видел этот...  -  озадаченный Шадиман хотел сказать
"плут", но сказал: - ...ясновидец.
     - Сон  тут ни  при чем...  Княгиня Хорешани наяву изволила пожаловать и
сейчас въедет в осчастливленный Тбилиси...
     Пораженные князья с минуту молчали.  Внезапно Зураб вспыхнул:  "Неужели
Саакадзе решил предаться царю  Симону?!  Тогда мне  немедля надлежит бежать,
ибо для этой вестницы царевич может даже Тбилиси без боя сдать".
     Шадиман подумал почти о  том же  самом,  лишь мысль о  сдаче Тбилиси не
пришла ему  в  голову.  Радость захлестнула Шадимана:  заполучить Саакадзе -
значит начать блестящее царствование!
     - Царевич,  быть  может,  прекрасная  Хорешани  пожелает  поселиться  в
Метехи? Я распоряжусь отвести ей лучшие покои...
     - Царицы Тэкле?.. Не очень счастливые, лучше...
     Как  раз  в  этот миг  вернулся Гассан и  сообщил,  что ханум из  ханум
Хорешани,  подарившая ему бисерный кисет,  проследовала в дом Саакадзе,  где
теперь живет ее  отец,  и  благодарит Хосро-мирзу за  благосклонную память о
ней.
     - Не  кажется ли тебе,  дорогой Шадиман,  что будет уместным устроить в
Метехи закрытый пир в честь неповт... я желал сказать. - смелой гостьи?
     - Царевич из царевичей, ты предвосхитил мою мысль...
     - Пир?!  -  вскрикнул Зураб.  -  А не полезнее ли раньше узнать,  зачем
пожаловала сюда...
     - Остановись,  князь!  Чувствую,  недостойное чуть не сорвалось с твоих
уст. Княгиня приехала навестить больного Газнели и своего маленького сына...
Преклоняться нужно перед такой отвагой...
     - Прости,  царевич!  Я слишком хорошо знаю это азнаурское гнездо, чтобы
умиляться  отвагой,   вызванной,   клянусь  Иоанном  Крестителем,   желанием
разведать,  чем дышит Тбилиси,  а главное - Метехи. Пока не поздно - пленить
Газнели,  его  дочь  и  внука!  Этим  можно  вызвать  "барсов" на  отчаянное
нападение на Тбилиси. И здесь вашим глазам представится битва горного орла с
хищниками... Немедля, царевич, прикажи...
     - Да  будет  своевременным,  князь,  напомнить тебе,  что  Саакадзе  не
поддается приманкам.  Он любимого Паата принес в  жертву.  И  ни один из его
"Дружины барсов" не осмелится поступить иначе, тем более Дато Кавтарадзе.
     - Дато?! Клянусь, он за свою бесстыдную Хорешани в огонь полезет!
     - Опомнись,   Зураб!   -  вскрикнул  Шадиман,  беспокойно  взглянув  на
расползшиеся по лицу Хосро багровые пятна.
     - Только  ты,  князь,  впервые  осквернил  мои  уши  недостойным витязя
наветом.  Даже  "лев  Ирана" в  своей благосклонности называл необыкновенную
княгиню  "лучшей".   Нельзя  предаваться  слепому  ожесточению.  Не  следует
забывать -  Картли и  так потеряла множество людей,  не  стоит добавлять.  И
советую  крепко  запомнить,   князь,   собираясь  царствовать  над  горцами:
жестокость -  плохой советчик.  -  Хосро  поднялся.  -  Княгиня Хорешани моя
гостья.   И  я,   Хосро-мирза,   царевич  Кахети,   не  позавидую  дерзкому,
осмелившемуся оскорбить ее хотя бы взглядом! - И, не поклонившись, вышел.
     Ни  одна  жилка не  дрогнула на  лице Зураба.  Помолчав,  он  удивленно
спросил:
     - Что, он действительно так сильно влюблен в азнаурку?
     - Об  этом  знает  пол-Исфахана  и   все  саакадзевцы.   Удивлен  твоим
неведением!  Ведь царевич предлагал княгине разделить с  ней в  будущем трон
Кахети, но она предпочла по-прежнему делить жаркое ложе с Дато.
     - И ты,  Шадиман, тоже веришь, что у азнаурки нет иной причины приезда,
помимо встречи с близкими?
     - Если по  другим делам приехала,  то  мы  скоро узнаем,  ибо  Хорешани
славится открытым нравом и не любит играть в молчание.  Тебе советую, Зураб,
ради достижения наших общих целей быть сдержанным в суждениях о княгине...
     На следующий день, предварительно повидавшись с Хосро-мирзою, Шадиман в
сопровождении чубукчи и пяти оруженосцев направился проведать больного.
     Увидя насупившегося Газнели совершенно здоровым, Шадиман даже бровью не
повел и принялся упрекать князя в затворничестве: разве он, Шадиман, не счел
бы  приятной  обязанностью навестить  придворного князя,  связанного  с  ним
долголетним совместным пребыванием в царственном Метехи?
     Зная  не  хуже  Шадимана  притворство  царедворцев,   Газнели  принялся
уверять,  что  никогда  бы  не  решился  беспокоить своей  болезнью знатного
везира, обремененного заботами о царстве...
     Подымая чашу за  наследника старинного рода князей Газнели,  маленького
Дато, Шадиман уже начал беспокоиться, не напрасно ли его посещение почетного
притворщика, как неожиданно вошла Хорешани.
     Выслушав от Шадимана, склонившегося перед ней, приветствие и восхищение
ее неувядаемой красотой,  Хорешани просто поблагодарила князя Бараташвили за
оказанную честь дому князя Газнели и  сразу согласилась посетить малый пир в
честь выздоровления ее отца.
     Лицемерие претило Хорешани,  но  она понимала,  что иной предлог для ее
появления в  Метехи мог  бы  быть  истолкован придворными превратно.  И  она
поддерживала беседу по намеченному Шадиманом пути.
     Наконец,  улучив минуту,  когда старый князь вышел на  крик  маленького
Дато, Хорешани протянула Шадиману свиток:
     - Послание тебе, князь, от Саакадзе. Думаю, лучше тайно прочти.
     - Не  могу ли  я,  прекрасная Хорешани,  оказать тебе услугу?  Зная,  с
какими  трудностями сопряжено сейчас  путешествие,  умыслил я...  не  только
навестить отца прибыла?..
     - Ты  угадал,  мудрый князь,  не  очень  охотно отпустили меня  друзья,
особенно  Дато...   немножко  ревнует  к   некоторым,   -   Хорешани  звонко
рассмеялась.
     С  невольным восхищением взглянул Шадиман на  смелую  и  открытую душой
Хорешани и почти задушевно сказал:
     - Я  сочувствую азнауру  Дато,  на  его  месте  глаз  не  спускал бы  с
неповторимой ценности.
     Тут вернулся Газнели и с возмущением сообщил:  "Все мамки дуры! Ребенок
пожелал играть с  оправленным в серебро светильником,  а Элико лень,  видно,
позвать слуг и заставить снять с потолка просимое..."
     Выслушав просьбу не  опоздать на  малый  пир,  Газнели с  удовольствием
проводил гостя и  снова бросился к внуку -  посмотреть,  высохли ли слезы на
драгоценных ресницах.
     Подумав,  Хорешани позвала Арчила и попросила,  как только она с князем
отправится в Метехи,  проводить маленького Дато с мамкой под покровом ночи к
соседке-толстушке,  которая ухитрилась понравиться Автандилу. И ему, Арчилу,
не следует покидать маленького до их возвращения, ибо шакал может покуситься
на ягненка.  "Верный глаз" обрадовался, - оказывается, и его тревожила мысль
о шакале...

     Желание скорей прочесть свиток заставило Шадимана гнать коня. Но раньше
чем  закрыться в  своих покоях,  он  посетил царя и  передал придуманную им,
Шадиманом,  взволнованную благодарность князя Газнели за память о  старике и
пожелание Хорешани царю  царей вечно пребывать в  расцвете красоты и  славы.
Потом  Шадиман поспешил к  Хосро,  зная,  с  каким нетерпением ждет  царевич
рассказа о почетном притворщике.
     Разделив с  повеселевшим Хосро  предвечернюю еду,  Шадиман  проклинал в
душе  любопытство Хосро,  желавшего знать,  не  изменилась ли  княгиня,  как
приняла  она  приглашение  на   малый  пир,   не   высказала  ли  каких-либо
пожеланий...  Обо всем допытывался Хосро,  но совсем не интересовался,  ради
чего прибыла неповторимая.
     Только  вечером  очутившись в  своих  покоях,  Шадиман приказал чубукчи
решительно  никого  не   впускать,   ибо   он   утомлен  обильным  угощением
Хосро-мирзы.   Придвинув  светильник,  Шадиман  торопливо  сломал  печать  и
углубился в чтение...

     "...Не удивляйся моему посланию,  князь из князей, Шадиман Бараташвили.
Делиться   некоторыми   мыслями   с   достойным   противником   стало   моей
потребностью...  Думаю,  не лично мы -  враги.  Спор наш большой, и по всему
видно - его продолжат мои и твои потомки. Но прошло время нашей весны, когда
мы,  подобно  бурлящим потокам,  яростно  кидались,  стараясь сокрушить друг
друга...
     Теперь  мы  похожи  на  двух  опытных  игроков  в  "сто  забот",   и  в
замысловатых ходах я не тронул твою Марабду,  ты -  мое Носте.  Выходит,  мы
поняли: камни тут ни при чем...
     В знак моего уважения к твоему упорству,  с каким ты отстаиваешь начало
наступающего конца,  хочу дать полезный совет: никогда не верь тому, кто раз
нарушил клятву.  До  меня с  горных вершин дошло,  что шакал Зураб приглашен
тобою для совместной охоты на "барсов". Все тщетно, ибо барс сильнее шакала,
гиены и даже змеи...  Сильнее и потому,  что шакал,  как только ты выполнишь
его давнишний волчий замысел, предаст тебя. Кому? Найдется.
     Разве неведомо тебе,  Шадиман,  чем он обязан мне?  Без прикрас скажу -
всем!  Сколько раз он клялся в вечной дружбе Великому Моурави, Непобедимому,
Георгию Саакадзе, мужу любимой сестры! Вином, смешанным с серебром, скреплял
он со мною братство. Он скрещивал над огнем свою шашку с моей. Он надрезывал
наши  пальцы мечом и  смешивал нашу  кровь.  Он  обменивался со  мною боевым
оружием. И он... изменил мне!
     Остерегайся, князь, оборотня, в его окаменелом сердце нет ни дружбы, ни
любви,  ни чести. Весь он пропитан честолюбием, как глиняный кувшин жиром, в
котором больше ничего нельзя хранить.
     Знай,  мой прозорливый Шадиман,  не  насытишь ты честолюбца властью над
горцами,  которую  он,  впрочем,  никогда не  получит.  Прожорливость шакала
безгранична,  и  если ему  не  удастся властвовать над тобою -  запомни,  он
проглотит тебя.
     Чувствую, не внемлешь ты моему совету... когда-нибудь сильно пожалеешь,
но будет поздно.
     На всякий случай держи наготове двух коней и лунные плащи...
                                         Руку приложил почитатель твоего ума
                                                          Георгий Саакадзе".

     Дважды  и  трижды  прочел  Шадиман  послание,  потом  бережно свернул и
спрятал в потайной шкаф.  Позвав чубукчи,  он спросил: гостят ли у пасечника
те дружинники, которые сопровождали Магдану в Марабду?
     - Как же, светлый князь, как приказал.
     - А кони у них хорошие?
     - Зачем? Разве достойны? Самые дешевые.
     - Обменяй на самых резвых,  пусть берегут их,  как свои глаза. Также не
забудь  в  дорожный хурджини,  помимо  всего  необходимого для  путешествия,
уложить и два лунных плаща.
     И,  не  обращая внимания на оторопевшего чубукчи,  растянулся на мягкой
тахте, поправил у изголовья бархатные мутаки, прикрыл глаза и с наслаждением
отдался отдыху...

     От негодования Гульшари не находила себе места:
     - Можно   подумать,   царицу  ждут!   Еще   родственному  дураку  Хосро
простительно - влюблен; но почему Шадиман носится, как кот за мотком?!
     - Полагаю,  здесь  хитрость,  Шадимана  нельзя  заподозрить в  любви  к
азнаурам... Советую, Гульшари, сдержи свой гнев. Царевич Хосро всесилен.
     - Ты всегда мнил себя умнейшим,  потому Зураб и  захватил твои права!..
Только  представить  -   Андукапар  Амилахвари,   муж  царевны  из  династии
Багратиони, сестры царя Симона... а ничтожный Зураб Эристави сверху уселся!
     - Не очень надолго,  моя Гульшари. Сейчас извивается перед ним Шадиман,
как богом приписано змею,  долбя,  как перец в  ступе,  одно и  то же каждый
день.  Но наступит и терпению Зураба конец,  и он,  густо посыпанный перцем,
вылетит из  Тбилиси,  чтобы заставить в  Бенари "барсов" чихать...  Оставь в
покое золотые кружева лечаки: должна помнить, ее носила еще моя мать...
     - Она носила не только лечаки,  но,  увы, и тебя, мне на радость!.. Ты,
ты должен был принудить Хосро дать тебе сарбазов!  Ты должен был раздобыть в
Бенари шкуру "барса"!  Ты  должен был  заслужить у  шаха  высокую награду!..
Принял магометанство,  а какой толк?..  Сказала бы какой,  да боюсь, попугай
покраснеет!..
     - Царевна!  -  вбежала возбужденная служанка (с  некоторых пор Гульшари
приказала величать себя  только царевной).  -  Прибыли...  На  князе Газнели
зеленая куладжа, на госпоже Хорешани...
     - Какое мне дело,  проклятая, что нацеплено на твоей азнаурке? И почему
как бешеная собака ворвалась?!
     - Царевна, ты изволила приказать, когда прибудут...
     - Прибудут?!  -  Гульшари наградила прислужницу увесистой пощечиной.  -
Иди стань перед ними от счастья вниз головой!..  В  подобных случаях,  дура,
надо говорить: притащились.
     Выгнав  прислужницу,   она   приказала  разузнать,   куда  проследовали
назойливые гости. Прислужница быстро вернулась и коротко сказала: назойливые
у  царя  царей  на  малом  приеме,  там  Хосро-мирза,  князь Зураб Эристави,
светлейший Шадиман и еще придворные.
     Андукапар встрепенулся:  разве  вчера не  предупреждал Шадиман о  малом
приеме?  Почему  же  Гульшари  искушает  терпение Хосро?  Поправив ожерелье,
Гульшари величественно направилась к  двери,  не обращая внимания на тревогу
следующего за ней хмурого Андукапара.
     Но ни в  приемном зале,  ни в малых мраморных покоях для гостей она уже
не застала ожидающую ее,  как ей хотелось,  с трепетом и волнением Хорешани.
Даже Газнели как сквозь землю провалился...
     Старый князь предпочел в покоях Шадимана расхваливать марабдинское вино
и смаковать персидские персики, начиненные засахаренными грецкими орехами.
     И Хорешани, мало заботясь о встрече с напыщенной Гульшари, уже гуляла в
метехском саду,  так ею любимом. Чуть отступя, за нею следовал Хосро. Он уже
успел поклясться и святым Аали и святой девой-матерью,  что княгиня Хорешани
стала еще прекраснее и что никому еще не шла так малиновая мантилья, как ей.
Не  оставил  восторженный мирза  без  внимания  и  ее  бархатные сандалии на
высоких каблучках,  чуть выглядывавшие из-под подола широкого темно-зеленого
платья,  удостоил восхищением и расшитую бирюзой легкую кисею,  накинутую на
благоухающие сандалом волосы.  И,  возможно,  целого дня  не  хватило бы  на
перечисление ее  красот,  если  бы  Хорешани ловко  не  перевела разговор на
выгодные перемены в осанке царевича Кахети.
     - Прекрасная из прекрасных княгинь!  -  воскликнул польщенный Хосро.  -
Удостой меня доверием:  исключительно ли  стремление навестить князя Газнели
дало мне  счастливый случай любоваться тобой?  Знай,  все  пожелания княгиня
Хорешани будут выполнены ее рабом, Хосро из Кахети!..
     - Ты угадал,  царевич,  не одно желание повидать отца и маленького Дато
вынудило меня предпринять это небезопасное путешествие.
     - Небезопасное?!  Кто же из живых осмелился бы даже взглядом не угодить
тебе? Разве я не в Тбилиси?!
     - Пока царевич Хосро в Тбилиси,  я была спокойна,  но, узнав, что Зураб
Эристави тоже в Тбилиси,  тотчас собралась в путь.  Как до сих пор арагвский
коршун не покусился на мою семью? Думаю, ты не допустил?..
     Хосро  смутился,  он  вспомнил алчное намерение Зураба пленить Газнели,
особенно сына Хорешани.
     - Если прекрасная княгиня пожелает...
     - Мое желание очень простое, хочу увезти с собою и деда и внука... Могу
ли рассчитывать на твою помощь?
     - Когда лучшая из лучших определит время моей печали и захочет покинуть
Тбилиси,  верные мне  и  Шадиману воины  будут сопровождать твой  караван до
черты, тобою намеченной. Но, возможно, возжелаешь еще моих услуг?
     - Сейчас нет, но когда станешь царем...
     - Кахети?
     - Нет,  Картли.  Не  уступит тебе Кахети царь Теймураз,  уже из  Тушети
готовится он  к  прыжку.  А  Картли без царя...  Нехорошо,  когда страна без
головы.
     - Как так, а разве на картлийском троне не сидит Симон Второй?!
     - Не заметила.
     От гранатовой аллеи до умолкшего фонтана прошли молча.  Хосро обуревали
разноречивые чувства.  Кто же он?! Хосро-мирза или Хосро-царевич? И долго ли
шах  Аббас  будет  милостиво,  но  туманно обещать ему  какой-то  трон?  Вот
прекрасная голубка Грузии щедрее "льва Ирана"...
     Уже возвращаясь к замку, Хосро спросил:
     - О какой услуге должен,  благородная княгиня,  помнить,  когда на моем
челе засверкает корона Багратиони?
     - О том, что ты царствуешь над грузинами.
     - А  разве сейчас не  помню,  что я  грузин?  Разве,  сколько могу,  не
оберегаю Грузию?  Почти  не  держу  сарбазов в  Тбилиси...  правда,  они  не
стесняются  грабить  деревни,  в  которых  находятся,  -  но  да  будет  мне
свидетелем святой Антоний:  чем-нибудь надо  жертвовать,  выполняя повеление
грозного шах-ин-шаха...  Скажи...  только  ли  ты  в  своей  благосклонности
считаешь возможным мое воцарение?
     - Нет,  царевич,  не  одна я  так  мыслю...  Но  шах потребует от  тебя
подчинить Гурджистан Ирану.
     - Когда знаешь глубину реки, никогда в ней не утонешь.

     Несмотря  на   необузданную  ярость   Гульшари,   пир   прошел  весело.
Состязались  в  остроумии  Шадиман,  Иса-хан  и  Хосро-мирза.  Почему-то  им
хотелось нравиться Хорешани,  приятно и впопад отвечающей на шутки, газели и
персидские изречения. Слушали "мгосани" - музыкантов, певцов.
     Сначала было  решено,  что  царь лишь на  короткое время удостоит своим
вниманием  пир,   ибо  необходимо  подчеркнуть  незнатность  гостей;  легкое
презрение царя поставит на место дочь Газнели, которая расхаживает по замку,
словно по своей азнаурской сакле.  Но,  несмотря ни на какие знаки Гульшари,
ни на почтительный шепот Андукапара,  царь не уходил.  Чем он хуже других? И
обязан ли он в  одиночестве скучать в  своих покоях?  Какой вред в том,  что
Хорешани азнаурка?  Разве шах не веселится с  хасегами?  И потом -  азнаурки
тоже бывают разные...  эта ему как раз нравится. И, совсем перестав обращать
внимание  на  отчаянные  знаки  и  красноречивые  взоры  Гульшари,  царь,  к
удовольствию  молодых  придворных,   которым  надлежало  его   сопровождать,
продолжал веселиться,  время  от  времени искажая совсем невпопад изысканные
строфы Шота Руставели или Низами...
     Хосро-мирза приказал открыть в саду запасные фонтаны. И Метехский замок
вдруг  оживился -  молодые  князья  расхаживали в  новых  куладжах,  пожилые
княгини прибавили украшений на руках.  И царя осенила догадка: дышать свежим
воздухом  полезно!   Величаво  прогуливаясь  по  тропинкам,   он  исподтишка
высматривал кого-то.  Гульшари,  из окна наблюдая за царственным братом,  то
била прислужницу по щеке, то глотала от злости сладости.
     Еще одного владетеля ужасало внимание всех к Хорешани. Зураб становился
все угрюмее:  неужели сговариваются с  Саакадзе?!  Необходимо удвоить личную
охрану.  Хорошо,  сегодня,  неожиданно для Шадимана, переменил покои, уверяя
любопытных,  что всегда больше любил почивать в круглой башне...  Там же, на
площадках, разместил телохранителей и под предлогом охраны царя, полюбившего
прогулки в саду, ввел в Метехи еще сто арагвинцев.
     Шадиману нравилась тревога Зураба,  и он тонко поддерживал ее,  надеясь
этим ускорить поход против Саакадзе.
     Всю  неделю  Шадиман таинственно исчезал из  Метехи,  потом  шептался с
Хосро-мирзою и, совсем непредвиденно, за общей с царем едою многозначительно
подчеркнул,  что Иса-хан ждет его на важную беседу,  и тут же напомнил,  что
Хорешани через день покидает Тбилиси и  завтра пожалует в Метехи благодарить
царя за оказанное ей гостеприимство.
     Лицо  Зураба стало походить на  желтую айву;  едва  кончилась церемония
еды,  он быстро пошел за Шадиманом и резко спросил:  уж не сговариваются ли,
вопреки повелению шаха,  князь  и  мирза  с  азнаурской сворой?  Уклончиво и
малопонятно  Шадиман  ответил,   что  против  желания  шах-ин-шаха  ни  один
дорожащий своей головой не пойдет. Но нельзя подвергать страну опасности, и,
пока  султан не  надумал двинуть свои  орды  на  помощь Саакадзе,  надо  или
разбить его, или сговориться.
     Некоторое время Зураб что-то обдумывал,  молчал,  затем твердо заявил о
необходимости спешно направить гонца в  Кахети к  Исмаил-хану с  требованием
уделить  для  разгрома  Саакадзе  пять  тысяч  сарбазов.  Тогда  он,  Зураб,
незамедлительно выступит