собою и, весело тряхнув головою, спешил загладить откровенное огорчение, - я принимаю щедрое обещание...
     Внезапно дверь книгохранилища распахнулась, и Шадиман обжег насмешливым взглядом поднимающегося Саакадзе.
     - Мой царевич, не просил ли у тебя азнаур новые шарвари? Слишком скоро изнашиваются.  Перед  шахом склоняйся,  перед царем склоняйся,  перед наследником склоняйся... Да, трудно продвигаться к высокорожденным.
     - Ты ошибаешься, князь, на рост Саакадзе нелегко найти подходящие шарвари,  а  просил  я  у  наследника разрешения,  подобно некоторым высокорожденным, привести ему ночью красавицу... Это не совсем почетное занятие для воина, но зато может придвинуть к аристократам.
     Пораженные дерзостью, Луарсаб и Шадиман с изумлением смотрели на азнаура. Первым опомнился, гневно сверкая глазами, Луарсаб.
     - Я разрешаю, но знай, если твоя красавица окажется хуже красавиц, приводимых аристократами, то я сочту тебя дерзким лгуном...
     - К сказанному царевичем прибавить нечего, но помни: что выходит красиво у аристократов, получается отвратительно у плебеев. Пойдем, мой царевич, в покоях царицы собралась молодежь, а дерзкий азнаур пусть на свободе подумает о случившемся.
     Золотые бабочки торопливо кружились над изгибами черного дерева книжных ниш. Медленно передвигались глубокие тени, тяжело падал отдаленный звон храмов. Саакадзе очнулся. Да, с Луарсабом шутить опасно, а Шадимана надо больше всех ненавидеть. Но... необдуманно выброшенные слова необходимо запомнить. Георгий стремительно направился к Баака и к вечеру, получив разрешение царя до большой охоты самому наблюдать за постройкой замка, ускакал в Носте.

***

     В княжеских замках снимались со стен фамильные мечи, чистились доспехи, расшивалась узорами праздничная одежда. Большая охота знаменовала победу не только над хищниками, но и над встревоженными сердцами молодежи.
     Каждый год съезжались княжеские семьи в Тбилиси. Четырнадцать дней трубили охотничьи рога. Игрища, состязания, турниры заканчивались пиршеством масленной недели и  раздачей царем  милостей,  наделов,  пожалованием азнаурством, княжеским достоинством и прощением преступников, дабы царская семья говела с легким сердцем.
     И сейчас большая охота отодвинула все государственные интересы Картли. Феодалы думали только об одном - как бы покичиться перед царем и друг перед другом своим могуществом и устрашить противную партию, выгодно засватать красивых и некрасивых дочерей и блеснуть отважными сыновьями. А главное, прощупать, кто в данный момент выгоден для того или иного союза, с кем укрепить дружбу, а с кем нелишне порвать, кого подбить на ссору с личным врагом, кого подкупить и кого удержать от междоусобицы.
     Гремели трубы. Ржали кони. Соколы нетерпеливо хлопали крыльями на руках охотников.
     Только двое в этой большой охоте совсем не были захвачены праздничным настроением Метехского замка: азнаур Георгий Саакадзе и князь Шадиман Бараташвили уже настороженно, неотступно следили друг за другом.
     Азнауры готовились...
     Дато и Ростом, по требованию Саакадзе, спешно выехали в Носте. "Дружина барсов" разбрелась по домам. Только Георгия и Димитрия вдруг обуяла жажда путешествовать по азнаурским имениям.
     Раньше всего Георгий и Димитрий поехали к Квливидзе, Асламазу и Гуния. Изумленно слушали Саакадзе обрадованные азнауры и, сразу оценив победу Саакадзе, поклялись в верности союзу азнауров и в свою очередь разъехались по Средней Картли вербовать подходящих азнауров.
     Желание царя создать азнаурское войско всколыхнуло надежды азнауров, страдающих отсутствием земель и скота. Обещанные царем льготы и помощь служили большой приманкой.
     И неожиданно за месяц до большой охоты Носте наполнилось тысячью дружинников под предводительством двадцати азнауров.  Базарная площадь удивляла необычайными джигитовками,  состязаниями на  копьях,  боевыми построениями.
     Дом Саакадзе пылал жаркими спорами. Выбирали полководца азнауров. Скрывая сокровенную цель, Саакадзе сильными словами обрисовал значение и выгодность союза. О, князьям уже недолго держать под ярмом народ. Бурно шумит Кура в дни весеннего разлива, но еще яростней забурлят азнауры, прорывая все, преграждающее им путь к свободным дням. Только азнауры могут вырвать Грузию из алчных рук князей. И тогда зажужжат деревянные станки, золотой волной польется шелк, и шерсть превратится в цветные узоры. На могучую высоту поднимут азнауры возрожденную Картли, и она выйдет с новым мечом и новым щитом на поединок с двуглавой змеей, по двум дорогам подбирающейся к Грузии.
     Затаив дыхание азнауры восторженно слушали молодого Саакадзе. Перед ними открылись широкие горизонты. Впервые они почуствовали грозную силу в своем объединении.
     И когда приступили к выборам полководца азнауров, то общий крик - "Георгий Саакадзе!" - вырвался единым порывом. Азнауры тут же, поклявшись хранить в тайне союз, вручили Саакадзе серебряное копье и щит, покрытый пятнистой шкурой барса.
     Саакадзе острым взглядом окинул собравшихся, скользнул по возбужденным, сияющим лицам Квливидзе, Асламаза и Гуния. Он вспомнил, как еще недавно они учили его быть азнауром, и поймал себя на мысли что сейчас он не только не испытывает былой ненависти, но даже почти благодарен за правильные указания. И  почему-то  промелькнула площадь около церкви,  возбужденные голоса амкаров-оружейников, выбирающих уста-баши. Все прошлое показалось Георгию таким незначительным в сравнении с настоящим и будущим...
     И  сознание  собственной власти  наполнило Саакадзе  честолюбивой гордостью.  Черными крыльями сошлись брови, откинулись широкие плечи, торжественная суровость легла на лицо.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

     Снова подъем к Метехи кишел вереницей разукрашенных ароб, шумными всадниками, толпами слуг и телохранителей. Первыми, по обыкновению, в замок примчались Нино Магаладзе и Астан с Ревазом. Князья Магаладзе были заняты междоусобной войной с Павнели. Приехали Джавахишвили, светлейшие Баграт, Симон, Амилахвари.
     Шадиман угадал: Луарсаб был потрясен красотой Гульшари, которая не оставалась равнодушной к вниманию красивого наследника. Но не одного Луарсаба, а всех князей взволновала красавица. Даже светлейший Александр Одишский, недавно отвергнутый Русудан Эристави, совсем потерял голову. Молодежь с упоением распевала хвалебные посвящения. Андукапар насмешливо улыбался: надменная Гульшари не снизойдет до тайной любви, а для другого случая меч Андукапара хорошо отточен.
     Последними приехали Ксанские и Арагвские Эристави. Но Русудан опять не было. Царь пришел в уныние и уже с отвращением думал о предстоящей охоте. Едва сдерживая досаду, он с нарочитой небрежностью спросил у Ксанского Эристави о причине упорного отсутствия Русудан. Шалва холодно посоветовал узнать об этом у царицы. Царь ужаснулся: неужели Мариам намекнула Русудан о своей ревности? Да, да, как он не догадался раньше? Всегда неприятности подлые Магаладзе приносят... Да, да, и к Баака я ради Шадимана, любимица царицы, несправедлив. Как странно случилось: никогда не доверял Шадиману, вдруг он первым в Метехи стал.
     Шадиман сразу заметил холодность царя к Мариам и к нему. Чья хитрость? А главное, теперь особенно необходимо царское расположение...
     Георгий X перед охотой собрал совет князей и настаивал силой или добром прекратить междоусобие князей Магаладзе и Павнели. И из-за чего подрались? Из-за свиньи, осмелившейся без пошлины пройтись по винограднику.
     Князья, улыбаясь, вежливо ответили:
     - Прекратить силой нельзя, а добром не поможет.
     Только Андукапар, Баграт и Шадиман, из личных соображений, угождая царю, обещали к концу охоты прекратить войну.

***

     Несмотря на мрачное настроение царя, охота в Китехских лесах была особенно шумной. Луарсаб, окруженный свитой сверстников из светлейших, возбужденных присутствием красавиц, щеголял ловкостью и неустрашимостью. Он распутывал сложные петли лисиц и следы раздвоенных копыт кабанов. Пожилые князья, не менее воспламененные, не уступали юнцам, поэтому звери никогда еще не подвергались такой большой опасности. Оглушенные ревом труб, ударами в медные диски, свистом стрел, звери в ужасе неслись через кусты, овраги, бугры, всюду натыкались на скачущих и гикающих охотников.
     Охота не уменьшила мрачности царя. Только сообщение, что Магаладзе и Павнели под угрозами трех князей вложили сабли в ножны, торжественно разделив пополам провинившуюся свинью, вызвало радость.
     "Одно междоусобие, - думал царь, - рождает другое. Уже дурак Реваз по настоянию Астан стал снаряжать дружины на помощь тестю. И у Павнели немало родных, вот начальник замка намекал о желании помочь племяннику, за ним другие князья потянутся, а кизилбаши только и ждут случая кинуться на ослабевшего царя..."
     Царь, повеселев, любезно спросил, не имеют ли князья просьбы к нему.
     - Наш царь, - степенно начал Баграт, - три князя - светлейший Баграт Картлосский, Андукапар Амилахвари и Шадиман Бараташвили - имеют общую просьбу, должественствующую принести большую пользу Картли... Мы просим незаселенную местность Агджа-Кала, место пастбища царских верблюдов... Мы поставим сильные укрепления для охраны картлийских границ...
     Георгий X обомлел. Агджа-Кала - граница с Ираном, окруженная сочными пастбищами и  обширными землями.  Значит три  хитрейших князя  хотят распоряжаться границей?
     - Боюсь, такое не понравится другим князьям.
     - Кому, царь? Эристави? Их владения на другой стороне Картли лежат. Мухран-батони? Цицишвили? Еще дальше. А если найдутся завистники, то три могущественные фамилии сумеют дать надлежащий отпор...
     Андукапар улыбнулся.
     - Передать охрану границ вернейшим князьям - выгодное дело, - мягко сказал Шадиман, - воздвигнутые нами каменные башни будут угрозой дерзким соседям... И твоим стадам не вредно находиться под надежной охраной, кочевники постоянно неприятности доставляют...
     - Большое войско всегда держим наготове, пусть завистники попробуют вмешиваться в наши дела... Без Агджа-Кала не обойдемся, слишком близко наши земли. Не следует отказывать нам в таком пустяке, - мрачно закончил Андукапар.
     Георгий X оценил угрозу, но как поступить? Подвергнуть Картли интригам междоусобия? Откуда царь знает, кто с ним, кто против? Старая лиса Баграт, давно к трону подбирается, может, нарочно ссоры ищет? Значит, лишить народ пастбища? Но разве в таких случаях думают о народе? Его сколько ни урезывай, молчит, а князья сразу за оружие хватаются. Опять скрипит Баграт... Да, да, турки... Кто будет защищать, если три могущественных князя в замки уйдут, а за ними другие последуют? Придется уступить, придется временно зависеть от разбойников. Может, правда, азнауры сумеют защитить царя от своевольства князей? Так уверял Саакадзе...
     Три князя вышли из покоев царя ликующими. Наконец судьба Картли в их руках, а владея границей, нетрудно склонить царя к союзу с Турцией.

***

     Быстро мелькали золотые дастарханы с душистыми сладостями, звенела дайра, весело стучали косточки нард, и нежный голос Зугзы приглушал тихий смех.
     Луарсабу с некоторых пор стало нравиться женское общество, и по вечерам Мариам собирала в малых покоях красавиц княжеских замков. Княгини увлекались нарядами и пересудами, а молодежь по обыкновению веселилась, устроившись на угловой тахте.
     Луарсаб  не  особенно скромно выражал красавицам свое  внимание. Восторженный взрыв смеха сопровождал отважные похождения наследника, на вольности "мальчика" красавицы снисходительно смеялись. Такой тон усвоили все, и молодежь шумно веселилась.
     В  дверях остановился Шадиман.  Он,  как воспитатель наследника, пользовался правом без приглашения посещать покои царицы. Шадиман опустился у ног Джавахишвили. Польщенная княгиня на мгновение забыла строгость и, улыбаясь, преподнесла интересному князю вазу с жареным миндалем.
     Зугза, раскачивая бедрами, еле касаясь пола, кружилась на цветных разводах ковра.
     Приоткрыв дверь,  телохранитель,  откашливаясь и  низко кланяясь, повернулся к Луарсабу. Поймав устремленный на него взгляд, он поспешно доложил о настойчивой просьбе азнаура Георгия Саакадзе принять его. Луарсаб, нахмурившись, переглянулся с Шадиманом. Зугза, слабо вскрикнув, упала на ковер.
     Наследник приказал явиться азнауру завтра.
     Телохранитель, прошедший в замке науку догадливости, согнул спину:
     - Высокий царевич, я убеждал упрямого азнаура пожаловать завтра, не желает... Настаивает сейчас принять от него обещанное.
     - Обещанное?! - Вдруг Луарсаб громко расхохотался. - Шадиман, помнишь?
     Шадиман, сообщнически подмигнув, посоветовал приказать дерзкому азнауру доставить обещанное сюда. Еле сдерживая смех, Луарсаб велел ввести Саакадзе.
     Заинтересованные княжны умоляли посвятить их в тайну.  Веселость Луарсаба увеличилась:  ведь не  посмеет дерзкий азнаур войти сюда с женщиной... Острота положения все больше распаляла Луарсаба, и он уговаривал Гульшари за поцелуй купить тайну. Гульшари ответила в тон: она, конечно, воспользовалась бы случаем прикоснуться к бархатным губам наследника, но опасается острых зубов Нестан, способной за такое удовольствие лишить ее необходимого украшения - носа.
     Встреченный взрывом смеха, Саакадзе невозмутимо поправил на левой руке свернувшегося в клубок зверька, склонился перед царицей, затем поклонился всем присутствующим и застыл перед царевичем.
     Луарсаб,  слегка растерявшись, спросил, чем вызвана настойчивость азнаура.
     - Мой царевич, по некоторым причинам я раньше не мог выполнить твое приказание.
     - А теперь пришел в присутствии царицы и княгинь сообщить о выполнении? - холодно оборвал Луарсаб.
     - Да, царевич. В царствование Тамар сложил Шота Руставели у ног царицы "Витязя в тигровой шкуре". Я не певец, я только охотник, но каждый поступает по своим склонностям, и потому прошу принять от меня прекрасную Дареджан.
     Шадиман метнул бешеный взор на Саакадзе, но Георгий, словно не заметив, быстро сдернул покрывало, опустился на колени и преподнес ошеломленному Луарсабу подушку, на которой потягивалась выхоленная маленькая пантера. Княжны с визгом разбежались.
     - Прими, царевич, красавицу от преданного тебе воина: "Силен в воинской науке, львов сражал я, как котят..." <Из поэмы Шота Руставели "Витязь в тигровой шкуре".>
     Луарсаб, покраснев, гладил изящно изгибающуюся хищницу.
     - Дорогой Георгий, твой подарок послужил наследнику уроком требовать от каждого по его характеру...
     Шадиман еле владел собой, его пальцы невольно тянулись к поясу, где обыкновенно висела шашка. Княгини растерянно переглядывались, опасливо придерживая шелковые юбки.
     Саакадзе смело глядел на Луарсаба.
     - Разреши, мой царевич, удалиться.
     - Не разрешу, останься при мне на неделю празднества. Надеюсь, княжны, столь благосклонные к рыцарям, не поскупятся на внимание.
     Луарсаб вдруг расхохотался:  пантера,  спрыгнув с тахты,  плавно расхаживала, обнюхивая платье визжащих и мечущихся княжен.
     Зугза на коленях умоляла Луарсаба поручить ей пантеру и, схватив хищницу, покрыла ее страстными поцелуями. Наследник взглянул на Зугзу и быстро перевел взгляд на смутившегося Саакадзе.
     - Кажется, я знаю, почему однажды плакала Зугза, - сузив глаза, сказал Луарсаб и, взяв пантеру, стал бегать за визжавшими княжнами. Напрасно царица пыталась остановить расшалившегося Луарсаба, и, вероятно, шутки кончились бы обмороками, если бы вошедший князь Чиджавадзе не передал приглашения царя пожаловать к трапезе. Княжны радостно бросились в свои покои поправлять платья.
     - Отдай, мой сын, пантеру Зугзе, а тебя, Георгий, за доставленное наследнику удовольствие жалую рыцарем моего двора на праздничную неделю.

***

     Двухдневный пир сменился рыцарским турниром, на котором победитель на год венчался званием "непобедимый" и жаловался золоченым рогом для вина.
     Накануне Баака рассказал Саакадзе и Дато о домогательстве трех князей и вынужденном согласии царя отдать Агджа-Калу. Саакадзе безошибочно угадал хитрый план князей. Неужели трем хищникам отдать судьбу Картли? Но как не видит царь опасности для себя? Ведь светлейший шакал Баграт имеет право на престол. Уж не подготовляется ли новая измена? Тогда первый удар падает на союз азнауров и народ.
     Саакадзе вышел на конюшенный двор и громко, чтобы слышала придворная челядь, велел Эрасти седлать коня. Папуна придется сегодня же вернуться в Носте для проверки действий нового гзири.
     И Георгий поспешил в помещение Арчила. Обдумывая каждое слово, стал писать тайное послание шаху Аббасу:

     "Великий шах-ин-шах, могущественный повелитель Ирана, сын солнца и луны, шах Аббас. Дозволь донести до твоего царственного уха о коварных против тебя планах светлейшего Баграта Картлосского и князей Андукапара Амилахвари и Шадимана Бараташвили.
     Псы вынудили нашего доброго царя отдать им сахасо Агджа-Калу, думаю, по тайному соглашению с Азис-пашою, хитрейшим ставленником Стамбула. Он уже несколько раз тайно переступал границу Картли. Думаю, великий шах-ин-шах, князья стараются оградить Картли от Ирана. Агджа-Кала, укрепленная для удобства нашего врага, а не в целях охраны царского пастбища, представит угрозу лишить Картли покровительства могущественного шах-ин-шаха...
     Преклоняю перед великим из великих непобедимым шахом Аббасом голову и клянусь в верности.
     Раб Георгий Саакадзе.
     Хроникон 296".

     Передавая послание, Саакадзе предостерег:
     - Папуна, день и ночь скачи в Исфахан, падет один конь, бери другого. Послание передай только шаху Аббасу, этому коварному персу, да наскочить ему к шайтану на шампур... Если в дороге поймают, послание проглоти и скажи: поехал искать свободных глехи для ускорения ностевских построек.
     Папуна взял послание, завернул в платок и глубоко заложил в чоху:
     - Хорошо, дорогой, скажу - это лаваш, и попрошу положить сверху сыр, а вино Папуна всегда имеет при себе и уложит даже десять непрошеных друзей...

***

     Тбилисская аспарези заново посыпана свежим красным песком. Вокруг царской площадки выкрашенный в ярко-синюю краску амфитеатр переполнился зрителями. Около царя на покрытых коврами скамьях разместились князья с многочисленными семьями и высшее духовенство. За ними в первых рядах - почетные тбилисцы: мелики, кед-худы, уста-баши всех амкарств, позади них тесно сидели купцы большие и малые, иноземные купцы и нацвали. И, наконец, в последних рядах, почти друг на друге сидели амкари и мокалаке. Остальные горожане - "простой народ", - точно виноградные лозы, свешивались с ограды аспарези. Царскую площадку охраняла метехская стража, позади царских кресел Баака плотной стеной расставил телохранителей.
     Пантера, устроившись на коленях Луарсаба, с любопытством оглядывалась и, мурлыкая, шарила за вырезом куладжи Луарсаба в поисках любимых лакомств. Около царя стоял начальник замка с жезлом, рядом с ним - Баака.
     По четырем дорогам на аспарези стекались витязи в доспехах и кольчугах.
     Турнир начался пышным выездом князей и оруженосцев. Начальник замка объявил имена состязающихся и порядок состязаний.
     После джигитовки Андукапара, вызвавшего неистовый восторг ловкими прыжками через мчавшегося ураганом коня, Баака передал царю просьбу двадцати азнауров со своими дружинами представить военную игру под предводительством азнаура Саакадзе.
     Царь быстро обменялся взглядом с Херхеулидзе и подал знак.
     Первым через восточный въезд выехал Саакадзе, закованный в рыцарские доспехи, с тяжелым щитом, украшенным серебряным барсом, и мечом, отливающим стальной синевой. Под ним шахский конь, сверкая налитыми гневом глазами, нервно раздувал ноздри. За грозным всадником гарцевали двести дружинников в легких кольчугах, в малиновых одеждах, обшитых серебряными галунами, и в черных цаги с кистями.
     Саакадзе осадил коня перед царем и склонил меч и щит,  двести дружинников, одновременно опустив копья, растянули круг.
     Через  южный въезд выехали остальные аз