рю, и многочисленные придворные.
     Ссылаясь  на  усталость  после  путешествия  в  Россию,  Дато  отклонил
предложение смущенного Джандиери погостить у него в замке и предпочел спешно
вернуться в Тбилиси.

     Неблагоприятный поворот  политических  дел  в  Телави  сильно  озадачил
Саакадзе.  Мучительный вечный вопрос: где взять войско - с новой силой встал
перед ним.  План ведения войны, который он намечал, требовал создания многих
сотен легкой конницы, особых подвижных отрядов и огнебойных дружин... Может,
Зураб?..  Вот и Русудан уговаривает довериться ее брату.  Но "барсы"?..  Они
непримиримы.  Да  и  он сам насторожен,  а  время неумолимо уходит,  и  надо
решиться даже на  противное его сердцу,  надо не  только использовать рвение
князей сражаться за  свои замки,  за своего царя,  но и  поддерживать в  них
страх перед "львом Ирана",  способным одним ударом лапы  разбить в  щепы  их
родовые владения.
     Стоял один из безоблачных дней.  В синем мареве терялись горы.  Моурави
пересекал Дигомское поле.  Лишь  после  третьего сбора  чередовых дружин  он
уступил  просьбе  Зураба  и  Русудан осмотреть войско.  У  capдарского шатра
Моурави неожиданно встретил не только Эристави Ксанского и Мухран-батони, но
и   многих  князей,   чьи  дружины  восторженно  приветствовали  его  трижды
вскинутыми копьями.  Пряча  хитрую  улыбку в  выхоленных усах,  Цицишвили от
имени  княжества Верхней,  Средней и  Нижней Картли вновь  горячо благодарил
Саакадзе за...  обученное войско,  грозе подобное, и клялся при боевом кличе
Моурави стать под его реющее знамя.
     "Нелегко,  видно, достался Зурабу столь мощный пригон на Дигомское поле
золоторогих буйволов",  - подумал Саакадзе и, растроганный, поцеловал в уста
сияющего Зураба.
     На роскошных знаменах орлы,  змеи,  волки,  коршуны - символы княжеских
притязаний.  Но  не  было  на  поле Дигоми ни  конных,  ни  пеших азнаурских
чередовых.   "Барсы"  наотрез  отказались  посылать  под  начальство  Зураба
азнаурские дружины.  И не было на поле Дигоми ни конных,  ни пеших церковных
чередовых. Иерархи крепко держали их за воротами монастырей.
     Осадив  молодого Джамбаза,  Саакадзе зорко  оглядел поле.  Разрозненные
группы князей рубили на полном галопе мнимого врага.  "И в  Носте сейчас,  -
подумал Георгий,  -  под верным взглядом старого Квливидзе,  Нодара, Гуния и
Асламаза испытываются в  мнимых  битвах  разрозненные группы азнауров.  И  в
монастырях,  наверно,  разрозненные конные  группы  церковников преодолевают
сейчас мнимые пропасти".
     Удивительно было,  что  так  незаметно,  так просто произошло то,  чего
сильнее любых потрясений опасался он,  Саакадзе: единое войско царства вновь
распалось на княжеское,  азнаурское и  церковное.  Не это ли роковое явление
повлекло  за  собой  еще  более  страшное?   Опять  возникли  два  войска  -
картлийское и кахетинское.  А за разладом в военных делах уже начался упадок
в  торговых:  резко сократился привоз сырья из княжеских владений.  И купцы,
недобрым словом помянув старину,  вновь поворачивают верблюдов к замкам, где
снова оживилась гибельная для царства меновая торговля.
     Видения поверженного было им мира вновь тесно обступили Саакадзе...
     Вплотную  подъехал  к  нему,  блистая  белыми  крестами  на  хевсурском
нагруднике,   Зураб.  Саакадзе  провел  нагайкой  по  глазам,  словно  хотел
разогнать  мрачные  видения.  Он  утвердительно кивнул  головой,  ибо  решил
наконец, вопреки неудовольствию "барсов", внять просьбе Зураба.
     - Завтра выеду в Телави.
     Вечером Зураб,  как ветер в  ущелье,  ворвался в покои Русудан.  Он сам
зажег все боковые светильники:  пусть будет кругом так светло,  как светло у
него  на  душе!  Да,  буйно  праздновал  Зураб  нелегко  завоеванное решение
Моурави. Так когда-то отметил он согласие Нестан стать его женой.
     - Клянусь,  дорогая Русудан,  -  гремел Зураб,  подымая рог с пенящимся
красным вином,  - я сумею сблизить Теймураза с Моурави! Клянусь кровью наших
предков быть верной опорой любимому мужу Русудан!
     Подымал до  краев наполненный рог и  Саакадзе,  желал Арагви серебряных
берегов,  но громким клятвам Зураба мало доверял.  Тот,  кто обманул Моурави
однажды,  не  может впредь рассчитывать на  братство.  Еще меньше верил он в
любовь арагвинца,  так пышно именуемую им "безудержной".  Одно ясно: Зураб с
новой яростью стремится к возвышению над князьями.  И пусть.  В этом следует
ему помочь,  ибо,  даже будучи зятем царя,  на  горцев он  не пойдет войной.
Такого не  допустит Теймураз и  потому,  что  у  царя дружба с  тушинами,  и
потому,  что ревниво оберегает он картли-кахетинский трон,  пристально следя
за дерзкими, алчущими его достояния.
     Большие и  малые  свечи,  изнемогая от  огня,  роняли восковые слезы на
светильник  из  оленьих  рогов.  На  восьмиугольном столике  лежали  свитки,
золотые чернила ложились на бумагу ровными строками. Русудан писала:

     "Первому князю Картли, благороднейшему Теймуразу Мухран-батони!
     Верному витязю  слова  и  меча,  не  знающему предела отваги,  грозному
защитнику земель и достояний удела иверской божьей матери.
     К  тебе  мольба Русудан Саакадзе,  дочери доблестного Нугзара Эристави.
Ведомо тебе расстройство дел  царства.  Сон  давно покинул ложе Моурави.  Не
жалея  сил,  печется он  о  любезной нам  Картли.  Но  злой  рок  преследует
печальника,  нет  в  стране единства и  согласия.  Миновали годы  расцвета и
надежд, что так сияли в дни возвышенного в своей душевной красоте правителя,
благословенного Кайхосро Мухран-батони.
     Но  перед лицом жестокосердного шаха Аббаса не должны ли сыны отечества
забыть обиды  и  обманутые ожидания?  Властолюбивый царь  Кахети все  меньше
заботится о  Картли и  все  больше тревожится о  Кахети.  Такое  пагубно для
объединенных царств.  И  Моурави,  слыша  тяжелую поступь беспощадной войны,
благоумыслил приблизить царя к Картли.
     Мой  брат  князь  Зураб  Эристави  Арагвский и  ради  любви  к  царевне
Нестан-Дареджан, и ради мира между царем и Моурави решил сочетаться браком с
царевной кахетинской. Моурави выезжает в Телави, дабы добиться согласия царя
на  бракосочетание Зураба и  царевны,  тебя  же  извещает о  решении своем и
прибегает к помощи твоей.
     И я, Русудан Саакадзе, молю тебя, благородный витязь, о милости к моему
брату,  Зурабу Эристави.  И  если  мольба моя  дойдет до  твоего сердца,  ты
направишь в Телави свадебное посольство,  возглавляемое сыном твоим Мирваном
Мухран-батони,  дабы наступил мир и согласие между двумя царствами до победы
над персами.  А  потом да сбудется предначертанное богом в  книге судеб,  да
примет достойно народ избранника неба, да возвеличится Картли под милостивым
правлением, ибо пренебрежение царя Кахети не может длиться вечно. Услышь мою
мольбу, о князь из князей, о рыцарь из рыцарей!
                                      Пребывающая в молитве о здоровье твоем
                                    приложила руку княгиня Русудан Саакадзе,
                                              из могущественного рода князей
                                                        Эристави Арагвских".

     Свеча зашипела и погасла.  Ночь была на исходе. Где-то скрипнула дверь,
лениво тявкнул пес, и снова безмолвие в просторном доме Моурави.
     Русудан зажгла новую  большую свечу  и  склонилась над  свитком.  Капал
розовый воск, точно отсчитывая минуты.
     Она писала князю Шалве Эристави Ксанскому,  писала светлейшему Липариту
Орбелиани и суровому,  убеленному сединами Палавандишвили. Она молила высшее
княжество Картли о милости к ее брату, Зурабу Эристави...
     Ранний  рассвет нежно  коснулся верхушки высокой чинары.  Весело  ржали
кони, слышались негромкие голоса. Ворота распахнулись, и всадники выехали на
еще сонную улицу.
     Русудан  быстро  поднялась по  винтовой  лестнице на  верхнюю  площадку
деревянной башенки.  Она хотела еще раз взглянуть на Георгия,  на Автандила,
на  своих детей,  как называла она "барсов".  У  перил стоял Зураб,  он тоже
смотрел вслед удалявшимся всадникам.  Русудан хотела обнять брата -  и вдруг
отшатнулась.  Она  увидела  искаженное  злобой  и  торжеством лицо,  увидела
по-волчьи сверкающие глаза,  ей почудилось даже дикое рычание, и она в ужасе
вскрикнула:
     - Князь Зураб, кого напутствуешь ты страшными проклятиями?!
     Вздрогнув,  Зураб  подался к  перилам.  Он  так  и  остался с  поднятым
кулаком,  с оскаленным ртом,  он никак не мог сомкнуть губы,  не мог скинуть
волчий образ с окаменевшего лица, не мог совладать с охватившей его дрожью.
     - Князь Зураб,  -  грозно повторила Русудан,  - кого ты, неблагодарный,
напутствуешь страшными проклятиями?!
     - Сестра моя,  -  прохрипел Зураб,  -  сестра моя Русудан, я напутствую
проклятиями   врагов   наших,   я   злорадствую.   Великий   Моурави   снова
восторжествует над злодеями и изменниками. Снова перед ним склонятся знамена
надменных владетелей замков.
     - Но разве среди твоих врагов числится и Георгий?
     - Да,  сестра моя, Георгий... Сослани - злейший мой враг, ибо он первый
из  осов отложился от  Эристави Арагвских.  Теперь и  те  злейшие мои враги,
которые препятствуют Великому Моурави возвеличивать нашу...
     - Зураб, помни: Моурави еще силен, и если ты замыслил...
     - О чем ты говоришь,  любимая сестра моя?  Разве я смолоду не доказывал
преданность твоему мужу?
     - Преданность твоя не нужна моему мужу,  она нужна Моурави,  полководцу
Картли,  который однажды спас  тебе  жизнь  и  которому ты  обязан владением
Арагвского княжества.
     - Русудан,  Русудан!  Чем вызвал я  гнев твой?  Во имя отца нашего,  не
мешай моему счастью.  Неужто ты замышляешь погубить меня? Ведь ты знаешь, не
только Моурави должен говорить с  царем,  ты обещала написать Мухран-батони,
князьям Эристави...
     - Твоя женитьба на  дочери царя Теймураза не семейное дело,  и  не ради
твоего счастья обеспокоил себя  Моурави поездкой,  не  ради твоего торжества
над князьями решил доказать царю выгодность для обоих царств такого союза...
     - Но...
     - Князь Зураб Эристави,  не  забывай,  что ты  сын доблестного Нугзара,
никогда  не  нарушавшего своего  слова.  Помни,  если  ты  предашь  Великого
Моурави,  который решил возвеличить тебя над  всем княжеством,  сделав зятем
царя, то знай - не будет тебе радости и удачи и кончишь ты не смертью витязя
на поле брани, а погибнешь в гордыне своей от руки карающей.
     - Остановись,  Русудан!  За что клянешь меня?! Разве неведомо тебе, что
шах Аббас у порога Картли?  Кто будет опорой Моурави, кто приведет арагвское
войско под знамя его?!  Клянусь прахом отца моего -  я!  Я,  Зураб Эристави!
Клянусь сражаться против персов рядом с Георгием Саакадзе!..
     - Я   принимаю  твою  клятву,   князь  Зураб  Эристави!..   Послания  к
Мухран-батони и другим князьям сейчас будут мною отосланы.
     И,  круто повернувшись, Русудан покинула площадку. В самую глубину сада
принесла  Русудан  сомнения свои,  в  быстрой  ходьбе  стараясь совладать со
смятением,  охватившим ее душу.  Неужели она ослышалась?  Георгий... Сослани
или  Саакадзе?!  Над  каким врагом так злобно торжествовал ее  брат?  Откуда
такое подозрение?  Разве хоть раз  Зураб изменил Моурави?..  Нет,  ни  разу!
Русудан вдруг остановилась.  Ни разу?  Но почему вдруг охладели к Зурабу все
"барсы"?  Почему насмешливо смотрит на  ее  брата не  терпящая лжи Хорешани?
Может,  знают страшное,  но щадят...  Щадят?! Кто видел Русудан стонущей под
ударами злой судьбы?  Кто  слышал стенания ее?  Русудан с  несвойственной ей
быстротой рванулась к  дому,  накинула темную мантилью и  поспешно вышла  на
тихую улицу.

     Недаром княгини с  завистью,  а "барсы" с восхищением любовались изящно
убранными покоями Хорешани.  Она  любила  цветы,  и  цветы  любили  ее.  Они
благоухали в  ярких  фаянсовых вазах,  долго  цвели,  лаская глаз  Хорешани,
которая  повторяла  их  оттенки  шелками  и  бисером.   В  дни,  когда  Дато
странствовал по чужим и своим землям,  она садилась за пяльцы, и неизменно к
возвращению беспутного Дато на  его  тахте появлялись новые,  словно ожившие
розы,  или фиалки, или нежные колокольчики: вот-вот качнутся они на шелковом
поле,  приветливо встречая вернувшегося путника.  Не бывал забыт и Гиви, чья
душевная чистота  служила щитом  неосторожному Дато.  Так  верила  Хорешани,
неизменно  настаивая  на  совместном путешествии двух  такой  разной  породы
"барсов".
     Сейчас  она   подбирала  шелка  для  пояса  Гиви.   Уже  были  отложены
блекло-зеленые,  нежно-фиолетовые...  Внезапно Хорешани вскочила:  в  дверях
неподвижно стояла Русудан.
     - Что случилось, душа моя?! Ты белее водяной лилии!
     - Моя Хорешани, я сейчас переплыла вечность... Мне надо знать правду...
Скажи, почему "барсы" так холодны с Зурабом?
     - Почему это встревожило тебя, моя сестра? Разве только сейчас заметила
перемену? - Хорешани пытливо смотрела на Русудан.
     - Заметила давно,  а сегодня...  утром заметила,  что и Зураб не жалует
"барсов". Может, вы скрыли от меня важное? Хорешани... это очень серьезно...
Может,  мне  суждено предотвратить огромное несчастье,  может,  потом  будет
поздно, непоправимо...
     Хорешани колебалась только мгновение.  Нет, она не вонзит в благородное
сердце  Русудан отравленное лезвие...  Она  не  скажет  о  сговоре Зураба  с
Шадиманом, но и не солжет ей...
     - Дорогая Русудан, ты права, но предотвратить ничего не сможешь, ибо не
несется река обратно... Церковь расторгла брак Зураба с несчастной Нестан, а
неверный, жестокий князь добивается царевны.
     - Значит, из-за Нестан негодуете на Зураба?
     - Из-за Нестан! Ибо нет рубежа нашей жалости к зеленоглазой пленнице.
     Точно ледяная гора свалилась с плеч Русудан.  Она глубоко вздохнула:  и
ей жаль нежно любимой сестры,  и она немало часов убеждала Зураба. Но сейчас
- Хорешани знает -  не  время бесплодных вздыханий.  Сейчас Моурави озабочен
объединением всех картли-кахетинских сил. Свадьба Зураба примирит враждующих
- конечно,  на короткий срок,  но достаточный, чтобы достойно встретить шаха
Аббаса.
     - Да,  моя Русудан, разум подсказывает: "так надо", а сердце сердится и
стучит: "так не надо, так не надо!" Зураб у тебя?
     - Да...
     - Он будет ждать возвращения Моурави?
     - И Мухран-батони.
     - Знаешь, Русудан, ты как раз вовремя посетила меня. Утром отец прислал
гонца  с  просьбой  разделить с  ним  полуденную еду.  Тебя  особенно просил
прибыть.   Маленький  Дато  чем-то  сильно  обрадовал  его,  спешит  с  нами
поделиться...
     С  благодарностью взглянула Русудан на  чуткую  подругу.  Конечно,  она
сейчас все  это  сама придумала.  Как  мог знать князь Газнели,  что Русудан
сегодня не  в  силах  встретиться с  братом?  Надо,  чтобы в  груди улеглось
волнение,  надо снова обрести покой...  Да и  она желает повидать маленького
Дато и старого князя.
     - Я сейчас пошлю гонца,  -  вскрикнула обрадованная Хорешани,  -  пусть
предупредит Зураба о  твоем  пребывании до  первой звезды в  гостях у  князя
Газнели.
     Вскоре  Русудан и  Хорешани,  накинув легкие  покрывала,  направились в
Метехи...


        "ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ"

     Когда-то эта котловина,  опоясанная лесистыми горами, заросшая тутовыми
рощами,  считалась обетованной.  Почему  -  считалась?  Разве  и  теперь  не
украшает Кахети драгоценный орех?  Или кто-нибудь обнаружил недра,  хранящие
золото  и  серебро?  Или  ослепительного солнца стало  меньше?  Или  воздух,
подобный  весенней  розе,  не  источает  аромата  над  зеленой  землей?  Или
Алазани...  Да,  когда-то  здесь  было  изобилующее морской рыбой озеро,  но
тысячелетия согнали  сине-голубые воды,  обнажив илистое дно...  И  разве  и
теперь  не  водится  в  Алазани красавица форель,  лаская  взор  черненькими
шелковистыми крапинками?  А как пышно разрослись виноградники на плодоносном
иле!  Казалось,  здесь родилось счастье человека.  Но  нет счастья там,  где
поселяется несчастье!  И лишь мрачная тень фанатиков пала на зеленые долины,
началось неистовство.  Из века в  век орды монголов на азиатских низкорослых
конях вытаптывали кахетинскую землю. А задолго до них обрушивались сарацины,
затягивая аркан на  горле Кахети.  И  перед ними  какие-то  питиахши брали в
полон виноградную лозу  и  шелк.  Еще  недавно полчища иранских шахов рубили
Кахети. Беспощадная смерть торжествовала здесь над жизнью.
     С  горечью думал сейчас об  этом Саакадзе,  хмуро взирая на  Гомборские
вершины,  где виднелись зубчатые стены замков кахетинских владетелей. Именно
они,  эти слепые коршуны, ревниво оберегающие свои гнезда, натравливают царя
на Моурави, снова вероломно подставляя Кахети под кровавый меч "льва Ирана".
И  Саакадзе пожалел,  что  не  может  вернуть  на  мгновение озеро,  некогда
царившее между этими хребтами,  чтобы выплеснуть его из  каменных берегов на
замки и навсегда смыть их с прекрасной кахетинской земли.
     Сотни  Автандила и  Нодара  с  оранжевыми и  алыми  значками на  копьях
следовали за Моурави и "барсами". Во главе охраны, с самострелом через плечо
и двумя кинжалами на поясе, ехал Арчил-"верный глаз". Несколько поодаль тихо
вздыхал  Эрасти:   как   радовался  всегда  Моурави  кахетинскому  солнцу  и
благоуханию садов,  - а сейчас, опустив голову, застыл, как покинутый волной
утес.
     "Конечно,  Мухран-батони не  откажет Русудан,  -  углами стремян торопя
Джамбаза,  продолжал размышлять Саакадзе.  - Надо полагать, посольство будет
пышным и подарки по характеру Теймураза.  Пожалуют,  разумеется, и остальные
князья. Как не воспользоваться случаем лишний раз выразить мнимую покорность
царю?  А  царь воспрянет -  в  надежде отторгнуть от  меня дружественных мне
князей -  и  пожалует их шаири.  Ради идеи -  "князья превыше всего!" -  они
добьются  согласия  Теймураза.  Дружественные будут  притворно  сдержанны со
мною.  А  может,  кто  и  непритворно  перешагнет  через  дружбу...  Хорошо,
Мухран-батони,  говорят,  холодны к царю, за меня оскорблены. Думаю, за себя
тоже...  Еще Иесей Эристави Ксанский,  муж моей дочери, останется верен мне,
Зураб Эристави Арагвский, брат моей Русудан... Ого, Моурави, какая знатная у
тебя  родня!   Скоро  царь  Теймураз  тоже  родством  возрадует.   Хотел  бы
предугадать, чей братский поцелуй станет для меня смертельным?"
     - Почему смеешься,  Георгий?!  -  возмущенно выкрикнул Димитрий.  - Или
понравилось, как встречают тебя неблагодарные ишаки?
     Теперь  лишь  заметил Саакадзе,  что  при  въезде  картлийцев в  Телави
горожане словно сговорились:  от  холмов предместья до  белых башен крепости
они  высыпали  на  улицы,  расположились на  крышах  и  молча,  настороженно
смотрели вслед саакадзевцам.  Ни  одного приветствия,  ни  одного радостного
пожелания.
     - Э-э, мои друзья, правы телавцы: захотим - свистнем сотням Автандила и
Нодара - и завоюем виноградное царство, - засмеялся Дато.
     - Хуже,  что и  азнауры-кахетинцы попрятались,  -  процедил сквозь зубы
Ростом, - и не оказали внимания своему полководцу и сословному другу.
     - Боятся, - вздохнув, проговорил Даутбек, - царь Теймураз крепко держит
в золотой деснице своих баранов. Науку превращения живых в мертвых изучил он
в шахском Давлет-ханэ.
     - Вместе со сладкозвучным шаири, - неожиданно выпалил Гиви.
     Даже мрачный Матарс загоготал,  и,  конечно, вовремя, ибо картлийцы уже
проезжали мимо дворца,  где царь Теймураз, притаившись за занавесью, пытливо
наблюдал за веселыми всадниками.
     Галереи,  прилегающие к  дворцу,  наполнились вельможами и советниками.
Прискакал  скоростной гонец  и  сообщил  Чолокашвили о  следовании к  Телави
торжественного возглавляемого Мирваном Мухран-батони свадебного посольства в
нарядах цвета знамен картлийских княжеств.
     Но  царь  счел  нужным  предварительно  выслушать  Моурави,  ближайшего
родственника владетеля