оклясться  в
верности царю Симону!
     Многих  владетелей душила ярость,  многих заставлял внутренне трепетать
страх. Столетнее вино казалось ядом.
     Долго и пространно объяснял Шадиман положение дел.  Война наступает для
Картли   изнурительная.   Грузинские  войска   уменьшаются,   а   персидские
увеличиваются.  Вот  уже  прибыл в  Ганджу с  отборными тысячами кахетинский
царевич  Хосро-мирза.  Он  Багратид.  Эту  бирюзу  извлек  Саакадзе из  тени
забвения,  зная,  что  только  магометанина шах  посадит  на  солнечный трон
Кахети.  Это -  достойная Саакадзе затея,  а  опрометчивая -  объединить два
царства.  Весной  наступят  последние дни  тщетного  сопротивления Картли  и
Кахети.
     - Еще неизвестно,  для кого последние. Моурави не раз крошил кизилбашей
и теперь разгромит отборные тысячи шаха.
     - Прав,  прав, Джавахишвили! Я знаю, Моурави такой дастархан приготовил
в  горах,  что  вновь  загонит бирюзу в  тень  забвения!  -  Квели  вскочил,
пробежался по дарбази,  почему-то взглянул в серебряный шар, подправил усы и
выкрикнул:  -  Я вплоть до последней своей дружины отдам Моурави! С годичным
запасом для всадников и коней!
     - Э, дорогой Квели, твоя дружины обленятся в Носте.
     - В  Носте?  Кто  тебе,  Шадиман,  подобную  глупость принес?  В  замке
Гартискарском  они...  сторожат  Гартискарские теснины...  А  завалы  там  и
тайные...
     - Не о том разговор! - поспешно перебил Джавахишвили, хмуро взглянув на
Квели.  -  Хочешь  помочь  Картли,  Шадиман,  или  опять,  подобно черепахе,
спрячешь голову в Марабде?!
     - Я  хочу  помочь князю Квели Церетели тремя советами,  которые Соломон
Мудрый дал однажды своему слуге взамен платы.  Первый: не выдавай своих тайн
никому;  второй:  когда тебя не просят об одолжении -  не одалживай; третий:
дабы проникнуть в мудрость бытия -  возьми палочку, обтяни ее змеиной кожей,
воткни  в  землю,  и  когда  выросшее деревце  отяжелится лимонами -  раньше
обдумай перед ним свои действия, а потом - действуй!
     Квели обалдело уставился на Шадимана,  напоминая быка, уставившегося на
огонь.   Некоторые  из   князей  фыркнули,   другие  откровенно  захохотали.
Эмирэджиби оглядел сбитых с толку князей и резко проговорил:
     - Да прямо скажи, Шадиман!
     - Скажу прямо: хочу помочь, но не Теймуразу, а вам, князьям.
     - Уже слышали об этом... Сейчас не нам, а Моурави нужна твоя помощь.
     - Значит, все равно что царству, выходит и нам.
     Князья, точно по условному знаку, заговорили сразу наперебой: они хотят
спасти свои замки,  хотят сохранить княжеское величие,  как было до  прихода
Теймураза,  обманувшего их  ожидания!  Померк картлийский престол!  Померкли
замки!  "Нет, не бывать позору! Метехи подобен склепу! Будем ждать Луарсаба!
Будем блистать при  нем,  а  не  меркнуть при Теймуразе!  Шаирописец обманул
картлийское княжество".
     - И ты,  Шадиман,  против Теймураза, но и Моурави против, и мы против и
потому можем сговориться! - оборвал выкрики князей Джавахишвили.
     - Не  думаю,  -  Шадиман спокойно провел рукой по выхоленной бороде.  -
Моурави против Теймураза, но он и против Симона.
     - Так  ли?  Сам  слышал,  как "барс" сказал:  "Я  готов хоть с  сатаной
заключить военный союз, лишь бы разбить персов!" - Эмирэджиби засмеялся.
     - С сатаной?  Очень хорошо!  Я такое вам, князья, обещаю: если Саакадзе
согласится считать  сатану  Симоном,  -  нападения  Иса-хана  на  Картли  не
произойдет... хан повернет на Кахети.
     - Тогда Моурави согласится унизить сатану! Об этом все будем просить.
     - Постой,  князь,  -  досадливо отмахнулся от  Качибадзе взбудораженный
Джавахишвили. - Что ты, Шадиман, предлагаешь?
     - Предлагаю Георгию Саакадзе власть полководца над картлийским войском,
предлагаю присвоить ему звание "Витязя Картли",  предлагаю земли и леса близ
Носте, предлагаю звание советника по военному делу при дворе царя Симона.
     Но  Шадиман скрыл главную приманку,  а  на  нее-то  он надеялся поймать
Саакадзе.
     - Симона? Опять Симона?!
     - Да, Квели, Си-мо-на.
     - А если не согласится Моурави?
     - Тогда  предлагаю  вам,  доблестные,  увести  дружины  и  запереться в
замках.
     - Чтобы Иса-хан нас поодиночке истребил?!
     - Не  беспокойся,  князь Джавахишвили,  кто уведет свое войско,  тому с
гонцом  пришлю  ферман  о  неприкосновенности  замка,   скрепленный  печатью
Иса-хана.
     - Что говоришь, Шадиман? С врагом Картли ты связан?
     - С  врагом Теймураза!  Еще раз говорю:  если не будете сопротивляться,
Картли останется нетронутой. Заставьте, если сможете, Саакадзе понять это.
     - Должен! Должен Моурави понять!
     - Что  ж,  Квели,  тогда попробуем...  Отправлю послание не  сатане,  а
Саакадзе.
     - Кто повезет?
     - Ты.
     - Я?!
     - Ты.
     - Может, другой князь?
     - Тоже не захочет.
     - Тогда  я!  -  с  отчаянием  выкрикнул Квели,  бросив  взгляд,  полный
ненависти, на Эмирэджиби: "Чем не петух! Только красный гребень на башку!"
     Как  ни   старались  князья  не  оставлять  Квели  Церетели  наедине  с
Шадиманом,  все же Шадиман нашел способ побеседовать с  одуревшим князем.  И
так ловко повел он разговор,  то сочувствуя Саакадзе, то возмущаясь Зурабом,
что Квели совсем растерялся и,  помимо своей воли,  рассказал о многом,  что
знал: и о засадах на предполагаемом пути Иса-хана, и о завалах на высотах, и
о  том,  что  на  подступах к  Картли  в  укрепленных замках  сидят  дружины
Эмирэджиби, Орбелиани, Качибадзе, а также дружины Ксанского Эристави... Лишь
о планах фамилии Мухран-батони не знал Квели,  к большой досаде Шадимана. Но
еще  больше  бы  задумался Шадиман,  если  бы  Квели  знал  о  планах  Союза
азнауров...
     Передавая послание Квели Церетели, уже надевшему дорожные цаги, Шадиман
тихо, но твердо сказал:
     - Помни,  Квели,  если Саакадзе откажется от моей помощи, немедля уведи
свои дружины из  Гартискарского замка.  К  такой мере прибегнут и  остальные
"друзья" Саакадзе.
     - А ферман на неприкосновенность моего замка?
     - Получишь, Квели, с моим гонцом, как обещал.
     Весело играл марабдинский рожок.  С усердием били дружинники в двадцать
четыре дапи. Начался разъезд.
     Одновременно с отбытием князей выехали из Марабды к Иса-хану три гонца.
По  разным путям скакали они в  Ганджу,  но с  одинаковыми посланиями:  один
попадется, другой доскачет.
     Подробно  описал  Шадиман  не  только  услышанное  от  Церетели,  но  и
выведанное его лазутчиками,  особенно в Кахети.  Описал Шадиман и свои меры,
предпринятые  для  подрыва  картлийского сопротивления воле  шах-ин-шаха.  И
умолял поскорее освободить царя Симона, не перестающего томиться в крепости,
и Исмаил-хана, накопившего силу для предстоящих битв.
     Шадиман осторожно напоминал о  повелении шаха возвести снова на престол
Симона  Второго  и  поэтому  просил  не  разрушать Тбилиси,  стольный  город
царя-магометанина.  Еще  заверял,  что  в  Марабде,  стоящей между  Картли и
Кахети,  могут свободно разместиться десять тысяч сарбазов, а в Сабаратиано,
готовом к сражению хоть с Саакадзе,  и все пятьдесят тысяч.  И еще советовал
Шадиман передвинуть к  Кахети иранские войска теперь,  дабы не  упустить час
весны,  благоприятной для вторжения. В период распутицы пройти невозможно, а
неожиданность - лучший союзник удачи.

     Чем можно удивить Георгия Саакадзе?  Казалось,  ничем.  Ни  проявлением
низменных чувств,  ни  порывом  возвышенных.  От  джунглей  Индии  до  лагун
Самегрело  был  он  порой  участником,   а   порой  свидетелем  удивительных
поступков,  порожденных игрой человеческих страстей. И все же Шадиман удивил
его.
     Поздно вернулся Саакадзе в  Носте.  Он  объезжал теснины Гартискарские.
"Рассчитывая на мое неведение, - размышлял Георгий, - отсюда Иса-хан намерен
вторгнуться в  Картли.  Разгаданный план врага -  половина победы.  И  здесь
должны погибнуть отборные тысячи Иса-хана и Хосро-мирзы.  Если Мухран-батони
придут с  дружинами и  Мирван станет на рубежах Нижней Картли,  Вахтанг -  у
берега Куры в Гори, а Кайхосро, смелый Кайхосро, перережет дорогу к Мухрани,
и  Джавахишвили  станет  на  пути  к  Шав-Набади  возле  "дружеского"  замка
Шадимана, - то, можно сказать, победа еще раз улыбнется картлийскому оружию.
Гуния уверяет: никогда азнауры не были так сильны. Но я не закрываю глаза, -
если бы знал, что азнауры могут обойтись своей отвагой, кроме Мухран-батони,
никогда бы князей,  этих прирожденных предателей, не призывал в содружество.
Нет,  княжеские войска нужны,  и не разобщенные,  а соединенные.  Пусть одни
дерутся под знаменем Теймураза, а другие под моим, но дерутся все! Ни одного
клинка в ножнах! Поднять оружие на врагов царства!"
     Не спалось в  эту ночь Георгию,  что-то тревожно было в  самой природе.
Красноватый месяц крался над  гремучей Ностури,  словно враг  в  темно-синих
зарослях приподнял саблю.  И  где-то  в  углах  замка  предупреждающе кричал
филин.  Где-то трещали ветки;  видно,  медведь,  урча,  шел к водопою. Гремя
цепями,  рвались сторожевые псы,  до хрипоты заливались лаем.  Мелькали огни
фонарей, волоча причудливые тени по белой стене.
     Весна. Проснулся медведь... Иса-хан - тоже.
     Тихо в замке Носте. Русудан приказала оберегать короткий сон Моурави, и
бесшумно ступали слуги. Эрасти расположился у порога круглой комнаты и чутко
дремал.
     А двадцатью пятью ступеньками ниже, в зале приветствий, Дато, Даутбек и
Димитрий развлекали Квели Церетели, угощая его ранней утренней едой.
     Похваливая густое мацони:  "Золотые руки у ностевок!", и горячий чурек:
"Такой и  в  Твалади не  пекут!",  Церетели нетерпеливо поглядывал на дверь.
Князь доволен собою,  он  не  поддался искушению и  ни  словом не обмолвился
"барсам"  о   привезенном  свитке.   Вот,   запечатанный  тремя  печатями  и
перевязанный витым шелком,  спокойно лежит он за куладжей. "Как условились с
Шадиманом,  лично Моурави отдам,  - думал Квели. - Но где же Моурави? Солнце
уже высоко над горой, неужели и сегодня напрасно прожду?"
     Уныние  охватило князя,  но  на  каменной лестнице послышались шаги,  и
вошел  Георгий.  Чуть  не  опрокинув чашу,  бросился  к  нему  князь.  Долго
сдерживаемая речь полилась рекой.  Да,  князьям,  преданным Моурави, удалось
сломить упорство Шадимана.  Да,  он готов помочь и дружинниками,  и вином, и
хлебом.  Да,  и  коней сколько надо даст.  И вдруг,  сложив молитвенно руки,
Квели вскрикнул:
     - Моурави!  Не отвергай помощь!  Соглашайся на любое!  В  этом спасение
княжеских замков!
     - Что  ты,  князь,  -  притворно изумился Дато,  -  разве Моурави может
отвергнуть вино и хлеб, если разговор о княжеских замках идет?
     - Азнаур Дато,  я  тоже так  думаю;  теперь рад,  что  даром два дня не
потерял у Шадимана. Читай! Читай скорее, Моурави!
     - Предпочитаю, князь Церетели, раньше приветствовать тебя, как дорогого
гостя.
     Димитрий тотчас позвал слуг;  вскоре вино  и  яства помогли откровенной
беседе.  Впрочем, говорил почти один Квели, и с каждой чашей все веселее был
его рассказ.
     Выведали "барсы" многое.  Но,  помня  данную  Шадиману клятву на  иконе
мцхетской божьей  матери,  князь  умолчал о  полном  согласии князей  увести
дружины в  случае  отказа Моурави.  Он  так  умолял заключить союз  Носте  с
Марабдой,  так  беспокойно ерзал  на  скамье,  что  Саакадзе  с  нарастающей
подозрительностью поглядывал на захмелевшего владетеля.
     Наконец "барсам" удалось довести гостя до желанного состояния. Почти на
руках вынес его Димитрий в  отведенный покой и,  бросив,  словно бурдюк,  на
тахту, поспешил подняться в круглую башенку.
     - ...Теперь, друзья, посмотрим, что затевает мой друг Шадиман... Читай,
Дато, так я легче уловлю тайный смысл.
     Трудно сказать, что больше разъярило друзей: откровенность Шадимана или
его щедрость.
     Пропустив витиеватое вступление, Дато вновь прочел:
     - "...Мой Георгий!  Минуло время взаимного недоверия. Дальше мы с тобою
так пребывать не можем.  Уповая на бога,  надо сговориться.  Не буду тратить
лишних слов,  доказывая, что "барс - сила, змея - мудрость"... Царь Симон не
завтра,  так послезавтра вновь возложит на себя корону.  И  ты это знаешь не
хуже меня.  Но ты слишком ценен, чтобы не захотеть иметь тебя в числе других
благ царства.  Я,  назначенный шах-ин-шахом главным везиром Метехи,  клянусь
исполнить все  то,  что  обещал.  Предлагаю тебе  остаться Великим  Моурави,
возглавить картлийские войска.  Когда пожелаешь, будешь вести завоевательные
войны с  турками,  дабы отогнать их за Черное море...  Земля нужна не только
глехи,  но и  князьям,  разорившимся в  наше время -  время кровавых дождей.
Думаю,  и  азнауры,  при  всей  своей доброте,  не  откажутся пасти коней на
отнятых у турок лазистанских пастбищах. И еще думаю, что и церковь, при всей
своей святости, поспешит отрезать увесистый кусок от задней ляжки добычи..."
     Тут "барсы" вновь расхохотались. Дато похвалил Шадимана за доскональное
знание  дел.   Улыбаясь,  Саакадзе  завивал  кончики  усов  в  кольцо.  Лишь
непримиримый Димитрий возмущенно подскакивал на тахте и вдруг выкрикнул:
     - Полторы змеи ему на закуску!  Моурави будет завоевывать,  а  князья и
церковь раздирать ляжку!
     - Азнауров тоже решили угощать - сеном!! - буркнул Даутбек.
     - Азнауры усы будут облизывать,  вот Георгий уж  их приготовил.  Или не
видишь,  упрямый буйвол, - вскипел Димитрий, обрушиваясь на Даутбека, - куда
хитрец гнет плеть?!
     - Шадиман так расщедрился,  словно шах Аббас уже смирился со мною и  не
требует моей головы.  Но  ты  прав,  мой  Димитрий,  я  приготовил усы,  ибо
предвижу вкусную еду раньше, чем пойду на турок... Читай, Дато.
     - "...Еще  предлагаю тебе  звание  советника царя  в  высшем  княжеском
Совете... И теперь, с божьей помощью и счастьем твоим, приступаю к главному.
Ты знаешь,  как оскорбил меня Зураб,  сперва вымолив в жены мою дочь, княжну
Магдану,  а затем, нарушив слово витязя, он поспешил из-за тщеславия и выгод
жениться на  дочери Теймураза -  пусть  царевне,  пусть прекрасной,  но  мое
оскорбление  не  уменьшилось  от  его  корысти.   Напротив,   я,  охранитель
благородства,  преисполнен возмущением,  растущим час от часу.  А оно твердо
внушает мне отнять у корыстолюбца незаконно присвоенное им владение. Старший
брат  его  Баадур  догадался вовремя сочетаться браком и  вовремя убежать от
"нежной" шашки брата.  Сейчас он живет у своего тестя,  атабага Манучара. Ты
дал Зурабу звание владетеля арагвского эриставства,  ты обогатил его знанием
военного дела,  ты спас его голову от турецкого ятагана.  А чем отблагодарил
тебя  твой  зять?  Поистине чудовищной неблагодарностью!  И...  вспомни  мое
предупреждение:  не раздавишь его сейчас,  он,  в угоду Теймуразу, уничтожит
тебя.  Прекрасная Русудан, дочь доблестного Нугзара Эристави, имеет такое же
право,  как и Зураб,  владеть Арагвским княжеством. Твой красавец Автандил -
прямой наследник доблестного Нугзара.  Я  предлагаю тебе  владение Арагвских
Эристави. Если пойдешь на мое условие, клянусь и это выполнить..."
     - Довольно, Дато. Об остальном лично договоримся.
     - Что-о? Что?! - "Барсы" так и приросли к тахте.
     - С кем лично, Георгий?! - воскликнул Даутбек.
     Саакадзе  многозначительно молчал,  продолжая завивать кончики  усов  в
кольца.  Он заметно повеселел,  даже, как показалось Дато, помолодел. "Найди
способ примириться с Зурабом", - вспомнил Саакадзе совет Трифилия.
     - Что ты придумал, друг?!
     - Придумал,  мой  Дато,  выманить  Зураба  из  Телави  и  заставить его
сражаться  на  полях  Картли,  подвергнутой сейчас  большей  опасности,  чем
Кахети. Эрасти!
     - Я тут, мой господин! - приоткрыл дверь Эрасти.
     - Вели  седлать трех  коней!  Для  Папуна,  Арчила-"верный глаз" и  для
Элизбара.  Пусть выводят коней три  телохранителя.  Через два часа выедут...
нет, через полтора, - это, Димитрий, тебе в угоду.
     Придвинув  нефритовую  чернильницу  и   обмакнув  тростинку  в  красные
чернила, Саакадзе углубился в ответное послание Шадиману.
     "Барсы" тихо вышли. Димитрий никак не мог унять мелкую дрожь и внезапно
нашел способ:
     - Пойдемте,  друзья,  ко мне,  выпьем,  иначе я запутаю свой ум в цагах
Шадимана.
     - Думаю,  уходить  надолго не  стоит,  Георгий снова  не  веселый совет
позовет.
     - Э, Дато, пока позовет, полтора бурдюка успеем опорожнить.
     Посыпав золотым песком последние строки, Саакадзе прочел:

     "...Большую охрану не  советую брать.  В  такой поездке двое  и  тысяча
одинаково много и одинаково мало. А самое важное - тайное сохранить в тайне.
Сейчас выеду в  Тбилиси и,  как написал,  буду ждать тебя в Метехском замке.
Договариваться следует лично.  Принято не все доверять пергаменту и  бумаге.
Думаю,  и  ты  не  самое сокровенное высказал мне в  своем послании.  Папуна
передаст тебе ферман на  свободный въезд в  Метехи,  якобы как посланника ко
мне от  светлейшего владетеля Абхазети.  Такая мера -  для старика Газнели и
метехской   челяди...   В   замке   полно   лазутчиков  Зураба,   немало   и
теймуразовских.
     Что  делать,  любезный Шадиман,  судьба  похожа  на  шахматы,  ее  ходы
неожиданны.  Сегодня  выиграет один,  а  завтра  другой.  Сегодня без  моего
фермана,  увы,  не приблизиться могущественному князю Шадиману Бараташвили к
замку,  где он распоряжался волей двух царей и,  скажем,  стаей князей.  Но,
быть может, завтра без твоего фермана веселый Иса-хан захочет повеселиться в
моем Носте..."

     Дато не ошибся.  Прибежал Эрасти, прижимая лоскут к окровавленному лбу:
оказалось, спешил так, что налетел на каменный выступ.
     - Но не в царапине дело,  Саакадзе наказал собираться в путь. С Моурави
в  Тбилиси поскачете.  Гость?  Еще спит,  чтобы его разбудить,  надо на него
столько же вина вылить,  сколько он выпил.  Моурави поручил Ростому передать
князю,  что  ответ Шадиману послан,  что  Моурави выехал на  рубеж проверить
завалы.

     Слева  показались матовые купола серных бань,  справа -  величественные
башни Метехского замка,  а  Шадиман все  не  верил,  что  перед ним Тбилиси.
Привыкший  к  созерцанию различных  положений  белых  и  черных  фигур,  как
положений,  названных Саакадзе ходами судьбы, Шадиман не испытал бы волнения
даже при виде разверзшейся земли.  Сейчас он  волновался,  ибо сквозь утрату
прошлого  остро  ощущал  зыбкость настоящего...  Метехский замок!  Здесь  он
царствовал,  здесь кипела его настоящая жизнь!  Остальное сон,  надоедливый,
тягучий сон.
     "Нет,  я  не боюсь западни.  Если бы Саакадзе захотел,  он бы в те дни,
когда сильнее царя был,  уничтожил Марабду.  Багдад брал,  в  Индию вторгся,
трофейные сундуки с драгоценностями на его верблюдах покачивались, в Марабду
не сумел бы? Если бы я думал, что не сумеет, не рыл бы столько лет подземный
ход в сторону Тбилиси,  где, подделавшись под амкара или купца, всегда можно
скрыться и потом перебраться в Гурию или Лазистан.  И разве лишь для бегства
копал землю?  Не для воцарения ли Симона?  А значит, и князя Шадимана! Слава
тебе, святой Евстафий, осталось ждать недолго!.."
     Но  у  главных ворот Метехи Шадиману пришлось все же задержаться,  пока
начальник стражи,  подняв ферман на уровень глаз, при свете факела тщательно
не проверил подпись Моурави и не разглядел оттиска печати, которую Моурави в
виде кольца неизменно носил на пальце.  Пытался начальник разглядеть и  лицо
посланника, но тщетно, - закутанный в бурку и башлык, он был непроницаем. Не
узнан  был  и  чубукчи Шадимана,  сколько ни  пытался разглядеть его  сквозь
складки башлыка не  только копьеносец,  но и  молодой мсахури,  следивший за
приехавшими.  Больше никто Шадимана не  сопровождал.  Въехав в  ворота,  они
оставили коней подбежавшим слугам.
     И тотчас к Шадиману подошел неизвестный ему Эрасти и прошептал: "Прошу,
князь".
     Как  знакомо отдаю