желаешь продлить
Луарсабу жизнь, - прямо скажу, мучительную жизнь, - не напоминай шаху о нем.
     - Съезд в Телави не только церковный, - протянул Трифилий.
     - Не  сочтешь  ли,   отец,  полезным  напомнить  царю,  что  он  должен
устрашаться  не  Луарсаба,  крепко  оберегаемого  шахом,  а  Симона,  крепко
оберегаемого мною.
     Трифилий даже приподнялся,  глаза его  излучали восторг.  Он  почему-то
придвинул евангелие,  потом  снова отодвинул,  схватил четки и  стал  быстро
перебирать, потом позвал служку и приказал подать вино и сладости.
     - Давно  собирался Шадимана навестить.  Говорят,  князей не  впускает в
Марабду,  сам с  собою в  шахматы играет,  ибо со своей челядью гнушается за
доской сидеть. Может, обрадуется сыграть с...
     - Теймуразом? Наверно, обрадуется.
     - Опять же  подкоп из  Тбилиси через какие-то  овраги и  лощины прямо к
замку идет... Кажется, на майдане такой разговор слышал.
     - И об этом не мешает знать царю.
     - Опять же Исмаил-хан по гарему соскучился,  в  Исфахан тянется,  и три
сотни сарбазов без жен томятся...
     - Четыре...  С католикосом надо советоваться...  Съезд назначен царем в
Телави.  Ты  понимаешь,  к  чему  клонится такое?  К  главенству кахетинской
церкови над картлийской.  Потом, Теймураз тяготеет к Алавердскому монастырю,
где  любит обдумывать свои шаири...  Если кахетинцы возьмут на  съезде верх,
обитель Кватахеви может отойти далеко в тень от суеты сует, а главенствовать
будет над объединенным духовенством архиепископ Голгофский Феодосий.
     Трифилий  молчал  -   он  хорошо  знал,   что  готовит  ему  возвышение
кахетинской церкови.  Но  почему  католикос не  замечает подвоха?  Или  царь
уверил его,  прости господи,  в "чистых" намерениях этих иуд?..  Или святому
отцу  все  равно,  какому  монастырю  главенствовать над  делами  царства  и
церкови?  Или он забыл,  что со времени Давида Строителя и  царя царей Тамар
Кватахевский монастырь занимает первое место  между архимандриями?  А  разве
теперь  при  торжествах  и   съездах  не  становится  он  выше  Шуамтинского
монастыря,  именуемого в Кахети главным?.. Саакадзе сдержит слово и возведет
игумена Кватахеви в сан католикоса, но и самому бездействовать опасно...
     Трифилий пододвинул к Георгию дощечку.
     - Думаю,  шаири не всегда полезны...  один монах, любуясь, зарисовал на
память Телавский замок.  Неразумно действовал зодчий: западная стена слишком
низка и, как огорченно заметил монах, мало защищена... Опять же монах в этом
свитке  описал  для   потомства  устройство  сада...   Если  шах  неожиданно
вторгнется, он легко овладеет опочивальней царя Теймураза.
     Саакадзе и  глазом  не  моргнул,  что  понял  намек.  Нет,  Моурави  не
поддастся искушению убрать неугодного царя...  Не  время  личным обидам,  не
время междоусобицам. И он простодушно сказал:
     - Но  как  не  видят телохранители Теймураза такую опасность?  Так вот,
если церковь меня не  поддержит,  я  ей  больше не  защитник...  Святой отец
дряхлеет,  иначе чем  объяснить его близорукость?  Уже поднятая на  вершину,
вновь Картли катится под гору...  Но знай,  благоразумный друг,  если святой
Георгий благословит мой меч и я снова одержу победу над шахом,  лишь с тобою
мыслю возвеличить имя Христа и царство...
     Только вечером Саакадзе удалось поговорить с сыном.  Было заметно,  что
требование отца  смутило Бежана,  но  веские доводы убедили строгого монаха.
Внезапно служка приоткрыл дверь и внес на подносе вино и фрукты.  Он заметно
медлил уйти. Оба Саакадзе понимающе переглянулись.
     - На том и порешим, сын мой, - спокойно сказал Георгий, - ты приедешь в
Носте,  о  чем просит вся семья,  а  сопровождать настоятеля в  Кахети будет
другой монах.
     И когда служка вышел, Бежан покорно сказал:
     - Да,  мой  отец,  я  исполню твое желание,  упрошу настоятеля Трифилия
разрешить мне сопровождать его на съезд, а оттуда уже прибуду в Носте...

     Шумит Ностевский замок. То ли весна способствует веселью, то ли радость
встречи,  но от Ностури, уже окаймленной зеленым ковром, до верхних площадок
квадратной  башни,  где  на  древке  развевается  знамя  "барс,  потрясающий
копьем", беспрестанно слышатся смех, торопливый говор, жаркие уверения.
     Шумит берег Ностури!  Гул голосов перекатывается от изогнутого моста до
груды кругляков,  окатываемых водой.  Давно так многолюдно не было у бревна.
Тут и старшие деды, незыблемо владеющие почерневшим бревном, присланным им с
незапамятных времен самим богом. Тут и новые деды, совсем недавно подернутые
инеем.
     Новые деды!  Разве не сделало их мудрыми время Георгия Саакадзе,  время
освежающего дождя? Они не оспаривали почетные места на вековом бревне. Пусть
им владеют те,  кто может сказать:  "Я помню, как девяносто пасох назад...",
или:  "Это было,  когда первый Луарсаб повел нас на саранчу Тахмаспа..."  Но
они помнят,  как молодой Саакадзе разбил турок у Триалетских вершин,  и тоже
имеют право на свое бревно.  И вот,  оставив "милость неба" старшим дедам, в
один из дней новые деды подкатили из леса ствол столетнего дуба, очистили от
коры  и  торжественно приладили  к  правой  стороне  главенствующего бревна.
Пошептавшись,  пожилые ностевцы тоже направились в  лес,  и  через несколько
дней с левой стороны главенствующего бревна очутился ствол крепкого ореха...
Нельзя сказать, чтобы такое новшество вызвало восторг старших дедов. Ну, еще
правое бревно туда-сюда,  тоже  деды будут восседать.  Но  левое!..  Где  же
сладостное чувство превосходства?!  Ведь перед ними часами стояли или сидели
на  кругляках все пожилые ностевцы.  Где почетное право начинать и  обрывать
беседу?  Если все сидят,  то и  разговор подобен базарному торгу.  И старшие
деды объявили войну. Но и новые деды и пожилые ностевцы решили не сдаваться.
И  пошло...  Уж не только по воскресеньям,  но и  в  будни с  берега Ностури
доносились бурные всплески спора.  После решительного отказа спустить в реку
Ностури рукотворные - значит, незаконные - бревна новые деды также отклонили
требование отодвинуть бревна  к  реке  на  два  аршина:  нельзя притеснять и
пожилых, для некоторых слов два аршина значат больше, чем три конных агаджа,
но если пожилые хоть с  трудом расслышат их,  то новым дедам совсем придется
туго. Смертельно оскорбленные старшие деды перестали ходить к реке. Но тоска
по  родному бревну,  где столько было пережито,  пересказано,  где бросались
острыми  словами,  где  беспечно смеялись,  перебирая,  как  зерна,  веселые
воспоминания,  и  горестно обсуждали тягостные события,  все сильнее теснила
грудь...  Не налаживался вечерний досуг и у новых дедов, как-то неловко было
усаживаться на  своем  бревне  и  созерцать пустующее стародедовское бревно.
Было не по себе и пожилым. И, пожалуй, всех равно тянуло к общему разговору.
А  какой  интерес говорить только для  собственного уха?  Жизнь стала терять
свою  прелесть.  Первым испугался девяностолетний прадед Матарса,  он  вдруг
почувствовал ломоту в спине... Оказывается, дед Димитрия тоже обнаружил боль
в  правой ноге...  Речной воздух -  целебный воздух,  но  уступить -  значит
потерять уважение. Тут, на счастье, вмешался пожилой отец Диасамидзе, по его
предложению левое бревно чуть отодвинули вглубь.  Потом,  скрывать не стоит,
польстила просьба выборных от  пожилых:  не оставлять народ без поучительных
бесед.  Потом новые деды, как бы невзначай, в одно из воскресений, выходя из
церкви,  напомнили старшим дедам,  что перед богом все люди равны.  В  конце
концов путем взаимных молчаливых уступок все кончилось благополучно, и берег
Ностури  вновь  заполнился  оживленными обладателями трех  бревен.  И  пошли
воспоминания, и полилась беседа - знакомая, близкая, никогда на надоедавшая.
     А  сегодня?  Не успели ностевцы как следует отдохнуть после воскресного
обеда,  а  уж на бревнах не осталось места даже для муравья.  И что особенно
приятно щекотало самолюбие старших дедов,  новых  и  пожилых -  это  сборище
молодежи, густо рассевшейся на камнях у подножия бревен.
     - Э...  э...  ха...  хорошо сегодня солнце в Ностури купается,  - начал
прадед Матарса, - рыба любит, когда о ней небо вспоминает.
     - Откуда про  любовь рыбы  знаешь,  когда  у  нее  вместо сердца пузырь
стучит?
     - Кроме как для живота,  ни для кого пользы от рыбы нет, потому бог для
нее солнце жалеет - поверху лучи гуляют, а глубоко не окунаются.
     - Бог по  уму был узнан;  все же напрасно воду не греет:  вот у  старой
Маро внук купался, совсем синий от холода стал, сколько слез Маро потратила!
     - Э,  Павле,  женщинам слезы лить так же  трудно,  как кошке босиком по
крышам прыгать.
     - Напрасно женщин с кошками равняешь, лучше с птицами.
     - А чем похожи на птиц?
     - Никто не  обгонит их,  когда новость узнают.  Вот три луны назад царь
Теймураз только думал о рогатках,  -  лучше б он не думал, - а женщины уже с
криками по улицам летят:  "Вай ме!  Вай ме!  Что будем делать, опять пошлину
проклятым князьям платить!.."
     - Хоть на  птицу я  не похож,  -  скорее,  как клянется моя Сопико,  на
пожелтевший кувшин, - все же тоже слышал...
     И сразу на камнях задвигались, глаза загорелись.
     Прадед Матарса нетерпеливо выкрикнул:
     - Многое имею сказать, да воды у меня, как у рыбы, полон рот.
     - Может,  и  у  меня полон,  но не водою,  а  молодыми дружинниками,  -
насмешливо проронил старший дед.
     - На что тебе дружинники?
     - Мне нет,  а  Моурави велел всем пересчитать сыновей и  внуков,  коней
тоже, шашки тоже, колья то...
     - Тебе одному велел? Почему мы не знаем?..
     - Спали крепко. Вот мой Деметре ночью принесся от Арчила-"верный глаз".
     Тут все встрепенулись, стали припоминать приметы, предвещающие войну.
     Старый  Гвтисавар  сложил  накрест  сухие,  костлявые  руки  и,  тяжело
опершись всей грудью на толстую палку, неразлучную свою спутницу, сказал:
     - Январь наступил в среду -  зима была лютая,  пето будет сырое;  пусть
весна хорошая - зерна не ждите много, ждите смерти мужчин.
     - Ты ошибся,  Гвтисавар,  январь в четверг наступил, потому весна медом
пахнет... ждите смерти князей.
     - Прошлая луна крутой представилась,  как ледяная гора, а рога нацелила
на Большую Медведицу... Ветер войну несет...
     - Войны не  будет,  -  спокойно отпарировал самый пожилой.  -  Конь мой
вчера подкову потерял, после чего громко чихнул.
     - Чихнул?!  -  вдруг рассердился дед Димитрия.  - Мы собрались здоровье
желать чихающим лошадям или  о  подарке для  нашей госпожи Русудан говорить?
День ее ангела еще не скоро, но уже думать надо.
     - Э-хе,  уже год думаем, чем можем удивить? Если ее ангел не подскажет,
сами не догадаемся, хоть еще двадцать дней спорить будем.
     - Да будет слух и внимание! Если удивить не сможем, тогда лучше возьмем
медное блюдо, наполненное гозинаками.
     Смехом встретили незадачливый совет. Посыпались шутки.
     - Гозинаки?  Непременно!  -  закричал новый дед  Татришвили,  подмигнув
соседям. - Весна недаром медом пахнет, иначе чем поможет ностевкам, которые,
не ожидая медного блюда,  вот уже пятнадцать дней как собираются в замке и с
утра до ночи опрокидывают в  пудовые котлы с кипящим медом чищеные орехи,  а
девушки потом вываливают пряное варево на  доски,  расправляют лопаточками и
красиво нарезают гозинаки.
     - Я тоже видел...  говорят, на триста человек уже готово, а если триста
первый пожалует, как раз медное блюдо подоспеет.
     Смех  задребезжал,  словно покатилось колесо под  гору.  Перемигиваясь,
подталкивали друг друга.  Один предлагал преподнести в глиняной чаше чанахи,
другой -  платок с  мелким рисом,  вдобавок к  тем трем арбам ханского риса,
который прибыл из Тбилиси для пилава всем ностевцам и приезжим гостям. А дед
Матарса, под раскатистый хохот, предложил жареную курицу, как прибавку к тем
пятистам,  которых главный повар велел поварятам в назначенный срок общипать
для  сациви.  Кто-то  предложил турача,  как довесок к  той тысяче,  которую
заготовила Дареджан для  угощения всего  Носте.  Кто-то  посоветовал послать
ягненка,  ибо четырехсот отборных барашков,  уже запертых в сараях,  вряд ли
хватит  на  шашлыки,  особенно если  среди  приглашенных азнауров окажутся и
Квливидзе с Нодаром, а они непременно окажутся...
     Предлагали кувшинчик с вином,  как прибавку к бурдюкам, уже спущенным в
подвалы;  щепотку  перца  -  как  привесок к  груде  пряностей,  заполнивших
амбарец.  Много еще  было смеха в  придачу к  тому смеху,  которым встретили
незадачливый совет.  Даже озорной Илико,  племянник Эрасти,  вопреки запрету
вмешиваться молодежи в  разговор,  уговаривал послать еще  одну  розу,  дабы
дополнить те  двести  кустов,  которые уже,  как  потихоньку проведал Иорам,
готовы украсить покои госпожи Русудан.
     Казалось,  конца не будет на бревне шуткам.  Подошел новый дед,  слегка
согбенный под  тяжестью  лет,  но  легкостью походки  соперничающий с  любым
скороходом.  Рукава его чохи были ухарски закинуты за  плечи,  а  глаза то и
дело  вспыхивали,  словно  в  костер  подбрасывали сухие  ветви  кизила.  Он
многозначительно оглядел собравшихся.
     - Э...  э... Иванэ, напрасно опоздал, много смеха не слышал, - встретил
пришедшего прадед Матарса.
     - Сам знаю, напрасно, только свой смех имею.
     С  жадным любопытством все устремили взоры на Иванэ.  На правом бревне,
где, думалось, и муравью места нет, торопливо задвигались, и Иванэ втиснулся
между толстым Петре и худым Бакаром. Ностевцы напряженно ждали. Отдышавшись,
Иванэ солидно начал:
     - Дочь  моя,  что  в  прошлую пасху  замуж  вышла за  Арсена Беридзе из
деревни Лихи...
     - Да даст тебе бог победу, это мы давно знаем, что вышла, - нетерпеливо
пробасил прадед Матарса.
     - ...сейчас  приехала гостить с  мужем,  двумя  деверями и  с  отцом  и
матерью Арсена.  Давно хотели, случая подходящего ждали. Теперь наша госпожа
Русудан, да живет она тысячу пасох, день своего ангела готовится встретить.
     - С подарком или так приехала? - засуетился дед Димитрия.
     - Без мыслей о подарке в такой день лягушки путешествуют.
     - Может, лягушка скакала, скакала и проглотила твои мысли?
     Иванэ помолчал, потом медленно проговорил:
     - Лучше, когда тайна вовремя открывается.
     - Выходит,  против народа идешь?! - вспыхнул дед Димитрия. - Тайна! Для
замка тайна хороша,  а  не  для общества,  которое мучается,  не  зная,  чем
госпожу обрадовать.
     - А   если  не   скажешь,   -   пригрозил  прадед  Матарса,   снедаемый
любопытством,  -  тебя  из  братства выкинем!  Бери  тогда  медный  поднос с
гозинаками и иди один со своей дочерью замок поздравлять.
     Прадеда дружно поддержали.  Такое решение не пришлось Иванэ по душе, он
покосился на молодежь и нерешительно протянул:
     - Почему испытанию подвергаете, что я - жених?*
     ______________
     *  По  грузинскому  народному  обычаю,  жених  на  свадьбе  подвергался
различным шутливым испытаниям.

     - Э-э, хорошо, о женихах вспомнил. Передай своему зятю Беридзе из Лихи,
пусть больше не втискивает ноги в праздничные цаги, нам самим невесты нужны.
У меня сын тоже жених,  сказал,  если увидит речного ишака вблизи дома своей
Тато, так то отвернет, без чего это не будет.
     - О-xo-xo!  Прав Петре,  и  еще передай:  пусть откормленный рыбой брат
Арсена не кружится напрасно у  плетня бабо Кетеван,  все равно не отдаст она
свою внучку лиховцу.
     - Почему? Красивый, богатые подарки новой родне приготовил.
     - У  нас в  Носте не  за подарки любят.  Только не время песок в  ступе
толочь, говори, что привезете?
     - Для вас с удовольствием скажу, только, кто раньше срока проговорится,
пусть чинка ему язык прищемит.
     - Аминь! - выкрикнул озорной Илико.
     - Говорящую птицу привезли...
     Ностевцы обомлели.  Дед Димитрия заерзал, сдвинул папаху на лоб и вдруг
захлебнулся смехом:
     - Долго  трудилась зазнавшаяся семья  твоей дочери,  пока  сороку врать
научила?
     - Почему зазнавшаяся?  -  насупился Иванэ.  -  Что богаты,  на это воля
царей.  Еще  Пятый  Баграт утвердил за  Лихи  право речную пошлину собирать,
другие цари  тоже  утверждали,  пусть  богатеют.  Зачем  зависть показывать?
Сороку духанщики любят, народ веселит... Но не сорока привезенная птица, она
красотой радует. А браслет, даже золотой, молчит, как чучело.
     - Кошка не  могла дотянуться до  куска мяса  и  сказала:  "Сегодня ведь
постный день!" -  как бы ни к кому не обращаясь, добродушно напомнил толстый
Петре.
     - Всякая муха жужжит, но против пчелы все они лгут, - так же добродушно
отпарировал Иванэ,  закинув за плечо спустившийся рукав чохи. - Эта птица из
чужих земель,  даже священник с трудом угадал откуда.  С утра поет -  чан ан
дар ас.  Живот у  нее зеленый,  крылья цвета радуги,  хвост розовый,  голова
синяя, а клюв похож на нос мегрельских князей.
     - Если такая умная, почему не поет: сгинь, шах Аббас! - обозлился худой
Бакар.
     - Из уважения к тебе,  дорогой,  не поет,  -  вдруг шах тебя на минарет
посадит!
     - Тише! Не время словами колоть.
     - Ив...  ива...  нэ,  ты...  ты  правду  говоришь,  -  задыхался прадед
Матарса, - живот зе... ле... ный?
     - Еще  бы  не  правду!  -  довольный произведенным впечатлением,  гордо
возвысил голос  Иванэ.  -  Сначала,  когда  Арсен поймал ее  на  охоте,  сам
испугался  -  думал,  не  птица,  а  заколдованный  сын  дэви.  Но  птица  с
удовольствием выпила  вино,  поклевала  гоми,  осененную крестом,  мед  тоже
попробовала и посмотрела на небо, только на лобио рассердилась - много перца
положили, на чужом языке неудовольствие выкрикнула. Побежали за священником.
Он послушал,  немного покраснел и сказал,  что птица, слава святому Евфимию,
перелагателю священных книг на грузинский язык,  ругается по-гречески, иначе
все бы попадали от такого,  прости господи,  сквернословия. Повертел в руках
оброненное розовое перо  и  еще  больше  сам  покраснел:  "Пускай,  говорит,
женщины выходят из дома, когда птица ругаться захочет".
     - А какие бранные слова? Священник не повторил? - облизывая усы, прадед
Матарса весь подался вперед.
     - Не повторил - мало горя. А вот птицу не велел долго в Лихи держать...
     - Го-го-го!..  -  загоготал толстый Петре. - Потому и решили твои умные
родственники нашей госпоже Русудан в день ее ангела розового ишака подарить?
     - Пусть розового для тех,  у кого язык с костью!  А у кого ум не гость,
понимает:  не все птица ругается, иногда и нежнее чонгури поет. Такого ишака
ни у кого нет, даже у царицы.
     - Высохший бурдюк!  -  чуть не  подпрыгнул на  бревне дед  Димитрия.  -
Хотите, чтоб в день ангела нежнее черта всех обругала?!
     - Почему?  Птица  с  тобой одну  воду  пьет.  Потом не  только неучтиво
обзывает,  не  только песни выводит,  а  еще  так  хохочет,  что  сам азнаур
Квливидзе позавидует...  На счастье подарим,  ибо один отшельник благословил
ее...  Такое было:  не успел войти отшельник и на икону перекреститься,  как
птица тоже одной лапой перекрестилась и закричала: "Христос воскресе!"
     Глубокое молчание сковало берег.  Толстый Петра и худой Бакар насколько
возможно отодвинулись от Иванэ. Наконец дед Димитрия сухо спросил:
     - Наверно знаешь -  птица не  сатана?  Может,  не он ее,  а  она твоего
Арсена на охоте поймала?
     - Почему? Арсен с тобой один хлеб ест.
     - Э-э! Тут не все чисто, пусть обратно везут!
     - Не пустим в замок!
     - Кация, начинай заклинание: Ароз, Мароз, Анбароз!
     - Принесенное ветром ветер и унесет!
     Поднялся общий ропот.  Озорник Илико предложил натереть птицу чесноком.
Иванэ в сердцах стянул папаху и швырнул наземь.
     - Напрасно стараетесь,  все  равно преподнесем.  Отшельник святой водой
птицу окропил, если сатана - почему не издохла?
     Деды переглянулись, а Иванэ еще больше распалился:
     - Еще отшельник такое рассказал:  б