловит сокола упрямо.

     Я отвагу восхваляю, за отважного я рад,
     Но певец не князь надменный, он богатством на богат.
     Он подарка не попросит, и взамен иных наград
     Он одной любви желает... И Тамар сулит агат,

     Бирюзу сулит и жемчуг божьей матери Гелата!
     "Погуби певца! Пусть сгинет! Все отдам - парчу и злато".
     Он плывет, поет о солнце, песня гордая крылата,
     Смотрит он из волн Лиахвы на Тамар, близка расплата.

     Зашумела буря гневно, грозный закипел поток,
     И певца швыряют волны, никнет сломанный росток.
     Унесен в Куру, в пучину... чей на свете горше рок?
     За несбывшееся счастье он на смерть себя обрек.

     Пронеслась гроза. И снова голубое небо тихо.
     И Тамар повелевает здесь построить Горисцихе...
     На горе, где непокорный сокол вдаль глядел, где вихорь
     Слил певца с волной, поныне видим крепость Горисцихе.

     Вот, грузины, струн сказанье про любовь пловца к Тамар,
     Крепость тучи подпирает, что пред нею смерч, Тамар?
     Торжествует жизнь! Помянем песнею певца Тамар.
     Выплыл в памяти он нашей, победил он смерть, Тамар!

     Саакадзе,  схваченный стройными напевами,  смотрел вниз на Гори, утопающий в зеленых садах. Георгий видел запутанные узенькие улички, маленькие дома, дымчатую чешую Лиахвы. В голубом воздухе неподвижно дремали прозрачные ветви яблонь.
     Хвастали пышноусые горийцы плоскими мечами,  хвастали чешуйчатыми кольчугами,  отобранными у  арабов,  хвастали  светлоглазыми мествире, перебирающими тонкими пaльцaми золоченые чанги. Слушал Луарсаб воинственные песни горийцев...
     Солнце залило царский сад оранжево-лиловыми лучами. У темного пруда молчали черные лебеди.
     Царь отдыхал, и двор, от покоев Луарсаба до дальних конюшен, замер.
     Нестан взволнованно металась по душистой беседке, утопающей в сирени. Да, ясно, на аспарези Гульшари будет избранницей царя. Недаром Луарсаб помог ей взобраться на скалу. Это не случайно у Андукапара оказалось неотложное дело в ближайшей деревне... Гульшари оставалась одна...
     Нестан порывисто бросилась навстречу Саакадзе.
     - Ты придумал средство помешать Гульшари красоваться на аспарези рядом с царем?
     - Придумал средство помочь княжне Орбелиани выйти с честью из неравного поединка. Не хочу скрывать, княжна. Не одной красотой нравишься. Твой живой ум покорил человека достойнее меня... Но поговорим о состязании...
     - Скажи раньше, кем послан?
     - Тебя любит Зураб Эристави.
     Истерический смех оглушил беседку. Нестан хохотала до слез, до хрипоты, пересыпая смех злобными выкриками: не любит ли Нестан еще целая дружина уродов? А может, у Нугзара для нее найдется второй Баадур или теперь принято влюбляться неповоротливым медведям? Долго захлебывалась Нестан, наконец обратила внимание на  Саакадзе,  спокойно забавляющегося выдергиванием лепестков из пышной розы. Уж не шутит ли?
     - Нет, княжна, не умею шутить над чужим сердцем. Много высыпала злых и недостойных тебя  слов...  Одни  здесь.  Будь благосклонна,  выслушай откровенность друга, желающего избавить княжну Нестан от черной судьбы. Пусть мои слова будут горькими, но когда-нибудь поймешь: так мог говорить только преданный друг. Знаю, куда летит Нестан, но оглянись, сколько поднятых мечей готовы отрубить воздушные крылья. Неужели царица позволит такую женитьбу? Неужели князья допустят царя Картли заключить невыгодный брак? А власть Шадимана? Посмотри хорошо на Гульшари. Кто может сравниться с княгиней Амилахвари в средствах? А разве царица, Шадиман, почти весь Метехи не на стороне Гульшари? Где же прекрасной маленькой Нестан бороться с коронованными  и  некоронованными  тиграми...  Или  княжну  Орбелиани удовлетворяет более скромное место при царе? Такое охотно разрешат...
     - Ты ошибаешься, Георгий, царица со мной ласкова и Луарсаб не совсем спокоен... Почему же и не питать надежды?
     - Позволь, княжна, досказать. Почему обиделась на любовь Зураба? Разве владетели Эристави не полуцари? Разве богатству и могуществу Эристави не завидуют даже светлейшие? Или избранницу Зураба не ждет высокое место в Метехи? Кто осмелится не склонить головы перед невесткой Нугзара? Не беспокойся, Георгий Саакадзе клянется, Зураб, а не Баадур, наследует корону Эристави. Подумай, есть ли более блестящий случай удалиться с честью, прежде чем тебя попросят уйти? Уверен, одно из непременных условий Гульшари будет удаление из Метехи княжны Орбелиани.
     Нестан, яростно растоптав ветку сирени, бросилась к выходу. В ее пылающих мыслях Гульшари, уже задушенная ею, валялась на полу.
     Саакадзе подхватил Нестан на руки и  усадил на скамью.  Нестан задыхалась.
     - Готова душу колдунье отдать, лишь бы отомстить змее.
     - Зачем же идти против бога? Слушайся совета и будешь отомщена. Отлично знаю, княжна Нестан не опозорит своего мужа, иначе не допустил бы, чтоб благородное сердце Зураба принадлежало недостойной... Лишь только царь узнает о любви к Зурабу, в нем заговорит самолюбие. Поверь, неожиданность вызовет досаду на Гульшари, и, желая задобрить тебя на будущее и показать расположение к  Эристави,  царь  выберет  невесту  Зураба  жемчужиной состязания...
     - О, может ли такое случиться? Открытое равнодушие царя пронзит сердце Гульшари. О Георгий, на все пойду, если поручишься, что Нестан, а не Гульшари, займет место рядом с царем.
     - Ручаюсь, Нестан, партия Эристави не упустит случая уязвить Шадимана и наведет царя на мысль, как отметить Нугзара по случаю брака любимого сына. А в дальнейшем княгиня Эристави займет в Метехи большое положение. Луарсаб, питая втайне надежду на благосклонность Нестан, предложит Зурабу должность в царском совете, и княгине Эристави представятся широкие возможности. В противовес Гульшари Нестан в Метехи станет во главе партии Эристави, Мухран-батони. Разве тебя не прельщают дела царства? С твоим л