!
     - О!.. О Эсабер, выпьем! Чей праздник - того вино!
     Внезапно на  площадь майдана ворвалась группа с  зурначами.  Образовали
круг, и два марабдинца, оголенные по пояс, схватились в отчаянной борьбе.
     Гогот. Шум. Подзадоривающие крики:
     - Э-э! За живот хватай! Ого-го!.. Бросай, бросай Сакума!
     - Хо-хо-хо!.. Владетеля тоже бросай!
     - Вай ме!.. Кто внизу ляжет?
     - Владетель Лоре!
     - Хо-хо-хо!.. А сверху кто?
     - Победитель!
     Озлобленные марабдинцы предпочли исчезнуть с  майдана.  И  тотчас снова
заиграла зурна. Какие-то гуляки, с бурдючками под мышкой, горланя и распевая
хвалу царю Симону, угощали всех красным вином.
     - Пейте, люди! За царя царей!
     - Эго-го!
     - Ваша,   ваша  победителям!   -  хватая  чаши,  орали  развеселившиеся
подмастерья.
     - Ваша! Ваша Хосро-мирзе! - провозглашали приверженцы Метехи.
     - Победа! Победа Георгию... - увидав начальника гзири, Сиуш закончил: -
...Победоносцу!
     И с хохотом подхватили молодые амкары:
     - Победа -  победоносцу!..  О-о,  Бакар, выпьем!.. Э-э, Сумбат, выпьем!
Вы-пь-е-м!
     - За кого, ишачий сын, пьешь?! - заорал начальник гзири.
     - Непременно за победителя, батоно гзири!
     - За какого победителя, ишачий хвост?!
     - Как за какого? Разве в Картли нет победителей?
     - Ваша! Ваша, батоно гзири!
     - Чтоб  длинный  черт  подавился таким  весельем!  -  угодливо  крикнул
приверженец Шадимана.
     - Как ты сказал?! - начальник гзири угрожающе придвинул коня.
     - Хорошо Реваз сказал,  -  подхватил приверженец Хосро-мирзы: - Слезы в
чашу сами падают...
     - Уксусом  в  горле  вино  свертывается!  -  выкрикнул третий,  подымая
пенящуюся чашу.
     И наперебой группа гуляк разразилась криками:
     - Правду! Правду сказал Сумбат!
     - Черту на ужин победителей!
     - Ваша! Ваша тому, кто явился, облепленный грязью!
     - В яму ишачьих прославителей!  - под хохот толпы надрывался осатанелый
начальник гзири. - Э, гзири, ломайте плети о спины свиней!.. Чье вино пьете,
дырявые шкуры? Уксус? Попробуй перец, верблюжий помет!
     И  на  спины  ничего не  понимающих приверженцев царя  посыпались удары
плетей.
     Хохот захлестывал майдан.
     - Победа! Победа начальнику гзири!
     Под  неистовый свист  амкаров,  под  свист  нагаек гзири кричал озорной
подмастерье:
     - Где?  Где рыжебородый сатана?!  В духан,  друзья! В "Золотой верблюд"
тащите гонца радостной вести!
     - Выпьем! Выпьем!
     - Выпьем, Сиуш!
     Вардан усмехнулся и,  прикрыв дверь своей лавки,  сел за стойку.  И  он
немало способствовал веселью майдана,  но осторожность -  аршин,  отмеряющий
бархат. Не то, чтобы ему было безразлично происходящее или бы он надеялся на
приход покупателя,  но,  по совету Нуцы, держался в стороне: по ее мнению, в
подобных случаях лучше ложиться посередине тахты,  -  пусть те, кто ляжет по
бокам, тянут каждый к себе одеяло, все равно тепло достанется догадливому...
"Неужели Хосро и  сейчас не  выйдет из-за  прилавка Метехи отмерить азнаурам
десять батманов пороха за Лоре?  Похоже, что нет. Все царство Симона в одном
Тбилиси замкнулось. Князья ворами о Метехи пробираются, больше ради милостей
шаха Аббаса рискуют.  А Моурави? По всей Картли скачет его конь! Если кто из
князей слишком дерзко высунет уши  из  своего замка,  Моурави одним  взмахом
шашки загонит обратно. Нуца права, это настоящий царь! Эх, Моурави, Моурави,
почему не прислушался к  желанию народа?  Почему отверг мудрый совет старцев
гор?  А может, сейчас нападет и освободит нас от мусульманского рая? Нет, не
подвергнет Моурави опасности жителей.  Едва  к  стенам приблизится,  сарбазы
радостно ринутся грабить город.  Прав Моурави,  и  так  Тбилиси освободится.
Царство -  не лавка, не может долго царь в одном городе торговать обещаниями
милостей  шаха  Аббаса.  А  правда,  что  "барсы"  переодели  дружинников  в
русийское платье?  Любит Моурави путать мысли врагам.  Умная Нуца,  видя мое
беспокойство, сварила гозинаки и отнесла смотрителю царских конюшен... Арчил
тоже умный - догадался, для кого готовлю караван сведений, тайком рассказал:
"Пожелтел Хосро-мирза,  узнав о  новом нападении Моурави на селение Лиси.  И
стоило -  совсем рядом,  два агаджа от  Тбилиси.  Из тысячи сарбазов минбаши
спас  только триста.  А  в  Цадарети?  Не  успел  стоявший на  страже сарбаз
крикнуть:  "Непобедимый!",  как юзбаши с сарбазами,  бросив награбленное,  в
ужасе разбежались".  Уменьшив еще на  пол-аршина голос,  Арчил такое отмерил
Нуце:  "Не  решается царевич Хосро рассылать кизилбашей для  сбора еды...  А
кормить надо?.."
     - ...Не  время торговать!..  Пануш-джан,  угощаю,  люля-кебаб!  Выпьем!
Выпьем!..
     Вардан теснее прижался к стене. Голоса, шумные, задорные, то удалялись,
то приближались.  Опасно, но если не я, Вардан, дам знать Моурави о Тбилиси,
тогда кто?
     Скрипнула дверь.  "Нездешний", - определил Вардан вошедшего, оценивая в
четыре пятака старенькую рясу.
     - Недорогую парчу? А разве парча сейчас не дороже человеческой жизни?
     - Да  защитит меня святая матерь,  такая и  даром не нужна!..  Сотворил
господь человека по подобию своему...
     - Масхара! Ты как смеешь смеяться?! - орал за дверью начальник гзири.
     - Ваша! Ваша, батоно гзири!..
     - ...и жизнь его да возвысится над суетой сует,  -  продолжал, несмотря
на шум улицы, священник.
     - Хорошие слова,  божьи,  говоришь,  но  время  сейчас скорее для  рыка
каджи.
     - Веруй, сын мой, веруй - и придут к тебе...
     - ...тащи, тащи в "Золотой верблюд"!.. Го... го... го!..
     - ..."Все от Савы приидут,  носяще злато,  и  ливан принесут...  и  дом
молитвы моея прославится..."
     - Э, Гурген-джан! Что, как столб, стоишь? Пойдем выпьем!
     - Где  наш староста?  Где Вардан-джан?..  Что?..  В  лавке?!  Не  время
торговать!..
     - Из далекого места изволил прибыть, преподобный?
     - Из Самцхе-Саатабаго.
     Вардан насторожился.
     Внезапно ватага подмастерьев ворвалась в лавку:
     - Выпьем, Вардан-джан, не время торговать!
     Увидев священника, рванулись к нему:
     - Благослови, отец, веселое вино! Выпьем!
     Наполнив две чаши, поднесли Вардану и священнику:
     - Мравалжамиер!.. Таши! Таши!
     Кто-то пустился в пляс.  Притворно хмурясь, Вардан подбородком кивал на
священника.  Ватага с выкриками "таши!  таши!" вывалилась из лавки.  Вардан,
будто от досады, поморщился и поплотнее прикрыл дверь.
     - Наверно, серьезное дело, отец, имеешь, раз так рискнул... Не для всех
здесь ворота без скрипа отворяются...
     - Дщерь князю Шадиману привез и  письмо к нему от благочестивой госпожи
Хорешани.  Осенило ее  дар  уготовить церкви.  Изрекла чистыми устами:  "Нет
благолепия в  служении,  если  ряса  не  отвечает величию неба...  и  дерзаю
думать,  богу смиренная молитва во всякой одежде угодна,  но прекословить не
решился.
     - Удостоился и  я  знать  добрую княгиню Хорешани.  Жаль,  за  азнауром
замужем... долго ее отец, князь Газнели, не смирялся.
     - Суета сует!  Лучше азнаурского не создал господь сословия,  -  врагов
Христа сражают. Да ниспошлет господь бог им удачу!..
     - Э-э, люди, на аспарези спешите! - надрывался глашатай.
     - Такое, отец, не советую здесь громко говорить, можешь себе повредить.
     - Истинно,   жизнь  моя  в  божьих  руках.  Правду  никто  не  принудит
сокрыть... Уразумел я, нет у тебя дешевой парчи.
     - Пусть у врагов Христа ни дешевой, ни дорогой не будет!
     Вардан запер на задвижку дверь,  вышел в темный чуланчик, открыл ключом
нишу и, выбрав три куска парчи, вернулся к прилавку. Под доносящиеся крики и
чьи-то  вопли  священник с  восхищением смотрел на  переливавшуюся золотом и
серебром парчу:
     - Благодать  господня!  Умудрил  людей  вездесущий  сотворять  подобную
красоту! Но, мой сын, богатство сие не мне предназначено...
     - Еще цену не узнал,  отец, уже недоволен... Парча стоит ровно половину
монет, пожертвованных княгиней Хорешани...
     Немало удивился священник,  узнав стоимость парчи: действительно, можно
вернуть княгине почти четверть полученного.  Он  сказал об  этом Вардану как
раз в тот миг, когда купец со вздохом вычислял убыток от этой продажи.
     "Но  Хорешани  направила ко  мне  не  в  меру  честного  священника,  -
размышлял Вардан,  -  значит, еще поручение есть. Все же с ним осторожность,
больше,  чем с мошенником,  нужна,  - слишком открытый". И Вардан равнодушно
спросил, не имеет ли еще какие-либо желания служитель неба.
     Обрадованный  вопросом  священник  переждал,   пока   мимо   дверей  не
промчалась ватага орущих подмастерьев,  и  извлек из  кармана рясы свернутый
платок.
     Вардан и  бровью не  повел,  но  был ему слишком хорошо знаком орнамент
осколка.  "Следовательно,  Моурави знак посылает,  что получил кальян и  еще
нуждается в сведениях о тбилисских делах.  Знает ли священник об этом?  Нет,
робко просит достать кувшин такой же  расцветки...  "Сам нигде не  нашел..."
Еще бы!
     - Твоя правда,  отец,  я всех знаю,  может,  и помогу. Но почему только
такой расцветки? Можно лучше найти.
     - Нет,  нет,  сын мой,  не ищи лучшей!  -  священник,  краснея,  путано
объяснил: - Разбила она... и непременно такой просила отыскать...
     - Отыщу... Долго пробудешь здесь?
     - Князь Шадиман сказал,  после вторичной беседы отпустит... Еще надеюсь
сподобиться святого отца  лицезреть...  Вот,  сын  мой,  хула  с  твоих  уст
сорвалась на азнауров, а благодаря им церковь моя первой стала.
     - Об  этом,  отец,  тоже советую не  рассказывать,  особенно у  святого
отца... Царю не покорны - значит, враги. Наверно, тебя будут спрашивать о...
о жизни Саакадзе...
     - Если спросят, не оскверню уста ложью.
     - Прошу,  отец, - взмолился Вардан, - никому не рассказывай, что у меня
парчу нашел!..  Узнают в  Метехи,  княгини потребуют на  каба себе,  а  цену
половинную платят,  убыток мне  большой...  лишь для  церкови решил эти  три
куска держать...  Я отмерю тебе, отец, сколько сторговал... Но советую взять
вместе с кувшином - в день, когда покинешь Тбилиси.
     Священник заверил,  что поступит по совету купца, и, немного помявшись,
попросил помочь достать ему казахскую плетку для...
     Не дослушав, Вардан поспешно открыл дверь:
     - Э-э, Гурген!
     Нехотя  оторвавшись  от  подмастерьев,   в   десятый  раз  передававших
подробности боя в  Лоре,  слышанные от  рыжебородого сатаны,  Гурген вошел в
лавку  с  пылающими  от  удовольствия глазами.  Поклонившись священнику,  он
внимательно выслушал многозначительный приказ Вардана:
     - Понял, Гурген, какой товар нужен?.. Пусть Сиуш лучшую плетку сделает.
Скажи:  из  Самцхе-Саатабаго служитель церкви  прибыл...  Должен  угодить...
рукоятку из слоновой кости пусть ввинтит...

     Через  серебряные  нити  занавески  и  цветную  синель  проникло  утро,
скользнуло  оранжевой  полоской  по  полуоткрытым деревянным  створкам,  где
хранилась  лечаки,  по  бохче  -  атласному  платку,  расшитому золотом,  по
небрежно  брошенным  на  табуретки  изумрудным  шальвари,  кинуло  блики  на
маленькие сафьяновые коши, заиграло бисерными кисточками малиновых подвязок,
подкралось к несмятому покрывалу,  белизной глади соперничающему с ледником,
и коснулось полуопущенных густых черных ресниц.
     Магдана с трудом открыла глаза и,  недоуменно озирая опочивальню, резко
приподнялась на  локтях.  Под  узорчатой кисеей  рубашки  неровно подымалась
девичья грудь.  Грустная улыбка тронула уголки губ  Магданы,  и  она ладонью
заслонилась от  яркого света,  словно стремилась сберечь какие-то сладостные
видения.
     В  тревожном,   несбыточном  сне  ей  привиделось  Самцхе,   окруженное
лесисто-зелеными склонами,  которые  отражались в  горных  недвижных озерах,
окаймленных темно-красными скалами.  Из  окон  замка неслись призывные звуки
чонгури,  и с голубым отливом розы,  в такт чарующей музыке, нежно шуршали у
ног Магданы.  И Даутбек, в ослепительно белой куладже, ласково нашептывал ей
искрометные слова  любви  и  указывал  на  гору,  покрытую соснами,  которая
величественно расступалась,  открывая безбрежный простор незнакомого мира. И
оттуда  широко  струилась будоражащая сердце свежесть,  подхватывала Магдану
благоуханной волной и уносила в сверкающую неземную даль...
     И  вдруг пробуждение...  И сразу вспомнился отец,  изысканно проводящий
выхоленными пальцами по волнистой бороде и надменно взирающий холодными, как
стекло,  глазами.  Кому же  она здесь нужна?  Отцу?  Но  он едва удостоил ее
советом выбрать достойного мужа в  Метехи,  если она  не  желает очутиться в
Марабде.
     А Гульшари не преминула подыскать "достойного",  ибо царский замок, что
бы   ни  случилось,   должен,   как  повернутое  роком  колесо,   продолжать
вертеться... Так думала Гульшари, и не ошиблась.
     Молодые князья,  рискуя попасть в  плен  к  "барсу",  устремились через
горы, балки и леса в Тбилиси. Жениться на дочери всесильного Шадимана, взять
за   красивой  княжной   богатое  приданое,   удостоиться  милости  шаха   и
благосклонности Хосро-мирзы,  а  впоследствии заполучить владение Марабду...
Стоит рискнуть!
     Особенно рьяно  добивался согласия Шадимана князь  Гуриели,  двоюродный
брат  светлейшего владетеля Гурии.  Он  был  достаточно молод  и  достаточно
красив.  Но Магдана без отвращения не могла смотреть на его большие выпуклые
глаза, и походка его напоминала ей поступь рыси.
     Задобренная дарами  князя,  Гульшари  добивалась согласия  Шадимана  на
столь выгодный брак.
     "Пусть будет пока туман",  -  решил Шадиман и, не говоря ни да, ни нет,
затягивал решение,  но  всячески старался,  чтобы весть об  этом  сватовстве
дошла до  Саакадзе:  "барс",  кажется,  все еще мечтает о  союзе с  Западной
Грузией.
     Напрасно Магдана умоляла Гульшари избавить ее  от ненавистного гурийца,
напрасно,  поборов страх,  рискнула просить отца.  Гульшари гневно заметила,
что   пребывание  вблизи   непристойной  Хорешани   испортило  вкус   княжны
Бараташвили; а Шадиман, даже не дослушав, заявил: "Как я пожелаю, так должно
быть! Знатный муж навсегда отучит дочь Шадимана от дружбы с врагами царства,
азнаурами!"
     Магдана не  находила себе  места,  то  подолгу просиживала у  овального
окна,  придумывая  самые  фантастические способы  избавления от  навязчивого
жениха,  то  без конца осматривала подарки игуменьи Нино,  казавшиеся раньше
такими странными:  вот кисет с марчили, плоский дорожный кувшин, наполненный
целебным монастырским вином,  узенький нож  для выскабливания известки между
камнями,  вот черная мантилья,  которую надевают монахини во  время поездок,
кремень и восемь толстых восковых свечей.
     Подробно, придерживаясь рассказа Зугзы, игуменья описала подземный ход,
берущий свое начало из  покоев бывшей царицы Мариам:  стоит надавить золотой
мизинец  -   влахернская  божья   матерь  услужливо  поворачивается  вправо,
пропуская в узкую потайную комнату.
     В этих покоях, где обитали издавна поколения цариц династии Багратиони,
расположилась Гульшари,  и  сюда  под  разными предлогами зачастила Магдана,
простодушно прося  совета княгини в  выборе ожерелья или  слов,  с  которыми
должна   обращаться  к   родным   возлюбленного  жениха.   Охотно  просвещая
"глупенькую",  Гульшари не замечала пытливых взглядов Магданы,  бросаемых ею
на  икону.  Нет,  мысли  Гульшари парили  в  золотых облаках:  молодые после
венчания останутся на  год в  Метехи...  Значит,  и  много знати...  И  хотя
Шадиман медлит  с  ответом,  но  гонцы  скачут  во  все  замки,  призывая на
торжественный съезд.
     Воспользовавшись  пребыванием  Саакадзе  в  Самцхе-Саатабаго,   прибыли
Цицишвили,  Палавандишвили,  Джавахишвили.  Колесо  продолжало вертеться,  и
упоенная  шумом  Гульшари послала  молодого князя  Качибадзе в  Твалади.  Но
никакие  посулы  не  прельстили  царицу  Мариам:   "Разве  можно  без  ужаса
вспоминать ее рабство в Метехи?"
     Гульшари  решила  насильно  приволочь  старую  "сову",  угрожая  отнять
Твалади. Мариам бросилась за помощью к Трифилию. Церковь вмешалась. В Метехи
от  католикоса  прибыл  епископ  Афанасий.  Озабоченный Шадиман  поспешил  к
Хосро-мирзе. Через два дня в Твалади отправился гонец царя, он привез Мариам
дары:  кисет  с  золотом,  волосоуборочные булавки с  бирюзовыми голубками и
пожеланиями здоровья царице.  А высочайшее посещение Метехи зависит от самой
царицы  Мариам.  На  радостях  Мариам  отправила  Симону  ответный  подарок:
шкатулку с золотой змеей,  некогда, при ее отъезде из Метехи, преподнесенную
ей Шадиманом. На атласном свитке Мариам начертала:

                        "Царь царей Симон, от начала
                             Багратидов Второй!
                       Меч величия и хранитель славы!

     Да будет над тобой голубое небо, но бойся змей!
     Согретые в твоем замке, они возжелают свернуться на твоем троне.
                                         Приложила руку царица цариц Мариам,
                                                    из династии Багратиони".

     В  другое  время  Гульшари разразилась бы  бранью,  но  она  смертельно
боялась Хосро-мирзы, а это он сунул нос не в свое дело. Родственница, видите
ли!  А о блеске Метехи перс не заботится.  А какой блеск,  если нет ни одной
настоящей царицы,  которой бы  она,  Гульшари,  могла повелевать...  Хорошо,
царевич Вахтанг прибыл. Обещает и Эмирэджиби...
     Узнав  об  огорчении  "прекрасной  княгини",   Хосро  после  некоторого
колебания решил исполнить ее просьбу и сам пригласил Липарита с семьей.
     Убеленный сединами князь принял это приказание и,  к восторгу Гульшари,
прибыл со  всеми домочадцами,  -  прибыл открыто,  не  прячась по  оврагам и
лесам.  Вначале был  задан большой пир,  потом малый -  только для молодежи,
потом "мусульманский" - лишь для женщин.
     Гульшари постаралась затмить всех нарядами и  украшениями,  а ее зрелая
красота снова,  как некогда,  слепила старых и  молодых,  и они старались не
замечать ее  коварства.  Не переставала радоваться Гульшари:  наконец Метехи
опять засверкал,  и  этот  блеск дала  замку она,  сестра царя  Картли!..  А
Симон?..  Он тоже повеселел: женщины к нему благосклонны, а мужчины льстят и
преклоняются.
     Но  не ослепил этот блеск ни Шадимана,  ни Хосро -  они все напряженнее
прислушивались к пустому шуму колеса...
     Князья веселились,  но  ни  один  не  предложил царю  свои  дружины для
подкрепления  царского  войска.  А  когда  Шадиман  сам  об  этом  вкрадчиво
заговорил,  владетели единодушно принялись заверять,  что  они  готовы  всем
жертвовать ради царства,  но теперь,  увы,  крайне обеспокоены защитой своих
замков,  ибо  народу мало,  корма лошадям в  обрез,  живут как  на  качелях:
вот-вот Саакадзе нагрянет и  перевернет качающихся вверх ногами,  а  царство
никакой помощи не в состоянии оказать.
     - Раньше,  когда Саакадзе был  Моурави,  -  вдруг выкрикнул Липарит,  -
царство  владело  лучшим  войском,   а  теперь?   Разве  на  сарбазов  можно
положиться?  Одно знают -  грабить!  Для защиты от них тоже нужны дружины. А
Ксанские Эристави? А Мухран-батони?
     Изумленно смотрел Джавахишвили на смелого князя: он один высказал общую
мысль...
     Давно так тревожно не проводил Шадиман ночь -  то зарывался в  подушки,
то вскакивал и подбегал к окну,  то залпом выпивал чашу за чашей,  -  но сон
бежал от  ложа,  гонимый тяжелым раздумьем.  "Что  случилось с  жизнью?  Вот
сбылось  желание  -  он  вновь  в  Метехи.  Но  разве  это  царское  жилище?
Караван-сарай:  кто  ни  приползет -  всем рады!..  Хотел для блеска вернуть
старика Газнели -  отказался, говорит: внуку вреден воздух Метехи... А разве
поручусь,  что напрасно князь опасается Гульшари?  Часто недоумеваю:  откуда
столько яду в  красном сосуде?  Очи -  звезды напоминают,  а  язык -  осиное
гнездо... Хотел я своего царя