тваладцев. Такие же меры против врагов установила у себя "Дружина барсов", чтобы по предупреждении быстроконных гонцов идти на помощь друг другу.
     Саакадзе, собираясь в Тбилиси, оставил вместо себя Димитрия. И Димитрий уверял: кто бы ни пожаловал, в обиде не будет. Одно омрачило Димитрия: он заметил, как шарахнулась Нино, увидя подъезжающую Зугзу.
     Накануне отъезда Георгия в Тбилиси Димитрий долго беседовал с дедом и, нахлобучив папаху, решительно вышел на улицу.
     Нино сидела на деревянной тахте. Присланные ковры, одежду и скот она отправила обратно. Не помогли уговоры и ругань выборных.
     Саакадзе хмуро заявил:
     - Другого от Нино не ждал.
     Красивая казашка в доме Саакадзе окончательно сломила Нино. Она целыми днями просиживала с устремленными в пространство глазами и, если бы не заботы соседки, умерла бы с голоду.
     - Как сова, темнотой наслаждаешься, - притворно весело сказал Димитрий, входя в комнату.
     - В темноте лучше, света стала бояться... Отец тоже в темноте, завидую... Когда человек лишний, должен уйти.
     - Э, Нино, на земле нет лишних, даже враг нужен. Иначе с кем Димитрий драться будет? А голова врага на пике не лучшее ли украшение воина?
     - Может, враг больше меня нужен... Некоторые врага в доме, как гостя держат... Тэкле тоже ко мне больше не ходит, вчера встретила, в слезах убежала. Зачем плачет? Ей теперь весело. А я кому нужна?
     - Мне, Нино! Не пугайся, знаю, твое сердце только Георгия помнит. Нам всем тоже Георгий дорог, как шашку, его люблю. Димитрий, Дато, Даутбек только дружинники, а Георгий полководец, беречь его надо, не для мелкой жизни живет... Смотри, разве Носте прежнее? Рабы были, шеи от поклонов болели, а теперь кто здесь кланяется? Большую дорогу выбрал Георгий... тебе можно сказать... к царю едет, за усмирение казахов просит утвердить союз азнауров. Понимаешь, Нино, какое дело! Угроза князьям... О народе думает, беречь такого надо. Зачем печалью мучить, нелегко ему, а... прихоть иногда имеет - терпеть приходится: тоже молодой.
     Нино тихо засмеялась. Она всегда так думала, с детства не верила в счастье, недаром клятву не приняла, а на широкую дорогу Георгия даже тень Нино не ляжет.
     - Нино, если б сердце повернуть можно было, тогда бы умолял. Многого не знаешь, может, ты мне больше жизни нужна. Клянусь дедом, шашкой, глазами, как сестру тебя приглашаю. Любить и беречь буду... никогда... только братские слова услышишь. Пойдем, Нино, как солнца, ждет тебя дед! Вместе будем... Ты сильная, печаль остынет, может, радоваться еще будешь.
     - Димитрий, слабая я сейчас... Ноги не держат, голову тяжело нести, но уже радуюсь твоей дружбе, только бедный мой брат, почему такой, как ты, должен мертвое сердце получить?.. Ты тоже не печалься, вместе будем деда беречь.
     - Нино, золотая Нино, ноги не держат, на руках радость деду принесу.
     Димитрий, переполненный счастьем, схватил Нино на руки.

***

     "Дружина барсов" накануне отъезда Георгия, Дато и Ростома собралась у Георгия. Уже прокричали первые петухи, когда "барсы", увлеченные жарким спором о союзе азнауров, заметили отсутствие Димитрия. Гиви, пришедший последним, звонко расхохотался.
     - Я сюда спешил, а Димитрий к тебе тоже спешил. Как сумасшедший, мимо проскакал, чуть меня в реку не сбросил, огнем дышит. Нино на руках держит. Только ее лица не видел - на груди Димитрия спрятала.
     И Гиви, не отличавшийся наблюдательностью, вновь расхохотался. Саакадзе побледнел. Даутбек усиленно теребил папаху. Ростом вдруг заинтересовался рукояткой своего кинжала, Дато залпом выпил вино. Элизбар с сердцем толкнул Гиви в бок, Матарс постарался отдавить "ишаку" ногу. Тут только Гиви обратил внимание на происходящее и сконфуженно заторопился домой: завтра Георгию рано коня седлать, дорога трудная, давно дождя не было, пыль кругом.
     Гиви оживленно поддержали, но, вылетев кубарем на улицу, чуть не избили простодушного друга.
     Саакадзе взволнованно шагал по комнате и, внезапно схватив шашку, помчался к Димитрию. У спуска сильная рука Даутбека сдавила плечо Георгия. И снова Георгий вздрогнул, опять ему показалось, что он видит своего двойника: как будто совсем не похож, но чем-то совсем одинаковый.
     - Ждал тебя, чуствовал, голову потеряешь. Подумай, что хочешь делать! Если сегодня порог Димитрия переступишь, завтра Нино в церковь должен вести... Нельзя так, девушка - не папаха, когда мешает - сбросил, когда нужна - голову закрыл... Какое тебе дело? Чужая сейчас...
     - Я тоже думал - чужая, а сердце голову не слушает. Клялась только моей быть и вдруг к другому пошла...
     - Ты первый изменил. Димитрий давно любит, зачем мешать?
     - А ты, Даутбек, такую отдал бы?
     - Я? Я - другое дело. Дружинники могут, как хотят, полководец должен, как необходимо.
     Саакадзе качнулся. Мелькнули строгие глаза Русудан. "Неужели тоже нужна?". Он похолодел. "Значит, двоих люблю?.." Георгий повернул назад.
     Даутбек недоверчиво посмотрел на широкую тень, решительно пошел вслед и до утра просидел около дома друга.
     - Ты уже здесь? - удивился Дато, явившись пораньше с целью пресечь назревающую ссору между Георгием и Димитрием.
     - Только пришел... Скоро едете? Надо торопиться, когда глаза далеко, сердце льдом покрывается... Длинноносый черт, не мог подождать еще день.
     - Думаю, нарочно при Георгии сделал, не любит Димитрий потихоньку... Здравствуй, Георгий, - поспешно обернулся Дато на скрип двери. - Скоро поедем? Э, вот и все. Ростом, ты что, в мацони купался?
     - Заходите, друзья, успеем вина перед отъездом выпить. Эрасти, брось хурджини, тащи лучшее, привезенное из Тбилиси.
     Он с усмешкой оглядел тревожные лица друзей, догадываясь о ночном дежурстве.
     Папуна хлопотал около  закуски,  друзья тщетно старались шутить. Неожиданно дверь шумно распахнулась, и в комнату влетел возбужденный, радостный Димитрий. Гиви испуганно схватился за шашку.
     - А, Димитрий! Почему вчера не был? Садись вино пить.
     Георгий подвинул чашу, налил до краев. Димитрий залпом выпил.
     - Вчера не мог, дело было... Э, откуда такое вино? Налей еще... Подожди, дай кувшин, из чаши все равно не напьюсь.
     Димитрий схватил кувшин.
     - Знаю, друг, какое дело... Когда свадьба?
     Димитрий шумно поставил кувшин на стол. В углу губ странно блеснула зацепившаяся капля.
     - Какая свадьба?! Ты, Георгий, с ума сошел? Свадьба! Разве Нино не знаешь? Сестрой в дом взял. Нехорошо, когда девушка одна, зачем ей без защиты быть? Совсем тонкая стала... Много вчера говорил, пока согласилась... Дед братскую клятву браслетами скрепил. Вот посмотрите...
     Димитрий отбросил рукав и с гордостью показал широкий серебряный браслет.
     - Для моей жены дед берег, но... теперь знает, никогда не женюсь. Даутбек не хочет, - прибавил он, кривя дрожащие губы.
     Азнауры с глубоким сочуствием смотрели на друга, Георгий, подойдя к Димитрию, обнял и крепко поцеловал в губы. Димитрий удивленно вскинул глаза и с иронией спросил, всем ли друг раздает остатки нежности Зугзы, или только ему особое уважение оказал.
     Георгий засмеялся: нужна ему казашка! Он даже глазом Зугзу не тронул. Для царицы в подарок взял, сегодня в Тбилиси повезет. Совсем по-исфахански, раба - ханская дочь! Царице это очень понравится, а "Дружине барсов" необходимо задобрить ведьму.
     Димитрий радостно заерзал на тахте. Он представил, какое удовольствие доставит Нино эта новость. Конечно, Георгий молодец, лишняя здесь казашка, зачем главе "барсов" чужая женщина? Но Дато не поддержал друга и не на шутку огорчился: такая красавица напрасно пропадает. В Метехи, убеждал он, и своих много, знал бы, в Амши увез. Правда, Фатьма тоже ничего, веселая, танцует, поет, иногда от ревности чувяки в голову бросает... Отдельно приходится держать, в доме отца неудобно, сестры там... но Зугза! Какая кровь у Георгия, если спокойно красавицу отдает?
     Георгий тихонько вздохнул, вспоминая страстные поцелуи и мольбу Зугзы. Но надо помнить: Зугза ханской крови и могла послужить приманкой для казахов. Может, у Зугзы где-нибудь жених остался, может, родственные эйлаги захотят вернуть дочь Мамбет-хана... Для спокойствия Носте лучше увезти, а кровь у него не хуже, чем у Дато, играет, только голова больше должна думать...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

     Тбилисский майдан бурлил,  переплескивая взбудораженные толпы, но любопытные руки не тянулись к ярким шелкам, не встряхивали каракулевые шкурки,  не наполняли плетеные корзины пахнувшими медом яблоками, не сматывали буйволиные кожи, не переворачивали медные котлы, не вертели косматые папахи, не щупали курдюки. Темные лавки смотрели пустыми дверьми на кипящую площадь.
     Майдан бурлил.
     От последней бойницы крепости по тесным улицам, по плоским крышам бежали оживленные мокалаке и амкары. Даже караваны из Индии, даже римские миссионеры, даже персидские канатоходцы не притягивали столько горящих глаз. Через Салакбо - площадь суда и расправы - к майдану медленно продвигалось необычайное шествие.  Впереди  зурначей на  длинном шесте  колыхалась разукрашенная петушиными перьями голова Мамбет-хана, окруженная свитой из двухсот казахских голов на черных шестах. Зурначи усердно дудели, били в бубны. Глашатаи, надрываясь, посменно хрипло выкрикивали:
     - Вот как наш великий царь расправляется с презренными собаками, грабящими картлийские земли.
     На верблюде, украшенном бубенцами, на красном седле сидела разодетая в зеленые, розовые шелка и обвешанная золотыми четками Зугза. Крепко сжатые губы и опущенные глаза омертвляли красивое лицо. Около верблюда шагал рыжебородый глашатай.
     - Смотрите, картлийцы, рабыня нашей царицы цариц любуется гордым положением своего отца Мамбет-хана и его свиты!
     Шествие  сопровождали  радостные  восклицания,  жадные  взоры  и одобрительный смех.

***

     Дерзкий поход Саакадзэ озадачил Метехи. Царь недоумевал.
     Значит,  и с неуловимыми казахами можно бороться. И он пытливо расспрашивал, какое впечатление произвело на майдан шествие с трофеями и благодарен ли ему народ за его отважные действия.
     Мариам откровенно радовалась подарку. Иметь рабыней ханскую дочь, наподобие стамбульских султанш, не часто приходится. Она давно мечтала об этом, и Зугзу, разодетую в шелка и золотые ожерелья, хвастливо выставляли напоказ, заставляли ее танцами и заунывными песнями развлекать праздных придворных.
     Поэтому царь и царица прошли равнодушно мимо яростной жалобы Магаладзе о поджоге:
     - Нет доказательств, - упрямо твердил царь.
     Саакадзе, глядя в упор на царя, твердо заявил, что злобное стремление князей очернить его перед царем нисколько его не удивляет. Ведь он, выполняя приказание, действовал в Исфахане исключительно в интересах царя, значит, вразрез с интересами князей. Сейчас он доложит могучему царю Картли сведения, добытые им в Исфахане всевозможными способами, и царь с царицей убедится, как Георгий Саакадзе умеет служить своему повелителю.
     - Только перед прибытием картлийского посольства коварный шах Аббас поспешил отпустить русийских послов. Шах правильно рассчитал, что наши князья будут только добиваться его расположения в личных выгодах, и правда, мой царь, никто из них не вспомнил о Картли, никто не задумался, почему приезжали в  Иран  русийские послы,  почему здесь Татищев умолчал о единовременном посольстве Годунова к шаху Аббасу. А как мог не умолчать хитрый русийский князь? Тебя уговаривал расторгнуть союз с шахом и войти в прочный союз с единоверной Россией, а русийские послы в Исфахане прочный союз с шахом Аббасом заключили: вместе торговать, вместе на единоверных и неединоверных врагов ходить. Выходит, хорошо, что наш мудрый царь Картли не поддался на обольщение боярина. А как такое понять? Еще не покорил нас Годунов, еще ни одной монеты не дал, а уже царем Иверии подписывается...
     Георгий X густо покраснел и сильно подался вперед, точно кто-то ударил его по затылку рукояткой: он вспомнил, что в последней грамоте сам, без всякой причины, величал Годунова царем Иверским...
     - И еще узнал, мой царь, как с подарками послы поступили? По этому можно судить, что Годунов союз с шахом Аббасом считает более равным союзом. Мы, правда, в вине не нуждаемся, но зачем неединоверному шаху двести бурдюков русийского вина, зачем ему все семь костей рыбьего зуба? Сюда никаких часов не завезли, а шаху богатые часы с боем Годунов послал.
     Георгий X возмущенно ударил кулаком по треногому столику, вскочил, растерянно схватил Саакадзе за плечи, усадил рядом и жадно потребовал рассказать, какие еще подарки прислал Годунов шаху.
     Саакадзе не поскупился на подробное описание все больше распалявшемуся царю и от себя еще прибавил какую-то серебряную птицу, выскакивающую три раза в день из позолоченной клетки и звонким пением прославляющую шаха.
     - А что еще имеешь мне сказать?
     - Главное, мой царь, о преданности тебе азнауров, которые предлагают тебе свой меч и жизнь.
     И Саакадзе, весь преобразившись, рассказал царю о своем плане создания азнаурского союза. Азнауры по персидскому порядку перестроят свои дружины и объединятся под знаменем: "Верность царю Картли". Каждый месяц азнауры будут съезжаться в Носте для состязаний и общего смотра выборных начальников. Раз в год азнаурское войско стягивается к Тбилиси для царского смотра. В случае войны, междоусобия или измены строго обученное войско, связанное общим интересом, становится под знамя царя Картли. Сплоченные в один кулак, азнауры представят большую угрозу врагу, чем разрозненные мелкие дружины.
     - Союз азнауров, - горячо закончил Саакадзе, - будет оплотом трона. И с такой силой царь постепенно будет урезывать власть князей и сокращать родовые владения раньше у слабых, в чем помогут сильные, а потом и у сильных, в чем помогут ослабевшие.
     Георгий X с едва скрываемым восхищением слушал своего азнаура, но, боясь поспешностью повредить делу, он, дав полное согласие на союз азнауров, велел до первого смотра держать все в тайне. Один год будет пробным, и если Саакадзе удастся намеченное, то... дальнейшее нетрудно предугадать.
     И тут же подумал: "Совсем нетрудно предугадать. Пусть азнауры помогут сломить князей, потом раньше сильных азнауров уничтожу, а слабые сами себя скушают. Нельзя повторять ошибку, трон от всех должен быть далеким".
     А через несколько дней в замке по углам шептались о щедрости царя, пожаловавшего Саакадзе тарханной грамотой на свободный доступ во внутренние покои Метехи, большим наделом около Носте и караваном оружия для устрашения набежчиков.
     Лучшие мастера по приказу царя выехали в Носте возводить замок Саакадзе.

***

     Шадиман терялся в догадках: Саакадзе два раза подолгу был у царя. Несмотря на все ухищрения, проникнуть в тайну их беседы ему не удалось. Ностевские черти охраняли не только двери, но и все закоулки, примыкающие к приемной царя. Особенно встревожило Шадимана желание царя возвести Саакадзе в князья. Необходимо предотвратить непоправимую ошибку.
     И Шадиман тоже беседует!.. Желание царя возвести Саакадзе в княжеское достоинство вполне справедливо, азнаур достоин этого, но... многие князья тоже милости ждут... Как бы не обиделись, азнаур уже до большой охоты щедро одарен.  Может,  подождать? Милость выйдет к случаю. Саакадзе многие поддержат, вот Нугзар... Кстати, давно княгини Эристави Арагвские не были... Можно отдельное приглашение от царицы послать...
     Царь намеревался оборвать Шадимана - царь не нуждается в одобрении князей, но мысль о Русудан обожгла сердце: хорошо при ней побольше милостей раздать. Около двух лет Русудан не посещала Тбилиси; не раз Нугзар с семьей гостил, а Русудан под разными предлогами в Ананури сидела... Да, да, Шадиман прав: до съезда к большой охоте не стоит торопиться... Русудан замуж не идет, сколько сватали, всем отказывает. Да, да, вот и светлейший Александр Одишский тоже отказ-получил... Значит, правда, ко мне неспокойна. До большой охоты три месяца осталось, ей отдельно Шадиман приглашение пошлет. Если бы обиделась, замуж бы вышла, значит, ждет...
     Саакадзе, поглощенный организацией азнаурского союза, даже обрадовался возможности избежать ненавистного ему княжеского титула.
     Но не один Саакадзе беспокоил Шадимана. Луарсаб неожиданно вырос, выпрямился, ходил, гордо закинув голову, и страстный взгляд его уже скользил по красавицам. Особенно тревожило Шадимана открытое расположение Луарсаба к расцветшей Нестан. Не вздумает ли наследник из благородства жениться на сироте? Молодежь на глупости щедра. А разве Нестан не сочтет долгом отблагодарить убийцу ее отца? Правда, пока жив царь Георгий, такой брак немыслим. Пока жив! Выходит, Шадиман должен оберегать жизнь "царя царей". Значит, высокие планы князя Шадимана нарушает рыжий котенок со свитой ностевских плебеев? Ведь недаром они около Нестан вертятся, недаром Саакадзе ей подарки из Ирана привез. Ему хорошо известно абхазское дело, пока молчит, выжидает... Что ж, может и не дождаться. Гульшари необходимо вернуть в Метехи, только она в состоянии соперничать с красотой Нестан. Андукапар обязан понять важность для союза трех гербов держать Луарсаба в руках... Астандари возьмет Нестан в Орбети, нехорошо, ведь единственная родственница. Луарсаб не будет противиться, если Гульшари будет близко. Мариам тоже нетрудно напугать, она мечтает для Луарсаба о греческой царевне Елене, там давно согласны. Да, да, как говорит хитрейший Георгий из Георгиев, большая охота многое решит. Пока Нестан здесь, царь может спокойно спать...

***

     Золотые бабочки играли на вытканных пальмах оазиса "пустыни тринадцати сирийских отцов". Синий воздух струился из опрокинутой чаши, на черном дереве книжных ниш, опаленные солнцем, свернулись перламутровые листья.
     - Светлый царевич, перед твоим серебряным смехом бессильны медные и даже ледяные ворота, но когда не звучит боевая труба, оружие ржавеет и воин в поисках средств для очистки ржавчины углубляется в тайны веков.
     - Туманно говоришь, Георгий.
     - Томимый  желанием  узнать,  насколько  грамотный  воин  сильнее безграмотного, я еще в Кватахевском монастыре прильнул к источнику фамильных гуджари Багратидов.
     - Значит, если воинственному азнауру бог не дал знатного происхождения, то при помощи пергаментного источника он стремится освежить список князей новой фамилией для совместного с ними путешествия!
     - Нет,  царевич,  благодаря щедрости моего царя  я  и  азнауром беспрепятственно странствую через  выжженные мысли высокорожденных,  а неуместная знатность иногда отягощает караван надежд...
     - Как! По-твоему, знатность не представляет ценности?
     - Я, царевич, считаю ценным только добытое мечом и умом, а в том, что от бога, - заслуги человека нет. В том нет заслуги барса, что он не родился собакой.
     Луарсаб расхохотался.
     - Мой царевич,  необходимое мне давно открыто, особенно о долге подданных отдавать жизнь царю...
     - А царицам привозить красивых пленниц? Знаешь, Георгий, ночью Шадиман привел Зугзу в мои покои... но я ее отпустил - не люблю плачущих женщин... Какая любовь в слезах? Разве я урод, чтобы добиваться любви? Скажи, Георгий, почему она плакала?
     Саакадзе внимательно посмотрел на Луарсаба. Еще гибкий стан слегка гнулся, еще гордо посаженная голова приветливо раскачивала черные блестящие кудри, еще большие глаза сверкали лукавством и смеющейся рот открывал ровно заостренные зубы, и уже чуствовалась воля в ясно отчеканенных словах, в повелительных движениях. Саакадзе почему-то больше всего поразили тонкие пальцы. Он вдруг внутренне содрогнулся, инстинктивно почуствовав, что наследнику Картли грозит смертельная опасность от него, Георгия Саакадзе, и в порыве жалости, поспешно опустившись на колени, с нежностью поцеловал красивую руку Луарсаба.
     - Не огорчайся, прекрасный царевич, немало красавиц будут радоваться твоей страсти, но если захочешь других утех, то верный Саакадзе сумеет достать их даже из сердца гор.
     - Смотри, Георгий, - Луарсаб уже овладел