ожом смертоносные удары.  В гневе она срывала плоды,  топтала
их,  испытывая злорадство.  Оголенный ствол деревца беспомощно упал  рядом с
костяной фигуркой шаха.
     Оглядев  комнату,  Магдана засмеялась,  в  ней  снова  заговорила кровь
предков. И, как бы это сделал Шадиман, она спокойно подняла узелок, спрятала
в нем тонкий нож и медленно вышла в коридор.
     И опять ее никто не остановил. А старший стражник тихо сказал:
     - Огорчилась княжна -  не  нашла отца,  некому любоваться ее  жемчужным
ожерельем.
     На что остальные тихо рассмеялись, и совсем молодой ответил:
     - Нашел отца, любующегося дочерью! Если умрет - и тогда не удостоит.
     - Тише,  паучий хвост!  Проклятый чубукчи может из-за  угла  выскочить.
Тогда удостоит тебя князь щипцами!..
     Магдана сама  удивлялась,  с  каким спокойствием она  вошла в  молельню
Гульшари.  Только секунду колебалась дочь  Шадимана,  затем  смело нажала на
мизинец влахернской божьей матери и, когда икона тихо подалась вправо, смело
вступила в открывшийся проход.
     Икона вновь придвинулась к стене.

     Нет такого начала,  которое не имело бы конца.  Полдня ушло на взаимные
приветствия и преподношение подарков.  Князья воспряли духом:  раз сам Зураб
пожаловал, значит, царь Симон собирается царствовать.
     Позабыв мусульманскую догму  -  не  смотреть на  чужих  жен  и  невест,
Хосро-мирза  пристально  рассматривал  съехавшихся  красавиц  и  со  вздохом
отвернулся.  Ни  одной,  хотя  бы  чуть  напоминавшей  княгиню  Хорешани!  А
остроумный везир,  опасаясь змея-искусителя,  не показал свою дочь. Говорят,
она  подобна  спелому  гранату  и  расцветающей лилии.  Усмехнувшись,  Хосро
спросил Гульшари,  почему она сочла удобным не представить царю княжну,  как
обещала.  Ведь Магдана может напомнить,  что не  все розы увяли в  метехском
саду.
     Взволнованная пышным  празднеством,  чему  способствовал приезд Зураба,
сияющая Гульшари совсем позабыла о Магдане.  Дальновидный мирза прав, сейчас
как раз время представить царю обольстительный цветок.  И Гульшари поспешила
в покои княжны.
     Навстречу ей уже бежали прислужницы, растерянно размахивая руками:
     - Княжна спряталась в саду!..
     - Напрасно говоришь, княжна купается в бассейне!
     - Чтоб вам на язык сорока плюнула!
     Звонкие   пощечины,   щедро   расточаемые   Гульшари,   пресекли   спор
прислужниц...
     Гостеприимец приказал слугам  бить  в  серебряный шар.  Вардан поспешил
закончить  приветствие пожеланием Симону  Второму  процарствовать не  меньше
двухсот лет. Тут чубукчи решил, что теперь пора, и едва слышно прошептал:
     - Светлый князь, нигде не могут найти княжну.
     Осторожно выбравшись из зала с  оранжевыми птицами,  Шадиман поспешил в
комнату "мечты и размышлений".  Но едва распахнул дверь, в гневе и изумлении
застыл на пороге:
     - Кто сюда входил?!
     - Светлый князь, - просунулся в щель двери чубукчи, - я уже выпытывал у
стражников. Одно твердят: кроме княжны - никто. Разве пропустили бы?!
     - Пригласи сюда княжну!
     Шадиману хотелось выкрикнуть: "Приволоки за косы!" Но чубукчи все же не
больше чем слуга. И Шадиман повторил:
     - Пригласи!
     Чубукчи хотелось выкрикнуть,  что княжна исчезла, но ведь князь Шадиман
его господин, и чубукчи безнадежно прохрипел:
     - Слушаю и повинуюсь!
     А  Шадиман в  суеверном ужасе взирал на растерзанное деревце:  "Неужели
так  погибнут мои  взлелеянные долгими годами  замыслы о  возрождении блеска
княжеского сословия?  Вот валяются лимончики, затоптанные плоды моих чаяний!
Как ждал я налитых солнцем моих питомцев!  Сколько забот уделил я им! Но она
ли  совершила злодеяние?!  Может,  судьба прокралась сюда?!  Судьбу ни  один
страж не задержит!..  Она входит то в легком, словно облако, покрывале, неся
в руках рог изобилия,  изобилия удач и счастья, или входит в тяжелом, словно
туча,  плаще, неся сосуд с несчастьями... Судьба! Госпожа жизни! Ее любовь и
ненависть одинаково страшны..."
     Шадиман не заметил,  как спустились сумерки. Чубукчи стоял у порога, не
смея нарушить тяжелое безмолвие.
     - Не нашел? - Шадиман резко обернулся.
     - Весь замок перевернули, светлый князь.
     - Напрасно шум подымаете!  Вели Квешелю и молодому Отару оседлать коней
и  выехать к старому пасечнику -  пусть там живут,  пока о них не вспомню...
Дай по кисету с марчили, не следует обременять "пастуха пчел". Потом скрытно
ищи везде, в Тбилиси и за стенами города. Понял?
     - Все понял, светлый князь...
     - Достань праздничную куладжу и  лучшие драгоценности!  Скоро  начнется
пир...
     На следующий день, едва Шадиман проснулся, чубукчи несмело доложил, что
княгиня  Гульшари,  просит  князя  пожаловать  к  ней.  Шадиман  усмехнулся:
профазанила приманку, теперь будет хвостом вертеть.
     И  действительно,  едва Шадиман вошел,  Гульшари растерянно и  тревожно
сообщила ему об  исчезновении Магданы.  Из  Тбилиси никак не могла выехать -
ворота стерегут верные Андукапару дружинники.  Из  Метехи тоже  нет,  ибо  у
ворот личная охрана Андукапара...  Остается одна страшная возможность, но...
и там,  на скалистых отрогах, нависших над Курой, стража Андукапара. Значит,
если не бросилась в реку от "приятного" жениха, то, наверно, ангелы живую на
небо взяли. Может, Зураб догонит?
     - Слушаю тебя, моя прекрасная Гульшари, и удивляюсь, о чем ты говоришь?
     - О чем? - изумилась Гульшари. - О твоей дочери...
     - О ней я сам позаботился...  Подумай,  моя княгиня:  Зураб приехал, не
расторгнув брака.  В какое двусмысленное положение попала моя Магдана!  А я?
Так вот, решил избавить себя от ядовитых взглядов придворных...
     - Что же ты сделал, Шадиман?
     - Отправил вчера Магдану в Марабду в сопровождении верных мне мсахури.
     - В  Марабду Магдана не поехала.  Стражники клянутся,  что не открывали
ворот ни для кого...
     - А на что мне ворота? Разве ты забыла про подземную дорогу?
     - Но  почему от меня скрыл?  Разве я  и  Андукапар тебе не самые верные
друзья? - Гульшари в замешательстве смотрела на Шадимана.
     - Боялся,  начнешь отговаривать,  ведь у  тебя на  мою  дочь свои планы
были,  -  и,  будто не заметив смущения Гульшари,  продолжал:  - Пусть Зураб
раньше  разведется  с  Дареджан,  потом...  потом  получит  Магдану.  Должен
помнить, она дочь князя Шадимана Бараташвили... Тебя попрошу об этом любезно
поведать Зурабу.
     - А для придворных?
     - Скажи,  внезапно захотела Магдана посетить Марабду,  там  ведь могила
матери...
     Поговорив о  минувшем удачном пире  и  приеме  князей,  Шадиман вежливо
склонился,  поцеловал ленту на платье Гульшари и  спокойно направился в свои
покои.
     О  многом следует подумать.  Шадиман растянулся на тахте,  подложив под
голову  мутаку.  "Князья охотно  остались на  пятидневное совещание,  охотно
говорят о  предоставлении дружин для царского войска,  охотно обещают монеты
на драку с "барсами"...  Кажется, о Теймуразе никто не подозревает. А может,
не  верят  слухам?   Хосро  решил  так  повернуть  совещание,  чтобы  совсем
разубедить князей  в  возможности прихода  Теймураза.  Наступил  час  спаять
князей.  Зураб Эристави Арагвский поможет...  уже помог! Царевич Хосро прав:
Зураб изменит всем, но только не княжескому сословию".


        "ГЛАВА СОРОКОВАЯ"

     Сквозь едва заметные трещины,  словно из подземного мира,  просачивался
тягучий  серый  сумрак,   заполняя  бесконечный,  то  сужающийся,  то  вновь
расширяющийся каменный коридор.
     В похолодевшей руке Магданы догорала восьмая свеча, отбрасывая тусклые,
расплывчатые блики,  которые  испуганно трепетали на  влажных плитах  свода,
нависшего над Магданой.
     Путь  впереди  мог  преградить  внезапный  обвал,   за  каждым  изгибом
подстерегал  Магдану  слепой  рок,  но  она  ликовала  так,  словно  шла  по
благоухающей долине,  где  певчие птицы  возносили к  голубому простору гимн
пленительной свободы.
     Едва мерцал огарок, роняя расплавленный воск на крупные камни перстней.
"Странно,  -  думала Магдана,  -  почему игуменья Нино подарила ровно восемь
свечей?  Быть  может,  не  хватит  и  тысячи светильников,  чтобы  пройти от
молельни царицы,  в  которой обитает теперь ведьма со скалистых вершин Арша,
до каменной стены, за которой зеленеет лес, манящий пленниц".
     Но  что  это?!  Магдана остановилась,  напряженно вглядываясь.  Что это
пламенеет вдали?!  Утренняя заря,  заливающая безбрежный простор  оранжевыми
озерами?!  Яростный огонь,  столбом  вырывающийся из-под  земли?!  Нет,  это
робкая полоска света,  связывающая вечную мглу с  вечным светилом.  Быстрей,
Магдана!  Еще  одно  усилие!  Выскобли узким  ножом известь в  стене,  -  ты
услышишь гулкое падение камня,  и  перед тобой возникнет пещера,  как  грань
перехода из  небытия в  жизнь.  Такое счастье здесь когда-то  уже испытывала
казашка Зугза,  спасая царицу Тэкле...  Спасая от...  от твоего отца,  князя
Шадимана,  от  злобного Андукапара.  Но  Магдана  медлила -  куда,  куда  ей
торопиться?
     Ничто не нарушало лесной тишины,  ни беспорядочный лай своры гончих, ни
топот коней,  ни угрожающие раскаты рожков.  Погоня не угрожала беглянке или
возможно,  пронеслась стороной.  Но  кто мог выдать ее  дорогу?  Гульшари не
знала тайны молельни,  охраняемой влахернской божьей матерью.  Шадиман знал.
Там,  в узкой потайной комнате, он вместе с царицей Мариам плел паучью сеть,
замышляя накинуть ее  на  Георгия Десятого,  а  потом  на  бедную Тэкле.  Но
исчезновение дочери  тронуло его  не  сильнее,  чем  оброненная пешка,  а  о
тайнике он и  не вспомнил.  Только княжеская спесь заставила его,  скрыто от
всех, искать беглянку.
     Сейчас солнце величественно клонится к  горным вершинам,  и  над чащей,
как вечерние духи,  кружатся серые тени.  Скоро на  тропах,  не  сомневалась
Магдана,  появятся разбойники в багровых чохах и башлыках,  жаждущие добычи,
затем ощерившиеся волки с зелеными искрами в зрачках.  Лес полон опасностей,
но  страшнее их  во  сто крат марабдинцы,  посланные втихомолку Шадиманом на
розыски любимой дочери.  Нет,  пусть  будет  благословенна эта  пещера!  Она
надежнее  любого  замка,  она  благородный приют  оскорбленных.  Магдана  не
оставит ее  до  самого раннего рассвета,  когда  в  своих берлогах еще  спят
звери,  в гнездах -  хищные птицы, на мягком ложе или на выцветшей циновке -
человек.
     Потекли долгие часы ночного бодрствования.  Прислушиваясь к  незнакомым
шорохам и  к омерзительным пискам,  Магдана оказывалась в плену то кошмаров,
то сонма ярких видений.
     Прохлада подкралась к  ней  из-за  сдвинувшихся деревьев,  а  над ними,
словно подвески, замерцали звезды в подернутых прозрачной дымкой глубинах.
     Наверно,  Моурави захочет знать  подробно о  потайном ходе.  Может,  он
воспользуется "дорогой мрака",  неожиданно ворвется с  "барсами" в  Метехи и
огнем  и  мечом  очистит  царский замок  от  тиранов в  змеином обличий,  от
паукообразных злодеев и  от  шута,  глумящегося над  короной?..  Несбыточная
мечта! Разве она, Магдана, уже не подумала об этом там, наверху?
     Когда это было?  Вечность назад?  Очутившись в  узкой потайной комнате,
она спокойно -  даже слишком спокойно - зажгла первую свечу и в зыбком свете
обвела взором "совиное гнездо".  Видно,  много лет сюда никто не заглядывал.
Некогда нарядная тахта потускнела;  словно мертвецы, лежали тронутые тлением
бархатные мутаки,  а  розовые  атласные  подушки  покрылись ржавым  налетом.
Пустая лампада, затянутая паутиной, и прислоненное к косяку копье напоминали
об  уснувшем царстве.  Запах гнили вызывал отвращение,  а  сплошные железные
стены, лишенные дверей, ниш, окон, невольно вселяли уныние. Игуменья Нино ни
словом  не  обмолвилась об  этом  железном панцире,  покрывавшем стены.  Кто
продолжал господствовать здесь? Кто? Ей ли, Магдане, не знать - кто! Отец ее
после  бегства Тэкле,  видно  с  какой-то  недоброй целью,  изменил зловещую
"комнату  встреч".  Только  тиран,  грозивший народу  вечным  рабством,  мог
создать этот железный гроб!.. Потом Магдане долго пришлось под тахтой искать
незаметную  пластинку,  о  которой  Зугза  поведала  игуменье  Нино.  Стоило
коснуться этой пластинки,  как  каменная плита раздвигалась на  две стороны,
приоткрывая вход вниз.  Но  достаточно было спуститься на  первые ступеньки,
как плита бесшумно сдвигалась, образуя потолок, непроницаемый ни для голоса,
ни  для  света.  Тщетны были  усилия вновь  раздвинуть плиту,  найти  тайную
пружину!  Оставалось одно  -  погрузиться в  бездну мрака...  Князь  Шадиман
искусно  обезвредил  потайной  ход,   ибо  никогда  не  доверял  тому,   что
становилось известно другому.
     Еще больше убедилась в  этом Магдана,  когда с  первой угасшей звездой,
предусмотрительно втиснув камень обратно в  стену,  вышла из пещеры.  Густые
колючие заросли и переплетенные игольчатые растения преграждали путь. И куда
бы  ни стремилась подняться она,  острые шипы впивались в  руки,  а  колючие
заросли то  в  исступлении вздымались ввысь,  то  разъяренно накидывались на
лощину,  то тесно обступали Магдану, как толпа безумцев в зеленых лохмотьях.
Она вытащила нож,  готовая сражаться с  новыми врагами,  но тут же упрекнула
себя  в  отсутствии дальновидности,  свойственной всем  Барата:  ведь погоня
может наткнуться на свежую вырубку и ринется по следу.
     Кровь отхлынула от щек Магданы: ей почудился оголтелый лай, марабдинцы,
проносящиеся  на  взмыленных  конях  через  кустарник,  и  тень  Шадимана  -
проклятый  чубукчи,   с   кинжалом  выскочивший  из   зарослей...   Магдана,
заслоняясь,  вскинула руки и невольно улыбнулась:  перед ней стоял уродливый
граб, разбросав в стороны ветви, точно желая злорадно обхватить ее.
     Был ли выход из этой сатанинской западни?  Тот,  кто ищет,  не может не
найти!  Спасительная мысль осенила Магдану. Плотно, с головой, закутавшись в
плащ,  она,  нарезав тонкие прутики,  опоясалась ими, платком обвязала руки,
покрытые  царапинами,   и,  вытянувшись,  пололзла,  в  непроходимых  местах
подсекая колючки, острые, как кошачьи когти.
     Беспросветные заросли постепенно перешли в суровый, безмолвный дремучий
лес.  Не  стволы,  а  исполинские колонны тянулись в  небо,  густо сплетаясь
наверху ветвями,  оберегая от  солнечных стрел  незыблемый полумрак.  Из-под
влажного мха выглядывали то нежные цветки чаровницы,  то изящные папоротники
и  с  любопытством провожали Магдану.  Изредка раздавался крик встревоженной
птицы  или  жужжание яркокрылого насекомого.  В  самой  трущобе промелькнула
росомаха,  блеснув буро-черной шерстью и  светлыми пятнами возле  удивленных
глаз. И вдруг... притаенное журчание. Забыв про усталость, Магдана рванулась
к овражку и припала запекшимися губами к воде.
     Да будет благословен свет,  победивший тьму!  Но... оцепенение охватило
ее. Куда идти? К Хорешани? Она добра, но разве уже раз не отказала в защите?
К "барсам"? Нет! Незваную гостью вновь отвезут в Метехи... В монастырь? Тоже
нет!  Она ненавидит этот мертвенный покой, овеянный ладаном. Никакие ароматы
цветов пышного сада монастыря святой Нины не заглушат страшный дым, даруемый
кадильницами...  К Даутбеку? Дважды нет! Довольно молила о любви! Но почему?
Почему так  жесток?  Ведь сам страдает.  Ведь видно,  что любит.  Почему же?
Разве она виновата,  что она дочь Шадимана? Разве не готова она ради дорогих
ностевцев отказаться от знамени Сабаратиано? Уже отказалась!
     Внезапно  Магдана  остановилась,  изумленно оглядывая странную  долину,
лес,  обрывающийся у отрога, звезды, торопливо, словно кочевники, исчезающие
в  голубеющей  пустыне,  плескавшуюся  Куру,  остроконечную вершину,  откуда
мягкой поступью шествует день... В каком царстве такие холмы? Как причудливо
изгибаются на их боках коричневые полосы! А вот там громоздятся вывороченные
пни,  обломки стволов,  груда камней -  хаос разрушения.  Что причиной тому:
горный обвал или нашествие завоевателей?
     Да,  здесь совсем недавно бесчинствовали враги.  Еще пепел шевелился на
обуглившихся балках,  почерневшие камни, как черепа, громоздились пирамидой.
Разбитые кувшины возле  обгорелых циновок напоминали о  кровавом пире...  Ни
людей,  ни скота...  Лишь бурый буйвол,  неестественно вытянув ноги,  уперся
закопченными рогами  в  чудом  уцелевшую шаткую дверь.  Охваченная тревогой,
Магдана опрометью вновь ринулась в  лес...  Она бежала,  словно преследуемая
призраком,  почти не касаясь земли.  На пригорке оглянулась. Облака застыли,
как фаянсовые!  А под ними бесконечная мертвая тишина.  Нет,  здесь никто не
обитает!..  Смотрела Магдана и недоумевала; откуда у нее мужество? Ведь даже
за  ворота замка одну не выпускали.  Выходит,  правда -  несчастье открывает
путь к познанию!  Где слышала она эти слова?  Кажется,  их сказал Моурави...
Отныне она не будет устрашаться самых чудовищных проявлений жизни... Магдана
встрепенулась и быстрей пошла на скупой дымок, вьющийся из-под плоской крыши
каким-то чудом уцелевшей сакли.
     Возле порога,  под расщепленным орехом, дремал старик. Он не ответил на
приветствие и  сухой  рукой отстранил протянутое ему  кольцо...  Какая гроза
зажгла в этом картлийце желание мести?!  Та, которую рождает стихия, или та,
которая приносится на острие вражеских копий?
     - Если Георгий Саакадзе тебе враг,  -  медленно проговорил старик, - не
переступай порога  сакли.  Беридзе...  мой  внук  Арсен...  сейчас дружинник
Моурави...
     - Моурави друг Мухран-батони...  Из преданности к Саакадзе проведи меня
в замок Самухрано.
     - Раньше всего было слишком много,  сейчас нет  земли...  нет плодов...
нет неба. Пастбища выжгли... увели скот. Ты, кажется, спросила, где ты? Ты в
Лихи,  не в меру возгордившейся.  Еще недавно здесь алчно звенело богатство.
Еще недавно глупцы хвастались:  "Мы в стороне!" Скажи,  девушка, разве можно
быть в стороне от жизни?  Сейчас,  взяв то,  что не успели забрав персы, все
ушли в  лес.  Немного зерна осталось,  немного коров.  Боялись беглецы,  что
враги вернутся за последним.  Еще больше испугались тени Моурави... Вдруг на
тропу ляжет...  тропа осталась...  По ней не только гиена,  барс ходит.  Для
"барса" тропа -  это победа над врагом!  Это месть! Это возврат к очагу!.. Я
проведу  тебя,  девушка,  мимо  сожженных деревень...  Ты  увидишь их  раны.
Провожу мимо  развалин церквей,  через вытоптанные виноградники...  А  когда
вернешься к  богатству,  помни  о  тропе...  Раскаляй в  своем сердце месть,
лучшую драгоценность гордого человека... А кольцо спрячь...

     Обгоняя время,  дробь  барабана призывает к  смене часовых.  Мухранский
замок живет настороженно.  Стража окрестных башен уверяет, что сквозь листву
видит темную тучу арагвинцев,  которая то накатывается,  то откатывается, но
близко к владению не подходит. Может, выжидают помощь от Хосро-мирзы?
     Пробовали мухранцы сделать вылазку,  но  арагвский шакал боя не принял.
Георгий Саакадзе советует не  торопиться:  не  все еще способы ведения войны
перенял арагвский шакал у ностевского "барса". Главное впереди. А пока лучше
изматывать его войско спокойствием.
     Вот и Ксанский Эристави хоть и держит наготове дружинников,  но,  когда
арагвинцы конной  лавиной прорываются к  замку,  осыпая ксанцев насмешками и
бранью, те, по совету Моурави, отвечают презрительным молчанием.
     Стража окрестных башен уверяет,  что  сквозь марево видит уже не  одних
арагвинцев,  но и  красную тучу кизилбашей.  Князь Иесей удивляется:  почему
шакал  вместе  с  ханами  не  решается на  приступ замка,  где  их  с  таким
нетерпением ждут.
     Зураб доволен.  Ему  удалось сковать боевым кольцом два  могущественных
замка.  Слава Арагви!  Наконец-то  он стал хитрее Георгия Саакадзе!  Пятьсот
конных  арагвинцев держат  тысячу деревянных крестов,  на  которых колышутся
персидские плащи  и  красные сарбазские шапки.  А  за  ними,  на  обвешанных
колокольчиками мулах, во